Текст книги "Семейные тайны. Практика системных расстановок + За пределами одиночества + Мамочка, пожалуйста…Семейные расстановки – метод Берта Хеллингера + О чем молчат предки + Ошибки аиста"

– Мой отец, первый муж мамы, после моего рождения уехал в Москву в длительную командировку, он конструктор. Там он встретил свою новую любовь – тетю Лиду, и к нам больше не возвращался. Мама, словно назло, как будто пытаясь что-то кому-то доказать, старалась изо всех сил устроить свою личную жизнь. Все мужчины, которых она приводила в дом, были умными, благородными, интеллигентными, интересными, у них были золотые руки и у всех высшее образование! Мама каждого из них велела мне называть папой и все они сделали много хорошего для меня. Мама окончила технологический институт, была химиком. В доме стояло множество разных колбочек, баночек, она сама делала замечательные настойки, наливки. За столом она наливала очередному мужу стаканчик за стаканчиком ароматного напитка и постепенно, за очень короткое время, ее мужчины спивались, превращались в хлам, и она выставляла их за порог. И очередная жертва заканчивала жизнь на помойке.

Я до сих пор помню большинство из них. Среди них были и врачи, и прорабы, и актеры, и работники обкома партии, и судьи. Через некоторое время они становились опустившимися пропойцами. И мама вновь влюблялась и приводила в дом нового «папу».

И вот мы похоронили последнего маминого мужа, дядю Степана, который умер в день моего восемнадцатилетия. Я его любил как родного, он был известным спортсменом, учил меня держать удар, защищал от пацанов и вселял уверенность в себе и любовь к жизни. В этот день мама как-то странно потирала руки, потом звонко хлопнула в ладоши и сказала:

– Все, хватит с меня мужей! Свой план по замужеству я уже выполнила.

Подозвала меня к себе, погладила по голове – она всегда хорошо ко мне относилась, только вот времени на меня у нее никогда не было – и налила своей наливки в рюмку:

– Пей! Дядю Степу надо помянуть, ведь он тебе как отец родной был.

Я рыдал о своем последнем папе так, словно чуял, что вместе с ним ушла моя надежда и опора в жизни. И я выпил. К утру меня уже рвало чуть ли не своими кишками, слабость тошнотворной мутью не давала мне пошевелить даже пальцем. Я валялся на полу весь в блевотине, говне, моче, почти захлебывался и задыхался.

Когда я проваливался на долю секунды в сон, мне снилось, что мама хохочет как сумасшедшая, и что-то мне рассказывает. Говорит, смеется и плачет одновременно. Я всегда помнил, о чем она говорила, но со временем все забыл.

В какой-то момент я вздрогнул и очнулся. Ледяной поток воды из ведра вернул меня из небытия.

– В ванную марш! За собой все убрать! На столе чай – выпить! На глаза мне не показываться!

Всю свою необузданную энергию мать теперь вкладывала в перестройку однокомнатной квартиры в пентхаус. Она сама таскала ведра с раствором, кирпичи и балки, ругалась со строителями, соседями и работниками ЖЭКа. Разворотив все до неузнаваемости, не оформив документов на нелегальное расширение жилплощади, мама заболела и быстро сгорела. Появились какие-то «левые» родственники, претендующие на жилье.

Родион впервые отважился позвонить отцу, тот прилетел из Москвы, разобрался с претендентами и улетел назад, сказав сыну: «Звони, если что!» Родион остался один в необустроенном доме, иногда он слышал какие-то голоса, скрип лестницы. Непонятные тени гуляли по стенам и разобранному чердаку.

Расстановка (продолжение)

Пока Родион погрузился в повествование, я краем глаза наблюдала за расстановочным полем. Мужчины, лежащие у ног матери, по очереди крепко обнялись с Родионом и буквально вытолкнули его из своего поля.

– Ему еще не время, – объяснил мне один из них.

И мы начали узелок за узелком распутывать эту семейную драму.

Родион, которого я ввела в расстановку вместо заместителя, поклонился мужчинам, каждый из которых на определенном этапе жизни заменял ему отца.

– Я благодарю вас за то, что вы воспитывали меня, поддерживали и любили. Спасибо, что заменили мне моего родного отца.

Он в долгом поклоне замер перед ними, потом упал на колени и еще долго плакал, закрывая ладонями лицо. Взамен услышав от них: «Живи!» – он выпрямился, расправил плечи и встал перед заместительницей матери. Лицо ее было непроницаемым.

– Меня раздражает, что он ушел оттуда, его место там, – сказала заместительница матери, с досадой несколько раз топнув ногой.

– Кого ты в нем видишь? Ведь это твой сын!

Заместительница, закрывая голову, словно от ударов, пошатнулась и вдруг взмолилась:

– Не трогайте меня! Мне больно, не трогайте меня!

– Что с тобой, где ты, что происходит?

Я взяла заместительницу за плечи, чтобы в случае, если ей станет плохо, успеть вывести ее с тяжелого места.

– Их много. Кто-то сидит у меня на лице, потом льет водку в рот. Они дерутся за то, кто будет первым. Зверски болит низ живота. Это насилие.

– Тебе больше не надо погружаться в эти воспоминания, в их трагичность. – Я стала медленно отводить женщину на другое место. – Только скажи, – показала я на лежащих мужчин, – это они, это связано с ними?

– Да, – вдруг потухшим голосом ответила заместительница матери Родиона. – Я думала, да, но – нет.

В голове у меня еще не было полного понимания, но я считывала напряженное ожидание сидевших в зале людей, и мне самой хотелось конца, ясности и глотка свежего воздуха.

– Если в тебе откликается фраза: «Вы стали невинными жертвами. Вы поплатились за чужое зло», – скажи ее мужчинам.

– Да, это так, – сказала заместительница матери и повторила фразу.

Она смягчилась, из ее глаз катились слезы, она ходила вокруг места, где лежали мужчины, гладила каждого по голове и что-то приговаривала, и это «что-то» рвало на части ее душу.

– Здесь еще кого-то не хватает.

– Звучало, что мужчин десять.

– Не хватает одного. Я думала, это он, – она показала на Родиона, – но нет, не он.

Устав даже думать, а не то что принимать правильные решения за время столь рекордно длинной расстановки, я все-таки ввела еще одного мужчину – предположительно отца Родиона.

– Да! – хлестко ответила женщина. – Так для меня правильно.

Что-то приятное и светлое мелькнуло в глазах бывших супругов, потом на лицо женщины снова набежала тень спутанных воспоминаний, и она с вызовом сказала:

– Тебе повезло, ты ушел, и это спасло тебе жизнь.

– Спасибо за любовь. Спасибо за то, что отпустила меня. Мне жаль, что я так обидел тебя.

Она промолчала, думая о чем-то своем, потом посмотрела на сына, на его отца и сказала Родиону то, что я попросила ее произнести:

– Ты – мой сын. Я иногда тебя путала с другими. Теперь я вижу тебя как сына.

– Спасибо, мама, за жизнь! – с теплотой в голосе сказал Родион. – Теперь я стану рядом со своим отцом. Здесь для меня безопасно.

Сейчас он стоял между заместителями отца и матери, почти облокотившись на фигуру отца, с закрытыми глазами и легкой улыбкой на лице. Такая поза – рядом с двумя любимыми и любящими родителями – была для него незнакомой, хоть и желанной всю жизнь. Лежащие на полу заместители бывших мужей матери спонтанно поднимались и выстраивались за спинами заместителя отца и сына плотным кольцом.

– Ты знаешь, что такое быть мужчиной. Каждый из этих мужчин подарил тебе часть себя. Тебе повезло больше других – у тебя было одиннадцать отцов. Возьми с благодарностью их силу, присоединись к их мужественности, благородству и порядочности, о которых ты говорил, и когда будешь готов, сделать шаг вперед – иди в свою жизнь.

Родион развернулся лицом ко всем стоящим за ним мужчинам и заместительнице матери, поклонился и попросил:

– Благословите меня на жизнь, на настоящую, счастливую, человеческую жизнь.

Получив благословение, Род повернулся лицом к своей жене и медленно пошел ей навстречу.

Еще несколько дней спустя расстановка Родиона и Полины не выходила у меня из головы, оставаясь задачей со многими неизвестными. Здесь тоже наблюдалось двойное смещение. Злость, обиду и отвращение испытывала Ксения к своим мучителям, а месть вымещали ее потомки на совершенно неповинных людях. Неповинных? Что же влекло этих мужчин к женщинам, обладающим разрушительной энергией? Если бы можно было отмотать киноленту эпохи назад и воочию убедиться, кто есть кто, то не исключено, что все их мужья, умирающие в детстве сыновья и любовники являются потомками этих извергов. И хотя пословица гласит, что дети за родителей не в ответе, но прочитанная недавно в книге Серафима Чичагова информация говорит о том, что не передается детям наказание за грехи отцов, в коих они успели раскаяться при жизни. А не раскаялись – потомки несут их грехи в виде болезней, неудавшихся судеб, бездетности и бедности.

А что такого трагического могло произойти в жизни матери Родиона, что она (не хочется даже думать, что планомерно) сживала со свету мужчин, спаивая их отравленным зельем? Да каких мужчин – светлых и стóящих!

Почему их должно было быть именно 11, а не 10, как было по факту, почему даже сына не пожалела?

Мало того, что сама хотела его смерти, и не добившись своего, словно передала это намерение его жене Полине, которая обладает энергией уничтожения мужчин, перенятой буквально с молоком матери. И та своим поведением, не будь расстановки, превратила бы Родиона в пропойцу – с его здоровьем ему много и не надо.

Вся расстановка семейной пары образно виделась мне в виде двух змей, каждая из которых кусала сама себя за хвост. В эпицентре этих двух кругов, как гвоздик на ножницах, находился Родион, и две змеи кусали его одновременно.

После таких напряженных, многослойных, спутанных расстановок хочется долго-долго лежать в ванне с солью, а еще лучше – плыть через океан, чтобы смыть с себя всю боль человеческую, страдания. Плыть в обитель благоденствия и любви. Рай, что ли? И пусть мне там будет скучно, но зато чисто, спокойно, радостно, волшебно и безопасно.

Мои раздумья прервал телефонный звонок. Родион вспомнил, о чем плакала и смеялась его мать, когда он находился в беспамятстве после выпитого зелья. И это было ключом к разгадке ее тайны.

У ее отца и матери было двенадцать детей. Одиннадцать сыновей и одна дочка. Однажды на сенокосе все одиннадцать братьев изнасиловали сестру самым зверским способом, облили водкой и хотели поджечь. Мать обозвала дочку шлюхой и на порог не пустила. Наверное, одиннадцать детей ей было страшнее потерять, и она принесла в жертву одну дочь.

Заложники семейных тайн

Семья – это узорчатая паутина. Невозможно тронуть одну ее нить, не вызвав при этом вибрации всех остальных. Невозможно понять частицу без понимания целого…

Диана Сеттерфилд

Все попытки скрыть семейные тайны, уберечь близких от их последствий зачастую оказываются тщетными. Ожившие призраки давно минувших дней – это семейные тайны, которые долго и мастерски скрывались под вуалью молчания и которые в самый неожиданный, малоподходящий для этого момент материализуются, выпячиваясь на видном месте, как бородавка на носу, либо мистическим образом начинают излучать эманации, воздействующие на жизнь самых родных и близких людей.

На кого влияют секреты семьи, кто невольно втянут в «интриги царского двора», кто получает выгоду от семейных тайн, а кто страдает от замалчивания правды?

Кто является жертвой семейных тайн?

Главной жертвой является автор содеянного и скрытого поступка, он же – и хранитель тайны. Из чувства обиды, неловкости, стыда, страха или вины первым его порывом, который кажется человеку лучшим из всех возможных, является желание утаить свой поступок, ошибку или ситуацию. Молчание он считает наилучшим вариантом, выходом из произошедшего коллапса как для себя, так и для близких родственников. Но если бы это было так!

Тайна, похороненная в душе, источает свой запах, имеет свой вес и давление. Ее надо прятать от всех, придумывая для каждого близкого в отдельности разные варианты истории, версии, и в конце концов хранитель тайны запутывается в лабиринтах собственных выдумок, обмана, а то и откровенного вранья. И получается, что нести такую ношу самостоятельно выше его сил. Человек постоянно испытывает страх выдать себя, проговориться, сболтнуть лишнего, и этот страх постоянно держит его в тисках, портит его характер и отношения с близкими. Носитель тайны мучается, страдает, не спит ночами и может на этой почве подорвать свое здоровье.

Не лучше чувствуют себя и люди, вовлеченные волею судьбы в заговор молчания. Вольно или невольно они становятся сообщниками, доверенными лицами, посвященными в суть ситуации, но вынуждены вместе с автором тайны (лучше здесь его назвать заговорщиком) скрывать ее от всех. Сообщники пойманы в ловушку заговора молчания, необходимости хранить чужой обет, клятву или секрет, и это тоже накладывает на них ограничения в поведении, свободе мысли и слова. Хранить чужую тайну – довольно нелегкий труд, особенно это касается женщин. Человек испытывает муки двойственности между необходимостью хранить секрет и острым желанием кому-нибудь его рассказать, снять камень с души (порой навязанный камень).

В самом незавидном положении находятся те, от кого правду скрывают. Ибо от них чаще всего и утаивается информация, которая касается напрямую их жизни или судьбы. Из-за умозаключений близких родственников, решивших, что для этого человека лучше или хуже, от него скрывают целые блоки семейной истории, знания, документы и истину в первой инстанции. Драма непосвященных в семейные тайны заключается в том, что они чувствуют обман, недоговоренность или полное замалчивание чего-то ценного для их жизни. И эта разница между внешними фактами и внутренними интуитивными ощущениями раздирает человека изнутри, привнося в его жизнь привкус неудовлетворенности, неуверенности в себе, в людях и недоверие к миру.

История маленького Сени из главы «Мама, не плачь!», история глухонемой девочки Настеньки из моей книги «Мамочка, пожалуйста» и другие истории из жизни глухонемых, слабослышащих или не разговаривающих детей, для которых мы делали расстановки, наводят меня на мысль, что появление таких детей в семейной системе не случайно. Нежелание говорить, проблемы со слухом и речью у детей и подростков могут быть признаком того, что в семейно-родовой системе скрывается тайна. Открыть семейную тайну, сделать тайное явным, вывести ее из тьмы на свет, исцелить последствия замалчивания истины – важный шаг, а иногда и залог улучшения речи и слуха у детей. Своей болезнью или остановкой в развитии эти дети проявляют лояльность по отношению к тем, кто скрывает тайну, к тем, кто о чем-то не желает слышать, или тем, кто хранит обет молчания.

Семейная тайна – это затаившийся в организме вирус, который, однажды проявившись, положит на лопатки всю вашу семью. И хорошо, если не убьет. Шило в мешке не утаишь, и в самый неподходящий момент могут найтись «добрые люди», которые не просто откроют вашим родным и близким тайну, напугают их тщательно скрывавшимися откровениями, но еще и исковеркают смысл секрета до неузнаваемости.

Дорогие мои, вы еще держитесь за свои тайны? Может, пришло время освободиться от пут и тяжести семейных секретов? Секретов, которые, возможно, и выеденного яйца не стоят, но тянут нас к земле, не давая легко воспарить над обстоятельствами. О том, как правильно открывать тайны, мы поговорим в следующих главах.

Она убила нашего ребенка

Слова, прозвучавшие в телефонной трубке, больно ударили мне в грудь. Я с усилием взяла себя в руки и только тогда начала понимать смысл услышанного. На том конце провода раздавались глухие рыдания. Звонила Вероника, женщина лет тридцати трех, интересная, целеустремленная, всегда улыбающаяся. Год назад она вышла замуж за любящего и любимого мужчину. Они страстно хотели ребенка, но долгожданная беременность на десятинедельном сроке внезапно оборвалась.

– Это она во всем виновата! – с горечью начала свой рассказ Ника, придя на группу по расстановкам.

– Пожалуйста, говори конкретнее. Кто она? – Я взяла за руку вздрагивающую от рыданий молодую женщину.

– Моя свекровь. У нее с моим мужем патологическая связь. Он заменяет ей мужа. Я имею в виду психологически. Она не дает нам жить. Делает все, чтобы мы разошлись. А сейчас сделала все, чтобы убить нашего ребенка.

– Как такое возможно?

– Она ходила по бабкам, провидицам и сделала с их помощью порчу на смерть ребенка.

– Откуда у тебя эти сведения? Она тебе сама это рассказала или кто-нибудь другой?

– Да я просто знаю. Она ненавидит меня, хочет вернуть сыночка домой. А по бабкам и разного рода гадалкам она водила меня, когда мы с будущим мужем только познакомились и у нас с ней еще были хорошие отношения. У нее это в крови, она без этого и шагу ступить не может.

– Правильно ли я тебя поняла, что твое убеждение насчет убийства ребенка является только твоим предположением?

– Да, – нехотя согласилась Вероника, но тут же добавила: – Но я уверена в этом на сто процентов.

– Разве можно быть уверенным на сто процентов в действиях другого человека, если не присутствовал при этом, Ника? И что ты ждешь от расстановки?

– Я хочу понять причины выкидыша, чтобы это не повторилось в будущем. И чтобы мать Романа оставила нас в покое.

– У тебя два запроса в одном. С чего начнем?

– С отношений моего мужа и его мамы.

Расстановка

Я не сторонница начинания работы клиента с других лиц. Но в данном случае женщина выглядела как загнанный зверь и была в таком возбужденном состоянии, что я не стала противостоять ее намерениям. Ника пришла на расстановки практически после больницы и включилась с большим рвением. Мы начали работу с выбора заместителей мужа клиентки и его матери. Вероника поставила их рядом, совсем близко друг к другу. Заместительница матери слегка наклонилась к сыну, словно собиралась упасть. Оба они уставились на место у себя под ногами. На вопрос, на кого из умерших родственников они могли бы смотреть, клиентка ответила, что это может быть мать свекрови, рано ушедшая из жизни. Как только мы ввели в пространство заместительницу бабушки Романа, его мать чуть не упала без чувств.

Всю жизнь, сколько Таисия себя помнила, маме было не до нее. Главной заботой матери, ее большой любовью и горем был старший сын. В детстве он часто болел и попадал в какие-то ситуации, получая шишки, ссадины и травмы. Мать забыла о муже и совсем запустила дом, носилась с сыном по врачам, целителям, экстрасенсам. О том, что беременна дочкой, она узнала на пятом месяце и выносила ребенка из безысходности, так как аборт делать было поздно.

Тая часто оставалась на попечении то одной бабушки, то другой, то на продленке, а мама продолжала нянчить ее брата Аркадия. Чем старше он становился, тем больше проблем приносил маме. Прогуливал уроки, пристрастился к сигаретам, выпивке, попал в колонию для несовершеннолетних, затем – в тюрьму. С тех пор там и «прописался». На момент расстановки он отбывал очередной срок. Узнав, что ее «мальчика» обвиняют в убийстве, мать не вынесла этого. Ее сердце остановилось прямо в зале суда.

Таисии тоже была нужна мать. Нужна как воздух, без ее любви она задыхалась. Осознав, что никому не нужна, она ушла в себя, закрылась. Втихомолку Тая завидовала брату, ненавидела его, злилась на мать. Рано вышла замуж – за кавказца, который так же пренебрегал ею, как некогда ее мама.

Весь смысл жизни, свет в конце туннеля был у Таисии теперь в ее сыне, которого она взяла в плен своим неотступным вниманием, сверхзаботой, постоянным контролем и вечными жалобами на всех и вся.

В своем отношении к сыну она на все сто повторяла собственную мать. А сын искал спасения от тотального контроля и власти матери в сомнительных развлечениях и вине. Спасло сына от повторения дядиной судьбы то, что он рано познакомился с Вероникой. Шикарная блондинка модельной внешности, старше его лет на пять, самостоятельная, всегда веселая, радужно настроенная. Она увела Романа из-под давящего крыла матери и из сомнительной компании. Год назад они сыграли роскошную свадьбу, ждали ребенка, и вот…

Расстановка

В расстановке мы проработали все деструктивные связи в семье. Таисия – ее мать. Таисия – ее сын. Роман – его дядя Аркадий. Мать перестала заваливаться всем телом на сына. Теперь ее опорой стала мать, которая наконец-то посмотрела на дочь по-матерински. Только после этого я попросила Веронику выбрать и ввести в расстановку заместителей себя и неродившегося ребенка. Заместитель ребенка долго стоял как неприкаянный. Заместительница матери на него не смотрела, опустила взгляд в пол. Заместитель ребенка долго переводил глаза то на фигуру матери, то на место, куда было направлено ее внимание, и сделал шаг в сторону этого «гиблого места». Явственно вырисовалось движение, которое Берт Хеллингер называет «Я уйду вместо тебя». Но за кем?

– Я спросила об этом Веронику.

На мгновение ее лицо исказила гримаса невыносимого стыда и горя, она покраснела, опустила глаза, ее плечи поникли.

– Я храню эту тайну с юных лет… О ней никто не знает. Это не первый мой ребенок. Я сделала аборт в шестнадцать и заставляла себя забыть об этом. Мужчина, от которого я забеременела, наотрез отказался помочь, просто сбежал.

Мы поставили заместителей этого абортированного ребенка и его отца. Заместитель отца сунул руки в карманы и безучастно смотрел в сторону. Заместительница Вероники заливалась слезами, ее как магнитом тянуло в сторону первого малыша. Второй следовал за ней. Она обняла первого, и они стояли, слившись в одно целое. Второй немного постоял, глядя на них, и лег калачиком у их ног. Малыш явно последовал за исключенным из семейной системы первенцем Ники.

Я посмотрела на всю картину в целом. Роман приветливо смотрел на горюющую жену, но шагов в ее сторону не делал.

– Я чувствую, что выздоравливаю, а сил двигаться к жене еще нет. Но я ее жду.

Заместительница его матери, свекрови Ники, затихла в объятиях своей матери. Ей не было никакого дела до развернувшейся драмы с детьми, она была в своих «мультиках».

Обвинение невестки «Она убила нашего ребенка» расстановка не подтверждала. Да, она отягощала сына своими ожиданиями недополученного в детстве материнского тепла, но так ведут себя многие матери. Я вернулась к заместителям Вероники и ее детей. Она по-прежнему стояла в обнимку с первым абортированным ребенком.

– Мне здесь хорошо, – ответила она на мой вопрос о своих чувствах.

– А мне нечем дышать. Я хочу, чтобы она меня отпустила, – сказал ребенок в ее объятьях.

– Я никому не нужен, – с горечью прошептал второй.

– Я забрала у тебя жизнь, – попросила я сказать Нику, – для тебя есть место в моем сердце. Отпускаю тебя с Богом.

– Я о вас буду помнить, – сказала она обоим детям. – Будьте для моих будущих детей ангелами-хранителями.

Отец первого ребенка отказался брать ответственность за то, что сделали с ребенком. Вероника сама передала его в руки Божьей Матери, заместительницу которой я поставила рядом с ними. С Романом они также позаботились о своем общем ребенке.

Несмотря на проведенный ритуал и произнесенные фразы, Ника, стоящая рядом с мужем, не сводила глаз со своего первого ребенка. Немного понаблюдав, в надежде, что обстановка разрядится сама собой, я ввела еще одну участницу и поставила рядом с заместителем первого нерожденного ребенка. Я попросила клиентку встать в расстановку вместо своей заместительницы. Взяв ее за плечи, осторожно подбирая слова, я показала в сторону новой фигуры:

– Это часть твоей души, которую ты оставила с этим ребенком. Только ты можешь потребовать ее назад. В таком состоянии, в каком ты находишься сейчас, ты не можешь быть полноценной женой (муж продолжал смотреть на нее, но уже сделал шаг в сторону), а значит, и матерью.

Ника некоторое время смотрела на часть себя, потом сделала шаг навстречу. Потом второй, третий… Когда они соединились, всех словно окропило живой водой. Муж подошел к Веронике и взял ее за руку. Свекровь, отбросив маску уныния, смотрела на них, словно видела впервые. Я попросила ее благословить молодых на рождение ребенка.

В заключение я попросила Нику сказать матери своего мужа:

– Я была к вам несправедлива. Мне очень жаль. Смотрите на нас с Романом доброжелательно, если мы будем счастливы и у нас будут дети. Я чту вас как мать моего любимого мужа. Без вас его бы не было. Благодарю вас, будьте здоровы.

На этой оптимистичной ноте мы завершили расстановку. Но для Вероники в этот вечер испытания не закончились. В одной из следующих расстановок ее попросили быть заместительницей абортированного и отвергнутого ребенка. Она словно побывала в шкуре ребенка, которого недавно потеряла, – одинокого, неприкаянного, жаждущего любви матери, сердце которой занято своими переживаниями.

Домой уходила другая женщина, искренне раскаявшаяся, сумевшая принять себя такой, какая она есть, и отпустить ситуацию. Она осознала свою ответственность за потерю малыша и больше никого не обвиняла.

Притча

Обеспокоенная женщина пришла к гинекологу и сказала:

– Доктор, у меня серьезная проблема, я в отчаянии, мне нужна ваша помощь! Моему ребенку еще года нет, а я снова беременна. Я не хочу, чтоб мои дети были почти одного возраста.

Тогда доктор спросил:

– Хорошо, а что вы мне предлагаете?

Она сказала:

– Я хочу, чтобы вы прервали мою беременность, я рассчитываю на вашу помощь.

Доктор немного подумал и после недолгого молчания сказал женщине:

– Думаю, у меня для вас есть решение получше. И к тому же менее опасное для вас.

Она улыбнулась, решив, что доктор согласен выполнить ее требование.

Тогда он продолжил:

– Я предлагаю вот что: для того чтобы вам не заботиться сразу о двоих детях, давайте убьем того ребенка, который у вас уже есть. В таком случае вы могли бы немного отдохнуть, пока не родится второй. А если мы собираемся убить одного ребенка, то нет разницы, кого из них. Вы не подвергнете риску свое здоровье, если убьете рожденного ребенка.

Женщина в ужасе воскликнула:

– Нет, доктор! Какой ужас! Убить ребенка – это же преступление!

– Согласен, – ответил доктор. – Но, по-моему, вы были готовы идти на это, и я подумал, может быть, это было бы лучшим решением.

Доктор улыбнулся, понимая, что достиг своей цели. Он убедил молодую мать в том, что нет разницы между убийством рожденного ребенка и того, который еще находится в утробе. Преступление одно и то же!