Текст книги "Родники моей судьбы. Сборник стихов"

Родники моей судьбы
Сборник стихов
Надежда Кравченко

© Надежда Кравченко, 2016

© Виталий Вальков, дизайн обложки, 2016

Редактор Виталий Вальков

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родники моей судьбы

 
Где ты – странная, чудная сила,
Что по жизни меня так носила,
Вихрем буйным в степи кружила
По ковыльной тувинской шири,
От студёных ключей Сибири
До святых родников России?
 
 
Древний Муром у тихой Оки,
Чудотворны твои родники.
Здесь целебной водой омочит
Животворный Никольский источник.
Родника благодатная сила
Мне душевные хвори лечила.
 
 
Где в таёжных предгорьях Тоджи,
Есть целебный источник тоже.
Где оленей пасёт чабан,
Белопенный бьёт ключ Чайган.
Я омылась студёной водой,
Стала сильной и молодой.
 
 
Минусинской воды живица,
Приворотного зелья криница.
Окатилась водой – и, прозрела,
Окунулась в ручей – помудрела.
Поняла, я навеки твоя —
Минусинска родная струя!
 

К читателю

Знакомясь с поэзией Надежды Кравченко, обращаешь внимание на её тематическое разнообразие. Автору близки не столько масштабные по замыслу темы, сколько внешне простые, незатейливые житейские сюжеты и зарисовки, наполненные глубоким содержанием и смыслом. Её стихам не свойственны патетика, напыщенность, картинная восторженность. Она предпочитает простым и лаконичным языком выражать самые потаённые чувства и переживания.

 
И скрип размеренный уключин,
И всплески лёгкие весла,
Следы в песке речных излучин —
То мать ведро домой несла.
Здесь дым костра, ухи навары,
Соседей дружная родня,
И разговоры «тары-бары» —
Всё это родина моя.
 

Родилась Надежда Кравченко в 1959 году в Кемеровской области. Детство прошло в Туве. По окончании школы жила и работала в Муроме, где первый литературный опыт получила, сотрудничая с газетой «Муромский рабочий» в качестве рабкора. Посещала творческую группу «Муромские родники», часто публиковалась в «Литературной странице».

Впоследствии, обучаясь в Арзамасском пединституте состояла в ЛитО «Гнездо поэтов», активно сотрудничала с газетой «Арзамасская правда». Участвовала в творческих литературных мастерских и семинарах журнала «Современник» (Горьковская область). В 1986 году переехала в г. Минусинск, стала членом литературного объединения «Зеленая лампа».

И где бы ей не приходилось жить, она удивительным образом чутко и точно улавливала атмосферу взаимоотношения людей, местный говор и диалект, жизненный уклад и традиции, дух этих территорий. Именно поэтому её стихи такие живые и искренние, как принято говорить, от земли-матушки. Кто-то может сказать, что в её творчестве мало любовной лирики, что свойственно большинству женщин-поэтесс. Да, возможно в произведениях Надежды Кравченко нет любовной темы открытым текстом – она мягкая, приглушённая, скрытая от посторонних глаз. И разве не с любовью написаны её яркие и образные, внешне незамысловатые жизненные сюжеты, сколько в них душевного тепла, доброты и искренности, материнского начала.

 
Но в поле опять потепление,
Приходит пора вешних дней.
В душе моей снова смятение
От солнечной ласки твоей.
 

Так сложилось, что это первый, пока весьма скромный авторский сборник стихов Надежды Кравченко за достаточно длинный творческий период, хотя её произведения часто и успешно публиковалась в различных литературных изданиях и коллективных сборниках. И хочется надеяться, что это не последняя встреча с талантливым автором, ведь наряду с поэзией она всерьёз занимается и прозой, выражая в рассказах ту же жизненную суть, что и в поэзии. Хочется пожелать автору вдохновения и новых творческих удач!

Виталий Вальков,

руководитель литературного объединения «Зелёная лампа»

города Минусинска.

Родина

 
Мне родина вошла в сознанье
Бескрайней дальностью полей,
Где на конце дороги дальней
В садах колышется пырей.
 
 
Здесь ряд избёнок чуть светлеет,
И слышен топот жеребцов.
Над гривой атлас ленты реет
Под ладный говор бубенцов.
 
 
И скрип размеренный уключин,
И всплески лёгкие весла,
Следы в песке речных излучин —
То мать ведро домой несла.
 
 
Здесь дым костра, ухи навары,
Соседей дружная родня,
И разговоры «тары-бары» —
Всё это «родина моя»…
 

В гостях

 
У юрты как-то мой отец остановил машину.
В халатике раскосая нерусская «авай»
«Экии, – сказала, подала соленый крепко чай.
(Я с нею познакомилась, пока меняли шину).
Среди ровесников нашла себе я двух подруг
С глазами словно спелая черемуха в лесу,
Веселых глаз лукавинкой похожи на лису.
В лицо мне смехом брызгали и звали с собой в круг.
Одну там звали Алдын-кыс, другую просто Ира.
Тогда «авай» столы накрыла.
«Буржуйка» в юрте той дымила.
Старуха трубочку курила…
А я тогда подумала: должно быть «трубка мира».
Там четверо носилось встревоженных коней,
И степь была бескрайнею – из ковыля и рос-,
В зените знойном плавился небесный купорос…
И все тонуло в памяти на много лет и дней.
И лошадей пугали тех, как будто невзначай.
За табунками бегая, брыкливей жеребят.
Из смуглых рук «авай», что мать была девчат!
Как запашист и вкусен был соленый крепко чай!
 

Багульник

 
Как только весна землю тронет руками,
Как только сорвется с сосульки капель,
Багульник на гребне скалы зацветает…
А значит, в судьбе моей снова апрель!
 
 
Как только разбухнет земля под ногами
И степь обольется парным «молоком»,
Сиреневый сполох багульника тает…
Он отдал свое. Он был первым звонком.
 

Дождик

 
– Сестренка, дождик, дождик!
Кричу, сестренку тормоша. —
Дождинки на ресницах,
Погода хороша!
Дождинки на ресницах
И платье не отжать,
Промокли мы до нитки,
К крыльцу не добежать.
С сестрой бежим мы к дому,
А дождь звенит струной,
Бежим и ловим капли
Ладошками с водой.
И радуги окружной
На небе мы не ждем.
Быстрей бежим по лужам
И пляшем под дождем!
 

На рыбалке

 
Стою на каменистом
На голом берегу.
Стою, и с длинной удочкой
Удачу стерегу.
Несется беспокойная
Стремнина бирюзы
В ней с солнечными пятнами
Играют хариусы.
У края волны тычутся
В резиновый сапог,
И струи с шумом ломятся
И пенятся у ног.
А в это утро раннее
Пустынных нету мест,
Оделит, приласкает
Всех шумный Элегест.
И солнце опустило,
Как удочки лучи,
Поймать что-либо хочешь?!
Так лучше помолчи…
В надежде на удачу
На солнце я пекусь,
Награду за терпенье
Должно быть я дождусь.
Вдруг натянуло леску
И так рванул крючок!
Что я упала в воду,
Запнувшись за сучок.
И с рюкзаком и удочкой
Я на воде кружусь,
До самой ближней отмели
Стремительно несусь.
Вслед посмотрел насмешливо
И весело отец:
– Умело ловишь рыбку ты,
Ну, дочка, молодец!
Всю рыбу распугала,
Эх, горе ты, рыбак!
Сказал, в карман запрятал
Заветный свой табак.
А вечером, когда туман
Окутал островки,
Все рыбаки попрятали
Куда-то поплавки.
Где ночь сгущала тени
В неясные комки
Рыбацкие искрились
Горячие дымки.
Мне пламя скоро высушит
Рюкзак, что так промок.
Жаль на поймала рыбу я,
Должно быть это рок…
Молчун-отец расхвастался,
Остановить нет сил,
Каких он крупных хариусов
На Сайлыке ловил…
Мне тихо-тихо клонится
В дремоту и покой,
Дымок костра  кружится
Над сонною рекой.
А до утра разбуженный
Порог все грохотал,
Он над моей «удачею»
Должно быть хохотал…
 

Отцовская спина

 
Валуны,
коряги,
щебень…
галечное дно.
И студёными ветрами всё обнажено.
Сухой САйлык.
Холодрыга.
Утренний дубак.
Впереди спина маячит.
Не догнать никак.
Здесь от холода, наверно,
сдохли комары,
Нам дойти до места надо
до дневной жары…
Сквозь туман густой чернеет
вековой кедрач,
Шаркает о каменюги
старенький кирзач.
Мой отец сохатым скачет
где-то впереди…
А мне горькая обида сердце бередит:
Мне, да с хворыми ногами,
галечник-валун!
А он чешет без оглядки
и сопит – молчун.
И ни капельки вниманья
на скупой скулёж.
Мне, малОй, ползти по щебню
стало невтерпёж.
Вот опять отец в отрыве.
Я ползу одна.
Меж стволов едва мелькает
узкая спина.
Мне бы к ней сейчас прижаться
мокрою щекой…
Пожалел бы хоть, погладил
жилистой рукой!
Но опять, недостижимый,
скачет в полумрак.
Где ты, кепка – шестиклинка?
Где тугой рюкзак?
Вот стоит он терпеливо,
за скалою ждёт,
И ни брани, ни упрёка.
Сопли не утрёт.
Подождал и скорым шагом
берегом опять,
Я за ним. Отцова дочка!
Стыдно отставать!..
 
 
…Мне по жизни та наука,
словно маячок.
Коль бывает в жизни туго,
вспомню марш-бросок.
И иду сквозь «буреломы»,
беды – валуны,
Всё снесу, сцепивши зубы,
не согнув спины.
Нет отца, но твёрдо знаю —
в горе не одна.
Мне спасением маячит
батина спина.
Сутулая
Бескрылая
отцовская спина….
 

Прощание

 
Прости, поселок в рамке гор,
И детства улица Степная,
И на горе сосновый бор,
И гладь зеленая речная.
 
 
Прости, опять я ухожу,
И на коленях бью поклоны,
Я в чемодан свой уложу
Воспоминания о доме.
 
 
Мне расставаться тяжело,
Но у меня лег путь иной…
И месяц – тонкое весло,
Играет с бурною рекой.
 
 
Взлетают сосны над водой,
Полынью тянет с дальней нивы,
Одною памятью с тобой,
Одним дыханием мы живы.
 
 
Ведь я – кровиночка твоя,
Твоя – отпавшая частица.
Вдали, признаюсь без вранья
Крыльцо родное часто снится,
 
 
Полынь, прильнувшая к забору,
За ней – ковыльное раздолье,
Тропинки, что тянулись в гору,
И Улуг-Хем в ночном безмолвье.
 
 
Пусть чужаку убог и сир
Поселок мой с его рекою,
А я люблю свой детства мир,
И увожу в душе с собою!
 

Не дари

 
Не дари мне, прошу, пышных роз.
Мне милее ковыль в каплях рос.
И всегда я хотела воспеть
Солнца яркого алую медь.
Желтый росчерк тувинских степей,
Гулкий топот степных лошадей.
 
 
Вот я мчусь на лихом скакуне:
Небо синее – пологом мне.
Ветер вольный, горячий, степной —
Оберегом, как плотной стеной…
И трава талисманом – ковром
Стелет запахи в дом за бугром…
 
 
Не дари ты мне ветки мимоз.
Всё равно не сдержу горьких слёз,
Обовью их седым ковылём,
Что храню с тех счастливых времён.
У окна простою до утра,
Что тувинские ловит ветра
 

Юность

 
Засыпан полдень
Солнечными бликами,
Весна синеет
В лужице у ног…
Старушки
С пепельными ликами
Годам, как зимам,
Подведут итог:
Они перечисляют
Хвори, муки
И крестятся
На маковки церквей…
Деревья,
Как протянутые руки,
Мережат небо
Пальцами ветвей…
Вспорхнула девочка-
Плечо под коромыслом,
Как меж крылами,
Гнется и звенит…
И полнится ведро водой-
Как смыслом,
Жизнь —
Новая,
Летящая в зенит.
 

Рябиновая горькая обитель

 
Старинный городок.
Блеск тусклых куполов
и мутная река,
Рябиновая горькая обитель…
Я на вокзал сбегу —
недолгая дорога,
Часа четыре поездом,
и я – столичный житель.
В Москве мы встретимся,
а он попросит:
«Ты расскажи про город, где жила…»
Припоминаю:
ветер листья носит,
Гнездо в рябине
иволга свила.
За тихим парком
маленький музей
Был втиснут
в корабельных сосен
круг…
Баржа в тумане.
Волны бьются в борт,
В тумане и росе
покосный луг.
Волны о берег
предрассветный вздрог
Разбудит память
вековую вдруг:
Степной пришелец
был и зол,
и горд.
Полонник-город
дерзко заарканил
Петлей тугой
монгольских орд,
Оставил пепла
страшный
черный круг.
И протрубил победно
в гулкий рог,
Пожег, побуйствовал…
и в бездну канул.
А город выжил.
Город
память выжег,
Как жег иконы
и поганил церкви,
Как полонянок гнал
скуластый недруг,
И метил степь султаном
шапки рыжей.
…Полынный пук
сомну в кулак
и вырву,
Печально взгляд,
как дымкой
заволочен,
Он упадет
в узорный след машин…
Скажу, как вспомню:
«Город был прострочен
Багряной ниткою рябин…»
 

Спешу с работы

 
Охватывает сумрак
Дом кинопроката.
Устало дремлет город
Средь ветвей.
И красит вечер
Пурпуром заката
Шлема злаченые церквей.
И тонет в полусумраке пустырь…
Врагам своим – наука и позор
Здесь отдыхает чудо-богатырь,
Сегодня отстояв дневной дозор.
Дома его – бетонные доспехи,
Хранят меня от бед и лихолетий.
Вновь сутки прочь-
И ставит вехи
Он на пути своих столетий.
Спешу с работы-
Поздний пешеход-
Скользнув неслышной
Тенью над рекой,
И думаю, чуть замедляя ход:
– Его я не нарушила покой…
Он веки смежил,
А булатный меч
Стоит опущенный
У богатырских ног.
Я чутко слушаю.
Я пристально гляжу.
Ночной дозор мой-
У креста дорог.
Спи, Муром древний,
Отдыхай…
А я – посторожу!
 

Беньковскому

Догоняя прошлое

вновь лечу на Судогду…

мне в калитке девушка

ковш протянет милостиво,

наклонюсь к колодезной,

как в давнее взгляну…»

Беньковский.

 
Казалось, совсем ощущаю зримо,
Беньковский вдоль по Владимирке бродит.
А Владимирка тянется мимо да мимо
И маленький домик в сумрак уходит.
Застыл у калитки и просит напиться,
Чтоб в прошлое заново тихо взглянуть,
А месяц в ковше дрожит и дробится,
Кривится, дразня: – Не вернуть! Не вернуть!
Яблоком спелым созревшее лето
Упало со стуком на скошенность трав,
Проживает любимая замужем где-то
И поди разберись: – Кто тут прав? Кто не прав?
Впрочем, это все бред, По Владимирке пыльной
Отбродил еще мало известный поэт,
Под окнами самой красивой и сильной
Давно отсквозил силуэт.
Но сквозь липкую тьму мне отчетливо видно,
Он пальто запахнул и уходит вдаль
И мне за него до боли обидно,
И мне до слез все чего-то жаль…
 

Рассвет в Муроме

 
Солнце в вязком тумане томилось,
Угрюмо мрачнели сырые поля,
Вдруг рассветом багровым пролилось
На продрогшие тополя.
Грузной тенью баржа от причала
Оттолкнулась. Без скрипа. Без всплеска.
И качнулась река. Оживать начала,
И наполнилась солнечным блеском.
И листвы золотые метели,
Завихрились по пыльной дороге.
Под окном по шоссе прогремели
Дребезжащие старые дроги.
И в разбуженном старом дворике
Встрепенулась седая ветла
Закружилась в пыли метла
На асфальте, на пару с дворником.
 

Домой

 
Ливень, ты сильней меня и выше,
Мне перед тобой не устоять,
И с водою вместе катимся по крыше,
Так быстрей до дома можно добежать.
Я с разбегу брызну в светлое оконце,
Ждут еще родные непоседу-дочь?
И сверкает в струях золотое солнце,
И строгает солнце на лучину ночь.
Ночью мать под струи приготовит бочки,
До утра я в окна ливнем постучусь.
Мать по утру встанет, не заметит дочки,
Как в воде я пенюсь, брызгаю, смеюсь…
 

Утро

 
Мерцать и дрогнуть звездам надоело.
И сны ночные ветлы досмотрели…
А солнце капризно от знойной постели
Отрываться никак не хотело.
 
 
Шелестела ветла: Поднимись, лежебока!
Просила вставать, не валять дурака,
Но пряталось солнце от этих упреков,
Зарывшись по маковку вновь в облака.
 
 
Малиновый отсвет скользил по округе,
Где зябли в тумане сырые луга.
Баржу у причала любовно, как друга,
Сжимала в объятьях дремотно вода.
 
 
И солнце задрыхло, не зная печали…
Но белые чайки в испуге вскричали,
Когда, не дождавшись рассвета начала,
Баржа оттолкнулась бортом от причала.
 
 
И призраком смутным она проплыла
По черной воде, не всплеснув и не скрипнув.
Волною по-детски отчаянно всхлипнув,
В предутреннем вздроге вода ожила…
 

Случай в городе

 
Мимо дома городского,
Не железный, а живой,
Звонко цокая подковой,
Ходит транспорт гужевой.
А мужик вожжою правит,
Сдвинув кепку пятернёй,
Себя в шутку называет
«лошадиной шофернёй».
Нагрузил, злодей, телегу,
Словно кузов самосвала.
Но не тянет та с разбегу….
Крикнул: «Но! Забуксовала…»
Маяту в глазах скрывая,
Издевается: «Привет!
Вот, судьба, как говорится,
Нас забросила в кювет!
Ведь не зря мне дух бензина
Снится, блин, из ночи в ночь…
Шевелись-ка, животина,
Иль тебе кнутом помочь?!»
 
 
Едет он, пустопорожний,
В злобе дёргает плечом:
«По твоей хребтине б вожжи!..
А кобыла – то причём?»
 

Колыбельная

 
Луну за тучкою капризной
Качает в колыбели ночь.
Вот слышу я: о край карниза
Звенит капель – молчать невмочь.
Мне намурлыкивает кошка
Толь сказки, толь мои мечты.
И вижу: тенью у окошка
Неслышно замерли кусты.
Покой и дрёма. Где-то в прошлом
Лихого дня усталый гул,
И ветер ушлый, даже дошлый,
Забыл, что так упрямо дул.
Прокрался, непутёвый, низом,
Уткнулся сонно дому в бок,
Где кошка с кличкою «Маркиза»
Разматывает снов клубок…
 

О лодке, вёслах и береге

 
Кто сказал, что устала грести?
И сломалось моё весло?
Что до берега мне не дойти?
Что теченьем меня отнесло?
 
 
Ерунда! Мои вёсла крепки,
И размашисты над водой
Мои сильные две руки…
Вот и берег уже за кормой.
 
 
Ну, а если утонет весло,
Иль внезапно даст днище течь,
Не скажу, что «не повезло»,
И попробую приналечь.
 
 
Я на миг, точно светлый малёк,
Над водою всем телом взметнусь,
И как ни был бы берег далёк,
Даже вплавь до него доберусь!
 

«Бессмертный кто-то памятью незримой…»

 
Бессмертный кто-то памятью незримой
Нетленный след положит на асфальт.
Узреть себя хочу незаменимой.
За это я готова всё отдать…
Неповторимой, как ночные звёзды,
Как рыжий дым на розовом ветру,
Хмельною виноградной гроздью,
Свободной, словно птица поутру…
 
 
Вдруг в прошлое зовёт тропинка.
Уводит, вьётся… Будто бы всё встарь.
Я – душу настежь. Ну-ка, невидимка,
По мне, сегодняшней, попробуй-ка, ударь!
 

Слова

 
Бывают на свете слова чистые,
Словно хрусталь,
Бывают на свете слова,
Как загрустившая даль.
Ну, а ты мне бросаешь слова
Пёстрые, словно матрешки,
И от них родилась молва
Пустая, как стук деревяшки.
Мне от слов тех ни горько, ни грустно:
Стук древесный не трогает чувства,
Мне от них только очень лишь пусто,
Хотя слов набросал ты густо…
 

Тревога

 
Так тревожно, холодно
На сердце у мамы.
До чего же молодо,
А туда же… сами!
 
 
Зябкий вечер кутает
Плечи пожилые.
Дочка дверью хлопает:
– До чего же злые!
 
 
Челочкой взметнула:
– Честь теперь не в моде!
Сердце как замкнула,
А родная вроде…
 

Вечернее

 
Золотистый луч с закатом
Над землею догорал.
В небе сонном и кудлатом
Звук последний замирал.
Ветер, сорванец чубатый,
Пыль и листья собирал.
Месяц хрупкий, но щербатый
Кромку леса поджигал.
Все медлительно темнело,
Мир терял цветистость дня…
Надо мной звезда горела
И смотрела на меня.
 

Осеннее

 
Небо сумрачно дымилось,
Серенький рассвет вставал.
Все ушло и все забылось…
На осинах лист дрожал.
Ветер грустно в ивах прятал
Дней ушедшее тепло.
Кто-то в поле тихо плакал,
Вспоминая, что прошло.
Все ушло с остатком лета
И дождями след замыло.
Только в сером поле где-то
В синем платье счастье плыло…
 

Первый снег

 
И лучится осени золотое солнце.
Просинь голубая – чистое оконце.
Золотом осыпана осени макушка.
Желтизной охвачена светлая опушка.
 
 
И летят последние с обнажённой ветки
Листики берёзовые – жёлтые монетки.
И порхают первые лёгкие пушинки,
Как зимы грядущей первые смешинки.
 
 
И висят на ветках хрупкие сосульки,
Снегом припорошены корневищ рогульки.
Лики у березок стали чище, строже
В ледяной оправе голубых сережек.
 
 
И покрыты ветви лёгкой бахромой,
И напоен воздух голубой зимой.
Ели нарядились в кисею зимы,
Но убор богатый временный, взаймы.
 
 
Хоть и убран в иней серебристый ельник
Без следа растает в первый понедельник.
Лес стоит смущённый на канун зимы:
Без тёплого покрова, без одежд листвы.
 
 
У берёзок мёрзнут голые стволы,
Прячутся берёзки в редкие кусты.
Зябнуть белоствольным я не позволяю,
Я укрыла ветви вязаной шалью.
 
 
Ждите и не зябните, белые берёзы,
В ноябре нагрянут первые морозы.
Лес осыплет снегом щедрая пурга,
Оденет и окутает в пышные снега.
 

Монолог зимы к березе

 
Я – зима. И в ледяных сережках,
В голубых узорах мой наряд.
Намела я снега на дорожках-стежках,
В белое одела все подряд,
 
 
Что, береза, молча заломила ветви?
Скорыми шагами к нам спешит весна.
И растаю я. Была ли? Нет ли?
Жду конца спокойно. Льдиста. Холодна.
 
 
Это надо, чтобы зеленели ели,
Чтобы луч весенний синеву прожег,
Осенью на ветках гроздья пламенели
И сгребались горстью в ягодный кружок.
 
 
Только всё же страшновато таять
Так. Чтоб влагой талой в глубину снегов!
Но кому-то надо же растаять,
Чтоб раскрылись зонтики цветов,
 
 
Чтоб порой рассветной заиграл рожок,
И вились дорожки к молодой дубраве,
И девичий взор был ласков, а не строг,
Лель дарил сережки девице Купаве…
 

Встреча

 
Я вижу, как спешишь ко мне
Усталый, пыльный, с аэровокзала
И ставишь чемодан….
И: – Вот и я.
И тихо-тихо: – Ты мечтала?
А я от счастья чуть смешная:
– Да я ждала.
Я так мечтала.
Я так люблю.
Я так и знала.
 

Голуби

 
Нынче голуби,
Как вести.
Значит,
Снова будем вместе…
Глаз веселое цветенье
Под бурливое теченье.
Тонкий лучик в перескок,
Через речку,
Как мосток.
Кину руки по траве-
Я с землей наедине,
Я с землей
Спина
К спине,
Здесь,
В звенящей тишине…
Иль по лугу босиком…
Тучи – следом,
Косяком,
Руки что ль за голову?!
Счастье наше – поровну…
Ко мне голуби,
Как вести…
Значит,
Снова будем вместе.
 

Приходите в гости

 
Распахну по шире двери,
Окна растворю,
Ветер с речки  нашей, с мели
Прямо в дверь мою.
Покружится на скатерке,
Покосится на стекло,
Наша кукла Вася Теркин
Улыбнется мне светло.
Тополя, мне листья сбросьте,
Я их в вазу соберу.
Приходите мои гости
Только рано, по утру!
 

Взгляд

 
Дождь развесил голубые шторы,
Ветер кружит листьев хоровод.
Сгорбились, замкнули город горы,
И бежит по улицам в суете народ.
И в меня вселился ветер непокорный
И сметает в кучу ворох моих чувств.
Плещет, пляшет дождик джазом неуёмным,
Бьётся моей радости сумасшедший пульс.
Что ж со мною сделал взгляд его случайный?!
Как без этой малости мне прожить теперь?
И в осенней смуте я ищу отчаянно
То взрывное чудо в городской толпе.
 

«Давно уже не жду, но все же…»

 
Давно уже не жду, но все же
Мне трудно без тебя, родной,
Вот и березы стали строже
И встали в ряд передо мной.
Люблю я листьев осыпанье,
Их грустный шорох входит в сон,
Люблю ромашек отцветанье,
Мой деревенский скромный дом.
Но стал мне страшен листопад,
Не листья опадают – встречи…
Но стал мне страшен снегопад,
Не ветры бьют, а злые речи…
 

«С болью и грустью смотрю…»

 
С болью и грустью смотрю
Вслед отлетевшим листам:
Что отзвенело, ушло —
Не разложить по местам.
Что за рекой отшумело,
Вихрями вдаль унесло.
Что вихрями вечером пело,
Как саван, на землю легло.
Ветки согнулись гибко,
Смотрят в неясную даль.
В чем была наша ошибка?
Не отвечает печаль.