Текст книги "В устьях и в море"

Н. К. Бобылев
Въ устьяхъ и въ морѣ
^{(Сѣверо-каспійскія очерки)}

Къ очеркамъ.

Едва-ли кто станетъ оспаривать ту истину, что мы мало знакомы съ нашими окраинами вообще, не только отдаленными или недавно присоединенными, но даже и съ тѣми, которыя уже цѣлыя столѣтія срослись съ нашимъ государственнымъ и народнымъ организмомъ и, давнымъ давно, гонятъ свою кровь къ сердцу Россіи.

Даже такія относительно близкія окраины, какъ сѣверныя прибрежья Каспія, принимающаго мощныя артеріи Волги, не смотря на многомилліонное движеніе по ней, остаются для насъ, мало сказать, неясными, но просто погруженными въ мракъ. Наконецъ, самая дельта Волги – устья этой царственной рѣки, кормилицы чуть не половины Россіи, знакома ли она намъ? Разумѣется, нѣтъ. Во всякомъ случаѣ, нечего сомнѣваться, меньше ли намъ извѣстна дельта Нила и, принявъ во вниманіе европейскую литературу по этому предмету, отдать большее предпочтеніе знакомству съ послѣдней.

Отчего это?…

Если мы слишкомъ оффиціально и безучастно, односторонне, меркантильно и черство относимся даже къ сферѣ собственной дѣятельности, игнорируя все, стоящее внѣ ея, то многіе ли возьмутъ на себя трудъ знакомства съ краемъ, народомъ, его бытомъ, экономическими интересами и стремленіями и съ ролью, которую суждено имъ играть въ общегосударственномъ организмѣ? Свой личный, маленькій, строго очерченный мірокъ большинство такъ привыкло считать за вселенную, что проходитъ мимо самыхъ яркихъ и характеристичныхъ явленій, встрѣчаемыхъ за предѣлами этого личнаго міра. Къ чему ихъ наблюдать, если нельзя эксплоатировать? Кому не случалось встрѣчать начальниковъ края, не имѣвшихъ о немъ никакого опредѣленнаго понятія, моряковъ, хоть бы того же Каспійскаго моря, не знавшихъ ничего въ немъ, кромѣ борта своего судна, да клубовъ портовыхъ городовъ, въ которыхъ они стояли или въ которые заходили, купцовъ, цѣлыя поколѣнія которыхъ вели торговлю по берегамъ этого моря, и которые, кромѣ своихъ хлопка или марены, чихиря или фотогена, рыбы или икры, имѣли самыя скудныя и смутный понятія объ окружавшемъ?

Гдѣ же и въ комъ искать интереса къ нему, къ этому окружающему, если люди самымъ положеніемъ своимъ поставленные въ извѣстной средѣ, въ извѣстной сферѣ, находятъ ненужнымъ знакомство съ ней? А таково большинство этихъ людей и, къ сожалѣнію, таково большинство русскихъ интеллигентныхъ людей вообще. Нѣтъ такой дебри и захолустья въ Россіи, гдѣ бы не нашлось болѣе или менѣе развитой личности; а знаемъ ли мы что-нибудь о жизни даже интереснѣйшихъ изъ такихъ захолустьевъ? Къ сожалѣнію, очень и очень немногое.

Переходя въ предмету «очерковъ», желательно спросить – многимъ ли, напримѣръ, извѣстно, что одни только сѣверныя прибрежья Каспійскаго моря съ устьями Волги и незначительнаго Урала даютъ русскому народу пищевыхъ рыбныхъ продуктовъ на ничтожную сумму свыше двадцати милліоновъ рублей ежегодно? Многимъ ли извѣстно, что эта ничтожная сумма превышаетъ стоимость ежегодныхъ улововъ Ньюфаундленда, береговъ Норвегіи и береговъ Франціи, взятыхъ вмѣстѣ, то есть оборотъ самыхъ значительныхъ рыболовствъ міра? Знаемъ ли мы, чѣмъ измѣряется сила рыболовнаго вооруженія одной только неширокой полосы сѣверной части Каспія и многіе ли повѣрятъ, что рыболовная снастей и сѣтей, если положить ихъ по всѣмъ извилинамъ почтоваго тракта и водяныхъ сообщеній Россіи, не только хватитъ отъ Москвы до Николаевска на Амурѣ, но и назадъ въ Москву, то есть эти снасти и сѣти могутъ улечься отъ Москвы до Николаевска въ два ряда! Многимъ ли извѣстно, что соли для посола ежегодно вылавливаемой рыбы, кромѣ рыбы потребляемой въ свѣжемъ видѣ и вывозимой въ мороженомъ, потребляется около трехъ съ половиною милліоновъ пудовъ и что двухъ только видовъ рыбы – сельди и воблы – вылавливается каждую весну до 500,000,000 особей? А если мы все это знаемъ, то, важнѣе всего, знаемъ ли мы, наконецъ, ту осѣдлую и пришлую трудовую массу, которой исполняется гигантскій трудъ этого рыболовства? На послѣдній вопросъ съ полнѣйшей увѣренностью можно отвѣтить «нѣтъ!»

А, вѣдь, это населеніе цѣлаго обширнаго края, края, котораго естественныхъ условій и рѣзкихъ характеристическихъ особенностей мы тоже не знаемъ, то есть не знаемъ ни жизни и физіономіи его природы, ни жизни и физіономіи его населенія. Все это позволяетъ мнѣ надѣяться, что даже предлагаемые «Очерки» – отрывочные и легкіе наброски, кинутъ нѣкоторый свѣтъ на нетронутую до сихъ поръ область, именуемую дельтою Волги и сѣверными прибрежьями Каспія. Читатель видитъ, что населеніе, о которомъ придется говорить, и интересы его исключительно только ловческіе и потому пусть не претендуетъ на спеціальность нѣкоторыхъ очерковъ, если такой потребуетъ правда и сущность дѣла. По возможности стараясь избѣгать всякой спеціальности, не идущей къ дѣлу, выхватывая живые, выдающіеся моменты изъ однообразной промысловой жизни мѣстной природы, мы, однако, не забудемъ, что имѣемъ дѣло съ трудовыми массами, не станемъ подмалевывать жизнь и ликъ народа ради мнимой занимательности.

Водная масса Волги, чѣмъ ближе къ устьямъ, встрѣчаетъ все шире и шире раздвигающуюся пологую низь сѣверной части каспійской котловины и, задерживаемая ею въ своемъ теченіи, отбрасываетъ все большее и большее количество рукавовъ въ лѣвую сторону, то есть къ востоку, пока всѣ эти рукава, съ сотнями протоковъ и ериковъ, не изливаются въ сѣверную часть Каспійскаго озера – моря. Огромный треугольникъ, образуемый переплетающимися между собою протоками, и составляетъ то, что называется волжскою дельтой. Протоки эти, въ числѣ около двухсотъ, впадаютъ въ море на протяженіи полутораста верстъ по примой линіи и ужъ конечно по вдвое большему протяженію по ломанной линіи береговой полосы. Вотъ этотъ-то водный треугольникъ, имѣющій полтораста верстъ въ основаніи и населенный исключительно почти русскимъ промысловымъ людомъ, дѣлитъ остальныя части Астраханской губерніи такъ, что западную ея частъ составляетъ Калмыцкая, а восточную часть Киргизская степь внутренней Букеевской Орды. Далѣе къ востоку лежатъ земли Уральскаго казачьяго войска и за ними опять тянется киргизская степь бывшей Малой Орды. Всѣ эти земли составляютъ сѣверныя и сѣверо-восточныя прибрежья моря. Эти прибрежья, съ устьями Волги и Урала, послужатъ предметомъ послѣдующихъ очерковъ.

Естественно, что при такихъ водныхъ угодьяхъ, изобильнихъ рыбою, и при неисчерпаемыхъ залежахъ соли, оставленныхъ отступающимъ, вслѣдствіе испаренія, моремъ, почти все мѣстное населеніе устьевъ и морскихъ прибрежій занято рыболовствомъ или изготовленіемъ рыбныхъ продуктовъ.

Такъ какъ дельта Волги и большая часть прибрежій сѣверной части моря лежатъ въ Астраханской губерніи, а въ Астрахани находится не только центръ, куда стекаются почти всѣ рыбные продукты рѣкъ и моря, но и административный и хозяйственный центры каспійскаго рыболовства, то, естественно, и по обширности территоріи, и по подавляющей значительности улововъ, и по количеству рабочихъ рукъ и промысловой массы, въ немъ заинтересованной, нашего вниманія, по преимуществу, заслуживаетъ рыболовство, носящее названіе «Астраханскаго». Рыболовство это относится къ другимъ, существующимъ въ сѣверной части моря, какъ колоссъ къ пигмеямъ и остальныя могутъ привлечь наше вниманіе развѣ только въ видѣ этнографическаго матеріала. Согласно своей относительной важности, рыболовства эти Уральскихъ казаковъ, Терскихъ казаковъ и Мангишлакскихъ поселенцевъ. Какъ о важнѣйшемъ, необходимо сказать нѣсколько словъ объ астраханскомъ.

Рыболовство это рѣзко дѣлится, согласно своимъ естественнымъ и экономическимъ условіямъ, на рѣчное – арендаторское, въ которомъ воды, принадлежащія владѣльцамъ береговъ, берутся съ торговъ, и морское – вольное, доступное каждому и производимое по билетамъ управленія каспійскихъ рыбныхъ и тюленьихъ промысловъ.

Первое – рѣчное имѣетъ предметомъ лова чешуйчатую, частиковую (отъ частыхъ орудій лова) рыбу, какова: сазанъ, судакъ, лещъ, тарань, вобла, сельдь и т. п., а второе – морское – красную, хряще-скелетную, каковы: бѣлуга, шипъ, осетръ и севрюга. Главнымъ и почти единственнымъ орудіемъ для производства рѣчнаго арендаторскаго лова служитъ неводъ, а морскаго – самоловная крючковая снасть, называемая такъ потому, что левитъ рыбу безъ наживы, механически забагривая мимо идущую своею острой стальною удою. Ряды этой снасти тянутся въ сѣверной части моря перпендикулярно линіи береговъ и ея стальныя уды, на подобіе милліоновъ серегъ, висятъ и колеблятся въ водѣ, день и ночь ожидая добычи. Только огромнымъ количествомъ этой снасти и можно объяснить себѣ значительные уловы (болѣе милліона пудовъ) морской красной рыбы.

Рыболовство это, кромѣ стотысячнаго осѣдлаго населенія дельты, даетъ занятіе еще десяткамъ тысячъ приходящаго рабочаго люда, по большой части изъ сѣверныхъ частей губерніи, и частію изъ средней и даже сѣверной полосъ Россіи. Но рабочій людъ сѣверныхъ частей губерніи, большею частію женщины, появляются на промысловыхъ работахъ періодически, ежегодно, только въ критическіе моменты рыболовства, весною, на полтора, на два мѣсяца и, по окончаніи горячихъ работъ и нужды въ рабочихъ рукахъ, вновь расходится по мѣстамъ жительства, что же касается рабочихъ, заносимыхъ издалека теченіемъ Волги, то большинство ихъ остается при промысловомъ дѣлѣ на нѣсколько лѣтъ, а многіе и вовсе осѣдаютъ въ дельтѣ и по берегамъ моря или погрязаютъ въ городахъ. Такимъ образомъ, рабочія силы промысла могутъ быть раздѣлены на мѣстныя, и пришлыя, а послѣднія на постоянныя и временно-приходящія.

Однако рыболовство даетъ занятіе не только русскому мѣстному населенію, не только тысячамъ пришлаго рабочаго люда, но и множеству кочевниковъ, – калмыкъ и киргизовъ, сидящихъ по обѣ стороны дельты. Многое множество этихъ скотоводовъ по преимуществу бѣднѣйшая часть ихъ, почти не имѣющая скота и потому не нуждающаяся въ кочевкахъ, существуетъ исключительно промысловыми работами. обращаясь мало по малу изъ кочевника-скотовода въ осѣдлаго рыболова. Всѣ сидящіе близь моря не только работаютъ на промыслахъ, но и сами начинаютъ заниматься рыболовствомъ сначала, какъ киргизы, для собственнаго продовольствія, а впослѣдствіи, какъ калмыки, на общемъ промысловомъ основаніи, и послѣдніе въ этомъ едва-ли не сравнялись со своими учителями – русскими.

Это выносливое даровитое племя успѣло также тѣсно сродниться съ моремъ, какъ и со степью. Калмыкъ, это кентавръ въ степи и амфибія въ морѣ.

Мы уже упоминали, что дельта Волги отдѣляетъ калмыцкую степь отъ киргизской. Первая лежитъ вправо, къ западу, вторая – влѣво, къ востоку; согласно этому привлекаются къ промысловому труду и рабочія силы этихъ племенъ. Въ западной половинѣ дельты работаютъ, большею частію, калмыки въ восточной – киргизы, что остается въ силѣ не только для дельты Волги, но и для всѣхъ сѣверныхъ прибрежій моря. Разумѣется, калмыки лучшіе и потому болѣе цѣнные и цѣнимые работники. Весь этотъ рабочій людъ, безъ сомнѣнія, густо перемѣшанъ съ русскимъ, который служитъ какъ бы стимуломъ и направляющею силою общей дѣятельности.

Говорятъ, промысловая жизнь – баловница, и съ этимъ, къ сожалѣнію, нельзя не согласиться. Относительная легкость и періодичность промысловыхъ работъ ищетъ себѣ, весьма естественно, болѣе дешеваго женскаго труда и привлекаетъ множество женскихъ рабочихъ рукъ, а постоянное общеніе половъ не оставляетъ мѣста условно-строгой нравственности. Женщина, на время освобожденная отъ узъ семейной власти, невольница домашней іерархіи и часто безжизненнаго обычая, раба окаменѣвшихъ формъ жизни, вдругъ чувствуетъ себя свободною, какъ вѣтеръ, и попадаетъ въ среду, давнымъ давно лишенную семейныхъ радостей и женской ласки – гдѣ жъ тутъ мѣсто нравственности?

Однако обиднѣе всего то, что и самый промысловый трудъ имѣетъ на пришлый рабочій людъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ, развращающее вліяніе. Рыболовство само по себѣ – лоттерея и трудъ его какой-то случайный, непостоянный, иногда бѣшено спѣшный, наступающій и прекращающійся внезапно, отчасти характеризуемый выраженіемъ «урвать, да умчать». Это часъ каторжной работы и день тунеядства. Естественно, что послѣ такого труда, обезпеченнаго сладкаго куска и привольной, не грызущей человѣка всечасно, жизни, возвращеніе его домой, въ мирную, сѣрую деревенскую глушь, къ тяжелому плугу или упрямой сохѣ, къ серпу или цѣпу, къ неурожаямъ, малоземелью и податямъ, становится не совсѣмъ-то желательнымъ. Вотъ почему много пришлаго рабочаго люда осѣдаетъ въ дельтѣ Волги, и выносится послѣдней на морскія прибрежья и погрязаетъ въ Астрахани.

Тотъ, кому удавалось наблюдать передвиженіе русскихъ трудовыхъ массъ, знаетъ, что рабочій людъ, приходящій на благодатный степной югъ для косьбы или уборки хлѣбовъ, возвращается домой тѣмъ же земледѣльцемъ, какимъ былъ всегда, и что тотъ же трудовой людъ, вкусившій промысловаго или городскаго труда, возвращается съ большой неохотой, въ силу только крайней необходимости или не возвращается вовсе къ упорному, настойчивому, постоянному труду пахаря, въ сферѣ котораго родился, росъ и не рѣдко провелъ значительную часть жизни. Часто даже кровныя семейныя узы, самый голосъ чувства, привязанности, – жена и дѣти, безсильны возвратить сѣрой деревенской глуши и пашнѣ, дому и семьѣ, такъ быстро и нежданно утраченнаго работника и кормильца.

Окружающія естественныя условія, вліяніе своеобразной природы и сложнаго промысловаго труда благотворно отражаются на умственныхъ способностяхъ населенія. Здѣсь нельзя сдѣлать шагу безъ той «смѣтки», которой отличается вообще промысловый людъ. Глубокіе, широкіе, мощные протоки, постоянно и внезапно мѣняющееся море, неоглядныя, безпріютныя степи, пустынныя, глухія нивы камышей – все требуетъ и воспитываетъ находчивость и готовность постоять за себя. Но, не смотря на эту способность найтись во всякомъ положеніи, человѣкъ здѣсь слишкомъ спеціализированъ родомъ своихъ занятій и поглощенъ однимъ интересомъ. Рыба составляетъ альфу и омегу его міровоззрѣнія. Всѣ явленія въ природѣ, будетъ-ли это буря въ морѣ, вѣтеръ въ степи, наводненіе въ рѣкахъ – встрѣтятъ бывалаго, умѣлаго человѣка и инстинктивно переводящаго однакожъ и самую борьбу стихій на общую рыбью монету и ревниво наблюдающаго – уронитъ или подниметъ ея курсъ извѣстное явленіе.

Оттого-ли что мѣстное населеніе составляетъ одну изъ оконечностей русскаго народнаго организма, оттого-ли, что жизнь дается ему относительно легко, но оно тупо чувствуетъ и почти не понимаетъ тѣхъ тягостей роднаго тѣла, той боли его сердца, которыя понимаются невольно хребтомъ и потомъ пахаря, – потому оно мало отзывчиво на біеніе общаго народнаго пульса.

Надо-ли говорить, что человѣкъ живетъ здѣсь болѣе индивидуальнымъ, личнымъ трудомъ и что, вслѣдствіе условій жизни, за этимъ личнымъ трудомъ и ловкостью, здѣсь, давнымъ давно, утрачено понятіе о трудѣ общинномъ, хотя еще остались слабые проблески его. Если это явленіе не очень утѣшительное, то что дѣлать? Писатель этнографъ не имѣетъ права подмалевывать народнаго образа.

Съ высоты птичьяго полета.

Гдѣ мы?… Своеобразная природа. Съ бѣглаго взгляда, вы видите только прихотливое кружево воды, необозримую водную сѣть, гигантскій водный лабиринтъ, захватившій сотни верстъ, и море камышей, потопившее все остальное пространство. Все это сливается съ настоящимъ воднымъ моремъ, ясное зеркало котораго едва видно къ югу. Сотни протоковъ, рукавовъ, рѣкъ, прорановъ, ериковъ, затоновъ и ильменей {1}1
  Протокъ – терминъ общій для всякой проточной воды, какъ бы ни было незначительно его протяженіе. Рукавъ, одна изъ главныхъ жилъ воды отдѣлившихся отъ Волги на ея пути къ морю, обыкновенно носитъ названіе рѣки, имѣетъ свое собственное наименованіе, каковы: Ахтуба, Бузанъ, Болда и Камызякъ и, почти всегда, доносятъ свое имя вплоть до моря. Рѣка часто служитъ соединеніемъ рукавовъ, имѣетъ относительно значительное протяженіе, ширину, глубину и, непремѣнно, постоянное теченіе и собственное наименованіе. Проранъ, слово киргизское, означающее тоже протокъ, употребляется болѣе для береговыхъ приморскихъ протоковъ, лежащихъ въ предѣлахъ внутренней киргизской (Букеевской) орды. Вода однихъ едва движется и во время морянъ (морскихъ вѣтровъ) смѣшивается съ морскою, вода другихъ – стоячая соленая и даже нерѣдко съ запахомъ сѣрнистаго водорода. Ерикъ, по большей части болѣе короткій, узкій и извилистый протокъ, между второстепенными рѣками, часто непостоянно текущій, пересыхающій въ лѣтнее время, иногда служащій сообщеніемъ между ильменями и протоками, иногда глухой, текущій въ ильмень или изъ него, или берущій начало въ какой-нибудь мокрой низменности. Ильмень, нѣчто среднее между болотомъ и озеромъ, часто тянется на цѣлыя версты, но многіе ильмени такъ мелки, что почти высыхаютъ въ лѣтнее время, тогда народъ зоветъ ихъ ильмешинами. Ильмени бываютъ и стоячіе, и проточные, соединяемые ериками, но, во всякомъ случаѣ, теченіе ихъ весьма слабо; но берегамъ почти постоянно заростаютъ камышами; пріютъ мелкой рыбы и водяной птицы разныхъ родовъ и видовъ. Затонъ – заливъ, образуемый рѣкою. Необходимо замѣтить, что вся эта терминологія далеко неточна и не указываетъ на строго опредѣленные, постоянные признаки и условія естественныхъ явленій. Мѣстное населеніе употребляетъ ихъ, какъ попало, не взирая на тѣ или другія особенности, имъ присущія.


[Закрыть] разобрали воды матушки Волги и несутъ ихъ къ морю, чѣмъ ближе, тѣмъ медленнѣе. Своеобразная природа!.. Вглядываясь пристальнѣе, вы видите, что всѣ эти протоки, или большая часть ихъ окаймлены мутно зеленой, бѣдной листвою ветлы, ивы и тополя, составляющими почти всю мѣстную древесную растительность, и, тамъ и сямъ, разбросанные красные, глинистые бугры, въ видѣ эллипсоидовъ, длинная ось которыхъ лежитъ постоянно отъ запада къ востоку. Вотъ все, что вы увидите съ высоты птичьяго полета.

Бѣдная природа…. Вода и камышъ, камышъ и вода и, чѣмъ ближе къ югу, тѣмъ чаще и чаще сплетено это водное кружево, тѣмъ выше и гуще щетинились хребты камышей, крѣпи, какъ зоветъ ихъ мѣстный крещеный людъ. Есть гдѣ заблудиться, было гдѣ разгуляться Разину, Пугачу и толпамъ понизовой вольницы. Поди – ищи тутъ! Но заблудиться на водѣ еще не бѣда, рискуешь только тѣмъ, что попадешь не туда, куда думаешь, вотъ, заблудиться въ камышахъ, въ крѣпяхъ, которые иногда тянутся на многія версты, – дѣйствительная бѣда для неопытнаго человѣка. Ни пути, ни дороги, въ двухъ шагахъ ничего не видно, кромѣ желтой или зеленой чащи. Тонешь въ ней, точно въ морѣ. Нѣтъ, хуже нежели въ морѣ; тамъ всплыть можно, а здѣсь, поди, всплыви. И сзади и спереди, и справа и слѣва – камышъ, камышъ и камышъ, достигающій иногда трехсаженной высоты и болѣе дюймовой толщины у корня. Оріентироваться нѣтъ никакой возможности. Идти, но какъ и куда? Даже обратно по старому пути не всегда возможно, слѣду не найдешь; упругій, раздвинутый камышъ слѣдомъ за тобою встаетъ, выпрямляется и скрываетъ пройденное пространство. Идти впередъ? Ломиться, идти на проломъ – теряешь и силы, и направленіе. Потому, даже съ компасомъ, неопытному человѣку трудно сохранить разъ принятое направленіе, а безъ компаса объ этомъ и думать нечего: проходишь часы и выйдешь на то же мѣсто. Осмотрѣться нельзя, влѣзть не на что, не птица – на камышину не вскочишь, а мѣсто ровное, какъ билліардъ – неоглядная низь, подползающая къ морю.

Блуждать въ лѣсу пустяки въ сравненіи съ блужданіемъ въ камышахъ; тамъ и на тропу попадешь, и оглядѣться, на дерево влѣзешь и прогалины и лощины, холмы и овраги, ручьи и болота встрѣтишь – все примѣта; здѣсь ничего кромѣ моря, ужаснаго, однообразнаго моря камышей, да ровной почвы, болѣе или менѣе вязкой, иногда топкой, даже покрытой водою.

Скверно! Не рискуйте въ камыши, господа! Впрочемъ, сказать это мѣстному бывалому человѣку, значило бы возбудить хохотъ и только. Онъ идетъ туда, въ этотъ заколдованный лѣсъ, точно въ садъ, по дорожкѣ, усыпанной пескомъ, – онъ тамъ дома, особенно если это охотникъ за птицею или звѣремъ[1]1
  Звѣрь – кабанъ, охота на котораго возможна только зимою.


[Закрыть]. Онъ замѣчаетъ все: и высоту, и положеніе солнца, въ минуту отправленія, и направленіе, курсъ, какъ услышите здѣсь, по которому шелъ, и направленіе вѣтра, который дулъ, и направленіе облаковъ, – всякая изсохшая еричина, уже заросшая камышомъ, гнѣздящаяся, даже летящая птица, утро и полдень, сумерки и самая ночь ведутъ его и указываютъ путь къ цѣли. А, главное, онъ знаетъ протоки, обливающіе гриву, ихъ протяженіе, направленіе и жилыя мѣста, къ которымъ они приводятъ. Знаетъ коймы ветлъ и бугры, если такіе есть, и восходитъ на нихъ безъ ошибки.

Наблюдатель замѣтилъ уже, что, тамъ и сямъ, въ этомъ лабиринтѣ воды и морѣ камышей стоятъ красные, песчано-глинистые бугры – гигантскіе валы, которые насыпало когда-то бушевавшее здѣсь море. Они стоятъ здѣсь и тамъ свидѣтелями того времени, когда безпокойныя волны, мало по малу отступавшія къ югу, оставляли за собою эти глинистыя гряды. Одинаковое направленіе, форма эллипсоида, длинная ось котораго параллельна прибою волнъ и, наконецъ, тождественныя образованія, наблюдаемыя въ современномъ морѣ, ясно говорятъ о ихъ происхожденіи. Ихъ накидало море, мутное море, взбуровленное вѣтрами, дувшими на берегъ. И, въ настоящее время, такіе вѣтра гонятъ къ берегу тѣ же мутныя, насыщенныя пескомъ и морскимъ иломъ, волны и кладутъ тѣ же бугры, образуя сперва мели, затѣмъ острова, которые, наконецъ, соединяются съ материкомъ, оттѣсняя дальше и дальше, южнѣе и южнѣе, сѣверныя границы моря.

Бугры эти, составляя извѣстную особенность въ физіономіи страны, имѣютъ гораздо важнѣйшее значеніе въ дѣлѣ ея заселенія.

Несомнѣнно, что въ дельтѣ рѣки вообще, а въ дельтѣ такой мощной рѣки, какъ Волга, въ особенности, вода составляетъ одну изъ важнѣйшихъ естественныхъ силъ, имѣющихъ вліяніе на бытъ населенія. Она другъ и кормилица; подъ ея вліяніемъ сложились всѣ особенности его жизни; но, какъ стихійная сила, она можетъ оказаться и врагомъ, если человѣкъ не оградитъ себя отъ ея мощи. Кто не знаетъ, что такое – наводненіе, происходитъ ли оно отъ вешнихъ полыхъ водъ или отъ напора воды съ моря, вслѣдствіе сильныхъ морскихъ вѣтровъ (морянъ)? Выбирая мѣсто для поселенія, поселенцу необходимо было подумать не только объ этомъ, но и о близости къ водной нивѣ, отъ которой зависѣло все его благосостояніе. Выборъ, естественно, падалъ на бугры, удовлетворявшіе тому и другому условію. Такимъ образомъ, на нихъ выростаютъ мало по малу ловческіе станы, ватаги[2]2
  Ватага – заведеніе для приготовленія рыбы.


[Закрыть] и, наконецъ, селенія съ обычною церковью на вершинѣ бугра.

Такъ это было и такъ существуетъ до сихъ поръ. Вотъ почему всѣ почти селенія южной половины астраханской губерніи оказываются лежащими или на такихъ буграхъ, разбугорьяхъ или близъ ихъ, на полубугорьяхъ, безопасныхъ отъ воды. На материкѣ, отдаленномъ отъ моря, опасность отъ воды грозитъ весною, въ половодье, когда большая часть водной сѣти переполняется, выступаетъ изъ береговъ и сливается въ одно. общее море. На морскихъ берегахъ страшенъ каждый сильный вѣтеръ съ моря, въ особенности, если онъ подуетъ нѣсколько сутокъ сряду, что бываетъ не рѣдко. Тогда вода надувается, гонимая вѣтромъ, наступаетъ на берега, прибывая иногда выше двухъ сажень противъ обычнаго морскаго уровня, и топитъ все, что встрѣчаетъ ниже себя, раззоряя селенія, ватаги, станы, поглощая скотъ, захваченный въ степи и разнося стоги сѣна и камышъ[3]3
  Камышъ – строительный матеріалъ и топливо, для чего и заготовляется.


[Закрыть], заготовленные жителями.

Смотря по времени года, физіономія страны мѣняется, принимаетъ разные оттѣнки и краски и носитъ на себѣ печать большаго или меньшаго воодушевленія и подвижности.

Зимою, когда природа засыпаетъ, когда ледъ заковываетъ водную поверхность, сокращается и дѣятельность населенія. Зимній ловъ – бѣднѣйшій въ году. Зимою еще бѣднѣе выглядитъ бѣдная природа. Но бѣдная, скудная съ виду, она таитъ богатства въ своихъ нѣдрахъ: воды полны рыбою, берега солью.

Сѣрыя краски зимы послѣ относительно живыхъ красокъ лѣта точно приглашаютъ на отдыхъ, и все отдыхаетъ, начиная съ судовъ и лодокъ, которыя стоятъ и лежатъ по берегамъ селеній и ватагъ, чернѣя на бѣломъ снѣгу. Тысячи такихъ промысловыхъ судовъ, тысячи торговыхъ: пароходовъ, баржей, барокъ, разшивъ, шкунъ, кусовыхъ, реюшекъ и лодченокъ всевозможныхъ размѣровъ и парусности прекратили движеніе, залили огонь, очистили паровые котлы или убрали паруса и такелажъ. Миріады водяной и болотной птицы откочевали въ теплыя страны. Тѣ, что остались, забились въ тихія, уютныя мѣста; сытый звѣрь прячется отъ холоднаго вѣтра въ глухихъ, мертвыхъ камышахъ, наламывая и натаскивая себѣ теплое гайно[4]4
  Гайно, нѣчто вродѣ теплой постели, въ видѣ гнѣзда.


[Закрыть] изъ незатѣйливой растительности. Пришлый рабочій людъ, не находя болѣе работы, разошелся по домамъ; затихли пристани, ватаги и села. Все, что оживляло страну, покинуло ее или притаилось, точно сочувствуя общему затишью. Только кое-гдѣ, на вентеряхъ[5]5
  Вентерь, сидебка – орудія для рыболовства.


[Закрыть] и сидебкахъ копошится работа. Бѣлый, снѣжный покровъ прикрылъ границы между моремъ и берегомъ и одна обширная, открытая, снѣжная равнина лежитъ, точно спитъ, передъ вашими глазами. Та же потускнѣвшая сѣть зеленовато-синихъ, сонно бѣгущихъ подо льдомъ протоковъ, тѣ же темныя коймы безлистыхъ таловъ, провожающіе ихъ къ морю, куда ведутъ всѣ эти замощеные морозомъ пути, вѣрнѣе нежели всѣ дороги въ Римъ; но все это сѣро, мертво, недвижно.

Недолго длится здѣсь эта зимняя спячка. Къ концу февраля начинаетъ теплѣть; солнце съ каждымъ днемъ забирается выше и выше и стоитъ подуть денекъ-другой южному вѣтру, чтобы преобразить спящую природу. Ледъ таетъ и на немъ появляются лужи; вода мѣстами просасываетъ его и смотритъ на свѣтъ Божій, отражая въ себѣ ясное солнце и небо. Народъ начинаетъ копошиться на пристаняхъ, селеніяхъ и ватагахъ. Закипаетъ работа. Удары кузнечнаго молота, стукъ топора и храпъ пилы стоятъ въ воздухѣ. Пахнетъ смолой и дубомъ[6]6
  Дубъ – измельченная дубовая или ивовая кора, коріе, которымъ дубятъ рыболовныя орудія, ихъ пеньковыя части.


[Закрыть]. Оправляютъ суда и лодки: задѣлываютъ, пробиваютъ (конопатятъ), смолятъ и торопятся закончить приготовленіе снасти въ ловъ. Страда! Спать некогда; вдругъ ударитъ тепло и пронесетъ ледъ. Тутъ дорога каждая минута, вѣдь самый изобильный ловъ тотчасъ за уходящимъ льдомъ. Правда, льды въ морѣ еще крѣпки, да вѣдь въ море и выходятъ въ ледъ.

А, между тѣмъ, съ Кавказа и Чернаго моря начинаетъ появляться птица, сначала рѣдкая, обыкновенно утка, потомъ болѣе и болѣе частая и, наконецъ, тянутся цѣлые отряды ея, почти безпрерывной вереницею. Утки полощатся въ талой водѣ; слышно гоготанье гусей, крикъ лебедя; въ небѣ блещутъ серебристыя крылья колпиковъ и колеблятся черныя длинныя ленты ибиса-коровайки. Бабы, чайки, бакланы, кулики, цапли – все это освѣщаетъ и оглашаетъ наступающую весну, зоветъ ее. Хозяева вернулись и просятъ свѣта, тепла и зелени.

И, вотъ, идетъ эта весна, идетъ съ каждой свободной волною, съ теплымъ лучемъ, съ зеленымъ камышемъ, выползающимъ на зольный свѣтъ, съ пухлой почкой, готовой распуститься въ листъ. Когда тутъ спать?!

Вода кипитъ судами; снуютъ лодки слышны свистки и крикъ пароходовъ; въ воздухѣ трепещатъ флаги и бѣлѣютъ паруса надуваемые вѣтромъ.

Проснулись лебединыя груди!.. Въ море, въ море!!.. И тянется, и уходитъ безконечная вереница – тѣ же птицы, тотъ же перелётъ…. Корму!

Спѣшатъ на пристаняхъ – навигація. На ватагахъ тотъ же переполохъ – на рѣчныхъ въ особенности. Кишитъ народъ, ждутъ воблы и сельди[7]7
  Воблы и сельди (бѣшонки) ежегодно готовится до 500 милл. рыбъ.


[Закрыть]. Сотни милліоновъ вылавливаютъ и готовятъ ее въ пищу русскаго люда. Есть надъ чѣмъ поработать.

А солнце припекаетъ все сильнѣй; зазеленѣло все, чему суждено зеленѣть; колокольчикъ камышевки[8]8
  Каышевка – синица.


[Закрыть] безъ устали звонитъ въ камышахъ; мѣстный орелъ – орланъ-бѣлохвостъ, замѣтною широкою спиралью уходитъ изъ глазъ, утопая въ тепломъ воздухѣ. Хорошо въ это время въ устьяхъ Волги.