Текст книги "Боги Звери Люди"

Надежда Колышкина
Боги Звери Люди

© Надежда Колышкина, 2016

© Интернациональный Союз писателей, 2016

* * *

Надежда Ивановна Колышкина начинала трудовую деятельность в советские годы, помогая детской писательнице Зинаиде Шишовой в качестве лит. секретаря. В 1974 г. пришла корректором в издательство «Прогресс», скоро стала редактором и проработала там до 2000 года, приобретя бесценный опыт общения с корифеями русской, советской и зарубежной научной мысли. С распадом страны рухнули и государственные издательства, редакторы оказались не у дел. Колышкина, как и многие, начала писать. В 2007 г. в издательстве «Международные отношения» выходит ее труд «Небесная вертикаль», скорее научный, нежели художественный. Пишет Колышкина и для детей. Вынужденная по семейным обстоятельствам жить в ту пору на две страны, она издает в 2012 г. в Одессе книгу «Все, что они знают про нас, да не могут сказать». В книге мир людей представлен через восприятие животных (позже дополненное издание выходит в Москве под назв. «Когда мы были»). В 2011 году в изд-ве «Коктебель» выходит книга «Сильнее любви и смерти», посвященная истории ее семьи. Тогда же издательство «Международная литература» заказывает Колышкиной серию книг на мифологическую тематику, обусловив жанр как фэнтези. На деле получилась скорее научная фантастика, но об этом судить критикам. С 2013 г. в серии «Споры богов» вышли четыре книги Надежды Колышкиной: «Пир вместо войны», «Тьма над бездною», «Игры в героев и гениев», «Реальность миражей». В настоящее время готовится к печати пятая – «Невинность простоты».

Книга, предлагаемая нами читателю, также основана на мифологическом материале, адаптированном к подростковой аудитории, для которой мифы по Куну скучны, а мультики и комиксы с Гераклами, горгонами и Посейдонами слишком поверхностны.

Новая мифология

Что такое миф? Миф – это рассказ, передающий представления людей о мире и порядке вещей в нем, о месте человека в этом мире, о происхождении всего сущего, о богах и героях. Античные авторы повествуют о том, что люди были активными участниками происходящих событий, а не просто толпой, которая ожидала милости от бессмертных небожителей. Мифы – это не только попытка объяснить окружающий мир, но и возможность передать потомкам взгляды на мораль и отношения в обществе. Так, например, мифы Древней Греции, вся греческая культура, особенно позднего периода, когда были развиты и философия, и демократия, оказала огромное влияние на формирование современной европейской цивилизации. И продолжает оказывать сейчас, в том числе на нынешнее подрастающее поколение, на ту его часть, которая, вглядываясь в прошлое, хочет понять настоящее и заглянуть в будущее.

Среди всех книг, посвященных древнегреческой мифологии, наибольшей известностью до сих пор пользуется книга, написанная Николаем Альбертовичем Куном в 1914(!) году «для учениц и учеников старших классов средних учебных заведений, а также для всех тех, кто интересуется мифологией греков и римлян». Под своим первоначальным названием «Что рассказывали древние греки и римляне о своих богах и героях» книга был издана в 1922 году. После 1940 года она неоднократно переиздавалась массовыми тиражами уже как «Легенды и мифы Древней Греции».

Темп жизни сейчас невероятно ускорился. Молодое поколение живет совершенно в иной информационной среде даже по сравнению со своими родителями. А мы предлагаем обвешанным гаджетами юношам и девушкам приобщаться к мировой культуре по книге, написанной в 1914 году.

Размеренное академическое повествование профессора Московского института философии, литературы и истории вряд ли сможет увлечь современных подростков. Эту проблему попыталась решить Надежда Ивановна Колышкина, автор этой книги.

Надежда Ивановна с 1974 по 2001 год работала в издательстве «Прогресс» ведущим редактором литературы по истории. Ей довелось сотрудничать с такими авторитетами, как Лев Гумилев и Борис Рыбаков. Издание трудов западных историков Арнольда Тойнби, Эдварда Гиббона и др. натолкнуло Колышкину на мысль шире ознакомить читателей с мировой мифологией. Так родился замысел «Небесной вертикали» (новая интерпретация мифа), первая часть которой сейчас у вас в руках.

Книга написана на основе мифологического материала, народных сказок, легенд. Содержание древних сказаний объединено общим сюжетом. Персонажами являются не только герои греко-римского пантеона, но и древнеегипетские и финикийские божества.

Повествование построено таким образом, что с первой же главы увлекает юного читателя. Следя за событийным рядом, подросток страница за страницей погружается в мир мифов и легенд, становится свидетелем невероятных приключений с участием богов и героев.

Кому-то этого окажется достаточно, а кто-то более пытливый решит узнать больше о героях романа. И тогда он найдет и прочитает книги и Карла Беккера, и Роберта Грейвза и того же Николая Альбертовича Куна.

Андрей Синицын

Часть 1
Пир вместо войны

Познав – молчи

Площадь перед храмом, выбеленную до нестерпимого сияния жарким полуденным солнцем, торжественно пересекает процессия жрецов. Первым выступает Певец. Правой рукой он прижимает к груди два свитка, в одном – гимны богам, в другом – свод правил жизни людей. В левой вытянутой руке жреца позвякивает в такт шагов систрум, в струнах которого, звенящих от малейшего сотрясения, заключена неведомая сила, пробуждающая жизнь. Систрум[1]1
  Систр – ударный музыкальный инструмент, древнеегипетская храмовая погремушка.


[Закрыть] призван напоминать смертным о необходимости активности и движения, ибо покой в проявленном мире есть Смерть.

Жрецу известно, что подобным магическим воздействием обладает также звук неких волшебных колоколов, что звонят в далекой Гиперборее[2]2
  Гиперборея – легендарная северная страна, место обитания блаженного народа гипербореев.


[Закрыть]. Колокола эти, говорят, выковывает в своей кузнице сам бог огня с горы Меру[3]3
  Меру, или Сумеру (благая Меру) – священная гора в космологии индуизма и буддизма, где она рассматривается как центр всех материальных и духовных вселенных. Считается обителью богов.


[Закрыть], однако ни в Гиперборее, ни тем более на Меру жрец, естественно, не бывал, да и вряд ли побывает, если только боги не вознаградят его за верное служение и праведную жизнь.

За Певцом шествует Астролог. В руках его книги их Учителя – Тота Трисмегиста[4]4
  Тот Тримегист (Триждывеличайший) – синкретическое божество, сочетающее в себе черты древнеегипетского бога мудрости, счета и письма Тота и древнегреческого бога Гермеса.


[Закрыть], объясняющие правила движения небесных тел. Из них он твердо усвоил: «Что на Земле, то и на Небесах», но, как применяется это на практике, пока не знает.

Бритые головы жрецов сияют на солнце, одеяния их лишены каких-либо украшений, и только Писца, следующего за Астрологом, отличают крылышки на обруче, сжимающем его чело, чем он весьма гордится, полагая, что крылья приближают его к богам. Он уверен, что боги избрали священную землю Та Кемет[5]5
  Самоназвание Древнего Египта.


[Закрыть], чтобы обучить лучших из лучших, а именно их, жрецов, тайным наукам и божественным искусствам, дать им понятие о мере и числе, о священных ритуалах и правилах, которые следует неукоснительно соблюдать как при жизни, так и после нее.

За Писцом идет Жрец жертвенных церемоний. В руке его чаша для возлияний. Он досконально разбирается в премудростях обрядов, почерпнув знания из книг Тота. Он знает все о гимнах, процессиях, празднествах и церемониях и уяснил главное: людям обряды нужнее, нежели богам, хотя смертные, свершая жертвенный ритуал, воображают, в гордыне своей, дарителями себя.

Шествие замыкает Пророк, держа на вытянутых руках сосуд, наполненный священной водой Нила. Будучи Правителем храма, он изучил все десять книг Тота, в которых изложены Закон и божественные установления.

Процессия медленно втягивается под своды храма.

Семикратно обойдя по кругу алтарь, представляющий собой массивный куб с едва теплящимся на нем огоньком, шестерка жрецов замирает в поклоне. В слабом мерцании алтарного огня их бритые головы отсвечивают, будто гигантские жемчужины, подвешенные на невидимых нитях. Певец выводит голосом евнуха, остальные подхватывают:

 
Свят Бог, Отец всех вещей, Тот, кто был до Первого Начала.
Свят Бог, чья воля вершится Его собственными Силами, которые он породил в Себе.
О, Ты, Невыразимый и Непроизносимый, благословен будь.
Молю Тебя обратить на меня милостивый взор Свой,
Дабы мог я просветить моих братьев, сынов Твоих.
 

Как бы откликаясь на мольбу, пламя на алтаре вспыхивает мириадами огней, улетая искрящимся сиянием под своды храма. Постепенно сгущаясь, свет вновь притягивается к алтарю, закручиваясь в воронку. Вихрь света танцует над алтарем, образуя собой яйцо, внутри которого рождается Вечная Жизнь. Огненный обруч, спиралью охватывающий яйцо, взрывается, ослепляя жрецов, и им кажется, что прямо на них из рыжего пламени выскакивает огненная собака, в прыжке превращаясь в юношу с головой пса. Когда жрецы приходят в себя – перед ними высится Тот, кого они звали.

Одежды бога словно сотканы из лунного света. В одной руке его – изумрудная скрижаль, в другой – кадуцей, крылатый жезл, обвитый змеями, о свойствах которого жрецам ведомо лишь то, что он может как излечивать, так и убивать.

– О, Трижды Величайший Тот, Правитель Трех Миров, Писец и Хранитель Книг Жизни, приветствуем тебя, – на едином дыхании восклицают жрецы и дружно падают ниц, не выпуская из рук драгоценных атрибутов Власти и Знания.

Янтарные песьи глаза с любопытством смотрят на распростертые тела, постепенно превращаясь в аквамариновые холодные глаза бога. Меняются и черты лица. Добродушная песья морда превращается в точеный мужской профиль, высокое чело бога венчает золотой урей. Бог равнодушно окидывает взором храм, словно не замечая раболепной шестерки у своих ног. Из ступора жрецов не может вывести даже ящерка, бесцеремонно снующая меж бусинами голов и наконец нахально взобравшаяся на угасающий алтарь. Свет теперь исходит лишь от бога, и только он да серебристая ящерка выглядят живыми средь каменных колонн храма.

– Не уснули бы они у меня вечным сном, вот хлопот-то Осирису будет, – с усмешкой говорит бог, обращаясь к ящерке.

Та мигом соскальзывает с алтаря, и, задев хвостиком систрум, исчезает.

Тревожный звон систрума приводит жрецов в чувство. Первым очнулся Пророк. Не без труда он становится на колени, стараясь не расплескать воду из чаши. Потом переводит полные смирения и страха глаза на бога.

Тонкие губы бога искривляются в ироничной усмешке:

– Похоже, чашка воды для тебя важнее, чем мой приход, – буднично роняет он и тут же, повысив голос: – Неужели вы так нагрешили, что не смеете глаз поднять?

Тела жрецов дружно зашевелились, и скоро вся шестерка стояла на коленях, не сводя с бога преданно-собачьих глаз.

– Не гневайся на нас, о, Трижды Величайший! – восклицает, осмелев, Пророк. – Коленопреклоненными нас держит не страх ответствовать пред Тобой за грехи наши, а безмерное почтение и благодарность за щедрые дары Твои. Ты научил нас божественным наукам и земным ремеслам, дал понятие о мере и Закон…

Писец, стрельнув завистливым глазом в сторону Пророка, опять опередившего всех, подхватывает: – Ты пролил на нас Свет разума, научил счету и письму, открыл тайну небесных сфер…

Писца тут же перебивает Астролог, недовольный, что кто-то вторгся в сферу его ответственности: – Ты научил нас составлять календарь и от щедрот своих добавил к земному году дополнительные пять дней.

Но и ему не удается удержать внимание бога. Опасаясь, что до него не дойдет очередь, Певец выкрикивает, переходя на фальцет: – О, Трижды величайший Тот! Мы изучили, как смогли, все оставленные Тобой книги. И просим испытать нас.

– Я уже испытал вас, и должен констатировать, что смогли вы немногое, – с усмешкой проговорил Тот. – Вам надлежало подготовить проект строительства Пирамид. И что же? Я спросил Строителя, знает ли он, что Та Кемет создана по образу звездного неба, и он честно признался, что это ему неведомо. Как же он будет выполнять задание, смысла которого не понимает. Астролог, что скажешь ты? Ты совместил проекцию звездного неба с картой Нила?

– О да, Трижды Величайший! И все совпало самым чудесным образом, как Ты и предсказывал! – бодро отрапортовал Астролог.

– А ты показал карты Строителю? – продолжал допытываться Тот.

– Никак нет, – отчеканил Астролог, все еще стоя на коленях, отчего ответ его прозвучал более чем комично. Заметив усмешку на устах бога и восприняв ее как одобрение, Астролог с гордостью добавил: – Я хорошо помню Твой завет «Познав – молчи!».

– А кто еще работал со Строителем? – почти ласково спросил Тот.

– Мы все работали, – хором ответствовали жрецы, довольные, что угодили богу.

– И все до единого, я полагаю, придерживались принципа: «Познав – молчи»? – высказал догадку Тот.

– Все, о Трижды Величайший! – радостно подтвердили жрецы.

– Да встаньте, вы наконец с колен, – вскричал бог. – Что это за хор покорных истуканов?!

Растерянные и униженные, жрецы неуклюже поднимаются с затекших колен. Первым набрался храбрости Писец. Он привык гордиться своей ученостью, а также крылышками на обруче, так похожими на крылатый шлем бога.

– Я понял, в чем наша ошибка, о Трижды Величайший Тот, – смело начал Писец, глядя прямо в глаза богу. – Скрыв от Строителя чертежи, мы как бы приравняли смертного к богам, допустив, что он сам, своим умом, откроет Божественный замысел. Нам надлежало относиться к Строителю как к Посвященному, и передать ему тайны, вверенные нам богами. Прости нас, о Трижды Величайший, смени гнев на милость и позволь исправить сей невольный грех. Я готов показать Строителю все доступные мне чертежи и карты, – он потрясает свитком, который все это время бережно держал в руке, – а если нужно, то совместно с Астрологом мы составим столетний, нет, тысячелетний, гороскоп…

Легким движением кадуцея Тот прерывает горячую речь Писца:

– Вина ваша не в том, что вы посмели приравнять смертного к богам, – задумчиво говорит он, – это, увы, пока невозможно. А если по недомыслию вы соблазнитесь таким сравнением, то накажете себя сами, ибо остановите свое развитие, а это, как я вам не раз говорил, – верная смерть. Гордыня столь же пагубна, как… Кто помнит продолжение?

Последовала пауза. Под взыскующим взором бога жрецы, казалось, снова утратили дар речи.

– Как самоубийство, – выпалил Певец, самоубийственно выступив вперед, прямо под разящий кадуцей.

Жрецы неодобрительно загудели, отшатнувшись от смельчака.

Однако бог вовсе не разгневался. Более того, лицо его осветила снисходительная улыбка.

– Почти попал! – весело сказал он. – «Гордыня столь же пагубна, как самоуничижение». Я так учил. Разница есть, но прямо скажем, – минимальная, – и продолжил со вздохом: – Не старайтесь запомнить дословно, тут главное – смысл понять. А смысл в том, что, пресмыкаясь и раболепствуя, вы унижаете Божий замысел. Уткнувшись носом в землю, не увидишь звездного неба с его гармонией и безграничностью, а значит – не откроешь Божественный закон внутри себя, по которому Свобода Воли ограничивается лишь правом на Свободу всего Сущего. Запомните это раз и навсегда. Что касается Строителя, то ваши карты ему не понадобятся, я предоставил ему свой план.

Тот развернул изумрудную скрижаль, и жрецам открылась сверкающая серебром и лазурью знакомая нить Нила с вкраплениями алмазов на месте будущих пирамид.

Вздох восторга и восхищения был так мощен, что оживил алтарный огонь. Тот тем временем буднично продолжал:

– Краткосрочный гороскоп тоже вряд ли пригодится, поскольку проект рассчитан на десятки тысяч лет в солнечном летоисчислении. Впрочем, я верю, что вы освоили практику составления циклических календарей и гороскопов. Хуже дело обстоит с проникновением в суть вещей, с постижением универсального принципа жизни и усвоением нравственных норм, диктуемых гармонией мироздания.

Жрецы внимали богу, как зачарованная змея слушает дудочку факира. Тела их размеренно покачивались под звук недоступных их разуму слов.

Дремотную атмосферу храма развеял порыв ветра, окончательно загасивший алтарный огонь. Ветер принес шелест крыл и резкий гортанный клекот. Меж каменных колонн мелькнула тень быстрокрылого сокола. Облетев храм по кругу, сокол спокойно уселся на плечо бога.

И хоть в храме царил полумрак, сына Исиды и Осириса[6]6
  Иси́да (Изи́да) – одна из величайших богинь древности, ставшая образцом для пониманияегипетского идеала женственности и материнства. Она почиталась как сестра и супруга Осириса, мать Гора, а, соответственно, и египетских царей, которые исконно считались земными воплощениями сокологолового бога.
  Оси́рис (Ози́рис) – бог возрождения, царь загробного мира в древнеегипетской мифологии и судья душ усопших.


[Закрыть] жрецы узнали по шороху крыл. Дружно грохнувшись на колени, они воздели руки к небу и запричитали заунывными голосами:

– О Гор[7]7
  Гор – вариант имени бога Хора в древнеегипетской мифологии. Бог неба, царственности и солнца; живого древнеегипетского фараона представляли воплощением бога Хора. Его главный противник – Сет.


[Закрыть], Великий Гор, Властитель Трех горизонтов, тот, кому подвластны часы и дни смертного, по чью душу явился ты? Ужели Царица Небес, Луноподобная Исида оборвала нити наших жизней?

Тота не удивил визит пернатого друга. С горькой усмешкой он взирал на своих учеников, вмиг забывших все его уроки и вновь превратившихся в «хор покорных истуканов».

«Deja vu», – пробормотал он, – воистину, мы ходим по кругу.

Чуткое ухо Певца уловило незнакомое наречье, и он в ужасе проговорил:

– Ты проклял нас, о Трижды Величайший, за непослушание и призвал Гора, чтобы он забрал нас на суд отца своего Осириса, Владыки Загробного мира?

– Что они о себе возомнили? – воскликнул Соколенок, спрыгивая с плеча и превращаясь в златокудрого мальчика с тонким птичьим профилем и ясным взором. – Нужны они очень Осирису! – и обращаясь к жрецам, молвил назидательно: – Чтобы попасть на Поля блаженных, к моему отцу, надо очень постараться при жизни. И не тупить, особенно перед лицом бога, а тем более – двух.

Жрецы застыли с полуоткрытыми ртами, словно рыбы, выброшенные на берег. И только Писец, тайком развернув свиток, выискивал что-то в стройных столбцах иероглифов. Наконец, оторвав усталые глаза от текста, он произносит просительно:

– О Трижды Величайший Тот, замолви за нас словечко, когда мы предстанем перед лицом твоей супруги, премудрой и справедливой Маат[8]8
  Маат (Аммаат) – древнеегипетская богиня, персонифицирующая истину, справедливость, вселенскую гармонию, божественное установление и этическую норму.


[Закрыть], которая ждет нас на Том Свете с непогрешимыми весами и золотым своим сердцем.

Жалостная тирада жреца возымела прямо противоположное действие.

Тот Трисмегист громко расхохотался, повергнув жрецов в полный ступор.

– Если моя супруга ждет кого-то, то я обычно об этом знаю, – весело сказал он. – Однако о встрече с вами, или хотя бы с одним из вас, я пока не осведомлен. А еще открою вам тайну – при процедуре, которая почему-то так страшит вас, присутствую, как правило, и я. Впрочем, вам нечего печалиться. На этот раз Гор прилетел ко мне, а вам уготовано пребывать в добром здравии и служить богам и людям здесь, на Земле. – Окинув горстку жрецов неожиданно грустным взглядом, он добавил: – Как же мало вы усвоили из моих уроков, если по-прежнему так боитесь смерти.

Преждевременные идеи

Из ворот храма стремительно вышли двое. В старшем едва можно узнать бога, только что проповедовавшего группке перепуганных жрецов. В неброском одеянии путника, с небрежно засунутой за пояс палеткой писца, он более всего походит на ученого чужестранца, которого гонит в чужие края любознательность и тяга к перемене мест. О высокой просвещенности странника, возможно врачевателя, свидетельствовал бирюзовый скарабей, примостившийся на груди, ибо всем известно, что скарабей – символ мудрости и здоровья. Грозный кадуцей превратился в изящную трость, не утратив, правда, своих божественных атрибутов – золотых змеек и крылышек. На ногах позвякивают крылатые сандалии, голову венчает серебряный шлем.

Спутник его совсем юн, почти ребенок. Короткая юбка-фартук из белоснежного льна стягивает тонкий стан, обнаженный торс прикрывает золотой воротник в виде сфер. Непокорные кудри украшает двойная золотая корона, что свидетельствует о божественном происхождении. Яркий соколиный взор окончательно убеждает – это Гор, сын Исиды и Осириса.

Едва боги отделились от храма, как к ним присоединилась огромная красная собака, могучей грудью своей и гордой статью способная поспорить со львом. Иногда забегая вперед, пес преданно заглядывает в глаза хозяина. С неменьшей преданностью и обожанием смотрит на своего спутника и Гор.

– О Гермес[9]9
  Герме́с – см. сноску «Тот Тримегист»


[Закрыть], любезный Гермес, я ведь могу называть тебя так, ибо, судя по одежде, ты сейчас в его ипостаси, только скарабей наш, нильский, – горячо и сбивчиво говорит Гор, – умоляю, возьми меня с собой на Меру. С тех пор, как я изгнал Сета, у меня ни одного стоящего дела не было.

Гермес трогает рукой скарабея, отчего бирюзовый жук тут же превращается в изящную бронзовую застежку.

– Прости, это я по недосмотру, – морщится Гермес, явно пытаясь уйти от ответа. – Как надоели все эти перевоплощения. Чистый маскарад. И все для того, чтобы разбудить их дремлющие умы, – указывает кадуцеем в сторону храма. – Себе подобного они и слушать не будут, а то еще и каменьями забросают. А стоит явиться из огненного яйца или, к примеру, верхом на единороге – вообще лишаются дара речи.

Гор молитвенно прижимает руки к груди: – Да я готов превратиться в лягушку-квакушку из гиперборейских болот, лишь бы побывать на Совете богов.

– Поверь, друг мой, Совет богов – скучнейшее мероприятие, – небрежно бросает Гермес. – И потом, неизвестно еще, когда он состоится. Если бы срок был определен, я бы узнал об этом не окольным путем, а от Зевса.

Ведь я его посланник, вот и метался бы сейчас по планете, собирая богов, а не вел с тобой пустопорожние разговоры.

– Пустопорожние разговоры? – захлебывается словами Гор, от возмущения переходя на клекот и взлетая под облака. Оттуда доносится: –Я подслушивал, как последний человечишка, разговор отца своего, Великого Осириса, и твоего дядюшки Аида – моего, между прочим, начальника! – чтобы нарваться на оскорбление! Окольные пути! Пустопорожняя болтовня!

– Я сказал «разговоры», – неуклюже оправдывается Гермес, задрав вверх голову. – Спускайся, я не хотел тебя обидеть.

В небе нарезает круги Соколенок с лицом Гора. Он отрицательно трясет головой, и корона, соскользнув с птичьего оперенья, летит вниз, прямо под ноги Гермеса.

Гермес поднимает ее, растерянно вертит в руках.

– Что ж мне с тобой делать? – говорит он, обращаясь то ли к короне, то ли к рассерженному птаху с лицом обиженного ребенка. – Обещаю, мы еще слетаем с тобой на Меру, а потом и в Гиперборею. И не лягушкой-квакушкой полетишь, а Соколом. Если хочешь, Аполлон сделает тебя тотемом гиперборейцев, – почти заискивающе говорит он. – «Ясный Сокол» – хорошо звучит?! Но пока у тебя здесь дел невпроворот. Осирис оставил на твое попечение Та Кемет, и ты прекрасно знаешь, какая роль отводится богами этому месту. Здесь будет хранилище Мудрости и Памяти.

Соколенок камнем падает с неба, превращаясь в Гора-дитя. Глаза его из-под растрепанных волос горят огнем.

– Не из этих ли истуканов ты собираешься вырастить хранителей Мудрости и Памяти? – выхватывает из рук Гермеса корону и швыряет ее в сторону храма.

Пес, мирно дремавший в тени пальмы, положив свою котелковую голову на лапы, мигом бросается следом и гордо возвращается с божественным атрибутом в зубах.

Гермес берет у него корону, протягивает Гору.

– Ты во многом прав, мой друг, но зачем же символом власти кидаться?

Гор недовольно бормочет:

– Тем более что это подарок Исиды.

Гермес пробует надеть корону на пышные кудри Соколенка, но тот отшатывается. Он все еще обижен на Учителя. Хорошо зная горячую, но отходчивую натуру своего ученика, Гермес решает поменять тактику.

– Прости, Гор, я сам иной раз отчаиваюсь, видя, как все мои попытки пролить Свет Знания в эти темные души разбиваются о грубый материал, испорченный вечной борьбой за выживание, – проникновенно говорит он, как бы ища сочувствия. – Наделив людей свободой воли, мы обрекли их на развитие, при этом дав слишком малый шанс на прижизненное исправление ошибок. Стирая память при каждом новом рождении, мы невольно толкаем смертных в порочный круг, где зло не имеет наказания, а добро – награды, и это еще более ожесточает их сердца.

– Память им стирается во избежание закрепления дурных навыков, приобретенных при жизни, – со знанием дела поправляет учителя Гор. – А они умудряются забыть все, и прежде всего – наши уроки, как будто в глаза нас не видывали, слыхом не слыхивали. Уж поверь мне, я в этом толк знаю. Сколько их мимо меня прошло!

Гермес, довольный, что увел своего ученика от навязчивой идеи попасть на Совет богов, готов был согласиться с любым утверждением ученика. Тем более что он и сам не был уверен, так ли уж ему нужно спешить на Меру.

Там, в храме, Гор шепнул ему на ушко, что он подслушал разговор Аида[10]10
  Аи́д (Га́дес) – в бог подземного царства мёртвых и название самого царства мёртвых. Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, все персонажи из древнегреческой мифологии. – Ред.


[Закрыть] с Осирисом, откуда и узнал про Совет богов. Со слов Соколенка выходило, что Владыки загробных миров озабочены предстоящими чистками Генофонда и возможной войной с титанами.

«Темы слишком серьезные, чтобы недоверчивый Аид и обстоятельный Осирис принялись обсуждать такие дела за спиной Зевса, да еще при ребенке. Нужно порасспросить его о Совете, хоть это и чревато новым спором», – размышлял Гермес, поглаживая пса и как бы ища у него помощи. Именно оттуда она и пришла.

Пес лизнул руку Гора, просительно заглянув в глаза. Соколенок понял взгляд по-своему. Выхватив корону из рук Учителя, он торжественно водрузил ее на крутолобую песью голову. Пес с гордостью сел у ног Соколенка, словно всю жизнь ждал этой награды.

– Ну, ты посмотри, сколько ума в этих глазах, сколько достоинства, – воскликнул Гор, напрочь забыв свои обиды. – Исида постоянно талдычит мне, что корону нужно носить с достоинством, а его никто не учил… – Ты ведь не учил? – не дождавшись и так очевидного ответа, Гор продолжил сбивчиво и страстно: – А он будто в ней на свет появился. Нам в конце концов придется признать, что попытка создания богоподобного человека провалилась. Ты же сам учил, что Свет Знания нельзя навязать силой, его приемлет только открытая Свету Душа. А человек так стремительно скатился во мрак невежества, и так прочно в нем увяз, что проще возобновить работу с другим доминантным видом, – Гор наклонился к со баке и поцеловал ее в нос, – например, с этими благородными животными. В конце концов они обучаемы, им присущи ум, смекалка, способность к коллективной работе, а главное – самоотверженность и терпимость. По крайней мере, нам не придется пресекать вечные каннибальские воины и кровавые обряды, проводимые якобы в угоду нам, богам!

Гермес стоял, оглушенный новой невыполнимой идеей своего ученика. «Я, пожалуй, перестарался, поощряя в нем оригинальность мышления и нестандартные подходы. Хорошо, если он оставит царем Египта собаку или кошку, а то может выбрать и крокодила. Впрочем, бык Апис[11]11
  Апис (Хапис) – священный бык в древнеегипетской мифологии, имевший собственный храм в Мемфисе. Считался посвящённым Птаху или Осирису или же выступал в качестве отдельного божества.


[Закрыть] у них до сих пор в чести, так что, возможно, зооморфные формы божества – это то, что человеку и надо. Зевс знал, что делал, когда бегал вдоль Нила Священным быком Аписом, превращая полузвериные людские стада в человеческие сообщества. И мы с тех времен не шибко продвинулись. В этом дитя-Гор прав».

– Ты умница, Гор, я тобой горжусь, – почти искренне воскликнул Гермес. – Однако в плачевном положении человека есть и наша вина. Возможно, мы слишком опекаем людей и, вообще, зря являемся воочию. Вот ты влетел соколом в храм и вселил полную путаницу в неокрепшие умы моих подопечных. Я преподавал им уроки Жизни, а твое появление ассоциируется у них со Смертью, вот они и готовы были кинуть свои сердца на чашу весов Маат.

– Ни к чему их сердца не готовы! – уже не так горячо возразил Гор. – Если бы они были готовы к очищению Смертью, то не боялись бы так ее. Впрочем, ты сам им это сказал на прощанье.

– Хорошо, если бы это действительно стало прощанием, – неопределенно молвил Гермес.

– Как, ты не вернешься с Меру? – в отчаянии выкрикнул Гор, хватая Гермеса за руку и прижимая ее к своей груди. От обиды его не осталось и следа.

– Да нет, – улыбнулся Гермес, тронутый этим искренним порывом. – Я, знаешь ли, давно склоняюсь к мысли, что пора попытаться внедрить в умы людей идею единобожия.

– Ну ты даешь! – взмахнул руками Гор и снова чуть не взмыл в поднебесье. – Да они нас с тобой – конкретных, почти земных, – не понимают и боятся, а как они будут общаться с единым, вездесущим и всеобъемлющим Разумом, чьим воплощением мы все являемся? И как ты собираешься эту идею до них донести? Да у них в умах не путаница будет, а просто каша. А когда у них каша, их очень сильно на драку тянет. Кто станет усмирять дикие людские орды, если ни Афины[12]12
  Афина, Афина Паллада – богиня организованной войны, военной стратегии и мудрости, одна из наиболее почитаемых богинь Древней Греции, включавшаяся в число двенадцати великих олимпийских богов. Кроме того, богиня знаний, искусств и ремёсел, покровительница городов и государств, наук и мастерства, ума, сноровки, изобретательности.


[Закрыть], ни Ареса[13]13
  Аре́с (Аре́й) – бог войны. Входит в состав двенадцати олимпийских богов. В отличие от Афины Паллады – богини честной и справедливой войны, Арес, отличаясь вероломством и хитростью, предпочитал войну коварную, войну ради самой войны.


[Закрыть] не будет?

Золото Нильского песка прочертила тень птицы, раздался шелест крыл, переходящий в лязг железа, и с неба спикировал гриф, на лету превращаясь в бога войны Ареса. При полном воинском снаряжении, громыхая доспехами, он приземлился на горячий песок, по щиколотку увязнув в нем.

– Как это меня не будет? – гортанно прохрипел он, поправляя сверкающий шлем, украшенный плюмажем из страусиных перьев. – Уж не этот ли птенец меня заменит? – и, не дожидаясь ответа, бодро продолжил: – А пока что я тебя, братец, заменяю. – И он снисходительно похлопал Гермеса по плечу.

Гермес просто остолбенел от наглости младшего брата. Первым нашелся Гор.

– В нашем краю, призванном быть хранилищем Мудрости и Памяти, потребности в воинах нет, – гордо заявил он, обретая вид Гора – хранителя обоих горизонтов. – Так что зря трудился, любезный Арес, совершая столь длинный и опасный перелет, нам услуги воина не нужны.

– Что плетет этот мелкий Птах? – нахохлился бог войны, вновь становясь похожим на грифа. – Я сюда что, наемником прибыл? Ты тут треплешься с кем попало, а Зевс[14]14
  Зевс – бог неба, грома и молний, ведающий всем миром. Главный из богов-олимпийцев, третий сын титана Кроноса и Реи (ошибочно сын Кроноса и Геи). Брат Аида, Гестии, Деметры и Посейдона. Жена Зевса – богиня Гера. Отец богов и людей.


[Закрыть] рвет и мечет, что тебя под рукой нет. Хорошо, я вызвался помочь. Вот и летаю теперь посланником, созывая всех на Совет, – и он снова хлопнул Гермеса по плечу, стараясь ударить побольнее.

– Для посланника ты, братец, хамоват, – стряхнул его руку Гермес. – А этот мелкий, как ты выразился, Птах, на деле племянник Великого Птаха[15]15
  Птах (Великий Птах), – одно из имен Бога-Творца в древнеегипетской религиозной традиции.


[Закрыть], сын Великой Исиды и Осириса, владыки полей Иару[16]16
  Поля Иалу или Иару – в древнеегипетской мифологической традиции часть загробного мира (Дуата), в которой праведники обретают вечную жизнь и блаженство после суда Осириса. Поля Иалу стали прообразом Елисейских полей (Элизиума) в древнегреческой мифологии.


[Закрыть].

– Да, мельчает порода, – осклабился в наглой ухмылке Арес, отпрыгивая на всякий случай в сторону. – Лад но, некогда мне тут с вами! – и не успел Гор слова молвить, как посланник Зевса взмыл в небо, на лету теряя перья из страусиного плюмажа и превращаясь в грифа.

– Надо было все-таки расспросить его про Совет, я люблю быть подготовленным перед лицом важных событий, – со вздохом проговорил Гермес. – А у меня пока не сложилось ясной картины.

– Да братец твой и соврет – недорого возьмет, – возразил Гор, отирая пот со лба. – Лучше я тебе растолкую, о чем говорили Аид с отцом. Идем в тень, жарища сегодня немыслимая. Ну что, я не прав насчет собак? – воскликнул он, указывая на рощицу нестриженых пальм, в густой тени которых отдыхал пес, положив на лапы голову, украшенную короной Властителя обоих горизонтов. – Ну, что я говорил? – повторил Гор. – Да он и нас умнее, не то что людей. Нежится себе в тени, пока мы ведем бестолковые разговоры на солнцепеке. А я-то дурак! И, правда, как Арес мог узнать меня без короны? А еще обижаюсь, когда ты твердишь, что обидчивость – признак глупости!

Они опустились на каменную скамью, удачно поставленную в центре рощи, а пес уселся напротив, угодливо метя песок хвостом. Корона сидела на нем как влитая, янтарные песьи глаза светились неземной мудростью.