Текст книги "Душевное, родное, настоящее. Стихи"

Там, где прадеды сеяли рожь

 
Там, где прадеды сеяли рожь
И косили когда-то поля,
Не проедешь сейчас, не пройдешь.
Запустела родная земля.
Только пчёлы летают над ней,
Собирая густую пыльцу…
Я зачем-то средь прочих речей
Помянула об этом отцу.
Омрачился слегка у него
Катарактой подёрнутый взгляд.
«Я ж косил там, всего ничего,
Лет так двадцать, наверно, назад.
Отбивал на закате косу,
А потом на рассвете вставал.
И, пока не ссушило росу,
По душистому лугу шагал.
По сырому – оно хорошо!
Да и птицы поют на заре…
Мурава на покосе, как шёлк,
Вся в прозрачном живом янтаре.
На свободе зудело плечо
И вело за размахом размах.
Сердцу было почти горячо
В золотистых рассветных лучах.
Лёгким вжихом дышала коса,
И за выдохом следовал вдох.
А вокруг – облака и леса:
Перемежка от всех суматох…
Но скотинушки было не счесть!
И конюшни полны, и хлева.
Надо всем заготовить поесть,
А первейшее – это трава.
На пастьбу собирали стада:
По бурёнке, по две из двора.
Без коровы тогда никуда,
Непростая случилась пора.»
Говорит, рассуждает, ворчит
Мой морщинистый мудрый отец.
Вспоминает бесхитростный быт,
Словно трогает старый рубец.
 

Старики

 
Мне кажется, что знают старики
Такое, что другим пока не надо…
Оно скользит в движениях руки,
Оно тревожит пристальностью взгляда.
Не мудрость, не усталость и не грусть —
Глубокая задумчивая тайна…
Её никто не помнит наизусть,
Её никак не выведать случайно.
Им столько мук отпущено судьбой!
Не каждый сердцем выдержал такое.
И цвет печали ровной сединой
Сейчас напоминает про былое.
В натруженных руках большой альбом,
Дрожащий палец шествует по фото…
«Мы только ради внуков и живём,
А так уже, по сути, неохота…»
И снова на тебе сакральный взгляд,
Который непостижен, неподсуден.
Глаза как будто в прошлое глядят…
Когда-нибудь и мы такими будем.
 

На всякий случай

 
Чтоб в доме нашем не было беды,
Чтоб отогнать болезнь и злое лихо,
Несла из храма бабушка воды
Крещенским утром, радостным и тихим.
А дома окропит углы и печь,
Нацедит по глоточку каждой внучке,
И будет банку ревностно беречь,
Поставив в тёмный шкаф
                 на всякий случай.
И так оно велось из года в год:
Вода, лампада, свечи и икона…
Мелком начерчен крестик у ворот,
Как будто это символ бастиона.
А если захворает кто порой,
Или от глаза скверного, дурного,
Лечила ближних бабушка водой,
Шепча молитвы благостное слово.
А мы теперь, чуть что, по докторам —
Уколы, капли, мази и пилюли…
Трещит от них бюджет по тонким швам…
Но часто вспоминается бабуля.
Морщинистой рукой святой воды
Нальет в стакан из баночки литровой…
И голос тихим эхом с высоты:
«Хлебни и будешь, внученька, здоровой!»
Давно истлели в прошлое мосты,
А жизнь несёт лавиною могучей,
Но каждый год бутылочку воды
Из храма я несу…
                 на всякий случай.
 

А вы всё ждёте чуда?

 
Разрушен храм в уральской деревеньке —
Таких церквей немало по стране.
Здесь нет дверей, поломаны ступеньки,
И жуткая пробоина в стене.
При взгляде вверх накатится  слезинка,
Бывают в мире дивные дела:
На крыше раскудрявилась рябинка
И ягоды румяные дала.
Не вымерзла, не высохла, не пала,
Корнями уцепившись за кирпич.
Какая сила там ее держала,
Наверное, умом и не постичь!
Пути Господни неисповедимы,
Как, впрочем, и желанье просто жить.
Идут года, проходят мимо зимы,
И ветер куролесит во всю прыть…
Какая, право, люди, сила воли —
Упорство нам не каждому дано!
Расти и не роптать на злую долю…
А вы всё ждёте чуда?
Вот оно!
 

Танцплощадка нашей юности

 
За оградою чугунною,
В старом парке у пруда…
Танцплощадку нашей юности
Вспоминаю иногда.
Подпевали липы шёпотом
Незатейливым хитам
И, не тратя время попусту,
Поднимались к небесам.
Льётся трепетная музыка,
Пары медленно скользят…
На девчонках нитки бусинок,
Взгляды радостно горят.
Их подолы расклешённые
Крутит ветер возле ног…
Как в картинках кинохроники,
Этот вечер так далёк!
Выбивают дробь весёлую
По площадке каблучки.
Впереди дорога долгая,
Взрослой жизни тупики…
Возмужали сосны стройные,
Стали крепче и мудрей,
Закалились кроны хвойные
В непогодах январей.
Поседели одноклассники —
Не до танцев им теперь.
Мчится время неподвластное,
Пополняя груз потерь.
Нет ограды с завитушками
Больше в парке у пруда,
Только шепчутся верхушками
Там деревья иногда…
 

Мельница

 
Стоит у речки старенькая мельница,
Которой миновала сотня лет,
Противится порывистым метелицам
И стаям перелётным шлёт привет.
Вокруг трава медовая колышется,
Поют в кустах шальные соловьи,
И, может, как писали в старых книжицах,
Русалки ночью плачут о любви.
Куда несчастным деться без обители,
Куда приткнуться бедным на земле?
А тут эфир чертовски упоителен,
И даже тихий омут уцелел…
Прохожий, наберись побольше смелости —
Кругом парят флюиды колдовства…
Под лунным светом дремлет сердце мельницы —
Тяжёлые, из камня, жернова.
Малиновый закат зарёй прощается,
Затихла в речке сонная вода.
Вдали пути-дороженьки встречаются
И газы выдыхают города…
Несётся жизнь – шумит, течёт и мелется:
Рассвет, закат и вновь седой рассвет…
А здесь у речки старенькая мельница —
Из времени минувшего привет.
 

Пока живёт деревня

 
Перекусить бы салом с разваристой картошкой,
Селёдочки кусочек, зажмурясь, пожевать,
Капустки из бочонка набрать большую плошку,
Да, выйдя на крылечко, Россией подышать.
Навоза запах терпкий с соседнего подворья,
Крапива у забора на страже, как солдат…
То слышится гармошка, то шелест разговора:
Живет село родное, куда не кинешь взгляд.
Там гуси вереницей спускаются под горку,
Тут куры что-то ищут меж листьев лопуха…
На бреющем полёте высматривает зорко
Сердитый старый коршун летящего жука.
Петух с хвостом трехцветным
                                         горланит, что есть мочи,
Картошка белым полем цветёт, лаская глаз…
Медведица большая «звездит» июльской ночью,
И люди коренные живут не напоказ.
Здесь банька по субботам под веничек дубовый
Здоровьице поправит и душу ободрит,
А после пара выпьет, кто водки… стограммовый,
Кто квас ядрёный крепкий, что зубы леденит.
Здесь незамысловатость
                                       в пейзажах безыскусных,
Здесь кони и коровы по улицам снуют…
Здесь в избах деревенских, устало-заскорузлых,
Какой-то сокровенный, бесхитростный уют.
Село моё родное! Как много в этом слове…
С утра и до заката хлопот невпроворот!
Суровое, простое, без лжи и пустословья…
Пока живет деревня, жив русский наш народ!
 

Бабушке

 
Пимы, доха, пуховый полушалок,
Под ним платочек штапельный в горох…
Молитвы под иконами шептала,
И осуждала горьких выпивох.
Добротно, основательно, серьёзно
Бралась за все домашние дела.
Считать в уме умела скрупулёзно,
Но «грамотной сродяся не была».
Eщё девчушкой в поле помогала,
Усвоив опыт чуть не с молоком…
Потом сама детей своих рожала
И семерых родила чередом…
Пережила и войны и разруху,
Хлебнула недостатка и беды,
Семьёй делили скудную краюху,
Крапивных щей сварив для «вкусноты»».
Похоронила мужа слишком рано —
Недолог был тогда мужицкий век,
Ни разу не бывала в «лесторанах»,
Не признавала «химий» и аптек.
Крючком вязала чисто виртуозно,
Ведя узоры просто, от души.
Из печки русской вечером промозглым
На стол метала «с пылу» беляши.
А после нам, внучатам, песни пела,
И тот старинный песенный напев
Сейчас я вспоминаю то и дело,
Сама уже изрядно поседев.
Как нитку бус из старого комода,
Тяну воспоминаний бечеву…
Шепчу в туман потрёпанного фото:
«Спасибо за любовь и за заботу!
Пока, родная, помню, я живу!»
 

По кругу

 
Мы ходим по кругу, как в цирке лошадки.
Бежим, словно белки в большом колесе…
То горько бывает, то приторно сладко.
Такая вот в жизни у нас карусель.
То вечер, то утро, то солнце, то слякоть…
То радость, то горе мелькают подчас.
Смеяться бы надо, а хочется плакать…
Но завтра опять понесёшься, смеясь.
И вот за спиною витки карусели
Сливаются резво в десятки годов.
А песни хорошие мы не допели
И собственных мало сложили стихов.
Не всё повидали, не всё осознали.
По кругу бежали… Туда, не туда?
Сейчас бы опять оказаться в начале,
Но жизнь утекла, как в речушке вода.
Ее не воротишь, не встанешь в испуге.
У каждого свой человеческий век.
А рядом уже по такому же кругу
Внучата твои начинают разбег.
 

Баба вёдра тащила пустые

 
Баба вёдра тащила пустые,
Люди резко шарахались в страхе,
То бросая проклятья скупые,
То крестясь суеверно, в размахе.
Баба, воду набрав из криницы,
Поплыла с коромыслом обратно.
Тормозили хлыщи  и возницы:
До чего же походка приятна!
Чтобы вышел рассказ атмосферным,
Сообщу я, конкретики ради,
Баба весила центнер наверно
И была шибко тучная… сзади.
Из сюжета не ждите подвоха.
Рвётся образно фраза простая:
Баба полная – это неплохо!
А паршиво, коль баба пустая…
 

А за что ты любишь родину?

 
А за что ты любишь родину?
За малиновый рассвет,
За тропинку огородами,
Где ходил немало лет.
За берёзки белоствольные,
За простые васильки.
За луга её раздольные
И ромашки у реки.
У земли красоты разные,
В каждом месте что-то есть…
Где озёра – глади ясные,
Где диковинок не счесть…
Небосвод, везде лазуревый,
Он на родине синей.
Даже если высь нахмурилась,
В мир края нет милей.
Здесь звучали колыбельные
Над кроваткою твоей,
Здесь зарубки самодельные
На наличнике дверей…
Здесь живут воспоминания,
Притаившись в уголках:
Ты искал своё призвание
И мечтал о чудесах…
Научился справедливости,
Принимая всё, как есть…
Ошибаясь, делал выводы,
Что в почёте ум и честь…
Так за что ты любишь родину?
За рубиновый закат,
За надежды, что мелодией
В голове твоей звучат,
За волнение прекрасное:
Тут пьянеешь без вина…
Есть красоты в мире разные,
Только Родина одна!
 

Ты прости меня, мама

 
Ты прости меня, мама, что домой не вернулся.
Я погиб в сорок третьем, в беспощадном бою.
Я на танк ненавистный из окопа рванулся
И от вражеской пули там упал, на краю.
Ты прости, дорогая, за мою похоронку,
За печальные слёзы у тебя на глазах,
За обиды былые, за девчонку Алёнку,
И за то, что о чувствах ей тогда не сказал.
Ты прости меня, мама, не понянчишь ты внуков…
Одиноким, родная, будет дальше твой век.
Пуля-дура шальная принесла нам разлуку.
На виски твои, мама, наметелила снег.
Ты прости, что на свете жил я очень немного,
И мой возраст навеки – ровно «двадцать один»…
Не изведал я счастья изначально простого,
И ищу его взглядом из небесных глубин.
Ты прости, что немного не дошёл до Победы,
Я о ней очень сильно в передышках мечтал…
Но глаза закрывая  в том бою, на рассвете,
Слово «мама» последним в этой жизни сказал.
 

Речка синяя

 
Синячиха – речка синяя,
Малой родины исток.
Не широкая, не длинная —
Путь до устья не далёк.
Заросли брега пологие
Островками череды,
Тополя стоят высокие,
Плачет ива у воды.
То живая, то зыбучая —
Ветер тешится с волной —
Отражаешь солнца лучики
И луну в тиши ночной.
Ой, ты реченька-кудесница,
Знаю, реки есть быстрей,
Но живу твоими песнями,
Нет их звонче и добрей!
Каждой ноткой серебристою
Ты вливаешь в душу свет.
Моя милая, речистая,
Ближе речки в мире нет!
Встало солнце над вершинами
И воспрянул мой мирок…
Просыпайся, речка синяя,
Малой родины исток!
 

Деревенские зарисовки

 
Деревня раскудрявилась дымком.
Дома стоят в тяжёлых снежных шапках.
И кажется, что пахнет молоком
Идущая куда-то мимо бабка.
У женщин деревенских глаз остёр:
Куда спешишь? Проезжий или пеший?
А то, поди, какой-то сутенёр,
Возьми его Лешак (ну, то есть, Леший)!
А вот копна у дома на углу.
И рядом с ней – каурая лошадка,
Привязана поводьями к стволу
Берёзки у забора – для порядка.
Бубнит у магазина на столбе
Смешная штука – громкоговоритель.
Он выглядит, как шляпа на грибе
И здесь, в деревне, явный долгожитель!
Взбрехнет собака где-то на краю,
В сторонке мык доносится коровий,
Несёт мужик от проруби бадью
В лохматой безрукавке рыжей, псовьей…
А я иду по собственным делам
К Семёновне… Изба седьмая справа.
Здесь счёт ведётся не по этажам,
Деревня – самобытная держава!
Сидит за баней кот окраса «ночь»,
Петляет проторённая тропинка.
А я гоню дурные мысли прочь,
Зачем как воду в ступе их толочь?
Я радуюсь: живёт моя глубинка!
 

Мне сейчас бы те косички

 
Мне сейчас бы те косички,
Белый фартучек и бантик,
Те же острые коленки
И пытливый ясный взгляд,
Бархатистые реснички,
Две пятёрки по диктанту
И хорошие оценки,
Что в журнале встали в ряд.
Мне сейчас бы на крылечко
Двухэтажной средней школы,
Где пофоткаться собрали
Мой шестой любимый класс.
Там шутливые словечки,
Безобидные подколы,
А неясности в журнале
Не печалят вовсе нас.
Стрижки, бантики, косички…
Парни галстуки поправят,
Пионерские, конечно,
И шутливо скажут «Чиз»…
А девчонки по привычке,
Кто смешливо, кто лукаво
Или, может, чуть беспечно
Спародируют актрис.
И останется навечно
Чёрно-белая картинка,
Где на воздухе согретом
Мы застыли на крыльце…
Только время быстротечно
И бежит слезой грустинка
От того, что в мире этом
Мы теперь живём не все.
А тогда, в далёком мае,
Нас на камеру снимали…
Мы стояли и смотрели
В прозорливый объектив.
Крикуны и шалопаи…
Мы о будущем мечтали
И не знали, что на деле,
В небеса с какой-то целью
Забирают, не спросив.
 

Зима

 
В деревню вошла незаметно
Пушистая кошка-зима,
И в час голубой, предрассветный
Одела в ушанки дома.
Прошлась по дворам и заборам,
Присыпала ветки снежком,
Покрыла морозным узором
Окно в закоулке глухом.
Потрогала мягкою лапкой
Душистого сена стожок,
Накрыла серебряной шапкой
Крутой через речку мосток.
Остатки от сказочной краски
Она сберегла «на потом»…
И стал чёрно-угольный Васька
Мохнатым и белым котом!
 

Камушек

 
У каждого где-то на свете
Есть город, село, хуторок,
Куда пробираются сети
Шоссейных и сельских дорог.
Изящным узором сплетутся
Отрезки извилистых трасс,
Чтоб в точке на карте сомкнуться,
Где тоже скучают без нас.
И вот оживились рябины
И шепчут листвой тополя
О том, что милее чужбины
Моя дорогая земля.
Здесь воздух какой-то особый,
Здесь памяти прочная нить…
Постой, предпоследний автобус,
Позволь мне ещё погостить!
Домой привезу я наследство —
На счастье, простой талисман:
И камушек с улицы детства
Удобно улёгся в карман.
 

Два ведра на коромысле

 
Два ведра на коромысле очень веские, однако!
Пусть они не двадцать литров,
А всего лишь два по пять…
Хоть до речки – пол-проулка, но девчушка (работяга!),
Повторяя путь за мамой, воду учится таскать.
По ухабинам дорожным мама движется, как пава,
Лишь косынку на макушке поправляет иногда,
Воду в вёдрах не качает и ступает величаво,
А у дочки из ведёрок так и плещется вода.
Вроде, в чём же тут премудрость:
Запростать*колоду в бане?
Но работа эта лёгкой только кажется на вид!
А вода уже в галошах и в цветастом сарафане,
И плечо, совсем немного, но настойчиво болит.
Расписное коромысло папа девочке изладил.
Выделялось оно цветом  и игрушечной дугой…
Ту, из прошлого, девчушку звали дома просто Надей…
Приносить водицу с речки было ей тогда игрой.
*Запростать – наполнить.
 

Не стирается в памяти прошлое

 
Не стирается в памяти прошлое,
Так наверное свыше дано.
Только помнится больше хорошее,
Хоть оно и случилось давно.
А плохое тихонько теряется
В необъятной пучине годов,
Но порой полинявшей мозаикой
Возникает из писем и снов.
И навалится вновь позабытое,
Пережитое тысячу раз,
На засовы стальные закрытое,
И накроет тревогою нас.
Вспоминаешь по крохе, по капельке,
Словно тянешь незримую нить…
Всё печали припомнишь и грабельки,
Перепишешь всё мысленно набело…
И не веришь, что мчавшись ухабами,
Ты такое сумел пережить.
 

Деревенька моя

 
Деревенька моя на другом берегу,
Наглядеться сейчас на тебя не могу!
Отражаешься в речке, кругом синева,
А у берега ивы плетут кружева…
За тобой, деревенька, поля да леса,
Над тобой – небеса, небеса, небеса…
И такой необъятный повсюду простор,
Что слезою скупой затуманился взор!
Посчитаю года под глухое «ку-ку»,
А потом я, родная, к тебе по мостку
Перейду и на дальнем пути каждый дом
Мне прошепчет о чём-то заветном, былом.
И про детство моё, и про плот на мыске,
И про то, что живу я сейчас вдалеке…
Только тянет к себе этот милый пейзаж,
И бежит по бумаге простой карандаш,
И выводит рука не штрихи, не мазки,
А слова, что потом превратятся в стихи.
 

Буфет

 
Помню бабушкин буфет,
Неказистый, старомодный.
Он стоял немало лет
Рядом с выцветшим комодом.
В нём хранились паспорта,
Фотографии и книги,
Облигации, счета
И варенье из клубники.
Целый праздничный сервиз,
Пара кружек из Китая,
Карамельки «Барбарис»,
Что во рту спешили таять.
В старом чайнике – ваниль,
Прямо так, без упаковки,
Со столетником бутыль
И флакончик марганцовки.
Сколько памятных вещей
Содержалось в том буфете!
Верх – отдел для мелочей,
Нижний ящик под газеты…
Но всего не перечесть,
Может, что-то и забылось…
Мне на стул бы снова влезть,
Чтоб проведать старожила,
Да на память попросить
Хоть цепочку от лампадки…
И вдохнуть родной флюид —
Этот запах самый сладкий!
Только милый раритет,
Улетел в былое пылью.
Старый бабушкин буфет,
Пропитавшийся ванилью…
 

Здесь был завод

 
А здесь когда-то плавили металл.
Он тёк живой сверкающей рекой.
Здесь был завод – начало всех начал:
Густой огонь над доменной трубой!
Железа стук, как звон колоколов,
Округу будоражил на версту.
И всё казалось, в пору холодов
Даёт завод посёлку теплоту.
Нам верилось, что будет так всегда,
Что эта мощь, конечно, на века!
Не денется громада никуда,
Разрушить, не поднимется рука!
…И вот они – руины и печаль.
Династии, которым много лет,
С укором шепчут с неба: « Очень жаль!»,
А чуждая глазам пустая даль
Безрадостный какой-то дарит  свет…
 

Стихи писать…

 
Я не поэт, мне нравится писать,
А слово это громкое пугает.
Стихи писать, пожалуй, как летать,
Поднялся, а земля не принимает.
Пока не зарифмуешь в строчки суть,
Порхаешь, как встревоженная птица.
Нельзя не отдохнуть и не вздохнуть!
Да что там, невозможно приземлиться!
И вот, когда за окнами рассвет,
Я соколом себя с небес обрушу!
Так хочется, хоть я и не поэт,
С утра затронуть словом чью-то душу.
 

Веточки вербы

 
Веточки вербы в стакане
Радуют скромностью взгляд,
А за косматым туманом
Чудится вспышкою странной —
Девочка гладит «котят».
Пальчиком нежно проводит,
Каждому имя даёт…
Блещут весенние воды,
Травы зелёные всходят —
Солнечный выдался год!
Память – капризная штука,
Может не помнить «вчера»,
Часто она близорука,
Но и в раздумья без стука
Может ворваться с утра.
Вещи теряются странно —
Просто забудешь и всё!
Мир, как в старинном чулане…
Память забита бурьяном:
«Нынче» быльём поросло.
И, с настоящим не ладя,
Мысли в былое летят…
Хрупкая девочка Надя…
Тонкие пальчики гладят
Серых пушистых «котят»…
 

Мишки

 
Луна золотая висит за окном,
Большая медведица в небе ночном.
Но выше стремится внимательный взгляд,
Где малой медведицы звёзды горят.
И тут же фантазия вспыхнуть не прочь:
Чего им не спится в холодную ночь?
Куда их неведомый тянет маршрут?
Зачем они рядом идут и идут?
Бегут и проходят года и века,
Но звёзды на это глядят свысока…
А люди, глаза поднимая во тьму,
На миг забывают свою кутерьму.
Картина простая, небесный этюд —
Астральные мишки по небу бредут,
А в северном море на льдине опять
Баюкает Умку медведица-мать…
 

Пиявочная

 
Заросли берега осокой,
череды островки желтеют.
На Пиявочной вся округа
полоскала тогда бельё.
Водомерки скользят повсюду,
мельтешат комары-злодеи…
Из души уголка святого
обозначилось забытьё.
Я пиявок боялась с детства:
навидалась тогда на речке.
Извивались и плыли ленты,
анакондам порой под стать.
Выбегала на ровный берег,
трепыхалось моё сердечко —
Представляла, что может злюка
и на суше меня достать.
Конский волос встречался часто
в том задумчивом водоёме.
По названию, вроде, страшный,
а по сути – большой червяк…
Над рекою лучилось солнце
в безмятежной своей истоме
И гусынь белокрылых стадо
охранял молодой гусак.
А однажды из рук у мамы
уплыла незаметно простынь,
И, повыше задрав подолы,
мы пошли доставать её…
Танцевали вокруг стрекозы,
в облаках веселилась просинь,
За кустами плакучей ивы
горлопанило вороньё.
…Написала, как было в прошлом,
хоть река до сих пор на месте,
Но картинка времён далёких
отпечаталась на года.
И пиявки, конечно, те же,
и маршрут до реки известен,
Только детство давно уплыло
безвозвратно и навсегда.
 

Деревенская я

 
Я до мозга костей деревенская,
Прямо вся, от макушки до пят,
И моя квинтэссенция женская
Не приемлет духов и помад.
Суета городская, тревожная
Непонятной казалась всегда…
На тропиночку мне бы, таёжную,
Да к речушке, где шепчет вода.
На лужайку, где росы медовые,
А за речкой большой крутояр.
Там закаты такие бордовые,
Что притих изумлённо комар!
Мне землицы кусочек бы собственный,
Чтоб редиску и лук посадить.
Мне бы на лето дом с неудобствами,
Где из окон задумчивый вид,
Чтоб гармонь вдалеке переливами
Выводила о чём-то своём,
Чтобы лошади с длинными гривами
За околицей шли табуном.
Мне бы воздуха вкусного, чистого,
От которого хочется жить,
Соловья в ивняке голосистого:
Пусть проявит певучую прыть.
Деревенская я, пасторальная!
Вы встречали таких чудаков?
Мне глубинка российская дальняя
Ближе всяких других уголков!
 

Я люблю когда ветер в лицо

 
Я люблю, когда ветер в лицо,
Тёплый, летний, ласкающий ветер.
Мы с ним – пара шальных удальцов,
Бороздящих простор на рассвете.
Он порывисто дышит в глаза,
Треплет кудри совсем без смущенья,
Крутит юбку, сжимая в зигзаг —
Ворох новых смешных ощущений.
Я ему про поля, про леса,
Про лазурные дальние дали,
Про дороги, те, что в небеса,
И про дождики, мол, запоздали.
Он мне сказку свою про полёт,
Про воздушных путей магистрали,
Про волшебный ковер-самолёт,
Да про птиц-журавлей пасторали.
Хором песни поём, в унисон
Словом метким по ветру, по свету…
Пара буйно-шальных удальцов,
Взявших в путь «в никуда» по билету.