Текст книги "СЛЕДАМИ НАДЕЖД"

Этот случай с черным воронами напоминает известную историю о пауках, обвивших паутиной пещеру в которой прятался пророк Мухаммед, и спасших его таким образом от неверных. Да, те самые пауки спасли пророка, поэтому мусульмане считают пауков священными созданиями, и не убивают их…

Ближе к полудню мы забывали о карканье ворон, хоронили наши надежды. Однако Гадим даи был настойчив. «Что-то будет… я уверен в этом также, как в своем собственном имени. Никогда еще ни чем я не был так уверен»: говорил он.

Если бы Гадим даи не был бы с нами весь день, я конечно же заподозрила бы что-то неладное. Подумала бы, что ему что-то сказали. Вот уже несколько дней и Венекс не выходил на дежурство. Так откуда же такая уверенность? Воронье караканье, это понятно, однако должно же быть что-то еще… Это могло быть только шестое чувство. Я тоже в это поверила . Случившееся в тот самый день подтвердило существование шестого чувства со всей точностью. Или же это было подтверждением, даже триумфом известой идеи – «если во что-то верить очень сильно, это обязательно сбудется». Говорят, когда человек хочет чего-то очень сильно, это желание обязательно претворяется в жизнь. Мы же сомневались. И Самира из-за капризного от природы характера, и я, и Хаят. А вот Рена и Халима хала также как Гадим даи верили в ворону, которая должна была принести светлую новость в их судьбу, верили также сильно, как и Гадим даи.

Было около четырех часов дня. Вошел сторож, сменявший Венекса. Приказал выйти Гадиму даи и двум женщинам. Одна из них была Рена. Ее родителей и мужа убили на ее глазах. После этого она потеряла речь, лицо ее перекосилось. К тому же от страха у нее произошел выкидыш. Перекошенные черты лица этой женщины, и раньше не отличавшейся особой красотой, сейчас были изуродованы еще больше. Как говорили армяне, «она ни на что не годилась.» Весь день Рена сидела молча, не проронив ни слова, не вмешиваясь в разговор. Даже есть не хотела.

Второй оказалась Халима хала, женщина приблизительно лет пятидесяти. Наверное, она тоже не пригодилась армянам. Халима хала поздно вышла замуж, ребенка родила тоже очень поздно, однако Аллах забрал у нее и его. Возвращение этих двух несчастных женщин конечно же не могло не радовать нас.

А вот Гадим даи напротив был подавлен, и даже разочарован случившимся. Старался не смотреть на нас, отводил глаза. «А как же эти три девушки?» – с этим вопросом он направился к сторожу.

– Ими никто не интересуется, а за вас заплатили хорошие деньги, – ответил тот, и мерзко захихикал.

– Кто заплатил?

– Твой брат. А ты думал тебя просто так здесь держат до сих пор? И еще слабостям потакают… Твой брат заплатил хорошую сумму чтобы выкупить тебя. Ну давай побыстрей, не болтай.

– Вместо меня отдайте этих девушек, – с этими словами Гадим киши отступил назад.

– Чего ты болтаешь попусту? Сказано ведь тебе, не трепись! Давай, иди вперед! Я хотела подойти к Гадиму даи, обнять, сказать, чтобы он не волновался за нас, но удар прикладом автомата в грудь свалил меня на пол.

Нам не дали даже попрощаться. Гадим даи, полтора месяца деливший с нами все страдания, так и ушел от нас – наш заступник, аксакал…

Ушел со словами: «Не беспокойтесь, я сделаю все что смогу, чтобы вас тоже вернули!»

А моя душа, всего несколько часов назад предпочитавшая смерть возвращению, теперь горела мечтой о свободе. Изнывала от желания увидеть Рамиля. Я бы все ему рассказала, попыталась бы объяснить… И даже если бы он меня не понял бы, мне было достаточно рассказать ему обо всем, и расстаться. Да пусть он даже убил бы меня собственными руками… Это было бы для меня избавлением. Я укоряла себя за то, что не верила в карканье вороны от всей души, не смогла быть уверенной до конца в том, что это могло быть верной приметой… Как же горько я сожалела об этом. Однако опоздавшее сожаление плодов не дает, оно всегда бесполезно. Возможно, поверь я до глубины души в эту примету, в милосердие Аллаха, так же сильно, как верил Гадим даи, меня тоже вернули бы… Это было позднее сожаление постигшее меня после того, как случайность стала реальностью…

И в то же время, слова армянина «за вас внесли огромную сумму денег» глубоко потрясли меня. Неужели мы и в самом деле никому не нужны? Неужели я была настолько безразлична Рамилю? Как могло случиться, что он, прочитав мое письмо не предпринял ничего для моего освобождения? Может он сердится на меня за то, что я все еще жива здесь? Или он просто потерял надежду, смирился с потерей? Эти мысли без конца крутились в моей голове, не давали мне покоя. И поверить в них до конца я тоже не могла. Царившее в моей душе смятение подтачивало меня изнутри. Я во всем сомневалась, во всем старалась найти какие-то загвоздки, какой-то подтекст. Мое сердце не могло примириться со всеми этими тяжелыми мыслями. Ведь разум порой может обманываться, следуя за чувствами, сердце же не верит ничему кроме себя самого. Вот и я тоже следуя голосу своего сердца, не могла расстаться с мыслями о Рамиле. Мое сердце как и раньше принадлежало ему. Ведь человек очень редко изменяет своим чувствам… Очень редко…

Мы остались втроем – Хаят, я, Самира. Самира хоть и изредка говорила, и даже смеялась среди всех страданий. Иногда мне казалось, что Самира не особенно страдала из-за своего положения заложницы. Судя по ее рассказам, она делала все, что они хотели. Но тот шаг, который она сделала позже, перевернул все мои представленя о ней…

А Хаят своей красотой буквально кружила голову. Она была просто очаровательна. Согласно классификации, которую когда-то раскрыл мне Рамиль, она относилась к третьему типу женщин. В свое время Рамиль, признался мне, что он делит женщин на три типа: женщина, которую можно любить, ласкать, которую ты хотел бы видеть спутницей жизни; женщина, достойная быть твоей матерью, сестрой; и наконец, женщина, которую мужчина хочет холить, ласкать, видеть своей любовницей. Рамиль всегда говорил, что уже при первом взгляде на женщину, в ее глаза он видит, к какому типу эта женщина относится. И действительно, даже я, женщина с первого же дня была заворожена глазами Хаят, их светом, живостью. Как говорила моя бабушка, «ее глаза призывали, манили к себе» своей красотой, глубиной, блеском. Однако в глубине тех самых глаз скрывалась печаль, иногда она просто пыталась укрыться от чужих глаз. Она словно стыдилось своей красоты. Ее фигура привлекала внимание даже из-под теплой зимней одежды. Красота Хаят могла поставить на колени любого, даже самого сильного, уверенного в себе мужчину. Как говорят между собой женщины, «будь я мужчиной, ни за что не пропустил бы такой красавицы». Да, она была очень красива…

Я считала, что шаловливость Самиры, ее звонкий, веселый смех должны были принадлежать Хаят. Или же красота Хаят должна была быть дарована Самире. Потому что, при всей своей неземной красоте, Хаят была очень скромной, застенчивой, стеснительной девушкой. Еще один контраст, созданный Всевышним. Внешность Хаят, и ее характер никак не соответсвовали друг другу. Возможно, если бы эта девушка находилась рядом со своим возлюбленным, ее красота была еще более совершенной, подходила бы ей еще больше. В нашем же положении эта красота была просто неуместна, нелепа. Армяне не ценили эту несравненную красоту. Майор Гарибян, часто забиравший ее в свою постель, был слеп к этой красоте. Потерявший на войне один глаз, этот садист словно вымещал свою злобу на прекрасных глазах Хаят. Вымещал самым непотребным образом.

Из ста заложников, привезенных сюда, нас оставалось трое – трое девушек. Во всяком случае, мы так полагали… Мы ничего не знали о тех, кого обменяли… Нас впереди ожидали новые злоключения, полные дикости и издевательств. Эти злоключения сначала приближали нас к смерти, а затем выбрасывали на незнакомый берег одинокими, беспомощными… Убивали, и воскрешали вновь.

19.

ОПАСНОСТЬ НЕДАЛЕКО

Машина въехала на небольшой участок, засыпанный мелким речным камнем. Это был дворик перед небольшим домом в одном из пригородных поселков Баку. Таир быстро окинул взглядом узкую улочку, в которую машина въехала с большим трудом, и не теряя времени, закрыл широко распахнутые ворота. Быстро пройдя к машине, приветствовал своего гостя:

– Рад видеть! Наконец-то удалось повидать тебя!

– Ну как задание? – гость поздоровался, и не теряя времени, поднялся прямо в дом.

– Садись, рассказывай, что там… – внимательный взгляд пришедшего гостя впился в лицо Таиру. Он ждал рассказа Таира с явным нетерпением. Ведь ожидаемое известие имело очень большое значение для того чтобы найти ответ на вопрос, который в последнее время отнимал все его время.

– Как вы и поручали. Я высадил Хасрета прямо перед школой. А сам…

– Хасрет – это имя того самого нищего? – прервал его гость.

– Да.

– Хорошо, что потом? Ты смог проследить приход и уход Рамиля в школу от начала до конца?

– Я был там все время. Думаю, что ничего не упустил, ничто не прошло незамеченным. Я высадил Хасрета на остановке перед школой, а сам начал следить из машины. После того как Рамиль зашел в здание школы, я с шофером послал нищего паренька сюда. Сам же стал ждать, когда Рамиль вернется с мероприятия.

– Как по твоему, Рамиль знал этого нищего? Наша главная задача выяснить, знает ли Рамиль Хасрета? Ты смог проследить это как следует?

– Да, основное внимание было направлено именно на это. Подходя к школе, Рамиль вроде хотел подойти к парню. Однако после звонка на мобильный телефон, он поспешно вошел в здание школы. По моему, он этого парня не знал.

– Ты уверен в этом, Таир?

– По моему да. Потому что, когда Хасрет его увидел, его лицо не выражало ничего подозрительного. Потом Рамиль с дочерью вышли с мероприятия и подошел к остановке.

– Кода ты ушел с места задания?

– Прмерно минут через двадцать после их ухода.

– Из всего сказанного выясняется, что Рамиль с этим нищим не знаком.

Но тогда… – гость, не договорив, зажег сигарету. И словно боясь забыть что-то, поспешно добавил:

– Слушай, ты должен завтра ехать в Гянджу. Возьми это. Здесь имя человека, которого ты должен найти, и адрес, по которому он проживал последние семнадцать – восемнадцать лет. Ты должен найти его, это очень важно для меня.

– Хорошо. Выехать рано утром?

– Да. Не опаздывайте. Это дело и без того слишком затянулось. Да, а что делают Заур и Салах? Они звонили мне вчера.

– Они уже давно хотят повидаться с Вами.

– Соберемся, когда вернемся из Гянджи, – с этими словами гость поднялся.

– Парня сам будешь допрашивать?

– Да, скажи чтобы ему завязали глаза. Я только возьму магнитофон.

Подходя к машине ВМW, которую он остановил во дворе, пришедший человек пребывал в глубокой задумчивости. Вот уже сколько дней он работал над одним, вызывавшим подозрения вопросом. Работал с надеждой, и даже с охотой, но дело еще более усложнилась, обрело новые нюансы. Он не получал специального задания по этому делу. Его сюда привели личные подозрения. Ведь он был самым опытным сотрудником секретного отдела руководимого генерал-мойором Кямилем Азимовым. Его большие способности в этой области сделали его основным отрудником этой структуры, начавшей функционировать всего год назад. И он никак не мог успокоиться, найти покоя, пока не разберется в этой загадочной истории, на след которой напал совершенно случайно… Достигший несколько лет назад среднего возраста, опытный оперативник, был готов отдать всю свою энергию для раскрытия этого загадочного дела. Несколько раз он пытался обратиться за помощью к Таиру и Салаху – самым опытным сотрудникам отдела в котором работал раньше, но отказался от этой мысли. Потому что из всех бывших сотрудников только Таир знал что он, майор Микаил Гудратов на самом деле является сотрудником секретного отдела. И после того, как он увидел Рамиля на том самом мероприятии в университете, посвященном годовщине трагедии в Ходжалы, все дела, связанные с расследованием претворял в жизнь именно Таир.

С того самого дня, как Гудратов начал читать дневник той самой девушки – заложницы по имени Айтекин, он очень хотел раскрыть все подозрительные моменты, связанные с этим делом. Однако прошло слишком много времени, поэтому выстроить стройную, последовательную версию было практически невозможно. Он каждый день вновь и вновь просматривал записи в самом конце дневника той заложницы, и каждый раз надеялся обнаружить что-то новое. Хоть и с большим трудом, но ему удалось найти того самого нищего паренька по имени Хасрет. Если Гудратов не ошибался, то Хасрет должен был оказаться двоюродным братом Айтекин. И если только Хасрет был тем самым ребенком, которого он искал, то до его рождения его мать, находясь в заложниках у армян, подверглась тяжелым истязаниям. После, будучи обменянной с армянскими пленными, эта женщина была возвращена в Азербайджан. Истязания не прошли даром, и ребенок родился с нервными отклонениями. Подумав об этом, Гудратов пришел к однозначному пониманию, что выведать что-либо у этого ребенка будет не такой уж легкой задачей… Во всяком случае, следовало набраться терпения, взвесить все до последней мельчайшей детали, и постараться собрать как можно больше информации…

20.

ОДНОУХИЙ АНДРАНИК

Слушай Айтекин, а кто такой этот Андраник? Ты же изучала историю, объясни мне наконец.

– Историческая личность у армян. Жил в начале ХХ века. – На вопрос Самиры я ответила коротко, без особой охоты. Я вообще не хотела говорить ни о чем. Я опять вспомнила Гюльджахан. Восканян говорил, что она жива, но я ему не верила. Я вообще не спрашивала его о своей сестре. Он сам говорил мне, что она жива, и находится у одного из его друзей, и делал это исключительно для того, чтобы укротить меня еще больше. Швыряя меня на свою постель, ожидая от меня сопротивления для того чтобы разжечь его страсть, он все время говорил, что Гюльджахан способнее меня, и при этом отвратительно хихикал. Казалось, мое сопротивление возбуждало его. Я с ненавистью царапала его, била, плевала ему в лицо, старалась отбиваться от него. А он орал, ревел. Он получал удовольствие от моего сопротивления, страсть его разгоралась еще сильнее, он желал моего крика больше… Он бил меня в ответ, привязывал за руки к кровати, за мгновение до смерти отпускал мое горло. Я чувствовала себя обессиленной. А он был на пике наслаждения…

После я поняла, что мое бешенство, желание бороться лишь разжигает его страсть. Как-то я рассказала обо всем Самире. И она научила меня кое-чему. Объяснила, что нам уже терять нечего. «Не сопротивляйся, и полюбуйся, что станет с этим подонком». Однако у меня это не получалось. И отомстить ему тоже возможности не было. Я дошла до такого состояния, что вполне могла забыть и Гюльджахан, только бы хоть как-то отомстить ему. Эта месть стала бы самым большим счастьем для меня.

Вот и вчера, он опять напомнил мне о моей сестре. Спросил: «ну как, хочешь посмотреть, как твоя сестра ублажает армян?» Конечно, я хотела видеть. Но не кайфующих армян, а свою сестру. И только гордость не позволяла мне сказать ему об этом. Я была вынуждена показывать себя непокоренной. Моя бедная сестренка, ведь она была еще совсем ребенком.

И сейчас я думала о ней. После вчерашних истязаний, Гюльджахан никак не выходила у меня из головы. Я забыла обо всем: о том как Восканян предлагал меня трем своим дружкам, о том, как трое пьяных «дга» до полуночи употребляли меня, привязав за руки к кровати, и то, как глубокой ночью Восканян пиная меня, привел в наше здание, и то как они унижали меня во славу Андраника. Все это было забыто. И лишь одна фраза – «хочешь посмотреть, как твоя сестра ублажает армян» – не выходила из головы.

И все же самое страшное зверство они сотворили с Хаят. Это могло произойти и со мной и с Самирой. Нас спасло то, что Хаят была красивее нас. Эти пьяницы бросили жребий – которая из нас будет совокупляться с овчаркой Тиграна, а затем решили, что собаке должна достаться самая красивая. И конечно же выбрали Хаят. Этому нет названия… Хотя можно найти много разных слов – страх, ужас, отвращение, смрад, бесчестие, бесчеловечность – и любое из этих слов могли стать названием этой страшной сцены.

Хаят никогда ни на что не жаловалась, все свои переживания держала внутри себя. Вот и тогда, вернувшись после случившегося к нам, она опять не сказала ни слова… Да и нечего было говорить. Мы смотрели друг на друга и плакали.. Если бы наши слезы пролились на какие-нибудь саженцы, то будьте уверены – выросло бы огромное дерево, свидетель наших страданий.

… А Самира казалось забыла обо всем. На самом деле у нее был свои планы… Она так и говорила… «Увидите, что я с ними сделаю. Я буду соглашаться со всем, что они захотят. Все равно силком заставляют. Но при первой же возможности отмщу им… Не смогу умереть, не сделав этого.» Вот и теперь, ее очень волновала личность Андраника. Недаром ведь армяне постоянно произносят его имя, клянутся отомстить туркам за него. Самира не получила хорошего образования, да и особого кругозора у нее тоже не было. Поэтому она обо всем расспрашивала меня:

– Айтекин, чего такого сделали наши этому Андранику? Вообще-то чтобы ни сделали, им и этого мало, но все же, чего они так бесятся? – Толчок в плечо отвлек меня от моих мыслей.

– Что ты сказала?

– Говорю, что такого сделали наши Андранику?

– Знаешь, ни в университете, ни в школе про Андраника мы ничего не проходили. Но моя бабушка, «живая книга», много рассаазывала нам о нем. И всегда называла его не иначе как «проклятый». Даже его собственного имени не называла. Так настойчивость Самиры вынудила меня рассказать обо всем что я слышала от своей бабушки.

В 1918 году, во время армяно-азербайджанской войны, этот «проклятый» собрав вокруг себя многих армян, бесчинствовал, проливал кровь мусульман в Агры, Нахичевани, Зангезуре. Женщины, дети, старики, и ста и млад – истреблялись все, кто был турками. Тогда тоже времена были смутными. Даже в самой Турции Андраник со своими головорезами врывался в села, истребляли всех подряд, без разбора. Убивали не только турок, но и всех местных жителей, сбрасывали в каналы. Этот мерзавец со своим отрядом проделывал то же и в Нахичевани —врывался в села, истязал жителей. Так постепенно армянские соединения приблизились к селению Нехрам. Но здешние жители были людьми совсем другого склада. Бесстрашные, несгибаемые, умеющие стоять на своем. Когда бабушка называла это село, у нее глаза блестели от восторга. Бабушка всегда говорила о них с особой гордостью, о жителях этого села, гордилась ими. Ее отец был родом из Нехрама. Сама бабушка выросла в Нахичевани. После смерти отца, связи с родней из Нехрама конечно ослабли. Однако каждый год во время мухаррама¹⁵ бабушка обязательно ездила на ритуал «ашура» в мавзолей Имамзаде, где находилась могила Сейид Агиля Ага. И вообще, бабушка считала, что все жители Нехрама люди очень умные и образованные.

Мы считали бабушку немного фанатичной, старушкой с предрассудками. Но она же считала себя глубоко верующим человеком. Возможно ее мировоззрение тоже было связано с корнями из Нехрам.

А еще здешние жители всегда очень любили шутить, рассказывать анекдоты.

В Нехраме существовал забавный обычай – придумывать всем шутливые прозвища. Во всем селе не было семейства, или отдельного человека, не имевшего прозвища. Вообще у нас в Ходжалы тоже это было принято. Бабушка иногда нас сравнивала. Говорила, что у вас в Ходжалы есть мясник Али, и у нас в Нехраме есть тоже. У вас есть Ниргиз Гасан, есть он и у нас. Это все бабушка рассказывала после того, как мама сказала ей что-то про Тыс Мамеда из Ходжалы. Бабушка даже спросила как-то, почему его называют именно Тыс Мамед. Мама ответила, что у Мамеда был свой ЗИЛ, и эта машина во время езды часто издавала звуки, похожие на сопение. Вот и хозяина машины также назвали Тыс Мамедом. А бабушка в свою очередь поведала нам историю о том, как в Нехраме тоже был свой Тысчи, только тот был Али. Этого в Нехраме прозвали так из-за того, что он очень любил приврать. Бабушка даже рассказывала нам анекдот, созданный аксакалами в Нехраме. Говорили, что мужчина по имени Абдулла женился на девушке из Нехрама. Невеста была единственной дочерью в семье, поэтому Абдулла был вынужден переехать к жене в Нехрам. Один из аксакалов обращается как-то к нему с вопросом: «Ну как, нравится тебе наш Нехрам?» И Абдулла ответил, что все здесь хорошо, только одно ему не нравится.

– Что же именно? – спрашивают аксакалы.

Тот и ответил, что в селе вроде человека без прозвища нет, почему и мне не дать прозвища? Тогда мудрые аксакалы ответили, что отныне ты будешь зваться Легебсиз¹⁶ Абдулла – Абдулла без прозвища. Это и стало его прозвищем.

Именно в Нехраме Андраник получил самый неожиданный удар. Нехрам всегда был крупным селом, и жители всегда умели сплотиться вокруг моллы, сельских старейшин, и следовали принятым ими решениям.

Вот и тогда люди приняли решение собрать всех женщин села в место, именуемое «сейидабa – скеп под землей» Если сельчане потерпят поражение, то сторож , стоящий у входа в сейидаба, должен был поджечь его вместе с женщинами. В Нехраме, на сельском кладбище существовало два сейидаба.

Говорили, что сюда ставились гробы людей, которые умерли с мечтой о Каабе, о Мекке. Их тела не предавались земле, а помещались в этот склеп. А если из их близких суждено было побывать в святых местах, то уже их тела погребались именно здесь.

Обезопасив таким образом женщин, мужчины все как один ринулись в бой. В селе было всего две пушки, и поэтому, чтобы напугать армян, из них стреляли то в одном конце села, то в другом. Из второй пушки палил офицер Османской армии. Также, как это было у нас, до захвата Ходжалы. Бабушка говорила, что эту традицию тоже заложили жители села Нехрам. Войско Андраника оказалось сильнее, поэтому сельчанам пришлось отступить. Бой продолжался уже возле самого кладбища. И тут один из армян из-за надгробной плиты крикнул: «Молла, пришли к нам девушку, может мы и простим вас». В селе жил Муслим, имевший особую винтовку «пибоди» и славившийся своей меткостью, сбивавший птицу на лету.

Так вот этот Муслим специально, чтобы получше видеть армянина, переспросил его: «Что?» Стоило тому высунуться, чтобы повторить сказанное, Муслим выстрелил ему прямо в рот. После этого жители Нехрама воодушевились, снова ринулись в атаку. По преданию, им очень помогло святилище – пир¹⁷ Сейид Агиль Ага. Старожилы рассказывали, что один из снарядов, брошенных армянами, попал в угол того самого пира. И оттуда появился всадник весь в синем одеянии, на синем коне. И бабушка тоже рассказывала, что то самое место, куда попал снаряд до сих пор так и остается разрушенным. Сколько раз это место не отстраивали, оно все равно разваливается.

С тыла в Нахичевань вошла турецкая армия, преследовавшая Андраника. Его искали из-за предательства, которое он совершил по отношению к турецкой империи, и из-за пролитой им крови тысяч турок. Именно из-за предательства в 1880 году ему и отрезали одно ухо, предупредив: «Твое ухо отрезали турки, больше из себя не выходи. Будь человеком, веди себя смирно». После этого Андраник и был вынужден бежать.

В Нехраме жила женщина по имени Сона. Она и стихотворение сочинила об этом событии. Говорила, что в Нехраме об этом все знают. А моей бабушке об этом рассказывал родственник ее отца, учитель истории Мехралы муаллим. Так вот та самая Сона ханум была бабушкой Мехралы муаллима. Мехралы муаллим делал все, что в его силах для того, чтобы порадовать душу усопшей бабушки, сохранить те стихи, и вообще, передать молодым поколениям правду о тех событиях. С каким же чувством бабушка читала те стихи…

– Ну что, Самира, теперь тебе понятно, кто такой Андраник? Подлец, каких мало… И почему его только не убили…

– Айтекин, вспомни, что я тебе говорила про кулак и пощечину. Это то же самое, моральный удар всегда больнее…

– Какой моральный удар, Самира? Разве эти псы способны понять такие тонкости? Царствие небесное Тамерлану, лучше всех поступил именно он.

– А что он сделал? Дал приказ уничтожить всех армян на земле. И даже начал свое дело.

– И чем же кончилось?

– Его мать воспротивилась. Сказала – зачем их истреблять, сын?

Тимур ответил:

– Потому что они низкие, лживые люди. Я делаю это для того, чтобы следующие поколения благословляли меня.

Тогда мудрая мать раскрыла ему очень важную истину:

– Если ты перебьешь их всех, последующие поколения не узнают, каковы они на самом деле, и будут вечно проклинать тебя за жестокость. Оставь в живых хоть какую-то часть этого племени, вот тогда действительно будут тебя благословлять.

Эта мысль пришлась по душе Тимуру, и он остановился… Хотя, если бы он пошел до конца, мы бы не сидели здесь…

Самира и в самом деле была непонятной, где-то даже беспечной девушкой, делала все, чтобы «забыть обо всем». Она ухитрялась бывать веселой даже среди того кошмара, в котором мы пребывали. Видя ее выходки, Гадим даи иногда смотрел на нее очень неприязненно, осуждающе…

Вот и на этот раз Самира упрашивала меня вспомнить то самое стихотворение, прочитать ей.

– Ох, Самира, нам сейчас только стихи слушать..

– Ты тоже, Айтекин… Я же не прошу тебя читать стихи о любви… Ну чем плохи стихи об изгнании армян из Нахичевани? Хотя бы на словах утешимся… Помнишь, даже дети пели: Все армяне лисы…

– …

– Ну скажи же, что там говорили земляки твоей бабушки?

Я не знала стихов полностью. Еще и поэтому я всячески старалась избежать этого разговора. А Самира все продолжала шутить. Никак не отставала:

– Ну расскажи Айтекин, давай…

Хаят же после вчерашнего никак не могла прийти всебя, собраться с силами. Я взглянула на нее. В ее глазах не было никакого выражения. Она не подавала никаких признаков интереса к тому прочитаю я стихи или нет. И только представив себе, что эти строки могут хоть как-то утешить ее, я начала декламировать:

Вот звенят Баграта ржавые звонки,

Войско Андраника строится в полки.

Перешли в атаку сразу на Нехрам,

Все кто был в кровавой битве, пали жертвой там.

Драпай, драпай, пес Андри, похожий на лису,

Ведь нехрамцы птиц сбивают прямо на лету.

А Андраник с войском двинулся на Тахар,

И Нехрам со смертью встал лицом к лицу.

Истребили, перебили бросили в Тахар,

Драпай, драпай пес Андри, похожий на лису,

Ведь нехрамцы птиц сбивают прямо на лету.

Офицер палит из пушки прямо по врагу,

Войска Андраника корчится в аду.

Ты пришел на торжество, а получил беду,

Драпай, драпай пес Андри, похожий на лису,

Ведь нехрамцы птиц сбивают прямо на лету…

Наготове встал Муслим в саде Гаджали,

Справа от него Мусеиб, а слева — сам Садиг.

Бьются, рубят, во имя Имамзаде,

Драпай, драпай, пес Андри, похожий на лису

Ведь нехрамцы птиц сбивают прямо на лету.

Самед в Аразине, в Нехраме Муслим,

Переходят в наступленье все плечом к плечу.

На колени ставят войско Андраника,

Драпай, драпай пес Андри, похожий на лису,

Ведь нехрамцы птиц сбивают прямо на лету.

Вот стихи сложила о героях я, Сона ханум,

И тебе Андри от нас так просто не уйти.

Не свернули наши люди с верного пути,

Меткой пулею сражен будешь прямо в глаз,

Драпай, драпай пес Андраник , час твой наступил

Ведь нехрамцы птиц сбивают прямо на лету.

– Здророво написано, дай бог ей здоровья, силы перу этой Сона ханум, – наконец, сказала Самира.

Декламируя стихи, я исподтишка наблюдала за Хаят, пыталась по ее мимике понять ее реакцию на мое чтение. Понять я ничего не смогла – Хаят словно окаменела. Однако на слова Самиры она все же невольно улыбнулась. Я сразу поняла чему она улыбается . Ведь Сона хала давно уже не было в живых. Но мы конечно же Самире виду не подали.

А я на миг даже испытала радость. Ведь я не знала, что в ту самую ночь мы потеряем Хаят…

Ночью Хаят позвала охранника чтобы ее вывели в туалет. Последнее время мы чувствовали, что в соседних комнатах заложников стало меньше. Уже не слышно было стонов избиваемых людей, ни криков из-за выдираемых гвоздем золотых зубов. Скорее всего, там тоже мужчин вернули, а женщин истязали ночами в постели. Поэтому и охранник задремал, сидя на стуле. Мы могли видеть его сквозь щелочку в двери. Услышав голос Хаят он подскочил на месте от неожиданности. Открыв дверь, он начал избивать ее. Осыпая ее ругательствами, он наконец сообразил спросить по русски чего она хочет. Хаят, с окровавленным лицом ответила, что ей нужно в туалет. Сторож с ругательствами проводил ее в туда. Между нашей комнатой и туалетом располагалась всего одна комната , туалет был близко. Прошло довольно много времени, Хаят не возвращалась. Наше внимание привлек неожиданный крик армянина, он вызывал кого-то по рации. Было понятно что он докладывал своему руководству о каком-то происшествии.

Спустя немного времени, выяснилось, что Хаят перерезала себе вены осколком стекла, который обнаружила в туалете. Когда ее выносили, он все еще билась… В тот день стала еще одной жертвой, принесенной Андранику. Также как и многие другие турки…

Хотя… На самом деле она поднялась до небес своим самоубийством. Она не выдержала бесчестья.

Говорят бесчестье очень тяжелый груз, но только до тех пор, пока человек не взвалил его на свои плечи. Стоит взвалить бесчестье на себя, и ноша сразу становится легче. Хаят не взвалила на свои плечи этот груз, не стала облегчать свою ношу. Она лишила себя тех, кто каждый день наслаждался ее бесчестием. Она освободила сама себя…

Я склоняю голову пред ее силой воли. И завидую ей… Завидую тому, как она смогла избрать этот путь, зная точно, что после ее мать тоже будет убита. Не каждый способен на это, и я в том числе… Имея однажды возможность покончить с собой, я так не воспользовалась этим шансом. Наверное потому, что испугалась. Чем ценнее для человека то, что он может потерять, тем больше становится в его боязни. Страх перед возможной потерей заставляет человека постоянно колебаться. Человек, не раздумывающий над потерями, живущий без страха становится героем. Вот и Хаят стала именно таким героем. Не испугалась, не остановилась перед потерей… А ведь мы хорошо знали, насколько сильно она любила свою мать. И знали также, что она хотела жить только ради матери…

Мы остались вдвоем – я и Самира. Это означало, что нас ждет очень большая опасность. Со дня ухода Гадим даи прошло уже тринадцать дней, но о нашем возвращении не говорилось ни слова…

И несмотря на это, я все еще жила этой трижды проклятой надеждой… Безнадежной надеждой…

21.

ГОВОРИТ СВИДЕТЕЛЬ

– Как тебя зовут?

– Меня называют Хасрет, Хасрет, Хасрет… – повторив несколько раз свое имя, нищий паренек начал некстати смеяться. Глаза его были закрыты, поэтому он не мог видеть того, кто сидел напротив него, и задавал ему вопросы. Просто чувствовал, что этот человек был ему незнаком. Возможно , оттого, что знакомых у него вообще было мало.