Книга: Дневник - Мурасаки Сикибу

Познавательно, красиво и чертовски скучно.

Итак, это дневник поэтессы, приставленной к императрице. Постепенно проникаешься духом того времени, чуткостью чувств и движений сердца. Да и твоё сердце, а точнее сердцебиения, словно маленькие шажки японских девушек, движутся теснее и тише. Кто-то утром протягивает в окошко Мурасаки веточку патринии, и спрашивает про стихи, а она смущена : лицо заспано, душа заспана... и его тёплые слова на ветру, словно цветы, омытые росой и небом : срывай, и дари ему и миру, стих. В дневнике много места отводится описаниям нарядов и узорам на одежде. Похоже на перевод стиха на обратный перевод образов, словно бы тенью от стиха легших на одежду. В этом чувствуются истоки прустовского чувства женщины, её нарядов, словно бы погружённых в напряжение нежности природы, предстающих как бы под сенью красоты

"На г-жу Сван падает от зонта словно бы отсвет обвивших беседку глициний.."

Есть тонкие души, а есть тонкие времена, когда душа жаждала выйти в природу и осень, и словно в самом естественном театре мира, созерцать луну, бескорыстное пение кукушки. Времена, когда игра на музыкальном инструменте рождало музыку, словно мысли сердца вслух, и женщине было страшно, что её обнажённое сердце кто-то подсмотрит, подслушает. Но вместе с тем, это время было тяжёлым для женщин. Например, мы так и не знаем настоящего имени Мурасаки Сикибу, а знаем лишь её прозвище, почти кличку, составленную из имени героя её " Повести о Гэндзи" и места работы её отца. Какое прозвище было бы у Толстого и Достоевского, если бы они родились в прошлой жизни в Японии женщиной-писателем ? Тэк-с... пора мне заканчивать рецензию, пока я не договорился до "Кафки", описывая воров, ветром прокравшихся во дворец : женский крик, словно два обнажённых деревца, две стыдливо покачивающиеся служанки, грустно-ироничные слова Мурасаки по этому поводу, брошенные в осень.

На раннем рассвете Небо застлал туман. И так нежданно Целый мир вкруг меня Принял осенний лик.

Мурасаки Сикибу

Из сюжета - немолодая (хотя сколько ей точно лет - не говориться) родила сначала одного принца, а потом, судя по тексту, через некоторое время - второго. Там сказано, что на 50 дней младенцев кормили рисовыми лепешками - может это как-то иносказательно? Толкования текста у меня не было. Возможно, с разъяснениями переводчика и небольшим экскурсом в японскую средневековую культуру текст был бы мне более понятен. Это же относится и к вопросу, почему в книге столько дарителей и что эти дары означают.

В произведении много стихов - танка. Некоторые мне понравились. Вне контекста они бы потеряли свою прелесть. Мне не понравилось то, что в то время грамотность для женщины являлась позором, и это приходилось скрывать. Действие "Дневника" - 1008 год и несколько позже в то же время.

И вот – Увидела цветок патринии, И знаю я теперь: Роса способна Обижать

Дневник Сэй-Сёнагон я нежно и трепетно люблю. Он - словно нежно-розовый квадрат рассветного солнца на полу, хрустальный перезвон сосулек под крышами, бархатистый шёлк под пальцами. Дневник Мурасаки заставляет задуматься. Порыв пронизывающего ветра на мостике, шорох высохшей листвы, тускло поблескивающая медная чаша в полумраке комнаты, прихрамывающая походка усталости - это всё его страницы.

Я сужу людей, а сама – прожила свои дни так, что и похвалиться нечем, да и в будущем – лишена всякой отрады, которая могла бы утешить меня. Но все-таки я не такова, чтобы предаваться отчаянию. Не теряю присутствия духа и в осеннюю ночь, когда печаль сильнее всего. Выхожу на веранду и предаюсь думам. Неужели это та самая луна, что восхищалась моей красотой? – спрашиваю я себя, и дни былые встают передо мной. Вспомнив, что люди не советуют смотреть на луну слишком часто, я чувствую беспокойство и отступаю назад но печальные думы не оставляют меня.

Приближался день приезда государя. Дворец подновляли, приводили в порядок. Отовсюду доставляли необычные хризантемы и сажали в саду. Здесь были и цветы с лепестками различных оттенков, и желтые – в полном цвету, и другие – самые разные. Я могла наблюдать их сквозь разрывы в пелене утреннего тумана, и мне казалось, что старость, как считали в давние времена, можно заставить отступить. Если бы только мои помыслы были такими же, как у других... Я могла бы находить больше радостей, чувствовала бы себя не такой старой и наблюдала бы эту преходящую жизнь со спокойствием. Как бы не так – видя красоту и слыша приятное, я лишь укрепляла мои земные привязанности. Больно было сознавать горечь и жестокость этого мира. «Не стану больше мучить себя, – думала я. – Пора забыть о печалях – нет в них смысла, а грех – большой». Когда рассвело, я выглянула наружу и увидела уток, безмятежно плавающих в озере. Утки в озере — Могу ли смотреть на них Безучастно? Пересекаю бурлящие воды Печального мира и я.

«Дневник» Мурасаки Скибу понравился мне чуть меньше чем «Записки у изголовья» Сей-Сёнагон. Он охватывает очень небольшой промежуток времени 19 день 7 луны 5 года Канко (1008) – 15 день 1 луны (по всей видимости, уже 6 года Канко). Красивое начало заворожило и очень соответствовало настроению, но дальше начинаются не вполне понятные описания, суть которых становится ясна чуть позже. И вот это некоторое недопонимание описываемых моментов мешало чтению, заставляло возвращаться к прочитанным ранее страницам и снова их перечитывать. В «Дневнике» встречается много описаний разных придворных дам, из которых, к примеру, я с удивлением узнала, что длина волос некоторых из них превышала их рост. Снова захотелось разыскать в сети картины или иллюстрации, которые помогут увидеть как внешность придворных дам, так и их те самые многослойные одежды, от оттенков которых кружится голова, и которые я не в состоянии представить себе самостоятельно. На мой взгляд, по большей части в своём «Дневнике» Мурасаки описывает людей и церемонии, а в «Записках» меня покоряли описания природы. Опять же «Записки» более насыщены стихами, что тоже было более интересно для меня. Но всё же, это два кусочка огромной мозаики, которые соседствуют друг с другом, и на краткие мгновения приоткрывают занавес прошедшего тысячелетия и дают возможность взглянуть на события и людей, столь далёких от нас сегодняшних. Это бесценно и это сложно оценивать. А перечитывать стоит однозначно.

Поскольку личный дневник не отягощает автора требованиями к сюжету, персонажам и даже слогу, он обретает крайне ценное преимущество: возможность увидеть вещи так, как их видели раньше. Смотреть на то, на что смотрит Мурасаки-сан, обращать внимание на то, на что обращает внимание она, отслеживать, какие события, реплики, действия ей кажутся важными. Конечно, с авторами дневников всегда нужно быть настороже, особенно если они заведомо предназначены для чужих глаз – а в этом, несмотря на легкую тень авторского кокетства, сомневаться не приходится. И, тем ни менее, «Дневник» и ему подобные произведения – лучший из всех билетов в японское прошлое, которыми мы располагаем.

Именно из-за любви к жанру я решила обойти классическую «Повесть о Гэндзи», благодаря которой Мурасаки-сан читают в Японии и за ее границами до сих пор, с тыла. Дзуйхицу мне очень полюбились после «Записок у изголовья» Сэй-сёнагон, поэтому упоминание о ней в «Дневнике» было сродни приятной встрече – хотя его автор со мной бы, как раз, не согласилась.

У государыни рождается ребенок – у Японии появляется принц, и долгие недели вся жизнь двора строится вокруг этого события. Собственно, только об этом здесь и написано; казалось бы, что может быть скучнее, чем бесконечное описание ритуалов и гуляний (которые, видимо, по уровню планирования и социального контроля мало чем отличались от первых). Тем ни менее, это более чем интересно. Особенно с учетом того, что некоторые замечания показывают – в наших жизнях изменилось совсем не так много, как кажется на первый взгляд. Хорошо это или плохо, люди всегда остаются людьми.