Текст книги "Драконья доля"

– Вы, – указала своей финтифлюшкой на темноволосую девушку, стоявшую пятой, – вы и вы, да-да, именно вы, последняя, выйдите вперёд. Хочу с вами поговорить. Остальные свободны.

Девушки загалдели…

– Обсуждать и размахивать руками можете где-нибудь ещё. А тут прошу не шуметь. – В голосе зазвучал приказ.

Вот так да! И не кричит, не бранится, а все слушаются.

Все девицы разом замолчали, как отрезало. А потом толпа растаяла быстрее, чем кусок сахара в горячей тайре. Остались только мы трое и леди Лобелия.

– Теперь с вами. Представьтесь по очереди. Расскажите, что умеете делать. А я послушаю и решу, подходите ли вы этому дому.

Первой начала темноволосая, стоявшая в ряду пятой. Шагнула вперёд и, растопырив локти, присела в книксене. Затараторила громко, помогая речи взмахами рук:

– Зовут меня Тавасой, весной стукнуло осьмнадцать годков. Мамка научила меня и готовить так, что пальчики оближешь, и убирать, и стирать. И сильная я – могу одна пятимесячного порося поднять, – в подтверждение своих слов Таваса изобразила, какого размера поднимаемая свинья. Выходило, что немалого…

– Достаточно, – остановила леди говорливую Тавасу. – Вы свободны.

– А что не так?

– Вы не подходите этому дому.

Короткий рубящий жест складной штуковиной в руке завершил разговор.

А я пыталась сообразить, что же Таваса сделала не в лад? Может, леди разговоров о свиньях не любят?

– Теперь вы, – дама показала на меня.

А у меня с перепугу и язык отнялся. Сглотнула, присела и заговорила негромко, как могла чётко проговаривая слова:

– Моё имя – Белёна. Мне только что исполнилось шестнадцать лет. Умею вести хозяйство, ухаживать за цветами, – почему-то мне представилось, что огорода у такой дамы быть не может, а вот сад есть почти наверняка, – держать дом в чистоте, готовить, шить. Стараюсь быть опрятной и аккуратной. Работу люблю.

– Хорошо, – кивнула леди. – Задержитесь пока. Теперь вы!

Третья девушка закашлялась. Потом заговорила, голос был высоким, почти писклявым.

– Меня зовут Викари, мне семнадцать. Хорошо готовлю, прибираю, па-аслушная… – тут Викари дала петуха.

– Всё, всё, всё, – перебила леди. – Довольно. – И пожаловалась в пространство: – Похоже, выбора-то у меня и нет. Ну что же, попробуем.

И поманила меня за собой к крыльцу.

Мне до смерти было любопытно, почему же хозяйка выбрала меня. Я ведь не самая рослая, не самая фигуристая, не самая умелая… так почему? Можно ли спросить? Или разумнее промолчать? Вон как она всех остальных на полуслове обрезала.

Решила, что смолчу, так мудрее будет.

– Итак, – обернулась леди, едва мы зашли в дом. – Теперь ты – моя прислуга, а не чужой человек, так что звать я тебя стану на «ты». И имя Белёна мне не нравится. Переделаем на Белинда. Или, ещё лучше, Линда. Благозвучно и приятно, согласна?

Я кивнула. Да хоть горшком обзывайте, только не выгоняйте.

– Ты должна отвечать «Да, леди Лобелия» или «Нет, леди Лобелия». Поняла?

– Да, леди Лобелия, – озарило меня.

– Тебе, наверное, интересно, почему я взяла тебя. Так скажу: вуль-гар-ность! – Незнакомое слово прозвучало гневно, как название стыдной болячки. Глаза леди сверкнули, она продолжила: – Чего я в этом доме не потерплю, так это вульгарности! Топают, растопырив локти, кричат – фу! Прислуга в благородном доме позволять себе такого не должна, ясно тебе?

– Да, леди Лобелия!

Ой, как же хорошо, что я ту красную рубаху не надела и про трактир ни словом не обмолвилась. Но надо узнать поточнее, что за зверь эта вульхарасть. Чего мне ещё делать не надо?

– За тебя, Линда, поручился отец Ансельм из Храма. Сказал, что ты честная и очень работящая. На это и рассчитываю. Я, со своей стороны, прослежу за тем, чтобы ты научилась тому, что должна знать хорошая прислуга. Жду от тебя старания и прилежания. Характер не показывай, я такого не люблю. Если справишься, оплата будет один серебряный в день, то есть семь в неделю. Последнее: носишь форму, живёшь в этом доме, ешь на кухне, по дому ходишь тихо, не топая, голос не повышаешь. Всему необходимому тебя научит Кайра. Иди на кухню, к ней. Вечером спрошу отчёт.

Я присела, склонив голову. Леди Лобелия едва заметно кивнула в ответ и, повернувшись спиной, ушла в глубь дома. А я осталась стоять и соображать, где тут может быть кухня. По запаху, что ли, искать?

Но если нужно быть тихой и молчаливой, как рыба, – буду.

Мне не привыкать.

Глава 6

Каждому человеку в течение дня представляется не менее десяти возможностей изменить свою жизнь. Успех приходит к тому, кто умеет их использовать.

А. Моруа

Скоро я узнала, в чей дом попала. Муж леди Лобелии, лорд Канрит тер Инрис, занимал важный пост в мэрии, то есть в городском управлении. Не староста, но около того, он разрешал или запрещал – это называлось хитрыми словами «визировал» и «регистрировал» – всякое строительство.

Вообще, новые слова сыпались на меня, как сухой горох из опрокинутого решета. Раскладная финтифлюшка, которую крутила в руках леди Лобелия, именовалась веером. Этот дом было принято называть «особняком Инрис». А дома вообще почему-то назывались недвижимостью. А как с дорогами или деревьями – те, что ли, движимость? Ну, реки, те да, текут. Но какой-нибудь дуб, что с ним? Непонятно.

Ещё оказалось, что многие слова я говорю не так, как нужно. Например, надо не «шкап», а «шкаф». А кроме шкафа есть гардероб, сервант, буфет, комод, горка, стеллаж и ещё куча мебели с такими названиями, что сразу и не запомнишь. Занавески звались красиво – гардины и портьеры. Между делом выяснилось, что такое балкон. В доме на втором этаже имелась огороженная открытая площадка с видом на сад.

Сама я старалась с дурацкими вопросами не лезть. Просто запоминала услышанное по мере сил и пыталась открывать рот пореже, только когда спрашивают. Потому что поняла – мне невероятно, сказочно повезло.

Темноволосой кареглазой Кайре, которой меня отдали в подчинение, перевалило уже за двадцать, и она была замужем за садовником, Петаром. Кайра меня и учила, как и что делать, потому что тут всё было по-другому. Например, в избах полы метут и моют. А столы скоблят ножом добела, соскребая жир и грязь. А здесь мебель – полированную да лакированную – протирали до блеска специальными тряпочками, пропитанными душистым жидким воском. Пыль смахивали метёлками из перьев. Бронзовые ручки на дверях и светильники на стенах начищали сукном. А вот старинные бронзовые же фигурки не тёрли, а только бережно обмахивали от пыли и лишь иногда мыли с мылом – чтобы не повредить какую-то патину. Серебро доводили до сверкания резко пахнущей жидкостью – нашатырём, а кое-что чистили зубным порошком. Наконец, пол – он звался паркетом – натирали до зеркального блеска. Сначала на чистый паркет наносили щёткой мастику, а потом тёрли её, пока дерево не начинало сиять.

Я сумела понять, что главное для меня пока – ничего не сломать и не испортить. Вокруг было множество лишних, ненужных и притом хрупких вещей, обращаться с которыми требовалось умело и крайне бережно.

Меня обрядили в саржевое платье синего цвета. Причём пришла специальная женщина – модистка – и подогнала одёжу по фигуре. Вышло очень аккуратно и нарядно: тонкая талия, длинная, до лодыжек, юбка, из-под которой выглядывала белоснежная полоска кружев второй, нижней юбки, такие же кружева по шее и, напоследок, небольшой передник. Поначалу я очень боялась испачкаться, но оказалось, что грязи тут почти нет, а ткань немаркая и такая, которую легко отряхнуть.

Поселили меня под самой крышей, в дальнем от хозяев крыле. Комната была маленькой, но настоящей и отдельной. С окном, кроватью, шкафом, масляной лампой на тумбочке и даже засовом на двери. Я была в восторге, но Кайра строго сказала:

– По вечерам долго не засиживайся. Будешь по утрам зевать – наймём кого-нибудь другого.

Я согласно закивала. Да, высыпаться надо, ведь нового на меня сейчас сыпалось больше, чем за всю предыдущую жизнь. И даже при том, что сама я почти не раскрывала рта, Кайра без конца меня поправляла. Оказывается, правильно было произносить не «ярманка», а «ярмарка». Но вообще говорили «сходить на рынок» или «сходить за покупками». А воспитанные дамы и на рынок не ходили, а только могли «прогуляться по магазинам».

Манеры у меня тоже были неправильными. То есть вела я себя не так, как принято в городе. Локти за едой на стол, оказывается, не ложат. То есть не кладут. Щёку кулаком не подпирают. Когда стоишь, локти следует держать прижатыми к бокам. Руками, как курица на взлёте, не махать. Голос не повышать… и так далее до бесконечности. Кстати, слово «бесконечность» я тоже услышала от Кайры. И оно мне понравилось необыкновенно. Загадочное такое, как звёздное небо.

Я только радовалась, что во время приёма на работу впала с перепуга в ступор, отчего и вела себя почти правильно. А чувствовала бы себя уверенно – наверняка бы просвистела мимо!

Хозяев я видела редко. При встрече леди Лобелия мне кивала, иногда спрашивала, как идут дела. Я в ответ приседала и негромко отвечала, что всё прекрасно, и я рада служить в её доме. На том разговор и кончался. Я захлопывала рот, стараясь не ляпнуть лишнего.

Лорда Инриса я поначалу боялась – какой тот? Но быстро поняла, что хозяину особняка совершенно нет дела до прислуги. Возможно, этот высокий строгий мужчина и не подозревает, что я есть в доме. Пыли нет, всё чистое, а почему – не его забота. Возвращался со службы лорд Инрис вечером к ужину, а на стол подавала Кайра. Мы только однажды столкнулись с лордом поутру в прихожей. Он чуть удивлённо на меня взглянул:

– Ты кто? – и, не дожидаясь ответа, пробормотал под нос: – А, понял, новая горничная Лобелии. Хорошо… – И продолжил путь.

Через неделю я получила на руки семь серебрушек. Выдала мне их Кайра. И сказала, что испытательный срок я прошла и меня берут.

Я поклонилась, сказала спасибо и попросилась в храм, объяснив, что обещала поблагодарить отца Ансельма за помощь.

На самом деле я боялась, не скажет ли Кайра, что из дома выходить нельзя. Но та лишь пожала плечами:

– Иди. Только вернись к обеду, поможешь готовить. У тебя есть два часа.

Вот так! Выходит, никто меня тут силком не держит. И говорить я могу с кем хочу!

В храм я отдала пять серебрушек.

* * *

Прошёл почти месяц. На улице сильно похолодало, по утрам деревья в саду за домом стояли в инее. Я богатела неделю за неделей. А ещё – и сама это заметила – стала по-другому себя держать. Даже волосы теперь заплетала не в простую деревенскую косу, а укладывала двумя волнами над ушами, а сзади наворачивала пучком, как научила меня Кайра. Она же одёргивала меня всякий раз, когда в речи пробивался деревенский говорок с разными «обалдеть» или «враскоряку». Но, хоть я и подружилась с Кайрой, о том, что случилось в трактире на южной дороге, не рассказывала. А кинжал лорда Асарана завернула в тряпицу и спрятала на самое дно лежащего под кроватью мешка.

Зато я попробовала узнать о том, есть ли в городе маги. Кайра с интересом уставилась на меня:

– А зачем тебе, Линда?

– Посмотреть очень хочется. Никогда ни одного мага не видела.

– Я видела. По виду они совсем обыкновенные, люди как люди. И не догадаешься… Но тут, в Гифаре, вроде их нет.

– А они за деньги колдуют?

– По-разному. Я так слышала, что если маг сильный, ему и деньги не нужны. Он может все потребное себе из воздуха достать. Зачем ему работать?

Как это – из воздуха? Что, и еду, и дом, и всё остальное? Разве так бывает?

Но, как бы то ни было, выходит, в этом городе нужного мне человека не найти. Хотя так ли он мне нужен? Если сравнить мою жизнь сейчас с тем, что было в Красных Соснах или на постоялом дворе, то я будто на небесах очутилась. Как мне это бросить, чтобы уйти снова непонятно куда неведомо зачем? Да и казалось, что мне помогли боги. И если я этот дар отвергну, то впредь вступаться за меня они не станут.

– А эльфы? Говорят, они живут далеко на западе и никого к себе не пускают. Это правда?

– Вот эльфов я не встречала, – засмеялась Кайра. – Не хочешь сходить на рынок, у нас масло с сыром кончаются?

Самостоятельные походы за покупками тоже стали новостью. Сначала я просто сопровождала Кайру. Запоминала, куда та ходит, у каких торговцев берёт товар, в какую цену. Потом меня стали посылать одну. Кайра, узнав, что буквы я кое-как разбираю, стала давать мне список потребного на бумажке – сама она была грамотной. А я, в свою очередь, должна была по возвращении в особняк записать, чего и сколько купила и сколько денег потратила. Я пыталась было объяснить, что писать совсем не умею, но Кайра ответила, что учатся все, и тут вопрос в старании и прилежании, а не в талантах. Так что обязана справиться.

На записывание у меня уходило времени не меньше, чем на сам поход за снедью. А Кайра ещё и посмеивалась – она-то вела большую амбарную книгу по домоводству, куда и переносила красивым почерком мои жуткие каракули.

– Силетка – это у нас что? Жилетка? А, нет, это такая рыба… – и смотрит ехидно на меня, веселится.

Я понимала, что она не со зла, а для моей же пользы, но всё равно было обидно. Закончилось тем, что я попросила книгу, чтобы учиться писать. В особняке была целая отдельная комната, от пола до потолка набитая книгами, с которых я два раза в неделю обметала пыль, – библиотека. Неужели там нет такой книги?

– Учебник, значит? – прищурилась Кайра. – Спрошу у леди Лобелии, может, где-то тут есть букварь. Поглядим, что у тебя выйдет.

Да мне бы хоть как-то, чтобы длинные слова читать и чтобы надо мной не смеялись. Я уж постараюсь!

Букварь нашёлся. А старалась я по вечерам, у себя в комнатке, перерисовывая в купленную за два медяка тетрадку страницу за страницей из даденной книги. Каждая страница – одна буква со всеми видами написания, и всякие слова, где та встречается. Пальцы не слушались. Результат стараний отражался в основном на моих руках и лице – я ходила перемазанная в чернилах. Причём они не смывались, только линяли и выцветали примерно за неделю.

В результате мне пришлось явить недюжинные осмотрительность и проворство, чтобы не попадаться в таком виде на глаза леди Лобелии – вряд ли бы та одобрила наличие девиц с чёрными пальцами и синими щеками у себя в доме. Дошло до ныряния под стол с натягиванием на себя скатерти и пряток за занавесками.

Надо бы что-то придумать, чтоб не ходить перемазанной.

Выход нашла Кайра. Поглядела, как я прячу руки за спину, и сказала:

– Пиши пока карандашом.

А ведь верно! А как наловчусь давить ровно и выводить плавно, тогда уж можно и чернилами.

Зрела мысль, что если научусь читать как следует, смогу найти в библиотеке что-нибудь о драконах или магах. Неужели столько книг, а о них – совсем ничего нет?

Но читать я стала увереннее. Наверное, сейчас бы я сумела разобрать то письмо, только лист, пока брела по лесу под дождём, намок, слипся, чернила расплылись, а строчки превратились в пятна и разводы. Осталось лишь внизу «Навечно твой…», а кто твой, и не разберёшь… Жаль.

Как-то раз днём меня позвала леди Лобелия. Сначала расспрашивала о том, что и как делаю. Нравится ли мне в доме, куда хожу за покупками, что беру…

Осторожно подбирая слова, стала отвечать. Например, я уже знала, что женщин нельзя звать девками, бабами или тётками. Надо по-другому. Если благородная, то дама или леди. Если простолюдинка, то девушка, горожанка или крестьянка. Или, в крайнем случае, можно сказать «эта особа».

И всё равно опростоволосилась, ляпнула не то, что надо. Хотела объяснить, что стараюсь выбрать самое лучшее и свежее для таких уважаемых и достойных хозяев, гордо произнесла «рентабельные господа…», а леди Лобелия отчего-то порозовела, замахала веером и стала кусать губы. Оказалось, уважаемый – респектабельный. А рентабельный – это тот, с которого деньги берёшь, чтобы получить прибыль побольше. Неудобно вышло.

– Не смущайся, приятно узнать, что прислуга довольна оплатой, – улыбнувшись, кивнула леди Лобелия. – А теперь пройдись по комнате и поклонись.

Я послушно обошла вокруг стола и присела.

– Нет, не так. Следи за моей рукой. – Хозяйка легко поднялась с дивана и сделала поклон, изящно, непринуждённо. Я смотрела на руки, как она велела. А руки были не врастопырку и не висели сосисками вдоль туловища, а легко всплеснули, будто птичье крыло, кисть красиво описала полукруг. Я машинально повторила жест.

– Именно так. Вижу, ты поняла. Тренируйся, пока не сможешь делать это грациозно, как требуется.

– Да, леди Лобелия, буду стараться.

– Чувствую, что ты осваиваешься, Линда. И манеры изменились, и речь. Хорошо. Продолжай в том же духе.

И вышла из комнаты.

Зачем всё это надобно, я не поняла. Но было приятно, что меня похвалили.

В доме шла своя жизнь, в которой я участия не принимала. К леди Лобелии приезжали гости – другие леди и лорды из мэрии, устраивались званые обеды, как-то вечером был праздник, называвшийся «бал». Мне он понравился больше всего, потому что даже на кухне, где я мыла тарелки, слышалась чудесная музыка.

В других особняках по соседству тоже жили важные господа, а у них была прислуга. Я познакомилась – то есть начала здороваться на улице – с двумя девушками. Но пока их сторонилась, потому что не знала, о чём принято и можно говорить, а о чём – нет.

* * *

В тот день выпал первый снег.

Я закончила протирать перила парадной лестницы, ведущей на второй этаж, и, вооружившись метёлкой из перьев, лейкой для цветов и тряпкой, направилась в библиотеку – наводить порядок. На душе было светло и спокойно, словно настал праздник.

Полив в библиотеке стоящие на окнах папоротники в глазурованных терракотовых горшках, занялась книгами. Влезла со своей метёлкой на раскладную деревянную подставку из пяти ступеней и стала обметать корешки томов и края полок. Названия были непонятными, но я не переживала – и так в голове из-за непрерывно сыпавшегося на меня града новых слов царила неразбериха. Махала себе метёлкой и напевала песенку из букваря[4]4
  Стихотворение Роберта Грейвза.


[Закрыть]:

 
Ничто – кружочек
В колечке дыма,
Бесцветный нолик
На голой стене,
Ничто непонятно и неуловимо,
Ничто исчезает
В открытом окне…
 

Встав на цыпочки, чтобы дотянуться до самого верха, повернулась – и, ойкнув, чуть не свалилась с лестницы. Рядом с ней, почти подо мной, стоял незнакомый парень и с интересом меня разглядывал.

Волосы густые, светлые, ниже плеч. Глаза синие. Одет хорошо. А больше сверху ничего не понять.

Я замерла. Парень поднял бровь, улыбнулся и сказал:

– А я всё думал, когда ж ты меня заметишь. Ты новенькая, да?

– Да.

– Я тебе помешал?

– Н-нет.

Как я должна себя вести? И как его называть? И кто он вообще такой? Раньше в доме я его не видела.

– Тебя как зовут?

– Линда. Простите, я пойду.

Торопливо спустилась вниз, протиснувшись вдоль полки так, чтобы не коснуться его даже рукавом. Теперь было видно, что парень на голову выше меня. И одет не особо нарядно, но добротно.

Схватив лейку, не оглядываясь, выскочила из библиотеки. И побежала на кухню.

Я знала, что Кайра на мои вопросы о хозяевах и доме отвечать не будет. Но как-то же предупредить надо, что по комнатам ходит незнакомый человек?

Так и сказала:

– Кайра, в библиотеке чужой!

– Ну-ка, опиши, как выглядит?

– Высокий, глаза синие, куртка замшевая коричневая…

– Волосы светлые? – перебила меня Кайра.

– Да.

– А, ну всё в порядке. Не обращай внимания.

– А кто он?

– Так, один родственник, – неопределённо ответила Кайра. И добавила: – Если с библиотекой закончила, сбегай на рынок, купи кусок грудинки попостнее, дюжину яиц, сахар, знаешь, нужен свекольный, и в бакалее – чёрного перцу и порошка шоколаду.

Я кивнула.

Снег скоро растает, первый никогда долго не лежит, и посмотреть на белый покров, вдохнуть эту влажную морозную свежесть хотелось невероятно. А ещё следовало поискать на рынке для себя варежки и шапку. Вот-вот станет действительно холодно – а я так себе ничего и не купила, берегла деньги. Сейчас у меня уже много, наверное, можно потратить несколько монет на необходимое.

Выбежав через чёрный ход из дома, замурлыкала под нос недопетую песенку:

 
Учёный скажет,
Меня жалея,
Ничто – это просто
Нет ничего.
Учёный, конечно, меня умнее,
Но я говорю
Красивей его.
 

Мне ужасно нравилось это «меня умнее». Будто такой взгляд давал надежду, что однажды я поднимусь выше, смогу заглянуть туда, куда по рождению хода мне быть не должно. Словно тёплый свет из щёлки в приоткрытой двери…

Пробегала я больше часа, надышалась зимней свежестью, раскраснелась, проветрилась. Всё, что нужно было, я нашла – и порошок шоколада, и вязаные из мягкой серой шерсти шапку и шарф.

А о незнакомом парне забыла напрочь.

Но через три дня я столкнулась с ним снова. Опять в библиотеке, где он сидел в кресле, нога на ногу, с толстым томом в коричневой коже на коленях.

– Здравствуй, Линда.

Настороженно посмотрела на него:

– И вам доброго дня, господин.

Сначала хотела назвать лордом, а потом засомневалась, Кайра же не сказала, чей он родственник. Да и родственники бывают разными. Некоторые такие, что лучше б и на глаза не показывались.

Попятилась к двери. Вернусь сюда попозже, когда он уйдёт.

– Я мешаю тебе прибираться?

А как он думает? Я буду кверху задом пыль под стеллажами протирать, когда он тут в кресле расселся?

До сих пор всё было замечательно – лорд Канрит проводил целый день на службе; леди Лобелия за хозяйством присматривала, но пока всё шло гладко – не вмешивалась, так что мы её почти и не видели. Но если в доме появится кто-то ещё – придётся приспосабливаться. Неприятным этот парень не казался, но после постоялого двора я стала смотреть на мужчин с подозрением, без разницы, хороши те собой или нет.

– Простите, я вспомнила, что есть другие дела.

– Останься, поговорим немного.

– Не могу… – и поспешно отступила в сторону кухни. Ретировалась, культурно говоря.

С кем бы посоветоваться? Я ж совсем не представляю, как себя вести.

После того как два дня спустя я снова наткнулась на незнакомца, теперь уже в гостиной, где тот устроился за столом и что-то писал, я всё же решилась подойти к Кайре.

Та пожала плечами:

– Не переживай зря, ничего он тебе не сделает. Прости, Линда, большего сказать не могу. Ты же знаешь, обсуждать хозяев и то, что происходит в доме, нам запрещено даже между собой.

Я благодарно улыбнулась Кайре. Главное я услышала – можно не бояться. А такие порядки я тоже понимала – будь я леди, было ли бы мне приятно, если б за спиной слуги шептались? Точно ведь нет.

Так что не моё дело, кто он, откуда и что тут делает. Я должна заниматься тем, чем поручено. Но постараюсь на глаза лишний раз не попадаться – сейчас мне живётся хорошо, и хочется, чтобы впредь так и продолжалось.

* * *

Снег выпал уже в третий раз, приближался главный праздник в году – День Середины Зимы. В доме всё чистили, убирали, перетряхивали. Серебро и хрустальные подвески люстр сверкали, стёкла окон блестели, паркет сиял, пахло воском, снегом и свежестью. Петар, муж Кайры, вытащил на снег все ковры из дома и, положив ворсом вниз, выбил. Парадную дверь украсили большим венком из еловых веток и остролиста с алыми ягодами.

Меня отправили на чердак, искать крестовину для ёлки, которую должны были привезти завтра. Кайра дала лампу, объяснив, что окошки под крышей крошечные, а потому на чердаке даже днём темно, и сказала, что вроде положила крестовину где-то справа, возле старых вешалок.

На чердаке я ещё не была. С лампой в левой руке и большим ключом в правой поднялась по поскрипывающим деревянным ступеням, машинально отметив, что надо б и тут пройтись потом с тряпкой – вон по углам сколько пыли скопилось. Дверь тоже была деревянной, тёмной, с длинной продольной трещиной. Старая, похоже. Пришла мысль – интересно, когда же был построен этот дом? Камень не стареет и не ветшает, но дерево всё же не вечно. Вот и эту дверь повело…

И хорошо повело. Я с ключами не часто дело имела, в деревне всё больше в ходу засовы, крючки да щеколды, а тут и вовсе – сунула ключ в дырку под ручкой, а он не поворачивается. А давить сильнее страшно – вдруг сломаю? Потыркала ключ туда-сюда. Можно утопить по самую головку, можно почти вынуть. И как понять, когда пытаться провернуть? Эх-х… Помаюсь ещё, попробую, но чую, придётся звать на помощь Кайру, а та сейчас занята, желе к обеду готовит.

– Не в ту сторону, – послышалось сзади.

Обернулась – за моей спиной стоял тот самый парень. Сейчас в синем камзоле, на ногах – не сапоги, а домашние кожаные туфли.

– Давай помогу.

Поклонилась и протянула ключ. И – боком-боком – отступила к стене так, чтобы не задеть его ненароком.

Он словно не заметил моего манёвра, подошёл к двери, подпёр ту плечом и, сунув ключ в скважину, легко повернул. Замок щёлкнул.

– Вот и всё. Заходи.

Я снова поклонилась, чувствуя себя растерянной. Кайра сказала, что бояться не надо. Но разумно ли идти на тёмный чердак вдвоём с незнакомцем?

– Боишься, что ли? Меня Янисом зовут, я тут раньше жил.

Это должно меня успокоить?

Только делать нечего. Взяв лампу в руку – если чего, ей и стукну! – зашла на чердак. Огромный – углов в полумраке не разглядеть! Тут и старая мебель, и какие-то сундуки, а вон и рогатины на палках – вешалки. Просеменила к ним, углядела лежащую на полу крестовину, схватила и, обогнув зашедшего следом за мной Яниса, поспешила к выходу.

– Эй, лампу-то мне оставь! А ключ я потом сам на место повешу, – одёрнул меня парень.

Развернулась к нему, не выпуская крестовины из рук, поставила на пол светильник, сделала книксен и заторопилась к лестнице.

Уже спускаясь, сообразила, что за всё время не произнесла ни слова. Даже «спасибо» за помощь не сказала.

Отнесла крестовину Кайре. И, замявшись, добавила, что ключ и лампу оставила господину Янису, который тоже зашёл на чердак.

Кайра кивнула. Но лицо показалось мне неодобрительным, словно я сделала что-то не так. Но я ж ничего и не делала!

Взяв банку с гречневой крупой, села за стол, перебирать.

На День Середины Зимы в доме устроили праздник. Из примыкавшего к гостиной зала для танцев слышались музыка и смех. Я осталась помогать на кухне – прислуживали гостям несколько специально приглашённых лощёных, изящных девушек с безупречными манерами. Я понимала, что пока мои кривые книксены к такому и близко не стоят, так что рядом с господами – лордами в нарядных камзолах и леди с пышными юбками и голыми, не по зиме, шеями и руками – делать мне нечего. Только позориться.

О нас тоже не забыли. Кайра сказала, что нам разрешено выпить по стопке вишнёвой наливки с куском пирога, а ещё в честь праздника всех наградили. Мне передали от хозяйки три серебряные монеты и пожелание стараться не меньше, чем до сих пор. Я вслух поблагодарила и пообещала, что приложу все силы. А про себя подумала, что это первый подарок, который я получила с тех пор, как не стало мамы.

Второй подарок – маленький бумажный пакетик – оказался привязан белой ленточкой к ручке двери моей комнаты. Сначала, увидев его, я растерялась. Огляделась вокруг – никого. Прислушалась – тихо. Потрогала пальцем – не кусается. Тогда отвязала и взяла, решив посмотреть, что же там такое?

Сначала вытряхнулась бежевая карточка, на которой было написано: «С праздником, Линда. Это тебе за твою песенку». Потрясла пакетом посильнее – и оттуда выпала брошка: изогнутая серебряная веточка с зелёным камушком.

Я уставилась, не веря глазам. Это – мне?

Красивая какая… и дорогая. Точно, дорогая. От кого она, сомнений не возникло. Но что теперь с ней делать? Как я должна поступить? Если мне её подарили, значит ли это, что теперь эта чудесная, пленительная вещь – моя? Или брать такое нельзя и нужно её вернуть? Но, если верну, не будет ли это оскорблением? Отдам назад – а Янис пожалуется на мою грубость, и меня отчитают или, хуже, выгонят.

Ох! Как она мне нравится… как не хочется возвращать… Но лучше б мне её не дарили вовсе!

Положила брошку перед собой и, решив не паниковать, ведь до утра время подумать точно есть, начала размышлять. Вот как было с гостинцами в деревне? Если парень приносил девке сладости с базара, кулёк земляники из лесу, даже цветные ленты в косы, этим он давал понять, что та ему нравится. А девка могла спокойно подарок взять, ничего взамен не отдавая и не обещая. Правда, если парень был совсем не по нутру, обычно подношение отвергали, да так, чтобы больше не подъезжал. Зато, если девка дарёные ленты в волосы вплетала, то это был знак, что ухажёр ей тоже по сердцу. А вот если сладости подругам отдаст – то понимай, как знаешь: то ли она халву не любит, то ли ты сам не настолько мил.

Но если преподносились дорогие подарки – полушубок али подушка пуховая, то брать их можно было, только если у самой намеренья серьёзные. Обычно такие дары сопутствовали сватовству.

Выходило, что носить красивую брошь с камушком в цвет моих глаз точно нельзя. Если приколю, то Янис решит, что он мне приглянулся. Но вот дорогая она по меркам лордов или как? Или тут правила вообще другие?

Что делать-то?