Текст книги "СЛЕДАМИ НАДЕЖД"

Ибад внимательно посмотрел на фотографии своих друзей на Доске памяти шехидов. Сегодня он со своим отрядом отправлялся в бой – возможно самый важный из всех, в которых он до сих пор участвовал. Ибад давно уже жил одной заветной мечтой – уничтожить, обезвредить Аво. Все разведывательные операции, проведенные до сих пор в тылу врага, в зимнюю стужу, в дождь, с немыслимыми тяготами, желаемых результатов не дали. Но в этот раз Аво должен быть обезврежен обязательно. Это означало, что с одной стороны будет предотвращен захват армянами села Гиямеддинли Агджабединского района, с другой стороны, что сотни азербайджанцев будут отомщены.

«Аллах даст или тебе или мне» – с этими словами в душе, Ибад выслушал напутствия, пожелания удачи своих друзей, и со своими людьми двинулся в темноту ночи. Ибад планировал обезвредить Аво в своем родном селе Муганлы, захваченном армянами. Добравшись под утро до села, они остановились в условленном месте. Прождали до вечера, но нужная мишень на горизонте не появлялась. Темной ночью Ибад долго ходил по селу, в котором каждую пядь земли знал как свои пять пальцев. Когда-то отсюда доносились звуки радости, веселья, игрались свадьбы, отмечались праздники… Теперь же от того самого села не осталось ничего, кроме разрушенных, сожженных домов…

На следующий все повторилось снова. Мысль о том, что они снова вернутся не сумев схватить Аво, не то что сильно беспокоила Ибада – она злила его.

Он был в разведке в родном селе уже третий день. Наконец, вдали показался УАЗ, ехавший по направлению к Муганлы. Разведчикам точно было известно, что каждые три дня Аво на желтом УАЗе лично, один проверяет все посты, прифронтовую полосу. Сомнений не было – ехавший на УАЗе человек – Аво. Неожиданно, УАЗ, ехавший в их сторону с большой скоростью, зацепился на узком переходе дороги. Немного спустя, из машины вышел мужчина и пешком направился в Муганлы.

Ибад с максимальной точностью вычисливший маршрут движения Аво, встретился с ним лицом к лицу около здания старой сельской школы. Какой же долгожданной и желанной была эта встреча для Ибада! И насколько неожиданной она оказалась для Аво! Аво удивленно уставился на Ибада – он никак не мог поверить в то что азербайджанские разведчики средь белого дня вошли в село, контролируемое армянами, и преградили ему путь. Он уже отчетливо понимал, что эта встреча положит конец его жизни, и все же продолжал стоять в оцепенении.

Ибад потребовал у Аво снять автомат, бросить на землю. Он повторил свое требование по азербайджански и по армянски. Умолявший не убивать его, Аво был ранен выстрелом в грудь. Корчась на земле, Аво снова попытался навести автомат на Ибада, и тут вторая пуля пригвоздила его к земле. Не имея сил подняться, Аво попытался ползти на коленях. По хрипам, вырывавшимся из его груди, Ибад понял, что он умоляет не убивать его.

Аво… Тот самый Аво, безжалостно уничтожавший, истреблявший азербайджанцев, гордившийся числом отрубленных голов, наслаждавшийся кровопролитием, продолжал молить Ибада… В его глазах, прикованных к юноше-азербайджанцу читалось смирение.

А у Ибада перед глазами проходили, стояли зверства в Ходжалы, трагедия всего Карабаха. В ушах звучали крики младенцев, стенания женщин, стариков, детей – всех, убитых с особой жестокостью невинных людей. Участвовавшему в этих трагедиях, приехавшему в Азербайджан из-за границы проливать кровь Аво не могло быть прощения.

Ибад стоял, все еще оглушенный воспоминаниями… В его ушах стояли крики людей, надетых на штыки младенцев, детей со снятой с головы кожей… Вне себя от гнева, жажды мести, Ибад полоснул ножом по горлу Аво…

12 июля 1993 года… Село Муганлы Ходжавендского района. Молодой азербайджанский разведчик, и обезглавленное тело «самого великого армянина»… Возмездие свершилось! И все же главное, самая большое возмездие было еще впереди…

12.

ОМЕРЗИТЕЛЬНАЯ СТРАСТЬ ВРАГА

Та ночь… Та самая ночь, которая сломила меня, отняла все силы, и не дала покончить с собой.

Что касается понятия силы воли, то тут между женщинами и мужчинами существует огромная разница. Ведь женщинам никогда не разрешалось главенствовать. И обосновывалось это тем, что женщины безвольны, и принимая какое-либо решение, исходят прежде всего из своих эмоций, чувств.

Он привел меня в свою комнату. Комната располагалась на расстоянии от того места, где они держали нас, само строение напоминало казарму. Двухкомнатная квартира, в страшном беспорядке. На стене висел портрет какого-то мужчины. Я потом узнала что на портрете изображен Андраник. Одна из комнат служила спальней, здесь была только железная кровать, и стул. В другой комнате, предназначенной для приема гостей стояли старый диван, стол и два стула. На столе была карта и бутылки из-под водки.

Войдя в квартиру, Восканян затолкал меня в спальню и закрыл дверь. Пропахшая запахом свинины комната выглядела настолько неопрятной, что даже я, уже две недели не видевшая нормальной постели, не решалась прилечь. Окна комнаты были закрыты решеткой. Я постояла в раздумьи несколько минут. И сейчас не могу вспомнить, о чем я думала. Возможно и не думала вовсе. Не могла думать. Забыла все. Даже Рамиля не вспоминала. А вспоминая, пыталась забыть, отдалиться от мыслей о нем.

Дверь открылась, и на вопрос – «Почему ты не разделась?» – я отступила назад.

Швырнув меня на кровать, он набросился на меня. Когда он схватил меня за руку, я почувствовала насколько он силен. Он снял военную форму. Его живот выглядел просто омерзительно..

Высокий рост, сильные руки – этого было достаточно, что справиться с любой женщиной. Восканян начал меня целовать. Удерживая одной рукой мои руки, он целовал своим лисьим ртом мои губы, мою грудь, другой рукой пытался снять с меня платье. От него шел тошнотворный запах спиртного. Он отвратительно сопел.

Он навалился на меня так, что я не могла сделать ни одного движения. Я только мотала головой, и старалась ударить его коленями. Он же был как дикий зверь, желавший только одного – растерзать попавшуюся добычу. А моих сил хватало только на ненависть. Мои крики, плач, метания доставляли ему удовольствие. Он не останавливаясь бил меня, кусал. Принуждал меня сопротивляться, словно нарочно продлевал свое грязное дело, боялся что вся эта мерзость закончится слишком быстро. Все больше зверел, глаза его наливались кровью, он ревел как бык на случке.

– Привыкай, учись, турецкая сучка, и знай свое место. Теперь ты будешь приходить сюда когда мне захочется. Будешь служить мне. Я тебе еще не то покажу. Твои турки потому и не трогали тебя, берегли для меня, чтобы ты досталась мне – с этими словами он изо всех сил наносил мне удары, и совсем не спешил достигнуть своей цели.

Попав в беду, человек зовет кого-то на помощь, кричит. Я же в те страшные минуты ясно понимала, что мне звать на помощь некого. Кроме Аллаха. А взывать к Аллаху было незачем. Ведь нас учили, что Он все видит, а если даже не видит, то точно слышит. И что толку?

Споря с бабушкой, я всегда всегда изводила ее своими вопросами: «Почему Аллах не наказывает плохих людей? Почему он дает им возможность править жизнью по своему?». Покойная бабушка была хорошей, примерной мусульманкой. Всегда умела хранить верность своей вере и любить своего Аллаха. Не помню случая, чтобы бабушка забывала соблюдать пост, или не совершила намаз⁸. И на все мои вопросы она отвечала любимой пословицей: «Аллах не ворон, глаз не выклюет», «накажет поздно, но сильно». «Он все видит, он всемогущ».

А еще бабушка рассказывала, что когда произошла трагедия 20 Января, все жители Нахичевани собрались в святилище Имамзаде в селении Нехрам и молились Аллаху. Рыдая, молили его поскорее рассеять нависшие над Азербайджаном черные тучи. Она была уверена, что Аллах вскоре накажет армян. Ведь по ее разумению, Аллах был на нашей стороне. У армян же то ли Бога не было, то ли он их не любил. Всевышний ведь всегда защищал хороших людей. Плохих людей возглавлял Сатана. В таком случае, Всевышний поддерживал хороших людей – нас, мусульман, а армянам же остался лишь дьявол.

Таком поверхностное мышление, понимание мира, всей жизни держало нас в определенном замкнутом пространстве. Может быть именно поэтому, мы не могли уяснить для себя, определить суть Его отношения к нам. А Он, как всегда все делал по своему.

«Аллах не оставит эти муки без наказания» – моя бедная бабушка была уверена в этом. Мы, люди Востока, мусульмане всегда и все связывали с небесами. Возможно, это и есть причина выпавших на нашу долю страданий. Мы ждем всего от Него. Каждый мусульманин, столкнувшись с проблемой, взывает к небесам, обращается к Всевышнему. А ведь это самый легкий путь – обращаться к Аллаху, ждать помощи от него. Куда сложнее решать проблемы собственными усилиями…

Та ночь стала горькой ночью, навсегда запечатленной в мою душу… Я сопротивлялась изо всех сил, но отстоять себя не смогла. Он был сильнее меня, и мог делать со мной все что хотел. Нижнего белья на мне не было. – нас раздели еще дома, и это облегчило задачу насильника. Мысленно я уже выбилась из сил, и смирилась со своей судьбой. Но такое мое состояние ослабляло желание садиста. Металлическая сетка старой кровати была продавлена в середине, это мешало ему. Почувствовав это, Восканян швырнул меня на пол. И в этот момент мой взгляд упал на его мужской орган. Тот самый орган, который мучил меня как кусок раскаленного железа. Я увидела это – он был бессилен!

А Восканян словно обезумел, его глаза налились кровью. Предмет его мужской гордости, стал причиной его поражения, и я оказалась свидетелем! Уж этого обладатель мнимого «достоинства», никак не мог мне простить. Сняв с брюк ремень, Восканян начал избивать меня. А для меня это была победа. Я проскользнула между зубов крокодила. А крокодил все еще кипел от бешенства – ведь он упустил добычу, которую считал своей. Он что-то говорил по армянски, кричал, схватив за волосы волочил по полу…

Был словно в бреду. Удерживая меня за волосы, начал сжимать мою голову между ног… Мерзость, низость…

Даже наедине с собой в дневнике, я не могу писать об этом подробно. Но знайте – что бы вы не предполагали, читая эти строки – все это произошло. Произошло такое, о чем человек, женщина не может говорить вслух… И даже шепотом. Это душераздирающий, немой крик, не слышный даже мне самой…

Я уже ясно представляла себе свою смерть. Думала, что делать, чтобы вынудить его убить меня. И в тот же момент вспомнила как упал на пол его пистолет, когда он снимал свой ремень. Оставалось лишь найти пистолет, и взяв руки, выстрелить. Но как? Я выбилась из сил, а пистолет был далеко. У меня хватило сил лишь на то, чтобы укусить его. И я изо всех сил впилась зубами в его бедро. Укусила так сильно, что подлец взвыл от боли. Не чувствуя ударов по голове, я все сильнее сжимала зубы. А Восканян все визжал. Не зная что делать дальше, я не ослабляла хватки. Он схватил меня за уши и потянул вверх. Не выдержал боли, я разжала зубы. О том что у меня разорваны уши, я узнала, когда меня вернули в подвал. От удара об стену у меня из глаз посыпались искры…

Восканян сел на кровать, уставившись на свою кровоточащую ногу. Сжимая рану, ругался по армянски. Кажется ему и в самом деле досталось от меня очень крепко. Он был занят своей раной, и воспользовавшись моментом, я подняла с пола его пистолет. Внутри у меня все дрожало… Почувствовав в руках оружие, я набралась смелости. Направив пистолет на него, приказала ему встать. Странно, но глядя на меня засмеялся, словно забыв о своей боли. И даже не шелохнулся. Правда в его улыбке ощущалось что-то похожее на уважение.

– Уважаю в вас, турках это качество.

– Какое? – с дрожью в голосе спросила я.

– Честь. Любой другой пристрелил бы меня. А ты не стреляешь. И знаешь почему?

Я и сама не знала, почему не выстрелила. И несмотря на это спросила его: Почему? Кажется я обманулась как ворона на лисьи посулы. Или не могла решиться выстрелить, несмотря на всю переполнявшую меня ненависть. Я женщина… Мужчина распорядился бы этой возможностью иначе.

– Наверное ты потребуешь освободить свою сестру или заложников. Или я не прав?

– Ты прав, – ответила я не задумываясь.

В сущности, он уже принял решение вместо меня. Или помог принять решение мне.

– Ты знаешь, почему мы разделили вас с родными? Для того, чтобы использовать вас в таких ситуациях. Если ты выстрелишь в меня, то убьют и тебя и твою сестру. Да еще и всех пленных расстреляют.

У меня задрожали руки. Он видел это. Его слова поставили меня в безвыходное положение. Я вспомнила последний взгляд Гюльджахан, полный тоски и безысходности. У меня был шанс спасти ее. Убив Восканяна, я лишала себя возможности спасти сестру. Восканян должен был остаться в живых-для того чтобы жила Гюльджахан.

Восканян неожиданно встал. И я от страха взвела курок. Сама не знаю как. Ведь я была готова пожертвовать всем, чтобы спасти сестру. Мысль работала лихорадочно, я не смогла бы сказать, сколько времени заняли мои размышления. Но взведя курок, я передумала о многом, взвесила все. «Умрет он или нет, нас все равно убьют». И не открыла огонь. Восканян мгновенно отобрал у меня пистолет, и дал мне пощечину такой силы, что из моего носа хлынула кровь.

– Нахалка, я что не знаю вас? Не знаю какое вы отродье? А знаешь сколько турецкой крови я пролил? Ты думала я способен оставить заряженный пистолет, чтобы ты убила меня? Запомни: теперь ты будешь делать все что я захочу, иначе твоя сестра умрет. Если хочешь спасти ее, подчиняйся моим приказам как следует. Исполняй все мои прихоти. Теперь ты будешь приходить сюда, ублажать меня. Тогда я может покажу тебе твою сестру.

Я рыдала, забившись в угол. Рыдала, забыв обо всем, даже о Боге. Я закрыла глаза на все зло, не пыталась даже слабо протестовать. Как женщина, я поверила в слова Восканяна. Да мне ничего другого и не оставалось…

Поверила… Годами жила с этим. Прошла через неимоверные муки, истязания. Жила для того, чтобы предать Родину лишь бы увидеть сестру живой.

В ту ночь я потеряла себя, свою честь, достоинство. Над моей душой надругались. «Голубка» Рамиля, «Хыналы Кеклик» Солтана, моего отца улетела. От нее не осталось ничего. Даже пепла. Я не превратилась в камень. Меня покинуло мое «Я». Я осталась опустошенной, без своей души.

Восканян предупредил меня, что наши родные будут убиты даже в случае, если кто-либо из нас покончит жизнь самоубийством. И чтобы навести на страх, даже доказал это делом…

Когда меня выводили из комнаты, он заорал: «Возьмись за ум». Солдаты привели меня в подвал. А утром, когда нас всех вывели во двор, я увидела что среди нас нет Сакины, молодой женщины из села Гачгынлар. Эта молодая женщина была взята в заложники всместе со своей шестнадцатилетней дочерью. Ночью армяне увели куда-то всех женщин. И после вечернего «ритуала», в тот самый злополучный день Сакина, не выдержав, прошла в комнату, в которой оперировали Гадима даи, и повесилась на решетке окна. Восканян чтобы напугать нас, и конечно в назидание мне, застрелил дочь Сакины через гениталии, и потом приказал бросить обоих в лесу.

– Если кто-нибудь из девушек попытается покончить с собой, то я убью кого-нибудь из ее родных, или кого-то из вас. О побеге даже не думайте – и он многозначительно посмотрел на меня…

С того дня я стала жить только для Гюльджахан. Это будет тянуться годами, и конца этому не было видно. Я часто думала – а что если я стала утешать себя Гюльджахан, оправдывать себя своей сестрой только потому что боялась смерти? Не могу ответить однозначно. Потому что ответить однозначно может лишь человек, не испытавший этих мук, не знающий, что смерть в те минуты была бы бальзамом для моей израненой души.

13.

В ПОИСКАХ ВОСПОМИНАНИЙ

Почему люди не хотят жить мирно? Почему испокон веков до наших дней люди думают только об одном – кого-то уничтожить, прибрать к рукам чье-то состояние, богатство, чужие дома, земли? Почему люди хотят держать в страхе тех , кто слабее, хотят властвовать над ними? Почему?!

* * *

Пытаясь найти ответ на эти вопросы, Рамиль не заметил как пробежало время. Все еще надеясь найти ответ на эти вопросы, хотел закурить очередную сигарету, и тут услышал голос жены:

– Что случилось Рамиль? Почему ты мучаешь сам себя?

Рамиль встрепенулся, словно внезапно очнувшись ото сна. Ведь он не заметил как Нармина открыла дверь и пройдя через его комнату, спустилась на задний дворик. От неожиданности он выронил сигарету. Оказывается Нармина ханум уже два-три часа ждала когда он вернется в дом и сядет с ними за стол. Не желая его беспокоить, она прождала его очень долго, и не выдержав пришла за ним. Нармина поняла, что ее муж снова неважно себя чувствует. В такие минуты она всегда хотела быть рядом с ним, быть ему опорой. Однако Рамиль в таком состоянии, напротив всегда предпочитал оставаться один. Это обижало Нармину, искренне любившую мужа. Иногда она укоряла себя за это. Вот и теперь, она считала виноватой во всем только себя. «Как нибудь, когда Рамиля не будет дома надо будет серьезно поговорить с Айтекин. Большая девочка, пора все понимать, не задавать отцу лишних вопросов». И в самом деле… Не задай Айтекин отцу того вопроса, он не впал бы в такое состояние…

– Чего тебе ? – отозвался наконец Рамиль, оторвавшись от своих мыслей.

– Как это что? Ты знаешь сколько сигарет ты выкурил? Эту коробку ты открыл при мне, недавно, а она уже почти пустая. И время обеда уже прошло. Айтекин хочет пообедать с тобой, говорит, что если папа дома, то хотя бы пообедаем вместе. Она и так плохо ест последние дни, я и из-за этого тоже волнуюсь..

– Ладно, приготовь все, я докурю и приду.

– Уже готово. – Не дожидаясь ответа, Нармина ушла в дом. Она знала что препираться с мужем нет смысла. Все равно он сделает по-своему.

В первые годы семейной жизни ей было трудно привыкнуть к этой черте характера Рамиля. Правда, сам он особо и не стремился главенствовать в доме. Просто со временем она сама предоставила ему право принимать решение. Решающее слово всегда оставалось за ним. Принимая во внимание менталитет восточного мужчины, это было не удивительно. Как говорится, «слово мужчины – закон». И следовало отдать должное Нармине – в последние годы она предоставила мужу полную независимость во всех вопросах. Столь явное превосходство Рамиля нисколько не обижало его супругу. Ведь вся семья полагалась именно на него. Его мудрость, дальновидность, умение, талант – все это было примером для окружающих. Родня с восторгом говорила о том какой он семьянин… А для самого главным в жизни была его родная земля. Родина! О ней, о Родине Рамиль мог говорить бесконечно. Это слово было ему очень дорого, значило так же много как честь, мужество, совесть. Всем кто знал его – родным, друзьям, коллегам – всем было известно о его трепетном отношении к этим понятиям, и в разговорах на эту тему окружающие старались быть как можно тактичнее. Ведь он геройски воевал, и хоть и не попал сам в плен, но знал об этой жизни не меньше самих пленных… Потерял самое светлое в своей жизни – любимую Айтекин…

Родина! Вот что заставляло его мыслить, биться его сердце. Это понятие было священным для него. Когда его друзья погибали во имя родной земли, душа его горела – он желал умереть, лечь в могилу рядом с ними. И как всегда, болея душой, он все же внимал голосу разума. Едва оправившись после тяжелых ранений он вновь возвращался на фронт, участвовал в самых тяжелых боях. Он не искал смерти. Он шел в бой убивать. Побеждать. Показать врагу мужество детей этой земли, которую всегда считал священной.

* * *

– Нармина?! – послышался голос Рамиля, вошедшего в свою комнату. Только что ушедшая накрыть на стол супруга, зашла на минуту в его комнату присесть, и задремала. Подошедший к ней Рамиль увидел в ее руках книгу, которую читал только что.

– Ты кажется собиралась накрыть стол? – спросил Рамиль с улыбкой. – И я прибежал, думал все съедите без меня.

– Ты поторопился! – ответила Нармина, придя в себя. Она почувствовала, что дремала в кресле минут десять-пятнадцать. Когда муж позвал ее, она решила, что слышит это в дреме, и ответила ему. И почувствовав ласковое прикосновение его пальцев к своим волосам, она поняла, что это наяву, и поспешно поднялась с кресла.

– Ради Бога, скажи честно сколько сигарет ты выкурил? – не дав мужу опомниться, Нармина пошла в атаку.

– Я выкурил одну, пришел сюда, увидев что тебя спящую, решил не будить. Ты что, не веришь?

– Так я и поверила! – Они оба расхохотались.

– Идем. Что там делает Айтекин? – Взяв из рук жены книгу, положил ее на стол. Он понял что она поняла причину его задумчивости, и оценил это. Ему захотелось прижать ее к себе за такое понимание, за ее чуткость. Но голос сердца не позволил ему такой ласки. Точнее, он не смог справиться со своимим мыслями. А в мыслях, в самых дальних уголках памяти была Айтекин… Та самая Айтекин, которую он потерял девятнадцать лет назад. Он не смог обнять жену. Это было странное чувство, понять которое можно, только пройдя через него… Никому и никогда Рамиль не пожелал бы ощутить такое. Это слишком тяжело. Невыносимо, немыслимо, так же как немыслимо было запятнать мужскую честь, поступиться гордостью. Немного замявшись, Рамиль направился к двери.

– Рамиль! – волнение в голосе жены показалось ему странным. В ее голосе было столько страданий – слышались мольба, благодарность, любовь, душевная боль… – все было в этом голосе. Рамиль явственно ощутил это. Он понял все что хотела сказать Нармина, что она собиралась делать. На мгновение ему показалось, что его зовет Айтекин. Он ждал этот голос уже много лет, ждал с глубокой тоской, скорбью… Желая сохранить, сберечь в душе чистую, светлую любовь юных лет, озарявшую светом каждую минуту его молодость, он превратился в пленника Айтекин, своей любимой. Ему всегдаказалось, что со смертью Айтекин умер и он сам. Бесконечные страдания сломали его, вымотали всю душу. Он вместе с Айтекин попал в плен. Этот плен был страшнее, невыносимее, чем плен у армян. Рамиль был в плену у безнадежной любви…

– Джан!—словно устыдившись того, что Нармина поймет его тайные мысли, Рамиль усилием воли взял себя в руки.

– Я люблю тебя больше жизни! – с этими словами жена обняла его. Это была искренняя женская ласка, не нуждавшаяся в словах. Жена сделала то, чего минутой раньше не сделал Рамиль. Они стояли обнявшись от нахлынувших чувств…

– «Одной любовью сыт не будешь, мои дорогие!» – с этими словами Айтекин вошла в дверь, остававшуюся все это время полуоткрытой. Увидев обнимающихся родителей, девочка растерялась, но сразу же нашла нужные слова. Она вдруг сообразила, что забыла постучаться в закрытую дверь. Хотя назвать ее закрытой тоже было сложно… В конце концов, сколько можно ждать!? Уроки сделаны. К завтрашнему мероприятию она тоже готова. Даже отрепетировала несколько раз свое выступление перед зеркалом в своей комнате.

– Простите за то что помешала вам, но я проголодалась! – сказала она тоном капризного ребенка, не желая признавать свой промах. Однако в ее словах чувствовалась ирония взрослого человека. Рамиль недавно подарил дочери книгу – «Пословицы, поговорки, афоризмы». Девчушка очень умело, использовала прочитанное, уместно цитировала. Умна, ничего не скажешь.

– Не стоило покупать тебе эту книгу. Прямо беда с твоими цитатами и афоризмами. С этими словами Рамиль привлек дочь к себе и крепко обнял ее. Все рассмеялись. Покрасневшая от смущения Айтекин засмеялась вместе с родителями.

Щечки, пунцовые от смущения – это было хорошо знакомо Рамилю. Щеки, по которым он тосковал. Как безжалостны годы!

ЧАСТЬ 2

14.

ИДУТ НА ПОМОЩЬ?

Было девятое марта… Ветер становился мягче, явно ощущалось, что идет потепление. Холод не мучал как раньше. Солнце, как хвастливый пехлеван⁹, напоминало о себе словно говорило – «и я есть!» Снег таял, превращая землю в грязь. Природа напоминала шаловливого ребенка, высунувшего в холод ноги из-под теплого одеяла, и замерзнув, вновь укрывшегося… Солнце было все еще далеко от земли, и поэтому тепло не ощущалось так сильно.

В тот день с армянами что-то происходило… Нам всем раздали теплые одеяла и подняли на второй этаж. Разделили по двое, трое, разместили по комнатам. В нашей комнате было восемь человек.

– Если кто-нибудь расскажет о своей жизни здесь, захлебнется собственной кровью… Эти приехали на один день, а вы будете еще долго – сказав это Восканян с иронией погладил по голове стоявшего рядом пленного.

Примерно часа через два после того как нас разместили по комнатам, пришли трое мужчин и одна женщина. Это были представители Общества Красного Креста. Армянские солдаты держали их в плотном кольце. Судя по говору, это были немцы. Они дали каждому из нас по листу бумаги, и через переводчика сказали, что мы должны написать небольшое письмо. После этих слов солдаты оттеснив их в сторону, сделали все, чтобы они не смогли ни во что вмешаться. Нам не дали сказать ни одного лишнего слова. И вообще, явно ощущалось, что пришедшие представители тоже побаивались армян. Армяне внимательно наблюдали за тем, что мы писали. Представители Красного Креста не знали азербайджанского языка, поэтому и армяне тихо, по азербайджански предупредили нас, что если кто-то в письме напишет хоть одно лишнее слово, вечером они нам такое устроят…

Представители Красного Креста добавили также, что в конце письма мы должны написать адрес, по которому дожно дойти письмо. То есть, письмо писали не мы. Текст письма диктовали армяне, нашим был только почерк.

Рамиль, дорогой! Я жива, у меня все хорошо. Не беспокойся, нас здесь содержат хорошо. Говорят, что нас обменяют с пленными армянами. Целую.

Подпись: Айтекин.

Адрес: Бакинский Государственный Университет, исторический факультет.

Ибрагимов Рамиль, студент IV курса

Письма тоже собрали армяне. Конечно же, представители Красного Креста хотели было взять наши письма, однако отступили под суровым взглядом Восканяна. Наверное, он собирался вручить им наши письма после того как прочитает сам. Когда письма были собраны, светлая немка в джинсах сказала что-то переводчику. Переводчик посмотрел на Восканяна. Тот кивнул, словно давая разрешение перевести слова той женщины. Она спросила, как нас кормят.

Не зная что ответить, мы были в замешательстве. Все молчали. Потому первые четыре-пять дней нам вообще не давали еды. В последующие дни раз в день нам давали четвертушку хлеба и полстакана воды. Разве мы могли сказать это? Трудно представить, что могло произойти с нами после этого. Ведь истязания, мучения каждый раз отличались от прежних. Именно по этой причине мы никак не могли представить, что нас могло ожидать. Мы все молча смотрели в лицо прибывшим немцам. Как всегда выход из положения нашел Гадим даи. Он спокойно ответил: «У нас все хорошо». И немцы, прекрасно поняв истинное положение дел, не стали задавать дополнительных вопросов. После мы узнали, что из бюджета Красного Креста они выделили деньги для горячего обеда для нас, и вручили их армянам. И армяне, вроде бы следуя их инструкциям, начали давать нам стакан горячей, темной воды в день. На вкус эта вода напоминала гороховый бульон. Это и был их горячий обед.

После ухода немцев, в нашей комнате царила радость. Мы думали, что скоро нас обменяют, и мы вернемся наконец к своим родным. Все словно забыли обо всех мучениях, которым нас подвергали все это время. Люди которые только недавно говорившие: «после всего происшедшего, лучше умереть, чем вернуться» радовались слабо забрезжившему лучику надежды. Мечта на освобождение, глубоко таившаяся в наших сердцах, словно вновь ожила, вырвалась наружу.

Я долго думала, что писать вместо адреса. Написав письмо, спросила сама себя: «Почему именно Рамиль?» И поняла, что на этот вопрос существовал лишь один ответ —моя любовь к нему. Я была просто уверена, что он сможет спасти меня. С другой стороны, родных со стороны отца у меня уже не оставалось. Мои дяди, два брата моей мамы, были далеко, в Нахичевани, и их почтового адреса я не знала. К тому же Нахичевань, древняя наша земля, тоже была в блокаде, там тоже шла война. Я не могла быть уверена, что и с ними тоже не произошла какая-то трагедия. О том, что в Нахичевани идут ожесточенные бои, я знала еще до того, как была взята в заложники. Среди жителей Нахичевани ходили разговоры, что в случае, если ситуация осложнится еще больше, нужно будет бежать в Иран. Размышляя обо всем этом, я со всей ясностью осознавала, что совсем одинока. У меня не оставалось никого. Никого, кроме Рамиля, единственного близкого мне человека. Опереться на него, почувствовать себя защищенной – эта мечта всегда жила в моей душе.

В то мгновение я не смела даже предположить, что после всего происшедшего со мной, Рамиль вновь примет меня – меня, с запятнанной честью, с растоптанным достоинством. Даже оставась наедине с собой, я не задавала себе этот вопрос, стыдилась искать на него ответ. Ведь я знала, что он очень ревнив…

… Помню, как однажды, на улице незнакомый парень обратился ко мне с вопросом – «Где находится Политехнический Университет?» Я ему ответила, а Рамиль очень сильно обиделся на меня.

– Ну что я сделала ? Спросил где здание, я ответила… Что здесь такого – я всячески пыталась оправдаться.

– Сказала бы, что не знаешь. Он спросил, и ты не помня себя от радости, не знала, как услужить ему. Ты бы еще под руку его отвела туда… Кто может поручиться, что он спросил тебя не для знакомства? Бесстыдник, почему среди стольких людей он выбрал именно тебя?

– А если бы к тебе подошла девушка? Что бы ты сделал на моем месте?

– Это другое, – ответил Рамиль.

Тогда я нисколько не рассердилась на него. Этот поступок был конечно не очень приятен. Но в то же время, в глубине души его ревность меня радовала. Чисто по женски мне это очень понравилось. А Рамиль вел себя как обиженный подросток. Я еле сдерживала улыбку, заметив это, он тоже смягчился.

– Больше так не поступай. Ты же знаешь, мне это не нравится.

– Хорошо, – ответила я тихо. Я тоже уже хотела закрыть щекотливую тему. Вообще это чувство присуще только восточным женщинам. Это могла сделать только азербайджанка. Это было проявлением уважения, верности тюрчанки к своему любимому. Хотя европейцы назвали бы это нарушением права личности…

И такой ревнивый мужчина смог бы терпеть подобное обращение со мной, все издевательства и оскорбления? Ведь он был очень гордым парнем. Мне казалось, что узнав он обо всем, что армяне сделали со мной, он должен был либо убить меня, либо покончить с собой. Или же отомстить за меня насильникам. Одного его вопроса – «Почему ты продолжала жить?» —было бы достаточно, чтобы повергнуть меня в бездну позора. Потому что ответить на этот вопрос было бы ох как непросто…