Текст книги "Дни черного солнца"

«Семья»
(набросок углем)

Есть у меня одно любимое воспоминание об отце. Иногда я вызываю его в памяти, словно сон.

В этом сне я еще маленькая. Только-только выучилась лазить по лестнице. Ступеньки высокие, я не вижу их и очень боюсь поставить ногу мимо и грохнуться вниз. Поэтому я учусь не бояться, а это трудней, чем кое-кому кажется. Я горжусь своими успехами.

– Папа, – говорю я, перебегая небольшую комнату на чердаке.

По взаимному согласию родителей, эта комната – его царство. Мама сюда вообще не заходит, даже прибраться. Тем не менее в комнате чисто, потому что мой отец аккуратен. Все помещение неуловимым образом напитано им. Его личностью. Частью это запах, но не только. Я понимаю это каким-то внутренним чутьем, но слов, чтобы выразить, в детском словаре пока не хватает.

Мой отец не похож на других деревенских мужчин. Он ходит на службы в Белый зал, только чтобы избежать нападок жреца. И не приносит жертв в домашней божнице. Он не молится. Я спрашивала его, верит ли он в богов. Папа неизменно отвечает: «Конечно, ведь мы мароне». Но верить и почести воздавать – это разные вещи, добавляет он иногда. После чего предупреждает меня, чтобы не трепала об этом языком с кем попало. Ни с подружками, ни со жрецами, ни даже с мамой. Почему? Однажды поймешь…

Сегодня он в особенном настроении, и я, что редко бывает, способна видеть его. Он ниже среднего роста, у него черные уверенные глаза и крупные изящные руки. На лице нет морщин, почти как у юноши, хотя волосы – «соль с перцем», а во взгляде таится тяжкая усталость: она больше говорит о прожитой им жизни, чем удалось бы морщинам. Он был уже немолод, когда женился на маме. И он не хотел детей, но я родилась, и он любит меня всем сердцем.

Я улыбаюсь, опершись руками о его колени. Он сидит, поэтому его лицо пребывает в досягаемости моих ищущих пальцев. Взгляд можно обмануть, это я уже знаю. А вот пальцы не проведешь.

– Ты сейчас пел, – говорю я ему.

Он улыбается в ответ:

– Опять можешь видеть меня? Я-то думал, уже все рассеялось…

– Спой мне, папа, – начинаю я упрашивать.

Мне нравится наблюдать за узорами цвета, которые ткет в воздухе его голос.

– Не получится, малютка Ри. Твоя мама дома.

– Но она никогда не слышит! Пожалуйста!..

– Я обещал, – произносит он тихо, и я опечаленно вешаю голову.

Задолго до моего рождения он пообещал моей матери никогда не подвергать ни ее, ни меня опасности, могущей происходить от его необычности. Я слишком мала, чтобы понять, в чем эта опасность. Мне хватает страха в его глазах, и я держу язык за зубами.

Ему, однако, случалось нарушать обещание. Он делал это ради моего обучения: иначе я просто по незнанию выдала бы собственную необычность. А еще… Лишь позже я поняла, что его попросту убивала необходимость сдерживать и таить эту часть своей личности. Он был рожден для величия. И наедине со мной он мог бывать таким, каким должен был стать. Хоть ненадолго…

Он не может перенести моего огорчения и со вздохом усаживает меня себе на колени. И начинает петь – очень тихо, чтобы слышала только я…

* * *

Я медленно приходила в себя, разбуженная запахом и звуком воды.

Оказывается, я в ней сидела – в воде. Она была температуры тела, так что я едва ее ощущала. Моя спина опиралась на твердую поверхность, вырезанную из теплого камня. Поблизости витал аромат цветов. Пахло хирасом – вьющимся растением, когда-то водившимся в Земле Маро. Его цветки испускали характерный тяжеловатый запах, который очень нравился мне. Я принюхалась и поняла, где нахожусь.

Если бы я раньше не бывала в доме у Сумасброда, то могла бы и растеряться. Ему принадлежал большой особняк в богатой части Затени. Он нередко приводил меня сюда, жалуясь, что от моей убогой кровати у него спина начинает болеть. Так вот, на первом этаже дома он устроил бассейны. Их тут было не менее дюжины, все – вырубленные непосредственно в скале, на которой стоит эта часть Тени. Бассейны прихотливы по форме и густо обсажены живыми растениями. Богам свойственно обставлять свое жилье, думая в первую очередь о красоте и в самую последнюю – об удобстве. Гостям Сумасброда приходилось либо стоять на ногах, либо сбрасывать одежду и лезть в воду. Он же полагал, что так тому и следует быть.

Бассейны не содержали в себе никакой магии. Вода в них была теплой просто потому, что Сброд нанял какого-то смертного гения и тот соорудил механизм, беспрестанно гнавший по трубам кипяток. Сумасброд даже не озаботился узнать, как эта штука работала. Я его спрашивала, но он не смог объяснить.

Сидя в воде, я прислушалась и очень скоро определила, что не одна. Совсем рядом находился кто-то незримый, но ритм дыхания был вполне узнаваем.

– Сброд?.. – окликнула я.

Он тут же проявился из темноты. Он сидел на краю бассейна, поставив одну ногу на край. Распущенные волосы прилипли к мокрой коже, и от этого он казался на удивление молодым. Глаза смотрели угрюмо.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

Я озадаченно помолчала… Потом вспомнила.

Я прислонилась к бортику бассейна, почти не чувствуя синяков, и отвернулась. Глаза еще болели, и я их закрыла. Не помогло. Как я себя чувствовала?.. Убивицей, вот как.

Сумасброд вздохнул:

– Утешение, полагаю, невелико, но в том, что произошло, твоей вины нет.

Да уж, невелико. И, кстати, это неправда.

– У смертных никогда не получается как следует управлять магией, Орри. Вас не для этого создавали. И ты вообще не знала, на что способно твое волшебство. Ты никого не хотела убивать…

– Так или иначе, они умерли, – сказала я. – Сколько ни рассуждай о моих намерениях, сделанного не воротишь.

– Верно. – Он сменил позу, опустив в воду вторую ногу. – Вот только они, похоже, намеревались лишить жизни тебя.

Я негромко засмеялась. По неспокойной глади пруда разбежалось безумное эхо.

– Хватит утешать меня, Сброд. Пожалуйста.

Он некоторое время молчал, оставив меня наедине с безысходными мыслями. Потом решил – достаточно, соскользнул по пояс в воду, подошел и обнял. Этого мне хватило – я уткнулась ему в грудь лицом и обмякла в его объятиях, точно вареная лапша. Он принялся тихонько растирать мне спину, что-то ласково бормоча на божественном языке. Когда же я выплакалась – на руках вынес меня из зала с бассейнами, вверх по изогнутой лестнице, и уложил в груду подушек, служившую ему постелью. Там я в конце концов и уснула.

Вот бы – навсегда. Вот бы никогда больше не просыпаться…

* * *

Конечно, спустя время мне пришлось вернуться к реальности. Меня побеспокоили приглушенные голоса, звучавшие неподалеку. Когда я открыла глаза и стала оглядываться, то с удивлением заметила незнакомую младшую богиню, сидевшую рядом с кучей подушек. Она была очень бледной, с короткими черными волосами, этакой шапочкой обрамлявшими миловидное лицо в форме сердечка. Меня сразу поразили две вещи. Первая: она выглядела достаточно обыденно, чтобы сойти за смертную женщину; стало быть, она принадлежала к тем богорожденным, что постоянно имели дело с людьми. И вторая: она почему-то сидела в тени, хотя поблизости просто нечему было отбрасывать на нее тень, да и мне видеть всякие там тени как бы не полагалось.

Она разговаривала с Сумасбродом, но тотчас прервалась, когда я зашевелилась.

– Привет, – сказала я, кивая ей и ладонями растирая заспанное лицо.

Я, вообще-то, знала всех знакомых Сумасброда, и эта богорожденная была не из их числа.

Она кивнула в ответ и улыбнулась:

– Итак, вот она, Сумасбродова убийца.

Я застыла. Сумасброд нахмурился:

– Неммер…

– Я не хотела обидеть тебя, – продолжая улыбаться, пожала плечами богиня. – Мне нравятся убийцы.

Я покосилась на Сумасброда, прикидывая, как он воспримет, если я пошлю его родственницу в такую-то и такую-то Преисподнюю. Если я правильно толковала его поведение, врагиней она не была. Но и в восторг его ее присутствие не приводило.

Он заметил мой взгляд и вздохнул:

– Неммер пришла предупредить меня, Орри. Она кое-чем ведает здесь в городе…

– У нас что-то вроде гильдии независимых профессионалов, – вставила Неммер.

Сумасброд метнул на нее взгляд, полный чисто братского недовольства, и снова повернулся ко мне:

– Понимаешь, Орри… орден Итемпаса только что связался с ней, испрашивая ее услуг. Не кого-нибудь из ее соратников, а именно ее.

Я подтянула к себе большую подушку и обняла ее. Не столько затем, чтобы прикрыть наготу, сколько желая спрятать дрожь: мне было очень не по себе. Я сказала, обращаясь к Неммер:

– Я плохо во всем этом разбираюсь, но мне как-то казалось, что орден, случись такая нужда, мог бы воззвать к наемным убийцам Арамери…

– Верно, – ответила Неммер. – В тех случаях, когда Арамери одобряют действия ордена или хотя бы наблюдают за ними. Однако существует огромное количество дел, слишком ничтожных, чтобы Арамери их вообще замечали. Тогда орден заботится обо всем сам.

И она пожала плечами.

Я медленно кивнула:

– Я так понимаю, ты богиня… смерти?

– О нет, нет, этим ведает Сумеречная госпожа. Я всего лишь ведаю тайнами, скрытностью и немножко – внедрением под личиной. В общем, всяким разным, что происходит в тени плаща Ночного Отца.

Я невольно сморгнула, услышав непривычный титул. Речь шла об одном из новых богов, Повелителе Теней, однако сказанное Неммер заставило меня тотчас подумать про Ночного хозяина. Уж очень похоже звучало. Нет-нет, невозможно; Ночной хозяин пребывал во власти Арамери…

А Неммер продолжала:

– Я не возражаю против работы на стороне, но лишь от случая к случаю. – Она передернула плечами и покосилась на Сумасброда. – Впрочем, я могу и передумать: все зависит от того, какую цену предложит мне орден. Как бы не образовался новый рынок услуг по устранению богорожденных, повадившихся обижать смертных…

Я ахнула и повернулась к Сумасброду: он как раз подходил к постели, неся мне одежду. Он лишь поднял бровь, не особенно взволновавшись. Неммер рассмеялась и, дотянувшись, игриво пихнула меня в колено. Я вздрогнула.

– А знаешь, я ведь могла сюда заглянуть по твою душу, – сказала она.

– Нет, – тихо выговорила я. Сумасброд неплохо умел постоять за себя, так что мне особо не о чем было переживать. – Никто не пошлет богорожденного меня убивать. Проще заплатить двадцать мери какому-нибудь нищему и выдать мою смерть за неуклюжее ограбление. Или даже проще; на что им такие хитрости? Это же орден!

– Ты кое о чем забываешь, – сказала Неммер. – Ты убила тех Блюстителей в парке с помощью магии. И орден полагает, что ты расправилась еще с троими, посланными проучить мужчину-мароне, твоего якобы кузена, за нападение на превита. Тел, правда, они не нашли, но люди видели, как работают твои чары: есть мнение, что останки могли просто не сохраниться…

О боги благие…

Сумасброд припал на колени подле меня, кутая мои плечи муаровым шелком. Я невольно прижалась к нему.

– Римарн, – выговорила я. – Он думал, я из богорожденных…

– А значит, – подхватила Неммер, – смертного на убийство посылать бесполезно. Даже если речь идет всего лишь о богине оживающих рисунков мелом… – Она подмигнула мне, но тут же посерьезнела. – Итак, им нужна ты, но они вешают на тебя еще и убийство Роул, по крайней мере косвенным образом, а это уже перебор. Вот что, младший братишка, следовало бы тебе быть осмотрительней… – Она кивнула, указывая на меня. – Всем ее соседям известно, что у нее в любовниках богорожденный… Да что соседи – половина города знает! Если бы не это, ты легко избавил бы ее от неприятностей.

– Знаю, – отозвался Сумасброд, и в его голосе было столько сожаления, что хватило бы на тысячелетнюю жизнь.

– Погодите, – сказала я, хмуря брови. – Они что, решили, что это Сумасброд грохнул Роул? Конечно, без богорожденного тут не обошлось, но…

– Сумасброд приторговывает нашей кровью, – сказала Неммер.

Она произнесла эти слова безо всякого выражения, но я все равно расслышала неодобрение, а Сумасброд вздохнул.

– И дела у него, – продолжала Неммер, – сколько я знаю, идут хорошо. Чего доброго, надумает расширить торговлю. К примеру, заполучив единовременно порядочное количество божественной крови…

– Это было бы осмысленным предположением, – резким тоном проговорил Сумасброд, – если бы кровь Роул пропала! А ее осталось полным-полно, и кругом, и внутри тела…

– Которое, кстати, ты унес на глазах у свидетелей.

– Я отнес его Йейнэ! До последнего надеясь, что, может, найдется способ вернуть бедняжку к жизни! Увы, душа Роул уже отлетела… – Он покачал головой и вздохнул. – Во имя всех Преисподних, на что бы мне ее убивать, бросать тело в переулке, потом возвращаться и при свидетелях уносить – если я охотился за ее кровью?..

– Можно предположить, что ты охотился за чем-то другим, – очень тихо произнесла Неммер. – Или что тебе нужна была не вся ее кровь. Кое-кто из свидетелей стоял достаточно близко и заметил, чего именно недоставало, Сброд.

Его руки, лежавшие у меня на плечах, напряглись. Я озадаченно накрыла одну из них своей.

– Недоставало? Чего?

– Ее сердца, – сказала Неммер, и воцарилась тишина.

Ужас заставил меня съежиться. И я припомнила, как тогда в переулке ощупывала тело Роул, густо перемазав пальцы в ее крови…

Сумасброд выругался, разжал руки, встал и заходил по комнате. Его походка так и дышала гневом. Какое-то время Неммер следила за ним взглядом, потом снова повернулась ко мне.

– Орден полагает, что здесь имел место очень необычный заказ, – сказала она. – К примеру, богатому покупателю понадобилась наиболее действенная разновидность божественной крови. Если эликсир, добытый из наших вен, наделяет смертных магией, то на что же способна кровь из самого сердца? Может, ее могущества хватит даже на то, чтобы дать слепой женщине-мароне, возлюбленной подозреваемого божества, силу расправиться с троими Блюстителями Порядка…

У меня без преувеличения упала челюсть.

– Что за бред! Какой богорожденный станет убивать другого ради такой ничтожной причины?

Неммер подняла брови.

– Верно, и это поймет всякий, кто знаком с нами накоротке, – одобрительно проговорила она. – Мы, живущие в Тени, любим поиграть в игры с богатствами смертных, но никто из нас в них не нуждается и подавно не станет ради них убивать. В ордене этого так до сих пор и не поняли, иначе они не попытались бы нанять меня и не стали бы подозревать Сумасброда – во всяком случае, приписывать ему подобные намерения. Впрочем, они руководствуются учением Блистательного: всякий, кто нарушает порядок общественного устройства, должен быть истреблен – вне зависимости от последствий. – Она закатила глаза. – Две тысячи лет!.. Вроде пора бы перестать изображать попугаев, повторяя за Итемпасом, и научиться думать самостоятельно!..

Я подтянула колени к груди, обхватила их руками и опустила на них лоб. Кошмар разрастался: что бы я ни делала, все становилось только хуже день ото дня.

– Они п-подозревают Сумасброда из-за меня, – выдавила я, заикаясь. – Так, похоже, получается?

– Нет, – отрезал Сумасброд. Он по-прежнему расхаживал туда и сюда, голос звенел сдерживаемым гневом. – Они подозревают меня из-за твоего долбаного жильца!

Я сразу поняла: он прав. Может, превит Римарн и заметил мою магию, но само по себе это не имело никакого значения. Магией обладали многие смертные – иначе откуда бы брались писцы вроде самого Римарна. Запрещено было лишь пользоваться магией, а в этом он, не видя моих картин, не мог меня изобличить. Если бы в тот день он меня допросил, а я, со своей стороны, сохранила на допросе присутствие духа, он бы, без сомнения, понял, что в убийцы Роул я не гожусь. Самое худшее, что мне в этом случае грозило бы, – это стать орденским новобранцем.

Но вмешался Солнышко – и все пошло наперекосяк. Мало ли что Лил съела тела убитых в том переулке Южного Корня; Римарн знал лишь, что туда ушли четыре человека, а вернулся только один, причем удивительным образом невредимый. Одним богам известно, сколько в Южном Корне было свидетелей, готовых разговориться при виде монетки. Что хуже, Римарн, возможно, почувствовал добела раскаленную вспышку силы, использованной Солнышком для убийства его людей… Сперва это, затем невероятная смерть еще троих Блюстителей, наступивших на мой рисунок, – и готова почва для вполне вменяемой логической цепочки: погибшая богиня – некто, могущий извлечь выгоду из ее смерти, – странные магические способности у некоторых смертных, наиболее тесно с ним связанных. Прямых улик, конечно, было негусто… но мы же говорим об итемпанах. Для них любой непорядок уже был преступлением.

– Что ж, я все сказала, что собиралась.

Неммер поднялась и стала потягиваться. Тут я заметила то, что прежде скрывала ее расслабленная поза: Неммер вся состояла из пружинистых мышц и двигалась с ловкостью акробатки. Сидя неподвижно, она выглядела слишком обычной для шпионки и убийцы, но стоило шевельнуться – и все оказалось при ней.

– Ты уж поосторожнее, меньшой братец, – сказала она. – Подумала о чем-то и добавила: – И ты тоже, сестренка.

– Погоди, – выпалила я, так что оба с удивлением на меня оглянулись. – Что ты намерена сообщить ордену?

– Я им уже кое-что сообщила, – ответила она твердо. – А именно, что лучше им впредь никогда не пытаться убить богорожденного. Они не в состоянии понять, что теперь им приходится иметь дело вовсе не с Итемпасом. Мы и сами не знаем, чего ждать от нынешних Сумерек. И, кстати, никто в здравом уме не станет допытываться. И да поможет Вихрь всему царству смертных, если они когда-либо навлекут на себя гнев Тьмы…

– Я… – начала было я и растерянно смолкла, не в силах уразуметь, о чем вообще она толкует.

Сумерки – понятно; речь идет о Сумеречной госпоже. Тьма… может быть, Повелитель Теней? И что она подразумевала, говоря, что ордену приходится иметь дело вовсе не с Итемпасом?..

– Тратят время на всякие глупости, – отрывисто произнес Сумасброд. – Размениваются на ничтожные мелочи, вместо того чтобы в самом деле попытаться найти убийцу нашей сестры! Самих поубивал бы за это…

– Только не сейчас, – улыбаясь, проговорила Неммер. – Ты знаешь правила. К тому же через двадцать восемь суток у нас Судный день…

Этого я тоже поначалу не поняла, но потом вспомнила сказанное кудрявой богиней в том переулке Южного Корня: «У вас тридцать дней…»

И что же должно случиться, когда минует этот срок?

Неммер посерьезнела.

– Вообще-то, все куда хуже, чем тебе представляется, младшенький. Новости скоро до тебя дойдут, так что лучше я скажу прямо сейчас: еще двое наших родичей бесследно пропали.

Сумасброд вздрогнул, а за ним и я. Еще я подумала о том, что у Неммер, похоже, были отличные источники, раз уж она обо всем узнала даже прежде подручных Сумасброда – и определенно не из городских слухов.

– Кто? – горестно спросил он.

– Ина. И Оборо.

Об этом последнем я кое-что знала. Он был в некотором роде богом-воителем, сделавшим себе имя на незаконных боевых рингах города. Он нравился людям, потому что вел бои честно и даже проиграл несколько раз. Что касается Ины, то о ней я ни разу прежде не слышала.

– Они… умерли? – спросила я.

– Тел не нашли, и никто из нас не ощутил прекращения их жизней. Впрочем, мы не почувствовали и ухода Роул…

Неммер помедлила, замерев в постоянно окутывавшей ее тени, и я вдруг поняла: она в ярости. Шутливая манера вести разговор до поры до времени прятала это, но на самом деле она гневалась ничуть не меньше Сумасброда. Немудрено: это ведь ее братья и сестры пропадали неизвестно куда… а может, и умирали. Я бы на ее месте тоже сходила с ума!

И тогда до меня с запозданием дошло: какое «бы» – я и была на ее месте. Если кто-то охотится на богорожденных и убивал их, значит все боги в городе подвергаются опасности. В том числе Сумасброд. И Солнышко – если его еще следовало принимать в расчет.

Я встала на ноги и приблизились к Сумасброду. Он прекратил метаться; когда я с судорожной силой стиснула его руки, он посмотрел на меня с удивлением. Я повернулась к Неммер и сказала, тщетно пытаясь унять дрожь в голосе:

– Леди Неммер, спасибо тебе, что все это рассказала. Ты позволишь нам с Сумасбродом перекинуться словечком наедине?

Казалось, вопрос застал ее врасплох, но потом лицо озарилось волчьей улыбкой.

– А она положительно нравится мне, Сброд! Какая жалость, что она смертная… И – да, госпожа Шот, я с радостью оставлю вас двоих наедине… при условии, что ты больше не будешь называть меня «леди Неммер»! – И она затряслась в показном ужасе. – Я сразу начинаю чувствовать себя такой старой…

– Хорошо, ле… – Я вовремя прикусила язык. – Хорошо, Неммер.

Она подмигнула мне, помахала рукой Сумасброду и испарилась.

Как только она исчезла, я повернулась к нему:

– Я хочу, чтобы ты покинул Тень.

Он покачался с носков на пятки, недоуменно глядя на меня:

– Ты… что?

– Кто-то здесь убивает богорожденных. Ты будешь в безопасности только в царстве богов.

На несколько мгновений он лишился дара речи и только смотрел на меня, приоткрыв рот.

– Не знаю даже, то ли мне смеяться, то ли за порог тебя выставить, – сказал он наконец. – Вот, значит, как плохо ты обо мне думаешь! Ты в самом деле считаешь, что я предпочту пуститься в бега, вместо того чтобы найти сволочей, которые…

– Да засунь ты куда подальше свою гордость! – Я еще крепче стиснула руки, пытаясь заставить его слушать. – Я очень хорошо знаю, что ты не трус! И то, что ты хочешь найти убийцу сестры, – тоже знаю! Но если кто-то охотится на младших богов и никто из вас не знает, как остановить этого убийцу… Сброд, что плохого в том, чтобы укрыться? Помнишь, ты мне то же самое советовал из-за ордена?.. Ты целые эпохи прожил в царстве богов, а здесь – несчастные десять лет. Какое вообще тебе дело до того, что у нас происходит?

– Какое мне дело, говоришь… – Он стряхнул мои руки и сам сгреб меня за плечи, его глаза горели. – Ты что, с ума спятила? Стоишь тут и спрашиваешь, отчего я не брошу тебя на произвол судьбы, не оставлю на съедение орденским Блюстителям и одни боги знают кому еще? Если ты в самом деле так…

– Пойми, им не я нужна, им нужен ты!.. Если ты скроешься, я пойду и сдамся. Я расскажу, что ты отправился в свой мир, и пусть делают выводы. Потом…

– Потом они тебя убьют, – сказал он, и эти слова заставили меня умолкнуть. – А ты как думала, Орри? Нужно же им будет на кого-то все повесить ради восстановления всеобщего порядка? Люди горюют из-за смерти Роул – смертным не нравится думать, что их боги тоже могут погибнуть. И конечно, им хочется, чтобы ее убийца получил по заслугам. И ордену придется, скажем так, кинуть им кость. А ты останешься совсем без защиты, если я пущусь в бега.

Это была святая правда от первого до последнего слова: я нутром чувствовала, что так оно все и случится. И мне было страшно. Очень страшно. И все же…

– Если ты погибнешь, я этого не перенесу, – сказала я тихо.

Я не могла смотреть ему в глаза. По сути, я говорила то же самое, что он мне сказал несколько месяцев назад, когда решил со мной порвать; произносить это было так же больно, как и выслушивать.

– Я всяко потеряю тебя, когда умру, но это… это другое. Это естественно… правильно в некотором смысле… соответствует порядку вещей… А вот так…

Я ничего не могла поделать с собой – воображение уже нарисовало мне его тело в том переулке. Вот меркнет сине-зеленое сияние, уходит телесное тепло, а кровь марает мои пальцы… И пустота, пустота, пустота на месте знакомого силуэта…

Нет. Лучше я сама умру, но подобного не допущу.

– Что ж, – сказала я. – Значит, быть по сему. Как ни крути, а троих человек я все же убила. Ненамеренно… несчастный случай… но они все равно умерли. А ведь каждый о чем-то мечтал… семьи, опять же… Ты все знаешь о долгах, Сброд, и о том, что их следует отдавать. Разве не будет справедливо, если я поплачусь за содеянное? Лишь бы с тобой ничего не случилось…

Он произнес какое-то слово на своем языке. Оно звенело яростью, страхом и унылыми колокольчиками и ударило по глазам вспышкой холодного аквамарина, вынудив меня замолчать. Сумасброд выпустил мои плечи и отступил, и я с запозданием поняла, что в своем желании отдать за него жизнь больно ранила его. Его природу составляло долженствование, полная противоположность альтруизму.

– Ты не станешь этого делать ради меня, – проговорил он с холодной яростью, впрочем, сквозь нее я вполне расслышала напряжение и страх. – Не станешь разбрасываться своей жизнью только из-за того, что тебе не повезло и ты попала под горячую руку, когда эти олухи начали свое топорное «расследование». Или из-за этого себялюбивого мерзавца, который у тебя в доме живет… – Он сжал кулаки. – И никогда – слышишь, никогда! – не смей больше предлагать мне подобного!

Я только вздохнула. Я совсем не хотела обидеть его, но ему действительно не имело смысла торчать в царстве смертных, мирясь с принятыми здесь мелочными принципами поведения. Не имело смысла – даже ради меня. Я должна была заставить его это понять.

– Ты сам так сказал, – проговорила я. – Однажды я умру все равно, и этого никак нельзя отменить. Ну и какая разница, когда это произойдет – сейчас или лет через пятьдесят? Я…

– Разница есть, – зарычал он. – Не смей говорить мне, будто разницы нет!

В два широких шага он пересек комнату и снова сгреб меня за плечи, да так, что его видимый облик пошел рябью. На мгновение он замерцал голубым светом, потом все вернулось, только по лицу заструился пот. Его руки дрожали. Он так старался переспорить меня, что ему было по-настоящему плохо.

Я понимала, что мне следовало теперь сказать и сделать. Я уже сталкивалась с таким Сумасбродом и знала за ним эту свирепую, опасную, всепожирающую жажду любить меня. Любить, невзирая на боль, которой были чреваты подобные отношения. Он был прав; ему бы влюбиться в какую-нибудь богиню; на что ему хрупкая смертная девица, готовая чуть что помереть? Бросить меня было бы его самым разумным поступком за целую вечность. И что с того, что, позволив ему уйти, я сделала бы самый тяжкий в своей жизни выбор?..

В общем, мне следовало его оттолкнуть. Брякнуть что-нибудь жуткое, произнести слова, назначенные разбить ему сердце… Вот это было бы самое правильное. Еще бы сыскать в себе достаточно сил для такого поступка.

Увы! Хотела бы я быть такой сильной, как надлежало!..

Сумасброд поцеловал меня. О благие боги, до чего сладко… В этот раз я остро ощутила его – спокойный, переливчатый аквамарин, грани честолюбия – все, что две ночи назад он удерживал при себе. Я вновь услышала перезвон колокольчиков. Аквамарин вливался в меня, тек сквозь меня… Когда Сумасброд выпустил меня и отстранился, я ухватилась за него и вновь притянула к себе. Он прижался лбом к моему лбу и на долгое мгновение замер, дрожа; он тоже знал, что ему следовало делать дальше. Он взял меня на руки и отнес обратно на груду подушек.

Мы и прежде много раз занимались любовью. Наверное, идеальными наши соития нельзя было назвать – какой там идеал, ведь я смертная, – но получалось все-таки здорово. И лучше всего – когда Сумасброд томился воздержанием, вроде как сейчас. В таких случаях он просто терял голову, забывал о моей смертности и о том, что ему надо бы сдерживаться. Говоря так, я не имею в виду его мужскую силу, вернее, не только ее. Иногда, забывшись, он уносил меня в такие места и показывал такие видения, которые смертным на самом деле незачем видеть. Чего только я не насмотрелась, когда он терял бдительность!

Когда он забывался, это было опасно, но мне нравилось. Нравилось думать, что я дарила ему подобное наслаждение. Сумасброд был из числа младших богов, но срок его жизни все равно измерялся не десятилетиями, а тысячами лет; временами это заставляло меня беспокоиться, соответствую ли я такому, как он. Но в подобные ночи, когда он всхлипывал и стонал, прижимаясь к моему телу, а потом, на пике страсти, принимался сверкать, точно бриллиант, – я понимала, насколько глупы мои опасения. Конечно, я соответствовала ему, ведь он любил меня. И в этом было все дело.

* * *

Потом мы просто лежали во влажной тишине поздней ночи, выдохшиеся и ленивые. Я слышала, как перемещались по дому – на нашем этаже и этажом выше – другие обитатели. Смертные слуги, божественные домочадцы Сумасброда, возможно, особо уважаемый клиент, имевший редкую привилегию покупать товары напрямую. В жилище моего возлюбленного не было внутренних дверей: богорожденные считали, что от них одни неудобства. Так что, вероятно, наши стоны и вскрики слышали все. Ну и пускай.

– Я тебя не слишком помял? – задал Сумасброд свой обычный вопрос.

– Нет, конечно, – тоже как обычно, ответила я и услышала его традиционный вздох облегчения.

Я лежала на животе, расслабленная и довольная, и в сон меня пока не клонило.

– А я тебя? Не помяла?

Он, опять же по обыкновению, рассмеялся. Потом некоторое время молчал, отчего я невольно вспомнила наш с ним предшествующий спор и тоже утратила охоту разговаривать.

– Тебе все равно придется уехать из Тени, – произнес он наконец.

Я промолчала: а что тут скажешь? Он не собирался покидать царство смертных, потому что без него меня сразу убьют. Если я покину Тень, меня тоже могут убить, но в этом случае шансов выжить все-таки больше. Все зависело от того, насколько твердо превит Римарн вознамерился меня истребить. За пределами города Сумасброду труднее будет меня защищать: повеление Госпожи запрещало богорожденным покидать Тень – Сумеречная госпожа опасалась безобразий, которые они могли учинить в мире. А вот у ордена Итемпаса в каждом более-менее крупном городе имелось по Белому залу. И тысячи жрецов с послушниками в любом уголке мира. Если Римарн исполнится решимости заполучить мою голову, спрятаться от такой армии будет невозможно.

Сумасброд утверждал, что так уж лезть из кожи Римарн не станет. При всем том, что я была легкой добычей, добраться он желал вовсе не до меня.

– У меня есть кое-какие связи вне города, – сказал Сумасброд. – Я договорюсь, чтобы они для тебя все устроили. Домик в каком-нибудь тихом селении, один-два охранника… Тебе там будет хорошо и спокойно, уж это я обеспечу.

– А мое здешнее имущество как же?

Его взгляд ненадолго утратил сосредоточение.

– Я уже послал своего брата о нем позаботиться. Пока что мы все сложим здесь, а потом переправим в твой новый дом с помощью магии. Твои соседи даже не заметят, что ты съехала насовсем.

Вот так, быстро и аккуратно. А ведь это рушилась вся моя жизнь.

Я снова перекатилась на живот, опустила голову на сложенные руки и попыталась ни о чем не думать. Спустя некоторое время Сброд приподнялся и нагнулся вниз с кучи подушек, открывая небольшой шкафчик, встроенный в пол. Выдвинул ящик и начал в нем рыться. Я не видела, что именно он вытащил оттуда, но этим предметом он уколол себе палец, и это заставило меня нахмуриться.