Текст книги "Шанс. Книга 1. Возрождение"

Ещё: никогда не суетись – суета в работе характерна для вчерашнего студента, скрывающего свою неуверенность; не вырывайся вперёд, как фаворит на ипподроме, никому ничего не доказывай – спешка вредит хорошей карьере.

– Спасибо, Полина Аркадьевна, буду осваиваться полегоньку. Куда мне торопиться – целая вечность впереди.

– «Где мои семнадцать лет?»…

– Вы о чём, тётя Поли?

– О юношеском оптимизме. Жизнь кажется вечностью только в детстве, да юности, а потом летишь, как с ледяной горки: впереди пустота, оглянешься назад – дух захватывает…

Комнату принимать не буду – у тебя там порядок. Вещи можешь забрать когда будет удобно, хоть через месяц. Будешь уходить – оставь ключ на вахте и предупреди дежурную.

– Спасибо за доверие, Полина Аркадьевна.

– Тобою заслужено.

– А можно мне от вас позвонить?

Татьяна Петровна сообщила, что заседание близится к концу: гости удалились и теперь от ректора поодиночке выходили члены учёного совета.

– Через полчасика можешь подходить, – сказала она.

Влад поднялся на семейный этаж, где по ходатайству студенческого профсоюза и с соизволения Полины Аркадьевны занимал одну из комнат. Он проживал в ней не так долго и поначалу с энтузиазмом воспринимал свободу, связанную с использованием жизненного пространства по своему усмотрению, после того, как в течение шести с лишним лет вынужден был делить такое же пространство с тремя другими студентами. Теперь же он осмотрел её критически. Комнатка была маленькая – в одно окно. Стол, кровать с панцирной сеткой, пара стульев, полки на стенах и узкий встроенный или, точнее, пристроенный к стенам в углу у двери шкаф из древесно-стружечной плиты с отделениями для верхней одежды, обуви и антресолью, куда можно забросить пару-тройку головных уборов, но которая не способна вместить даже средних размеров чемодан. Поэтому два чемодана – один для чистого, другой для грязного белья – постоянно находились под кроватью.

Влад вытащил чемоданы, быстро пересмотрел, что находилось в чистом белье. Приличным видом отличался парадно-выходной костюм. Светло-оливкового цвета, он был тоже ношенным, но, благодаря особо бережному отношению, – Влад мог припомнить три-четыре случая, когда его надевал, – выглядел как новый.

Придирчиво осмотрев неплохую вещь ещё раз, Владислав ненадолго задумался, машинально взвешивая вешалку с костюмом в левой руке, и, принявши наконец решение, вышел из комнаты. Он прошёл по коридору, минуя несколько однотипных дверей, и постучал в одну из них. Там проживала молодая студенческая пара, зарегистрировавшая брак полгода назад.

– А, Влад! – приветствовал его хозяин. – Заходи!

– Нет, дружище, у меня нет времени: я убываю в длительную командировку. Ты несколько раз как-то заимствовал этот костюмчик, когда у вас случился поход в ЗАГС, потом в театр, потом ещё куда-то. Я подумал, что если надобность возникала трижды, то может возникнуть опять. А я буду далеко и, стало быть, спрашивать у меня будет затруднительно. Чемоданы я набил шмотками доверху, это – не помещается, а бросать его, как не попадя, в нашей общаге мне жалко. Так вот, я хочу попросить тебя к нашей обоюдной выгоде принять костюмчик на хранение: ну, там, раз в месяц тряхнёшь его – всё пыли на нём меньше скопится, а будет надобность – носи, не стесняйся. Идёт?

– Спасибо, Влад!

– Да не за что.

Владислав вернулся к себе. Сложил в несколько раз шерстяное одеяло с кровати и переместил его на подоконник. Затем сдёрнул простыню и расстелил её на полу. Матрас свернул рулетом и оставил его в изголовье. Как только сквозь сетку стал виден пол, комната утратила жилой вид. Постоянное присутствие в ней человека стало прошлым. Влад вытряхнул бельё из обоих чемоданов в центр простыни, подошёл к стулу, на котором висел его повседневный костюм и вытащил из нагрудного кармана стильную и отнюдь не дешёвую авторучку. Пару раз щёлкнул, проверяя работоспособность, и вставил её в нагрудный карман костюма, что был на нём. Эту авторучку подарил ему сам Столешин при приёме в аспирантуру: «Вот тебе основной инструмент для оформительской части работы, и, надеюсь, твоя персональная ЭВМ, – он коснулся полусогнутым пальцем своего виска, – не подведёт нас ни в планировании, ни в исполнительной части!». С тех пор он с ней не расставался.

Влад освободил карманы рабочего костюма от содержимого, бросил его в общую кучу и связал простыню узлом: позже он отнесёт её к мусорным контейнерам. Затем он подошёл к полкам и внимательно, как в первый раз, осмотрел основное своё достояние – подборки специальной и художественной литературы.

Художественные книги относились к разряду особых ценностей.

Полки книжных магазинов ломились под массой политической, пропагандистской, узкоспециализированной, различной технической и учебной литературы. Если всякого рода справочники при отсутствии в книготоргах можно было заказать через издательства или магазины «Книга – почтой», то отдельные художественные издания, а тем паче собрания сочинений, особенно зарубежных авторов, приобрести было непросто. В отличие от материалов партийных съездов и пленумов, выходивших массовыми тиражами, статей, речей, тезисов и прочих интеллектуальных отрыжек идеологических лидеров, как почивших, так и ныне здравствующих, шедевры художественной литературы заведомо издавались в недостаточном количестве. Публично объявленной причиной этого дефицита значился недостаток бумаги.

Такой принцип издательской деятельности был реализован на государственном уровне и давно стал привычным как для деятелей культуры, так и для всех прочих. Издававшаяся художественная литература в основном была представлена произведениями современных отечественных авторов, маститых и не очень, повествовавших зачастую в героическом ключе о «трудовых подвигах» рафинированных и простоватых персонажей на фоне масштабных строек, предприятий индустрии, необъятных просторов целины и прочая, и прочая, и прочая.

От популярности такая литература «не страдала».

В государстве, где развлекательная функция литературы идеологами не рассматривалась вовсе, а воспитательная роль возводилась в ранг главной и определяющей, не могло быть иначе.

Однако о существовании развлекательной функции пришлось вспомнить, когда составляющие части политического устройства страны почувствовали снижение интереса «гражданских масс» к распространяемой периодической печати. Нет, контролёры и блюстители норм общественного послушания не озаботились качеством и содержанием повседневной прессы: с их точки зрения всё выглядело как должно. Побудительным мотивом выступили чисто меркантильные интересы…

Одним из преимуществ экономической системы для рядовых граждан обозначалось малое количество существующих налогов: «У нас всего два налога: подоходный и налог на „бездетность“ – это всего 19% зарплаты. За рубежом налоги достигают 80%, не платят разве что за воздух!». Многие в это верили, но не могли понять, почему же тогда так медленно растёт семейное благосостояние.

Действительная картина распределения финансовых средств и сопряжённая с этим возможность получения гражданами благ выглядела иначе. 80% дохода любого предприятия оставалось в распоряжении государства, являющегося собственником всех предприятий и «прочих средств производства». Львиная доля остального дохода затрачивалась предприятием на поддержание производства и мизер – на оплату труда работников. С этого мизера и удерживались два «всем известных налога».

Между тем, знания экономических основ советского производства приоткрывали их обладателям дополнительные механизмы налогообложения. К примеру, в стоимость любого продукта помимо всех затрат включалось «отчисление на соцстрах», составлявшее ни много ни мало 37% от зарплаты работников предприятия, производящего данный продукт. По определению эти средства должны были идти на «социальное обеспечение» – пенсии, пособия по нетрудоспособности, малоимущим и так далее. Вероятно, так оно и было, и это было, наверное, хорошо, но получалось так, что, покупая любую продукцию, человек оплачивал отчисление на соцстрах из собственной зарплаты. Причём эту скрытую подать независимо ни от чего оплачивали даже те, кто вынужден был существовать за её счёт – пенсионеры и «необеспеченные слои населения». Парадокс?

Но и это было ещё не всё. За пределами государственного финансирования оставалась партия со своими общественными придатками – структурой профсоюзов и комсомолом, которые обязательно должны были дружно сосуществовать и за счёт чего-то существовать, контролируя и направляя народные умонастроения.

Существовали они за счёт членских взносов, исчислявшихся определённым процентом всё от той же зарплаты. Несмотря на тотальное планирование всего и вся, денег от взносов, которые собирались персонально с каждого и всегда наличными, по таинственным причинам хронически не хватало, и потому финансирование важнейшей функции – конструирования «образа мышления советского человека» – обеспечивали отдельной статьёй доходов: поголовным распространением подписки на «периодические издания» органов ЦК по принадлежности. Так было реализовано очередное гениальное решение, организовавшее граждан на самофинансирование процесса обработки собственной психики «в правильном направлении».

Со временем, по мере угасания революционного запала, в людях стала накапливаться

усталость от ожидания «светлого будущего» и появились предпосылки к критическому переосмыслению устремлений и логики жизненного уклада. Идеологической машине потребовалось больше средств, а источник постепенно иссякал: люди стали сокращать сроки подписки, выписывать меньшее количество газет и журналов. Подписная кампания приобрела форму «добровольно-принудительной», но и это не помогло – под различными предлогами саботаж усиливался. «Самый читающий народ в мире» почему-то уже не желал читать во всех газетах одни и те же бравурные передовицы и нудные отчёты, а тем более и платить за то, что ему было не нужно.

И вот тогда пришлось обратиться ко второй части «политики кнута и пряника» или, как модно стало выражаться десятилетия спустя, «перейти к стимулированию потребительского спроса» на периодические издания, и в период подписной кампании – в особенности.

Издательства по кусочкам стали размещать в своих газетах и журналах литературные произведения отечественных и зарубежных авторов, которые печатались с продолжением и, тем самым, создавали интригу для читателей. Некоторые издательства начали выпускать литературные приложения к своей периодике. Ход казался беспроигрышным…

Послевоенный период не баловал людей досугом: восемь часов рабочего дня и один выходной в неделю, половину которого приходилось отдавать домашним делам. Возможности развлечений ограничены: в обиходе нет ни видео, ни обычных магнитофонов. Редкость – чёрно-белый телевизор «Рекорд», имеющий экран с ладошку, смотреть который возможно лишь через большую линзу, установленную перед ним. В любой квартире, малосемейке, комнате общежития есть радиоточка или радиоприёмник, которые не выключаются круглые сутки и в дополнение к общепринятому назначению используются жильцами в качестве будильника: если в шесть утра кого-то не разбудили звуки исполняемого гимна, то последующая весьма бодрая трансляция утренней зарядки:

«… Встаньте прямо, ноги на ширине плеч… выполняем упражнение: раз! два! три! четыре!..» – способна пробудить и мёртвого.

Многие занимались спортом, но при серьёзном подходе, всячески поощрявшемся и обществом, и государством, которому требовались «живые ресурсы», приспособленные к боевой и походной жизни, спорт был средством развития физических возможностей, но никак не пищей для ума и души. Телу и душе одновременно служили танцы, на которые не считали зазорным приходить люди старшего поколения и весьма зрелого возраста.

Занятия различными видами моделирования, от радио до планеризма, для большинства уходили из жизни навсегда с окончанием юношеского периода, но вот фотографированием занимались многие. Обладатели простеньких узкоплёночных кинокамер с механическим заводом среди остальных любителей выглядели аристократами, хотя их возможности распространялись на создание всего лишь немых чёрно-белых короткометражек. Однако всё это в большей степени можно было отнести к увлечениям, нежели к развлечению.

Было ещё межвозрастное увлечение содержанием голубей. Оно не служило ни душе ни телу, но как и игры в домино и карты, которые летним вечером можно было наблюдать в каждом дворе, где за грубо сколоченными столами собирались разноликие компании, способствовало удовлетворению человеческой тяги к азарту.

Непосредственно для развлечений существовали кино, в качестве экзотики – гастролирующий цирк или передвижной зоопарк, музыка и книги…

Итак, кое-какие издательства начали выпускать литературные приложения. Ценилось приложение к журналу «Огонёк», редакция которого установила традицию ежегодного выпуска отечественной и зарубежной классики; огромными тиражами расходился сборник фантастики и приключений «Искатель» – приложение к журналу «Вокруг Света»; были популярны в народе толстые литературные журналы «Новый Мир», «Иностранная Литература», но книги, особенно высококачественного полиграфического исполнения и в твёрдом переплёте, ещё долго оставались в большом дефиците.

Именно книги с некоторых пор было решено использовать в качестве стимула для «повышения показателей» подписки. Их лимитированно выдавали распространителям партийно-политической периодики для поощрения наиболее активных подписчиков. До подписчиков, как водится, доходили единичные экземпляры, не слишком интересные, невысокого качества, а «дефицит» по степени ценности оседал в личных собраниях распространителей, их родственников и ближайших друзей.

Такой поворот в «стимулировании» никак не улучшал хода подписки и, конечно же, не способствовал удовлетворению спроса на художественную литературу.

Правда, в книготоргах, при засилии идеологической и специальной литературы, время от времени проводились подписные кампании на собрания сочинений популярных авторов, вошедших в золотой фонд мировой литературы, или на тематические издания приключенческого и детективного жанра. Но из сотен, подавших заявку на подписку, она доставалась одному, в лучшем случае – двум счастливчикам лотереи, организованной по этому поводу среди желающих. Как и когда проводился лотерейный розыгрыш, ведали только устроители.

Зато у представителей партийной номенклатуры, руководителей крупных предприятий и профсоюзов недостатка в «литературном опиуме» не испытывалось: они, разумеется, были устойчивы к «тлетворному влиянию вражеской культуры» и получали её «носителя» по закрытой подписке, не предназначенной для «несознательной» массы простонародья.

Некоторое время существовал ещё один источник художественных изданий: на высоком уровне дали «добро» на проведение эксперимента по обмену макулатуры на «интересные» книги.

Какие доводы легли в обоснование этой идеи доподлинно не известно. Может быть действительно сказался недостаток бумаги в стране, когда октябрятские и пионерские отряды, на коих традиционно возлежала почётная обязанность сбора макулатуры, успешно делегировали таковые полномочия в неизвестность, а может просто кто-то под этим предлогом «продавил» реализацию назревшей необходимости по расширению выпуска художественных изданий.

Сначала всё было хорошо. Потом на приёмных пунктах стали дефицитными талоны, удостоверявшие сдачу необходимой нормы вторсырья, по которым уполномоченные книготорги продавали книги. Разочарованный сдатчик, притащившийся издалека и за гроши оставивший в пункте норму макулатуры, делал неплохой подарок приёмщику: на чёрном рынке книги «макулатурных» выпусков расходились по цене в десять, а то и пятнадцать номиналов.

Эксперимент прервался, когда контролирующие органы выявили массовую сдачу на приёмные пункты партийно-идеологической литературы – от отдельных брошюр до собраний сочинений.

В общем, на момент описываемых событий, издания художественной литературы были ликвидным и выгодным вложением средств.

Владислав стал выборочно укладывать книги в освободившиеся чемоданы. По заполнении обоих понял, что уложил не всё, что хотел. Он снова вышел в коридор и прошёлся по комнатам, пока не отыскал того, кто мог ему помочь.

– Коля, у тебя имеется вместительный чемоданчик, а у меня – вещи, которые нужно перевезти. Не окажем ли мы друг другу любезность: ты мне одолжишь на один вечер чемодан, а я в качестве компенсации за неудобство, которое тебе придётся потерпеть – один только вечер.., ну, может быть, ночь – уступлю пятитомник Ефремова.

– Хоть на неделю, – с готовностью откликнулся Николай, – но есть проблемка: в моём портмоне совсем не осталось единой союзной валюты, а другой – отродясь не бывало. Если согласен подождать до стипона – ударим по рукам!

– Гони чемодан, а со стипендии купи Маринке шоколадку от моего имени.

Влад с порога оглядел комнату, которую привык называть своей. Справочники по спецпредметам остались на полках; они сами найдут того, кому будут действительно нужны.

Три чемодана стояли посередине, обозначая «готовность номер один». Здесь он всё сделал. Оставалось самое трудное.

– Я не рановато? – обратился Влад к Татьяне Петровне, перешагивая порог приёмной.

– Главное, что не поздно! Можешь зайти.

– Он один?

– Нет, у него Кузнецов, но заходи: когда я сказала, что ты хотел его видеть, он распорядился пригласить тебя сразу, как появишься.

Кузнецов был начальником «первого отдела» и по совместительству парторгом института. Помимо работы, с ректором его связывали искренне дружеские отношения. Влад поздоровался.

– А, заходи! Татьяна сказала, что ты хотел меня видеть.

– Извините, Иван Владимирович, возникла срочная необходимость.

– Начало мне нравится не очень, продолжай.

– Здесь, – Владислав протянул ректору лист бумаги, – моё заявление об увольнении. Мне необходимо уйти.

– Ну вот! – Вступил в разговор Кузнецов. – Молодой человек, перспективный во всех отношениях – и на тебе! Мы рассчитывали на Вас, я сам готов дать рекомендацию в партию, впереди – возможности хорошего продвижения, что в науке, что по партийной линии.

– Спасибо, Пётр Николаевич, Ваша рекомендация стоит многого. Но если честно, то принадлежность к партии я рассматривал лишь как инструмент в построении карьеры.

– Чудак – человек! Кто же смотрит на это иначе? В настоящее время из ста тысяч кандидатов не найдёшь одного, кто руководствовался бы чисто идейными мотивами! – парторг посмотрел на ректора. – Но он хоть откровенно признаётся в этом, ценю.

– Так. Если ты действуешь не через отдел кадров, а напрямую приходишь ко мне, значит, я понимаю, вопрос действительно безотлагательный, – проговорил ректор. – На чём базируется твоё решение?

– Это не моё решение, мне его навязали. До сегодняшнего утра у меня не было и мысли об уходе, а сейчас уже – нет выбора.

– И куда же ты собрался? – поинтересовался парторг.

– Фактически я уже принадлежу другому ведомству, можно сказать вездесущему и чрезвычайно сильному.

– К нам запроса на специалиста не поступало, – задумчиво произнёс Столешин, – Не поступало, Пётр Николаевич?

– Нет, Иван Владимирович.

– Ну, тогда мы вполне можем поспорить по данному вопросу с кем бы то ни было, и что бы там ни было. Можем, Пётр Николаевич? Как ты мыслишь: не настолько уж мы беззубые?

– Можем! – подтвердил Пётр Николаевич, и это сказал уже не парторг, а начальник первого отдела. – Если он, конечно, не соврал, что сам того не желает.

– Так какую же визу мне ставить, Владислав?

– «Не возражаю» и «без отработки».

– Позвольте, молодой человек, – опять заговорил парторг. – К чему такая спешка? Две недели на раздумья – неплохой срок: передумаете – имеете право забрать заявление. А в том «ведомстве», о котором Вы упоминали, если дали «добро», то не откажутся даже по закону. Опять же, необходимо передать кому-то дела, Ваших студентов.

– Желающих получить дополнительные часы за ведение лабораторных работ на кафедре множество, только не отдавайте мои группы Борису.

– Не волнуйся, ему уже некуда, – успокоил Столешин.

– Иван Владимирович! Мою аспирантскую работу может продолжить Дмитрий Панкратов. Это – перспективный студент, без амбиций и честолюбивых устремлений, но упорный, работоспособный, последовательный и с хорошим багажом знаний.

– Я его знаю, – отметил ректор. – Подходящая кандидатура. По крайней мере у меня никто не сманит очередного аспиранта из-за сверхвыдающихся способностей!

– Он защитится блестяще и в срок, вот увидите! А пока я дал ему тему диплома по нашей… Вашей тематике. Только его нужно забрать от Пантелеева.

– Всё предусмотрел и подготовил, – хмыкнул парторг.

– И в кратчайшие сроки, – добавил Столешин.

– Из него со временем выйдет отличный организатор.

– Как научный работник он уже очень неплох. Ну, что же, Пётр Николаевич, надо отпускать парня без проволочек, пока он чётко видит перспективы светлого завтра.

Быстрым движением Столешин положил на заявление первую строчку визы, сморщился и нажал кнопку интеркома.

– Татьяна Петровна, у нас имеется пишущая авторучка?

– Да вот у меня есть, – Владислав достал ручку из нагрудного кармана.

– О, знакомый инструмент! Ему предназначалось стать секретарём и свидетелем небольшого научного триумфа, и вот – ирония судьбы – я им подписываю акт расторжения взаимовыгодного сотрудничества. Что называется, начали за здравие, а кончили…

«…за упокой!.. – про себя закончил Владислав, испытывая некоторый дискомфорт. – „Да, уж!“, как говаривал Киса Воробьянинов…»

Атмосферу неловкости разрядила вошедшая Татьяна Петровна. Она положила на стол новую авторучку.

– Спасибо, Татьяна, мы уже обошлись.

Столешин снял трубку телефона, набрал номер отдела кадров, представился.

– К вам подойдёт молодой человек с заявлением – оформите в срочном порядке.

Потом протянул Владу заявление.

– Держи. Расчёт и трудовую книжку получишь завтра, быстрее они физически не смогут.

«А нужны мне этот расчёт и трудовая, как утопленнику самогонка!» – подумал Влад.

В этот момент в гостинице за несколько кварталов от института чему-то удовлетворённо усмехнулся Шерр.

– Владислав! Я хочу сказать нечто банальное. Через кафедру прошло множество отличных студентов; десятки способных аспирантов реализовали свои таланты в прикладной науке, но более способного аспиранта у меня не было. Выслушай эту банальность как последнее моё наставление.

В жизни нас ожидает многое. Она состоит из поэтапного преодоления препятствий, которые в большинстве случаев люди сами создают окружающим. Поэтому, когда ты видишь цель, двигайся к ней без промедления, невзирая на авторитеты, но относясь к ним уважительно, считаясь с их силой и влиянием. При недостатке возможностей важно найти союзников, заключить временный альянс и получить поддержку заинтересованных лиц, инстанций, но при этом нельзя ни на миг забывать о своей цели, увлекаться и отвлекаться на реализацию чьих-то идей и планов. Как бы цинично это ни прозвучало, но скажу: используй возможные ресурсы в своих целях и ты многого достигнешь. Этому у нас мало где учат, но такова жизнь.

– Спасибо, Иван Владимирович!

– Ладно, всего доброго, шагай.

– Иван Владимирович… верните мне мою авторучку!

– А! – ректор подал со стола ценную для Влада вещь. – Бери и помни!..

Из отдела кадров Влад вышел со смешанным чувством опустошённости и свободы: официальные дела закончены, он больше не работник института. Что далее? Впрочем, расслабляться не следовало. Влад глянул на часы – времени оставалось не много. Он поднялся на этаж, где располагалась кафедра физики и зашёл в небольшую лабораторию. У вытяжного шкафа грациозная стройная девушка готовила к эксперименту образцы, размещая металлические пластинки по стеклянным боксам и заливая их реактивами.

– Здравствуй, Инна.

– Здравствуй, Владик! Как дела?

– Примечательно и занимательно.

– Интригующий ответ.

– Да потому, что я сам по уши в интригах.

– Да? И что из этого следует?

– Вопрос: а чем у Вас занят сегодняшний вечер? Правильный ответ: ничем!

– Ну что я могу ответить, когда реплика уже подготовлена, одобрена и свёрстана для средств массовой информации?

– Согласовываю!

– Согласовываю: вечер не занят. А каково предложение?

– В семь вечера или позже – в зависимости от изощрённости женских сборов – будем рады лицезреть Вас в «Старой Мельнице» на посиделках в нашу… фу ты, в честь друзей и лучших подруг.

– А по какому поводу вечеринка?

– Там всё и проясним.

– Хорошо.

– Просьба: не могла бы ты пригласить от моего имени всех наших друзей по аспирантской группе?

С Инной Влад познакомился на курсах по подготовке кандидатских экзаменов. Довольно скоро он выделил её из общего числа аспирантов. Она вела себя сдержанно, одевалась на первый взгляд неброско и просто, но что-то в этой простоте неизбежно привлекало внимание. На занятиях она не стремилась выделяться, не разыгрывала заинтересованности и не демонстрировала преподавателям рвения. На семинарах не спешила высказываться, глядя на оппонента открытым немигающим взглядом и чуть приметно улыбаясь, но когда начинала говорить, всё было обоснованно и логично, без неясностей и ошибок.

В свою очередь Влад заинтересовал Инну уверенной манерой поведения, лёгкостью суждений и дерзкой готовностью на философских семинарах дискуссионно провоцировать мнение аудитории – один против всех. Он не опасался прикинуться незнайкой, допустить неверное толкование, где оно было возможно, игриво-шутливым тоном привести ложные контрдоводы докладчику, которые порой загоняли вроде бы подготовленного человека в тупик. В плановых диспутах бывала ситуация, когда, отстаивая принятую позицию, он добивался согласия аудитории, а, когда у оппонентов кончались вопросы и доводы, неожиданно мог указать на ошибку в начальных посылках, а значит и на ошибочность всей выстроенной концепции.

На коллективном отдыхе, который аспиранты временами устраивали на природе, он неизменно являлся душой компании, развлекая друзей лёгким ироничным трёпом на любые темы без ограничений, в том числе на сугубо интимные. Тем не менее, Инна ни разу не замечала, чтобы этот трёп неконтролируемо преодолел рубеж, за которым обозначалась территория натуралистичной и банальной пошлости.

Постепенно они сблизились до пределов устойчивой дружбы. Если бы Владислава спросили, что его привлекает в этой девушке, он бы не задумываясь ответил: естественность поведения, а также завидная доля ума с хорошо поставленным логическим мышлением и широким кругозором.

Инна ценила способность Влада одним своим присутствием скрасить серую обыденность, а ещё его готовность – несколько раз она была тому свидетелем – оказать всю возможную помощь тому, кто в ней нуждался в данный момент.

Была и ещё одна причина, которая сблизила их и ещё несколько человек в группе аспирантов: в отличие от большинства, стремящегося лишь к сдаче кандидатского минимума, эти немногие действительно хотели расширить и упрочить свои знания. Этой причины никто из них не осознавал, она действовала на уровне поведенческих реакций и исповедуемых принципов жизни, таких как ответственность и добросовестность.

– Ну, ты смотри, какой ретивый, а? Даже не помолвлен, а уже запрягает!

– Инночка, душка! Сувенир с меня, но честное слово, некогда.

– Сувенир, говоришь!? Ладно, но не ждите, «мистер некогда», что мы явимся в вечерних нарядах.

– Да это и не обязательно, – проговорил Владислав с грустной улыбкой, – лишь бы пришли… Но я побёг, на Вам надеюсь, и ждю, до вечеру, пока!

Влад вышел из института и короткой дорогой через дворы направился в центр городского района. Его целью на сей раз был специализированный магазин «Изумруд».