Текст книги "Дорога домой"

Инге Сонел

Как описать, что я почувствовала там, у Стены? Не знаю. Но Олимп – это точно место невероятной силы. Да, сейчас на поверхности ощущается только слабое эхо, но… Вот у Тима, когда он спит, лицо становится, как у мальчишки. Но я знаю, какой он сильный, и быстрый, и опасный на самом деле. Так и тут. Лоа Марса – лоа-воины, и именно здесь, в Олимпе, их дом. А самое странное – здесь и светло, и грустно, и радостно одновременно. Словно все те, кто погиб, на самом деле где-то здесь, и смотрят на своих потомков, и радуются за них, и грустят, что не могут прикоснуться, и мне их так жалко вдруг стало, что я чуть не расплакалась там, у Стены. Странно, я ведь никого из них не знала, это просто имена на отполированном красно-буром камне, но как будто они, Первые, для меня родные. Я даже испугалась немножко, если честно. Потому что когда такие лоа обращаются к тебе, это неспроста. Да и вообще, если подумать, всё как-то неслучайно получается. Как мы с Тимом встретились, как сразу вместе оказались, как слетались с первого раза, теперь вот это… Странно. Странно и страшно. Может быть, лоа надо было, чтобы я попала на Марс? Но зачем? Непонятно.

Пока мы шли к музею, я спросила:

– А почему там, на Стене, слева, одно имя пропущено? Цифра стоит, а имени не написано. Как будто место оставлено.

– Так и есть, – кивнул Ганс. – Первых, настоящий Первых, было семьсот семнадцать человек. Те, кто записаны дальше – это уже второе поколение. Их дети. Они тоже считаются Первыми.

– А почему именно семьсот семнадцать? Не пятьсот, не тысяча? Такое число странное?

Ганс помолчал, словно сомневаясь, но ответил:

– Это не просто… Это те, кого Марс изменил. Первые Чёрные Драконы. А пропущенное имя… Ты заметила, что имена не по алфавиту? Их выреза́ли на Стене в том порядке, в каком устанавливали судьбу погибших или находили их тела. Марка Гомаро, Последнего Первого, мы искали пятьсот лет…

И тут я поняла, что мы привезли. Вернее, кого.

И раньше, чем язык прикусить успела, брякнула:

– Но теперь он вернулся домой?

Ганс посмотрел на меня, внимательно и серьёзно, и улыбнулся:

– Да. Теперь он вернулся домой. Как раз сейчас вы его портрет увидите. Ну, не только его…

По Гансу видно было, как он счастлив, что этого Марка нашли, но пока мы к музею подходили, я всё думала: выходит, те пилоты, которые рейдер таранили, знали? Знали, что они погибнут ради того, чтобы мы привезли на Марс останки, мёртвое тело? Не понимаю. Не понимаю и думать об этом не хочу, потому что сразу слёзы к глазам подступают, и злиться начинаю. Зачем было умирать – ради этого? Зачем?! Ведь так, как те марсиане дрались, можно за будущее своё драться, за детей своих драться! Но с ними хоть что-то понятно: Первые – могучие лоа, я и раньше это подозревала, а теперь точно убедилась. Так что привести в свой дом ещё одного такого предка-покровителя – большое дело, в этом смысл есть. Но команда Игрока? Они за что дрались? За деньги? Ну кто-то, может, и так, они же наёмники… Но вот почему-то не верилось мне, что Игрок только ради денег в эту историю ввязался. В общем, странно как-то всё складывалось.

В музей мы входили через шлюз, и тут можно было колпак снять. И первое, что я почувствовала: цветами пахнет. А потом их увидела. Розы. Они не в вазе стояли, а росли в контейнере у большой картины, которая прямо напротив входа висела. Там вообще в этом зале только картины и были, три штуки, огромные.

Понятно, что я в первую очередь к той пошла, у которой розы. Они маленькие, с мелкими цветочками, но самые настоящие. А на картине нарисованы четыре женщины: тёмно-рыжая, крепкая, суровая, даже недобрая какая-то, две блондинки, одна пониже, другая повыше, широкоплечая, кого-то она мне напоминала, но я никак не могла понять, кого, и очень красивая брюнетка с огромными раскосыми глазами. У рыжей в руках был какой-то прибор, у блондинки пониже – контейнер с плющом, у второй блондинки – ёжик, а четвёртая женщина держала бумажную книгу. Это как-то очень мирно смотрелось, вот только за их спинами, фоном, горели и падали с неба какие-то атмосферники, лежал в засаде снайпер… или снайперша?.. кому-то крутили руки, положив лицом на капот древней наземной машины. По низу картины, над рамой, шла надпись: «Женщина – хранительница очага, но хранить его можно по-разному. М.Л-О»

– Это Первые. Самые Первые, – объяснил Ганс. – Дело в том, что до официального старта большой экспедиции на Марс отправилась группа из семи человек. Должно было восемь, но Вальтер Орлов был тяжело ранен и не успел восстановиться к моменту старта. Это Дарья Калугина, – Ганс показал на рыжеволосую, – капитан. Дальше Марина Ланге, первый пилот, Герда фон Окле, ксенобиолог, и Анжелика Тарани́, техник. До экспедиции они все были военными: два боевых лётчика, контрразведчик, снайпер… А здесь, на Марсе, стали начальником космодрома, координатором жизнеобеспечения и экологии, директором КБМ, координатором образования. А потом снова пошли воевать.

– А ещё трое?

– Вот, – Ганс повернулся к другой стене. – Сергей Кривец, начальник экспедиции и первый глава Республики, Игорь Мурашов, его зам, Николай…

– Игорь Мурашов? Интересно, а тот Игорь, который в экипаже Игрока?..

– Скорее всего, его прямой потомок, – улыбнулся Тим. – Смотри, они даже похожи чем-то.

– Кстати, да…

Эта картина была другой. Не парадный портрет, так это, кажется, называется, а эпизод из жизни. Трое мужчин обсуждали что-то, стоя вокруг стола с разложенными на нём огромными листами – бумажными картами. Все трое крепкие, загорелые, бритые налысо, очень серьёзные. Но если приглядеться, то понятно, что Сергей – весельчак, который старательно притворяется грозным начальником, Игорь по жизни мрачный и сосредоточенный, а Николай – просто деловой парень, без закидонов. Есть работа – значит, надо работать. Не знаю, как у художника это получилось, но характеры прям видно было. Здорово! Я даже пожалела, что рисовать не умею.

– А там?.. – я к третьей картине повернулась, но тут в зал ещё два человека вошли. Пётр Иванович Гейнц, который директор КБМ, и тот доктор, что у нас был. И как-то мне сразу тревожно стало, ведь понятно, что они здесь не просто так появились. Они к нам идут, а я чувствую, что оба нервничают, но как бы сказать… по-хорошему нервничают, словно новости у них замечательные, просто не знают, как поделиться.

– Ганс, – Пётр Иванович остановился и улыбается. – Соню нашли.

– Я знаю. Я чувствовал, что она жива, – Ганс кивнул, губы у него как-то странно дрогнули. – Тяжёлая?..

– Мозг цел, а руки-ноги – дело наживное…

Они постояли, глядя друг на друга – и обнялись. Не знаю, как Тим, а я себя в этот момент лишней почувствовала. Нет, понятно, что что-то хорошее случилось, но что? Мы с Тимом переглянулись, и доктор нам объяснил тихонько:

– Соня Гейнц – невеста Ганса. Она была среди тех, кто пошёл на таран, чтобы вас провести.

– Гейнц? Она… дочь?

– Да.

Ничего себе! Дочка директора КБМ пошла на таран? И отец её отпустил? И Ганс тут с нами возился вместо того, чтобы её искать? Марсиане – реально странные люди. А с другой стороны… Может быть, так и должно быть? Как раз так – правильно?

Гейнц тем временем повернулся к нам:

– Вы спрашивали, кто изображён здесь?

И как-то так он это спросил, что я вдруг поняла: а новости-то не кончились. Кажется, самое интересное впереди. Вот только мне почему-то опять жутко очень стало и захотелось за Тима спрятаться. Но вместо этого я только кивнула, и мы к оставшейся картине подошли. Там тоже трое мужчин нарисованы, в лётных комбезах на фоне «лебедя». Один чернявый, какой-то каменно-спокойный, второй белобрысый, намного моложе. Он тоже пытается серьёзное лицо делать, но в глазах смешинки. А третий – чернокожий, стоит, улыбается, зубами сверкает.

Пётр Иванович объяснил:

– Это те, кто привёл следующие корабли. Эти двое, Павел Титоренко и Вальтер Орлов, должны были пилотировать корабль официальной экспедиции, но случилась катастрофа и строительство большого транспортника остановилось. А на Марсе кончались ресурсы. И тогда эти психи вызвались вместо одного корабля вести сразу два «лебедя», – как-то это «психи» очень почтительно у Петра Ивановича прозвучало, даже с восхищением. – На Терре не было других пилотов, готовых к таким перелётам… Титоренко вёз людей, у него была полноценная смена. А Орлов летел с одним вторым пилотом, чтобы взять больше полезного груза. Это Марк Гомаро, кубинец. Куба – это остров такой на Терре… Первый кубинец на Марсе, – Пётр Иванович помолчал и сказал такое, что я не сразу поняла, о чём он. – Инге… Товарищ Гомаро. Это ваш отец.

Понятно, что в музей мы не пошли. Вместо этого мы поехали назад, хотя я не очень поняла, зачем. Я вообще ничего не понимала. Только держала Тима за руку. Я даже сквозь две перчатки чувствовала, какая у него горячая ладонь. И она была. Это очень важно, потому что всё вокруг стало каким-то ненастоящим. Ненадёжным. И оно всё где-то далеко-далеко было. Доктор меня даже несколько раз спросил, всё ли со мной в порядке. А что со мной случится? Всё было в порядке, я просто не понимала.

Потому что такого не могло быть.

Пётр Иванович мне всю дорогу что-то говорил. И я вроде даже его слушала, вот только никаких мыслей в голове не было. А потом мы к нему в кабинет зашли, доктор мне что-то налил в стаканчик маленький, я думала, там лекарство, а оказалось – какой-то очень крепкий алкоголь. Такой крепкий, что у меня дыхание перехватило, и я закашляла так, что слёзы из глаз потекли. Но, наверное, именно это мне и надо было, потому что я наконец-то смогла губы разлепить.

– Подождите, – говорю. – Я чего-то не понимаю. Вы говорите, что Марк Гомаро – мой отец? А амазонка Майя – не моя бабушка, а мама? Но как такое может быть? Гомаро погиб пятьсот лет назад. Он что… зомби?

– Думаю, что всё-таки несколько проще, – очень серьёзно ответил Пётр Иванович. – Официально считается, что это легенда, но мы, КБМ, знаем, что это неоспоримые факты. Именно Марк Гомаро и его друг, Оберонец, начали операцию «Заря». Они каким-то образом – вот тут никто не знает, как им это удалось, – проникли на корабль мантисов, нанесли удар по их флоту изнутри и подали сигнал к началу атаки. Конечно, разгуляться им не дали. Но перед тем, как корабль был расстрелян, на нём сработали гиперкатапульты. Возможно, это были мантисы. Но тел Гомаро и Оберонца не обнаружили. Система, аналогичная современной «Последней надежде», существовала и тогда. И если ваша матушка нашла вашего отца и вывела его из «холодного сна», то всё объяснимо.

Объяснимо? Что объяснимо? Что мои родители – это не мои родители? Что моя настоящая мама – красавица-амазонка с волосами цвета марсианского неба? А отец… Отец – не Мигель, а весёлый чернокожий мужчина с портрета? Так, да?

Нет, не понимаю.

– О том, что произошло дальше, мы знаем точно. Ваши родители по-настоящему полюбили друг друга. Они собирались вернуться… прилететь сюда. На Марс. Но не с пустыми руками. Они нашли… Назовём это вычислителем Странников. В попытке достать его ваш отец, Марк Гомаро, погиб. Ваша матушка не смогла в тот раз забрать вычислитель и его тело. Как мы поняли, она скрывала всё от своих, от других амазонок, и ей пришлось их оставить и участвовать в общем рейде. Как раз на Нову-17. Там родились вы. Ваша матушка спрятала вас в «люльке» – артефакте Странников, и улетела за телом Марка и вычислителем. Она хотела забрать их, вернуться за вами и улететь сюда. Но судя по всему, столкнулась с каким-то противником и погибла в бою.

Пётр Иванович говорил спокойно, медленно, уверенно, но как будто на языке, который дип-си мне в мозг вписал, а практики ещё не было: вроде всё понятно, а ничего не понятно.

– Подождите. Не понимаю. Ведь это было давно. Это что же… мне семьдесят лет?!

Тим меня за плечи приобнял, но я его руку сбросила. А потом снова в Тимову ладонь вцепилась. Потому что надо же за что-то держаться!

– Хронологически – да. Биологически вам чуть больше двадцати. Вы провели в «люльке» минимум пятьдесят лет. У вас в крови до сих пор есть соответствующие маркёры.

– А мои родители? Ну, мама… Кармелита, Мигель?

Как Гейнц может говорить так спокойно и равнодушно?! Он не понимает? Да, наверное, не понимает. Для него я – дочь Первого, но я – дочь Кармелиты! И как мне теперь её называть? По имени? Мачеха? Но отца я и так только по имени называла, а мама… Да кто мне Майя? Никто! А маму я помню. У неё тёплые руки, она даёт мне соевое молоко на ночь, и обнимает, когда я разбиваю коленки, и поёт колыбельную… Я даже слова помню, кажется. У мамы грустный голос, но в нём столько тепла и любви…

 
Luna quieres ser madre,
Y no encuentras querer
Que te haga mujer,
Dime luna de plata
Qué pretendes hacer
Con un niño de piel?..[7]7
  Припев колыбельной Hijo de la luna:
Луна, ты хочешь быть матерью,Но не можешь найти свою любовь,Которая превратит тебя в женщину.Скажи мне, серебряная луна,Что ты намерена делатьС ребёнком из плоти?..  Источник: https://www.amalgama-lab.com/songs/m/mecano/hijo_de_la_luna.html
  © Лингво-лаборатория «Амальгама»: www.amalgama-lab.com/.


[Закрыть]
 

– Видимо, у «люльки» истощился ресурс. Мы не очень понимаем, как это работает, но в таком случае она начинает генерировать некое… излучение. И любая женщина детородного возраста, попавшая в… поле захвата артефакта, сможет открыть «люльку» и забрать ребёнка, считая его своим.

– А… отец? Что думает отец?

– А вот тут данных нет.

Зато у меня есть.

Для такого отца ребёнок становится подкидышем, а жена – безумной. Именно поэтому он ненавидел меня.

Именно поэтому мой отец убил мою маму.

Нет. Отчим убил мою мачеху.

Но почему он не сказал? Почему, если так, он не сказал мне?!

Я не понимала.

Ладно, мама думала, что я её дочь. Но Мигель? Раз он меня ненавидел, раз ему нравилось делать мне больно, почему он не сказал?!

И… Мама Бонита. Она должна была знать. Да нет, она знала, точно знала! И тоже не говорила.

Она врала мне. Даже она.

Они все мне врали! Всю жизнь.

Вся моя жизнь была враньём.

А Тим? Он тоже врёт?

Почему-то тяжело дышать, как будто что-то вот-вот лопнет в груди.

Хочется закричать, завизжать, расцарапать лицо, но вместо этого я спрашиваю:

– Откуда вы узнали? Про то, что случилось с Марком?

Пётр Иванович внимательно смотрит на меня, лезет в стол и достаёт чёрно-золотой диск, к которому совершенно кустарно прилеплен стандартный комм-разъём. Он протягивает диск мне, и я уже заранее знаю, что он скажет:

– Только послушайте его дома.

– Нет. Сейчас.

Пётр Иванович со вздохом поворачивает ко мне экран комма.

– Тогда возьмите наушники.

Они все отошли, чтобы не видеть экран. И Тим тоже. А я только с четвёртого, что ли, раза этот самый диск смогла подключить. Почему-то всё время промахивалась. И так пусто вокруг…

– Крошка моя, маленькая, любимая. Прости меня, пожалуйста. Прости, – я понимаю, что Майя стоит на коленях, надиктовывая запись. Она уже не сказочная красавица, у неё распухли глаза и покраснел нос, а слёзы всё льются и льются по щекам и собираются в капли на подбородке. – Мы думали, у нас получится. Мы так хотели дать тебе дом, чудесный, сказочный дом. Правда, там нет моря, но это не главное. Главное, что М… М-марк, твой отец, он… Крошка моя, он самый лучший мужчина на свете… Я не знала, что так бывает. Что возможно такое счастье. И он тоже был счастлив. И так рад, когда узнал, что ты появишься на свет… Я люблю вас, так люблю… Прости, что оставляю. Это на время, правда. Я заберу твоего отца и вернусь за тобой. Честное слово. Но если что – вот стандартные координаты. Это опасное место, только потому я тебя оставляю, но я вернусь, правда… Твой отец будет там. И этот прокля́тый артефакт тоже будет там. Я ненавижу его, ненавижу!.. Марк, он… думал, что снял защиту, и… Маленькая моя… Мне не нужны никакие сокровища Древних, я так хочу, чтобы он был с нами! Чтобы мы были вместе. Ты, я и твой папа… Спи сладко, красавица моя. Я вернусь за тобой, обещаю. Да хранит тебя Великая Мать в своей колыбели…

Запись оборвалась.

Она не вернулась. Обещала – и не вернулась.

Она тоже обманула меня.

Марк Гомаро пережил Сумерки и погиб, доставая какую-то непонятную… хрень.

Мой отчим убил мою мачеху. А потом его полоснули ножом по горлу.

Мама Бонита так и не сказала мне правду.

У меня не осталось родителей. Ни родных, ни приёмных.

Всё вокруг было хрупким и звонким, как из тонкого-тонкого стекла, и надо было двигаться очень осторожно, чтобы ничего не разбить. Нет, вокруг просто ничего не было. Это я – пустая и хрупкая, это я сломаюсь, развалюсь на кусочки, если позволю себе закричать, сделать хоть один лишний жест или движение. Поэтому я отключила диск и положила на стол. И пошла к дверям. Я не знала, куда я иду. Просто – отсюда.

– Инге… – начал Пётр Иванович, а Тим оказался передо мной, заступив дорогу. Я попыталась его обойти, потом оттолкнуть, потом вырваться, потому что Тим прижал меня к груди и не отпускал. А когда я поняла, что мне не освободиться, что Тим будет держать меня и не отпустит, что бы ни случилось, что мир может развалиться на части, а Тим будет рядом и не даст мне упасть… Когда я поняла всё это, то, что давило в груди и мешало дышать, наконец-то лопнуло. И я заплакала. Вернее, зарыдала. Тим обнял меня, я вцепилась ему в рубашку, а потом кто-то ещё положил руку мне на плечо, и я поняла, что это Пётр Иванович, и Ганс и даже доктор вроде бы тоже оказались рядом…

И мир вернулся, обрушился на меня и встал на место.

* * *

Директору КБМ

Гейнцу П.И.

От руководителя аналитического отдела

Скворцова К.Д.

Статус М0

Согласно вашему распоряжению «Пакет Т» был направлен для подробного изучения в лабораторию ксенобиологии НИИКБ. Там же были исследованы материалы, предоставленные группой П-7 (Источник – Нова-17).

После проведённых исследований можно сделать следующие выводы:

1. Объект, чьи материалы предоставлены в «пакете Т», соответствует по своей биохимии и среде обитания объекту или объектам, чьё пребывание зафиксировано на Нове-17.

2. Указанные объекты по своим генетическим и биохимическим параметрам никоим образом не могут быть отнесены к группе «человек террянский и схожие виды». Совпадение фенотипа (см. приложение 4) может объясняться схожестью условий развития и среды обитания согласно теории академика И. Ефремова.

3. При этом все данные свидетельствуют о том, что объекты по своим внешним признакам полностью, в пределах мутационной погрешности, соответствуют группе «человек террянский» и могут себя выдавать за её представителей.

По результатам наблюдений за объектом «пакета Т» и объектом/объектами на Нове-17, можно сделать следующие выводы:

1. Поведенческие реакции объектов содержат ряд характерных признаков, по которым возможны их определение и локализация.

2. Согласно анализу событий на Теллуре и Нове-17, отсутствию контакта с представителями ТС и иных действий, характерных для вступления в дружественный контакт, можно с высокой степенью вероятности предположить, что объекты представляют враждебно настроенную цивилизацию.

Рекомендации:

Направить на Нову-17 усиленную разведывательную группу для сбора информации и, возможно, для захвата объекта/объектов.

Операцию провести совместно с представителями Адмиралтейства Теллура.

Скворцов К.Д.»

Пётр Иванович Гейнц

Ганс пропустил вперёд Найдёнова с девушкой на руках и шагнул следом. Двери закрылись. Гейнц достал две бутылки пива, протянул одну Отто. Тот отложил пустой инъектор, который так и держал в руках, неодобрительно покачал головой:

– И что это было? Не ожидал от тебя, Петя. Всё это можно было сделать совсем не так. Мягче, спокойнее. Ведь это даже не истерика, это просто срыв, самая настоящая шоковая реакция, – Отто взял пиво, сделал глоток и замер. – Погоди. Ты специально… Ну и сволочь же ты, Пётр Иванович.

Тот пожал плечами. Он и не думал, что Отто поймёт. Вернее рассчитывал, что тот как раз не поймёт его настоящих мотивов.

– Зато теперь я знаю, что с ней всё в порядке.

– А могло быть иначе?

– Могло. На, смотри, – Гейнц протянул другу сводный отчёт по событиям на Тиране и Теллуре. Отто со скептической миной взял планшет, начал читать, нахмурился, а потом удивлённо поднял глаза:

– Ого! А как же её Пси-корпус прозевал? Она же на Тиране не могла с ними не… Погоди, они о ней знают?

– Да. Её Матвеев прикрыл. Начальник сотого отдела.

– Это который молодой нахальный выскочка, у которого в активном словаре нет слов «дисциплина» и «субординация»?

Гейнц хмыкнул: цитату Адмирала он узнал. Номбрилли на дух не выносил Матвеева и, не стесняясь, сообщал своё мнение о нём направо и налево.

– Он самый. Понимаешь, почему я хотел посмотреть на её реакцию?

– Пожалуй. И теперь тебе нужно моё мнение? Как по мне, реакции вполне естественные. Может, несколько гиперэмоциональные, но это не игра, скорее, следствие её чувствительности, – Отто кивнул на планшет, – и пережитых событий. Но ей обязательно нужна помощь психолога. Мы знаем о девочке недостаточно, а учитывая, в каких условиях она росла… Детство могло быть серьёзным психотравмирующим фактором. Это и так тяжело, а то, как ты всё проделал…

– Может быть, обойдёмся без мозгоправов.

Ход мыслей Отто можно было легко прочитать по лицу: вот он недоумевающе нахмурился, вот понял и улыбнулся, а вот сделал самый напрашивающийся вывод – и снова напряжённо сдвинул брови:

– Ты ей предложишь?..

– Она дочь Гомаро. Так что лучше это сделать у нас и под наблюдением, чем всё произойдёт стихийно, и она свернёт себе шею. И не только себе. Ты возражаешь?

– Нет, что ты. Кстати, да, это может помочь и в психологическом плане. Но я не дам «добро», если мне покажется, что она эмоционально нестабильна. Сначала лечение, потом – всё остальное, – прозвучало это так, что Гейнц понял: спорить бесполезно. Что же, он и не собирался. Время у них есть. Вроде бы. – И ты позволишь мне понаблюдать? Всё-таки я закреплён за ними как лечащий врач.

– Это твоя работа. И, кстати о работе… Найдёнов когда будет готов?

– Несколько процедур, и… А сколько у нас времени?

– Церемония, потом подготовка, формирование группы, тренировка… Думаю, порядка трёх недель.

– Ты меня успокоил. Этого более чем достаточно. Ты думаешь, он согласится?

– Он марсианин, Степаныч. Неугомонный, раздолбай, но он наш. Я это с первых дней, как его нашли, понял. Да и не одни они пойдут… Как Лида?

– Рвётся на Дантей. Паша ей как сын был.

Лида – жена Отто – после гибели родителей Паши взяла на себя заботу о мальчишке. Ангелика была её лучшей подругой, они дружили семьями. И смерть её сына Лида приняла очень близко к сердцу.

– Скажи, что если пообещает вернуться, я не возражаю.

– Спасибо. Для неё это важно. Не дело это, когда молодые гибнут. И уж тем более, когда от рук всякого шакалья.

– Тогда обрадуй её. Пусть собирает команду. Совет дал добро объяснить дантейцам, кто есть кто.

Отто улыбнулся, и Пётр Иванович, не удержавшись, хмыкнул:

– Добрый доктор, видел бы ты сейчас своё лицо!

– А я что? Я ничего… – Отто посерьёзнел. – И всё-таки зря ты так с этой девочкой. Жестоко. Она же всё-таки дочь Первого…

– Да. И должна уметь держать удар, – Гейнц поднял руку, останавливая возражения Отто. – Я считаю, что она справилась. Учитывая все обстоятельства. Но ты зайди к ним, проверь.

– Как раз собираюсь.

Гейнц остался один. Он прошёлся по кабинету, подержал в руках бутылку «Дыхания Марса», которую достал для себя, но так и не открыл, и сунул обратно в холодильник. Сел за стол и задумался.

Может быть, Отто прав, и он перегнул палку? Излишне форсировал события? Нет. Чисто по-человечески девочку жалко, но это для него непозволительная роскошь. Конечно, он рисковал, но риск был оправдан. Им нужна Инге Гомаро.

Подумать только, дочь Первого! То самое поколение, в котором наиболее ярко проявлялись все способности Чёрных. А если учесть мать-амазонку… Ничего удивительного, что эта девочка – «супер». Значит, она должна остаться с ними.

Как же им повезло, что Пси-корпус не прибрал Инге к рукам! Хотя… Скорее всего, надо говорить по-другому: как же повезло Пси-корпусу. Даже представлять не хотелось, что может натворить «супер», в котором внезапно пробудились способности Чёрного. А учитывая, что никто не понимал бы, что происходит… Скорее всего, дело кончилось бы трупами. Инге Гомаро и десятка-другого псиоников из Корпуса.

Но почему Матвеев её прикрыл? Ни один аналитик не смог найти для этого никаких оснований. Нет – поправил себя Пётр Иванович, – таких оснований не было в информации, которая имелась в распоряжении КБМ. Значит, было ещё что-то. Что-то такое, что увидел только Матвеев. Интересно.

Да и вообще забавно, если подумать: Найдёнов словно приносит с собой неожиданности и странности. Один его скафандр взять… Но там решение уже принято. Впрочем, и с Инге Гомаро тоже всё понятно.

Хорошо, что Степаныч был слишком сосредоточен на её состоянии и не подумал, что проверять «супера», провоцируя на срыв – идея глупая и бездарная. Да это и не входило в планы Гейнца, хотя Чёрные с мнемоблоками ждали в соседнем помещении, так, на всякий случай. Задача была в другом: выбить почву из-под ног девочки, оставить её в растерянности и в пустоте. Чтобы завтра, когда он предложит ей новую семью и новую систему координат, она сказала «да».

А ведь Инге уже на грани. Во время разговора чем дальше, тем яснее проступала в ней природа Дракона, Гейнц чувствовал это. Значит, он правильно сделал, что форсировал. Хотя взрыв эмоций оказался для него неожиданностью. Хотелось верить, что Гомаро простит им такое обращение со своей дочерью. Но Марк – Первый, Марк – воин. Он поймёт. Тем более что они постараются дать этой девочке всё, что в их силах. Потому что Инге Гомаро – тоже Первая. По праву рождения.

Некстати вспомнилось присловье: «Когда придёт беда, Первые вернутся». Когда-то давно это было обещанием, потом – пророчеством, потом превратилось всего лишь в оборот речи. Но в тот момент, когда доклад генетиков лёг на стол перед Гейнцем, эти слова прозвучали совсем иначе. Впрочем… Впрочем, любое невнятное пророчество можно трактовать по-разному. И из этого выходило – если следовать букве, а не духу, – что сначала должна прийти беда, а потом вернуться Первые. Но разве беда уже не на пороге?..

Гейнц сказал Отто, что у них есть время, и объективно говоря, оно было, но чувство, что надо спешить, не оставляло. Судя по всему, чужаки уже давно обосновались в Диких мирах, и вопрос, когда они начали проникать в системы ТС и насколько активно. А раз никто этого не знает, то… времени у них мало.

Может быть, всё-таки привлечь Терру? Сообщить в МУКБОП? Гейнц уже не раз возвращался к этой мысли, но и сейчас отбросил её практически без колебаний. Да, потом и его, и Базиля ждёт тяжёлый разговор с Петроморте, но лучше так, чем на данном этапе включать в разработку Терру с её тяжеловесной бюрократией и согласованием всего и вся. Сначала они проверят сами. Так будет быстрее и проще.

Единственная привязка, которая у них имеется – Нова-17. И есть девочка, который не нужен повод, чтобы туда вернуться: это её родной мир. Ладно, не родной, но она там выросла, она там жила. Она удачно устроилась, она капитан наёмников, и никто не мешает ей слетать домой, чтобы навестить друзей или свести счёты. А что экипаж – Чёрные Драконы, никому знать не обязательно. И уж тем более о том, что капитан – Чёрный со способностями «супера».

Правда, оставалась одна мелочь, но у него есть минимум сутки, чтобы решить проблему. Первых Чёрных Драконов изменил Марс. В их потомках способности пробуждали родители, причём в том возрасте, когда детишки только-только начинали ходить. Насколько знал Гейнц, никто и никогда не инициировал взрослого со «спящими» способностями Чёрного. И надо признать: пока он понятия не имел, как подступиться к этой задаче.

Но хотя бы на ближайшее время ясно, что делать.

– Ганс?

– На связи, товарищ Гейнц.

– Зайди ко мне. На завтра есть новые вводные.