Текст книги "Дорога домой"

Инге Сонел

Я проснулась посреди ночи. Тим уютно и надёжно посапывал рядом, его рука лежала поперёк моей груди, а я совершенно не помнила, как оказалась дома. То, что произошло в кабинете у директора КБМ, стало чем-то отстранённым и далёким, словно вовсе и не со мной случилось. Но как я сюда-то попала? Я помнила, как плакала, вцепившись в Тима, а потом? Этот доктор меня что, отключил?

Я лежала, слушала, как дышит Тим, и пыталась понять: что теперь? Я узнала правду – и что? Что мне с ней делать? Зачем она мне, такая правда? Ну, да, тот cabron, который надо мной издевался, мне не родной отец, и что? Мне легче от этого должно стать, jolín?! Что мне вообще теперь делать, как жить дальше? На чём строить жизнь, если всё, что было до этого – ложь?

Но хотя бы одно я теперь точно знала: зачем лоа привели меня сюда. Пётр Иванович рассказал, кто мои родители, там, где росли цветы Эрзули. Это не могло быть простым совпадением. И понятно, почему именно эти лоа. Иначе и быть не могло. Путь, Смерть, Любовь. Они открыли мне правду обо мне, о том, что я – их дитя. И они ждут от меня служения. Но какого? Как можно принадлежать Жизни и Смерти одновременно? Если только пройти по Пути между ними…

Путь – это ещё и Долг. Я что-то должна сделать. Но что? Должна же быть какая-то цель!

Бонита учила, что мамбо никогда не спрашивает лоа: «За что?» Мамбо говорит: «Зачем? Для чего? Вот это испытание, что оно должно мне дать?» Но я не видела ответа. И думать о Боните мне не хотелось. Если бы я могла, я вообще забыла бы о своём прошлом, стёрла бы всё, и начала сначала. Как Тим.

Я поняла, что снова мне не уснуть. Потихоньку, чтобы не разбудить, вылезла из-под руки Тима и на цыпочках ушла на кухню. Кофе пить посреди ночи – плохой план, но может, что более подходящее найду? Я полезла шариться по полкам. Почему-то вдруг это оказалось очень важным – проверить, что там лежит. Главное, ничего не уронить и ничем не загрохотать, чтобы Тим не проснулся. Чай, кофе, какая-то непонятная штука, по виду похожая на чай, но на пакете почему-то надпись «улун молочный»… О! Какао! Вот это здорово: какао я всего несколько раз пила, но помню, что оно тёплое и сладкое. Знать бы ещё, как его готовить…

На пакетике нашлась инструкция, в холодильнике – молоко, а в шкафчике – сахар. Я достала подходящую кастрюльку-ковшик на длинной ручке, тщательно всё отмерила и поставила вариться. В этом было что-то очень правильное, настоящее – сварить какао. Чувствовать босыми ногами пол, вдыхать запах горячего молока, прислушиваться, не проснулся ли твой мужчина в соседней комнате…

Сто-о-оп… Стоп! Зачем я летела на Марс? Я хотела узнать о Тиме. Значит то, что я вчера услышала, было не только про меня, но и про него! Но что? Там же речь шла только о моих родителях… Но что-то обязательно должно было быть. Какая-то мелочь, что-то, что подскажет ответ, наведёт на правильную мысль. Значит, надо вспомнить всё, что было сказано. Но я не хочу вспоминать это! Не хочу, me importa tres cochones…

Меня как по голове шарахнуло.

Я правильно подумала, что Тим – из прошлого! Просто чтобы окончательно в этом убедиться, мне надо было попасть сюда, на Марс.

«Помню много огня, взрывы… Чудовища, чем-то похожие на людей, только больше и какие-то… угловатые, непропорциональные, что ли. И вроде с крыльями»…

Я же видела изображения мантисов! Как я сразу не поняла?

«Море помню. Подземелья помню, в них жили. Море… море это было до взрывов, это точно»…

На Марсе с самого начала были подземные города. Из-за высокого уровня радиации на поверхности. А колонисты прилетали с Терры, где с морями, насколько я знаю, всё в порядке.

«…перед тем как корабль был расстрелян, на нём сработали гиперкатапульты… Система, аналогичная современной «Последней надежде», существовала и тогда…»

Если с Гомаро… моим отцом… случилось такое, то почему кто-то ещё не мог?.. Не этот ихний Первый… Например, эти мантисы кого-нибудь захватили, для экспериментов или ещё для чего, человек сбежал…

Да ну, бред! Он что, пятьсот лет в гибернации в скафе провёл?

Ага. Как Марк Гомаро. Которого не просто из гибернации вывели, который ещё и ребёнка после этого амазонке заделать смог, puta madre!..

А «последняя надежда», между прочим, может давать осложнения. И чаще всего это амнезия. А Том Том похож на древние скафандры Терры. И кстати, уж если Тим попал в Туманность, даже на её границу, из этого могло получиться вообще всё, что угодно. Ведь говорят же, что в Туманности механизмы и киберсистемы оживают…

Кстати… Если гиперкатапульта забросила Марка в район Туманности, и Тим – если предположить, что я права – тоже оказался в районе Туманности, то выходит, мантисы пришли откуда-то оттуда? Интересно…

Mierda! Какао вспенилось коричневой шапкой и вылилось на плиту, а в дверях нарисовался Тим. В два шага оказался рядом, всё выключил, отобрал у меня ложечку – я так и стояла, держа её в руках. Принёс из комнаты кресло-мешок и усадил меня, закутав в плед.

И сварил мне какао.

Разумеется, утром я еле проснулась, хотя ночь и день на Марсе, как в любых подземных городах, понятие условное и привязано больше к циркадным ритмам[8]8
  Цирка́дные (циркадианные) ритмы (от лат. circa «около, кругом» + dies «день») – циклические колебания интенсивности биологических процессов, связанные со сменой дня и ночи. Это своего рода «биологические часы» человека, управляющие метаболическими процессами.


[Закрыть], чем к реальной смене дня и ночи. Но разница в длительности планетарных суток должна ощущаться. Сама я этого не испытывала пока, просто прикинула, что именно так оно и получается. В общем, утром я чувствовала себя совершенно разбитой. Тим уже встал и сооружал что-то на кухоньке. Судя по запаху, варил кофе. Наверное, это хорошо, но по большому счёту, это было никак. Кофе. Ну, кофе. Ну и ладно.

Ночью, когда я напилась какао, Тим меня отнёс в постель и долго баюкал, рассказывал какие-то истории. Про кота, который Мистер Вездессущий, смешное что-то, какие-то случаи со службы… А я всё думала, говорить Тиму, что я поняла, что он действительно из прошлого, или нет? Но так и не сказала. Потому что вдруг я ошибаюсь? Да и вообще, что это даст? Ничего, по большому счёту. А ведь это очень важно – знать, кто ты на самом деле.

Утром пришёл доктор. Мне его прогнать хотелось с его витаминами, потому что я в порядке была, но я решила Тима не расстраивать. Так что и с этим Степанычем поговорила, и лекарства выпила, и инъекцию сделать дала. А потом ушла в спальню и там сидела, пока Тим с доктором о чём-то разговаривал. И я ведь понимала, что так нельзя – ну, в смысле, сидеть, тупо в стенку глядючи, что надо что-то делать, но что? Я просто не знала, чем заняться. Было бы какое-нибудь дело осмысленное, было бы проще.

Тим зашёл, сел рядом, обнял меня, к себе прижал. Всё-таки с ним рядом очень хорошо и спокойно, и как-то… увереннее, что ли? Он большой, тёплый и добрый, я у него на груди пристроилась, и вот так вполне можно весь день просидеть. Особенно если глаза закрыть, не думать ни о чём и слушать, как Тимово сердце бьётся, сильно и ровно. Я вроде даже задрёмывать начала, но тут кто-то в двери позвонил, и Тиму пришлось идти открывать.

Это Ганс оказался. И предложил нам всё-таки съездить в музей. Мы же там вчера ничего не посмотрели.

Честно говоря, я даже не сразу поняла, о чём он. Какой музей, зачем? Не хотела я туда ехать, и смотреть ничего не хотела, и вообще, если ему так надо кого-то туда вытащить, пусть вдвоём едут. Но Тим так на меня глянул, что я согласилась. Главное, Ганс с Тимом опять про Марс будут всю дорогу рассказывать, а я смогу помолчать. И может, в музей получится не ходить? Посижу у фонтана, а Тим пусть идёт. Хотя он там уже был…

Тим Найдёнов

Инге всё ещё была не в себе: новость, которую принёс Гейнц, её сильно подкосила. Она, конечно, уже не плакала и не была такой отстранённой, как ночью или с утра, но всё равно, выглядела, мягко говоря, пришибленной, то и дело уходя куда-то в себя. Понимаю теперь, как её напрягало, когда я вот так уплывал у неё на глазах. Жутковатое зрелище. Говорит-говорит человек или просто сидит, слушает – и вдруг понимаешь: нет его рядом. Тело есть, а сам он не пойми где.

Короче, накрыло её прилично, да и меня, признаться, тоже. Зато теперь понятно, зачем у неё брали анализ крови, и почему Марс сразу принял её как свою, родную. Выходит, Инге потенциально Чёрный Дракон. Ну и хорошо. Нет, на самом деле хорошо. Почему? Да всё просто. Она у меня псионик, как ни крути. Лоа, духи, не важно, для Теллура и Терры она пси. «Супер». Значит в покое её не оставят, всегда будут строить какие-то планы, а теперь… Теперь планы они, конечно, строить могут, но что-то сделать или использовать – только через руководство Марса, а конкретно Гейнца, или по собственному согласию Инге. А Гейнц… При всём моём отношении к особистам, Пётр Иванович своих не подставляет. На смерть послать может, а вот подставить – нет. И тут важно отношение марсиан друг к другу.

Я задумался. Нет, самому вываливать на Инге эту инфу не стоит. Лучше вон Ганс пусть скажет.

– Расскажешь?

Не этот раз Ганс выкатил из ангара не туристический вездеход, а полноценную «тележку». Так исторически на Марсе называют самоходные платформы. Да, на ней не так комфортно, как на прогулочном «туристе», зато надёжно и можно хоть полмарса объехать.

– Про Марс-то? Спрашивай, хотя чего ты не знаешь? – Ганс запустил диагностику и повернулся к нам. В ответ я только кивнул на подругу, которая стояла вроде как рядом, а вроде как не пойми где. Радовало только, что нарушать технику безопасности Инге не собиралась.

– Почему вы не такие, как все? Можешь объяснить?

Я что спросил-то? Просто видел, что Инге многих вещей не понимает. Почему марсиане таранили тот рейдер, почему среди тех пилотов была дочка директора КБМ… Да мне самому было интересно, что Ганс ответит. Одно дело – понимать на уровне этакой интуиции, и совсем другое – услышать конкретный ответ. К тому же раньше я об этом как-то не задумывался.

– Да запросто. Освоение Марса проводилось СССР и Германией, с участием стран социалистического блока. Основная масса Первых была военными с двумя-тремя гражданскими специальностями. Они были помещены в идеальные условия для строительства нового общества. Не было естественных врагов.

– А мантисы?

– Мантисы… Мантисы это как буря, падение метеорита, стихийное бедствие, в общем, – Ганс служил в КБМ и, как ни крути, был подкован в истории. – На Земле тогда были капиталистические страны, монархические, военные хунты и диктатуры…

– Э-э… страны? Это как… отдельные планеты? – Инге нахмурилась удивлённо. Ага, слушает, интерес проявляет. Уже хорошо. – Вроде я что-то такое читала…

Интересно, что она могла читать? Вроде не замечал я, что её история интересует. Впрочем, моей лапушке всё интересно, на это и расчёт. Пусть слушает, быстрее в норму придёт. Надеюсь.

– Да. Но и социалистические страны были далеко не таким уж чистыми. Пороки, свойственные власти и деньгам, проявлялись и там, где-то больше, где-то меньше. А Первые были лишены этого и не собирались перенимать плохие привычки. Конечно, в одиночку они, скорее всего, не справились бы. На Терре были люди, которые помогали Марсу и Первым, прикрывая их от политических дрязг и межведомственных войн по мере сил… В общем, если на Терре пытались строить «партийный» социализм, то у нас строили технократический коммунизм.

– И построили?

– Да. Просто вам, как гостям, это не особенно заметно. Хочешь пример? Вот смотри. Я могу пойти и купить вам пива… Что и предлагаю сделать по возвращению. При этом я расплачусь деньгами. Я могу взять бесплатно, но вы не граждане Марса, поэтому не в интересах общества поить вас бесплатным пивом, – Ганс хмыкнул, отключил диагностику и кивнул на тележку: – Прошу.

Инге залезла первой, забилась в уголок, вроде как спрятаться хотела. Мне это не очень понравилось, но она хотя бы слушала заинтересованно.

– Но ты же отдал свои деньги.

– Ну да. Интересы общества для меня важнее личных. Я не часто бываю за пределами Марса, не так часто, чтобы мне требовались личные сбережения. Так что я совершенно спокойно могу потратить куда бо́льшую сумму денег ТС для общества.

– Почему не пожертвовать? – подала голос Инге. – Как эту… эта… благотворительность?

– Мы и есть общество. Мы индивидуальности, но мы единое целое. Если Марсу потребуются мои сбережения, он об этом скажет, и я безусловно их разблокирую на счёте для общего пользования. Но сейчас обществу этого не надо. Если честно, по-моему, этого никогда не надо было. А те же резервисты регулярно скидывают часть средств в общую кубышку. Как Братство.

– А ты? Ты же тоже резервист, – Инге посмотрела на меня не то с любопытством, не то с вопросом.

– Когда в пехоте служил, тоже отчислял. А потом… Потом стало не так просто.

– Тим, мы, конечно, проверили твои счета и нашли твой канал, – Ганс хмыкнул, посмотрел на Инге и пояснил: – Потом, с Тираны, он тоже перечислял. Какого-то тарифа или нормы нет. Не можешь – возьми в кассе, можешь – закинь, сколько не накладно. Зато на территории ТС у нас всегда есть резерв на экстренные траты. Тот корабль, который купила погибшая группа… Знаете, сколько официальный перевод с Марса согласовывали бы? А так они просто взяли эти деньги со счета резервистов, а КБМ потом возместил.

– Корабль… Штурмовик моей бабуш… мамы, – Инге говорила словно через силу, но хорошо уже, что говорила что-то больше, чем «да» или «нет», как ночью и с утра. Причём именно «да» и «нет», а не её обычные «ага», «угу» и «не-а». Почему-то меня это здорово напугало. – Где он сейчас?

– Скоро привезут. Можно будет отремонтировать, если он, конечно, не совсем разбит.

– А скажи… Вот когда мы сюда летели, и нас террянские корабли перехватить пытались, Стриж сказал, что может объявить войну Терре. Он что… правда мог? Один человек от лица планеты объявить войну другой планете? Как так?

– Как бы тебе объяснить… Чёрные Драконы… Если по-простому, то общество нам доверяет настолько, что каждый из нас может выступать от его имени. Например, я могу прямо сейчас дать вам гражданство Марса.

– То есть вы вроде как… правительство здешнее?

– Нет. Мы… Ты знаешь, кто такие дворяне?

– Не-а, – Инге мотнула головой и наконец-то вылезла из своего угла, подобралась ко мне поближе. Конечно, она уже не с таким азартом по сторонам смотрела, как вчера, но видно было, что оживает. Я на это и рассчитывал, когда её наружу вытаскивал. На то, что Марс ей поможет.

– Давным-давно были такие люди. Вроде как элита общества. Под конец они совсем выродились, в бездельников превратились, а изначально-то это служилые были, военные. У которых и привилегии, и блага всякие, но в случае войны они обязаны идти воевать. Они и детей своих так воспитывали. В общем, считай, что мы такие дворяне. У нас много прав, но ещё больше обязанностей. Каждый из нас, из Чёрных, приносит клятву… – Ганс замолчал.

– Клятву?

– Присягу, обещание – называй, как хочешь. Мы клянёмся умереть, если это потребуется для защиты Марса, Терры или Солнечной.

– Понятно… – Инге снова ушла в себя, но на этот раз не так, как утром. Что-то она думала, что-то соображала. Интересно, Инге понимает, что она – почти Чёрный Дракон? Может, над этим и задумалась? Ох ты ж… Главное, чтобы не попросилась «подышать». А то я помню, какими глазищами она на нас с Гансом вчера смотрела, сначала испуганно, а потом чуть ли не с завистью. Пока едем, ей вряд ли эта идея в голову взбредёт, но вот в Олимпе… А до него уже недолго.

В парке Мемориала ничего не изменилось, да и с чего? Если мир и рухнул, поставив всё с ног на голову, то только для Инге. Ну и для меня. Для меня почему? Ну как, когда ваша девушка вверх ногами, приходится приспосабливаться…

В этот раз Ганс подвёз нас к центральному входу, а не мимо «лебедей», как вчера. Машин на стоянке не было: церемонии уже закончились, судя по всему, нам повезло во всех смыслах, и мы застали последний день. Сейчас на Марсе много детей, жить с каждым годом становится всё проще, и у людей появляется время заняться семьёй. Хотя некоторые умники поговаривают, что так всегда происходит перед очередным катаклизмом. Не знаю. Хочется верить, что это потому, что Марс развивается, а не потому, что впереди войны и смерти.

Мы остановились перед информационным щитом, изучая схему. Вот сколько раз бывал тут, а каждый раз восхищаюсь, как спланирован парк и комплекс, а схема Олимпа кажется просто образцом строительства. Нет, первые убежища… Ну, они первые, их строили как получилось. Нашли пещеру – и вперёд. А вот потом всё чётко продумывали и взвешивали.

– Очень похоже на наши города, – Инге заметила, что я рассматриваю схему. – Ну точно! Вот тут узел связи, тут правительство города, а тут больница, онфор, роддом… – она замолкла, задумавшись, а я просто обнял мою крошку. Свалилось на неё за последнее время прилично.

– Ничего удивительного. Вернее, удивительно другое, – голосом профессионального экскурсовода заговорил Ганс. – Опыт Марса был первым и уникальным. Лунные базы не подходили для колонистов, да и условия здесь совсем другие. Так что впоследствии марсианские схемы оказались на всех кораблях-колонизаторах.

– А удивительно что?

– То, что ты их узнала. По идее, каждая схема должна быть уникальной. Разные планеты, разные условия, разные компоновки.

– Ну как я понимаю, там не до раздумий было.

– Тоже верно.

Я попытался представить, каково это: люди на корабле остались без родины, летят не пойми куда, и, скорее всего, корабль израсходовал ресурсы и прочность… Да уж, тут не до изысканий. Взяли рабочую схему и реализовали, как могли.

Нам сейчас схема была нужна только как информация. Спуститься в Олимп невозможно, так что мы уже знакомой дорогой направились в музей. Когда проходили мимо Стены, Инге опустила голову, зашептала что-то одними губами, но останавливаться не стала. И хорошо. Слишком остро как-то она на всё здесь реагирует… Теперь понятно, почему.

Я думал, что в первом зале, с картинами, Инге задержится у портрета отца, но она только глянула коротко в ту сторону, и всё. Словно видеть его не хотела. Опять не понимаю, ну да ладно. Я боялся, что она заплачет, но обошлось.

Музей – это полноценное убежище, здесь есть всё. Даже запас пищи и воды на случай бури. И это не то, что музей на Теллуре или тем более Терре. Тут большую часть экспонатов можно потрогать руками. Нет, документы, понятно, нельзя, а вот инструменты, снаряжение – пожалуйста. Можно даже встать перед демонстрационным экраном на старинную тележку и ощутить, как Первые передвигались по поверхности. Инге на тележку не полезла, зато немедленно забралась в кабину «лебедя», которая была представлена как экспонат.

– Как же на таком летали-то?! – она уселась в кресло, провела рукой по консоли, попробовала штурвал. Да, на «лебеде» штурвал, а не джойстик, и уж точно не нейроуправление. – Тут же разбираться несколько недель надо!

– Не только летали, но и воевали, – улыбнулся Ганс. Я тоже понял, что улыбаюсь: как же приятно, когда у Инге глаза не от слёз, а от азарта блестеть начинают!

– Но… Хотя… – она закрыла глаза, откинулась в ложементе, протянула руки – они легли на штурвал, ноги словно сами встали на педали. – Ага-а…

С хищной улыбкой Инге ещё раз обвела взглядом кабину, пошевелила рычагами и джойстиками штурвала, внимательно глядя на приборную доску, изучила результаты:

– Ух ты! А ведь реально за пару часов разобраться можно, joer! Тут всё на уровне интуиции понятно! Тим, как здорово!..

– Угу. Кому понятно, а кому тёмный лес, – я хмыкнул. Нет, не подумайте чего, я и «драконом» управлять могу. Вернее, только «драконом» и могу. Но я не пилот, как она.

– Да не, ты попробуй, ну, попробуй! Это же здорово!

– Ох ты ж… Ну давай.

Инге кивнула на свободное кресло справа от себя. Я сел, пристегнулся, огляделся. А ведь верно. Здесь…

– … на уровне интуиции всё понятно, – женщина с весёлыми глазами кладёт мои руки на штурвал. Я до сих пор не могу поверить, что она – она! – запомнила вскользь данное обещание и взялась меня учить. – Вот так. Не напрягайся. Опусти локти. И плечи тоже. Расслабь пальцы. Держи его крепко, но нежно, как птицу.

– Как перепёлку, – смеётся мужчина рядом. Он небрежно расположился прямо в воздухе, потому что здесь невесомость. Перепёлки в невесомости – проблема. Да, они в клетках, вернее, в низких ящиках, оббитых изнутри мягкой тканью, чтобы не сильно бились о стенки, но птиц надо кормить, поить и чистить, а пух и… прочие отходы жизнедеятельности могут засорить воздушные фильтры…

«…Это прекрасно, что вы умеете ухаживать за курами, потому что мы везём перепёлок, а весь мой экипаж, включая меня, способен заботиться только о летающих объектах класса "лебедь" или МИГ…» – «Вот она, дедовщина по-марсиански. Держись, парень!» – «Это не дедовщина, а справедливое распределение труда!»…

– Тим! Ти-им? Ты чего завис?

Инге смотрела на меня со смесью веселья и тревоги, словно не знала: радоваться вместе со мной или пугаться за меня. Но она действительно оживилась, даже цвет лица вернулся. И хорошо, что странное воспоминание как нахлынуло, так и отступило, и Инге не успела понять, что со мной что-то не то.

– Да так… Кажется, вспомнилось что-то…

– Расскажешь?

– Потом.

Я отстегнулся и выбрался из кресла. Странно. Вот не помню, чтобы меня наяву, а не во сне накрывали такие яркие и чёткие видения. Понять бы ещё, что это было! Куры. Я что, умею ухаживать за курами? Вот ни разу. Ещё и перепёлки какие-то… Ничего не понимаю. И не оставляет ощущение, что я знаю, кто эти двое. Должен знать. Они могли бы сойти за брата с сестрой, но это не так. Оба загорелые, светловолосые, сколько им лет – непонятно. Тридцать? Сорок? Я себя рядом с ними чувствовал, как малец какой-то, который действительно только и способен, что за этими… куропатками ухаживать.

– А перепёлки и куропатки – это одно и то же?

– Что? – Инге захлопала глазами, да и у Ганса на лице нарисовалось удивление:

– Вообще-то нет… А что?

– Нет, ничего. Ладно, пошли дальше. Тут ещё много интересного.

Но Инге так просто от корабля было не увести. Она снова начала оглядывать панель и крутить штурвал, явно что-то прикидывая, а потом повернулась к Гансу:

– А правда, что те «лебеди», снаружи, в рабочем состоянии?

– Да, – про корабли Гансу рассказывать куда интереснее, чем про перепёлок. И всё-таки, что это за история с ними?.. – Регулярно проводится профилактика, и тут, и в космическом Мемориале. А вот посадочные боты – вы их пока не видели, они с другой стороны – вмонтированы наглухо. Если честно, то для каждого «лебедя» есть даже специальный оружейный модуль, причём прямо тут.

– В смысле? Вы их переделали, что ли?

– Не так чтобы очень. Просто вместо посадочного бота, с которым обычно летит «лебедь», устанавливается боевой блок, по сути – торпедный трюм. Ну и да, мы на них ещё излучатели поставили и пост канонира добавили.

В принципе всё понятно: ресурсы Марса хоть и большие, но не безграничные. И разбрасываться хорошими внутрисистемниками не с руки. Но… Я не успел додумать мысль, как Инге выпалила:

– Ага… Но ваши легенды говорят, что Первые спят. Что будет, если они проснутся, а тут неизвестное управление в кораблях?

Вот кстати, да. Вопрос Инге в самую точку. Экономия ресурсов – экономией, но как быть с легендами? Раз местные воспринимают их всерьёз. А я? Никогда не задумывался, верю я в это или нет.

– Тут всё просто. Мы регулярно пополняем базу данных Олимпа, так что вся информация по модернизации кораблей, и не только, в ней есть. Все образцы нового вооружения, комм-оснащения и так далее обязательно спускают в Олимп, и не по одной штуке. И корабли Мемориалов в космосе постоянно модернизируют.

– Постой, но я много раз слышала, что в Олимп не попасть. А ты говоришь…

– Человеку не попасть. Там автоматика склады обслуживает.

Хм, интересно: легенды легендами, но получается, что в Олимпе этакая постоянно обновляемая база с образцами новейшей техники и вооружения? Или вообще целый склад. Реактор у них свой, город замкнутого цикла, не удивлюсь, если там запасы воды и продовольствия имеются. Это что же – реально аварийное убежище на всякий случай? Удобно замаскированное легендами про спящих Первых? Как там говорят: хочешь что-то спрятать – положи на самом виду? Интересно получается.

– Поня-атно… – Инге удовлетворённо кивнула, наконец-то отлипла от кабины и пошла к стендам с фотографиями. – А это что?

Эту экспозицию я уже видел. Здесь собраны старые, ещё досумеречные фотографии. Потрёпанные, пожелтевшие, большинство – вообще чёрно-белые, залитые в пластик и закрытые защитным стеклом. Насколько я знал, почти все они существовали в единственном экземпляре. Конечно, все изображения продублированы, записаны в базах данных, но оригинальные фотографии – это же совсем другое… Кстати, только на Марсе я видел такую штуку, как семейные альбомы. Было в этом что-то удивительно правильное: вроде просто фотографии, но в них – история семьи, нескольких поколений… Может быть, нам тоже такое завести?

– А почему фотографии некоторые цветные, а некоторые нет?

– Тут всё просто. Часть фотографий напечатаны позже. Переснимали с плёнки и печатали как обычно. А некоторые делались прямо тогда. Ну а с ресурсами было не очень-то хорошо, для цветной печати требовалась специальная бумага, её использовали бережно и аккуратно. Бытовые кадры, фотографии печатали на обычной.

– Погоди, но есть же принтеры, копиры…

– Да, но после Сумерек Марс был на полном самообеспечении, и скорее помогал Терре, чем получал от неё помощь. Вся эта техника, конечно, имелась, но её ресурсы были ограничены производством комплектующих. А сделать обычную чёрно-белую бумагу – раз плюнуть. Да и не бумага это. Это ткань медузы.

И тут я понял, что Инге уже не слушает Ганса. Она застыла перед очередной витриной, глядя на какую-то фотографию. Я проследил её взгляд.

На фото был изображён крепкий молодой парень, коротко стриженный, хотя, на мой взгляд, волос для бойца было слишком много, в старом скафандре с откинутым колпаком. На груди красовалось допотопное, но от этого не менее смертоносное гаусс-ружье. Парень сложил руки на прикладе и весело смотрел прямо на нас.

– Кто это? – страшным голосом спросила Инге.

Ганс нахмурился, разглядывая фотографию:

– Если верить тому, что тут написано, это Оберонец, но… Но я этого фото не помню. Нет, его точно здесь не было!

– Погоди! – Инге медленно подняла на нас ставшие совсем круглыми глазищи. – Вы что, не видите?

– А что мы должны видеть?

– Вы чего?! – Инге подошла и закрыла ладошками часть фотографии. Верх головы, там, где были волосы, и скафандр. – Ганс?

Вот почему Ганс что-то должен увидеть, а я нет? И ведь судя по отвисающей челюсти нашего проводника-экскурсовода, он тоже это «что-то» увидел! Эти двое уставились на фотографию, потом на меня, и Ганс нахмурился:

– Не понимаю… Мы что, родственники?

– В смысле?

Вместо ответа Инге схватила меня за руку и потянула, поставив рядом с Гансом. Отскочила, нахмурилась, глядя на нас:

– Что-то общее есть… Но вот там… – она снова посмотрела на фотографию и повернулась ко мне. – Тим… Он же на тебя похож, как… как… Как будто это ты. Только моложе. Понимаешь?!!