Текст книги "Кольцо царя"

Глава 3

Мандрагора – растение низкое, с продолговатыми изрезанными листьями, на земле лежащими. Цветы лиловые или голубые, смердят, как отхожее место. Ягоды желтые, круглые.

Мандрагора ядовита. Яд и в ягодах, особенно незрелых, и в корне. Собирать ее опасно. А использовать следует редко и в очень малом количестве. Сушить и хранить с осторожностью. С красавкой и любым другим пасленом не смешивать. И с маковыми отварами или опиумом тоже.

В отваре для крепкого сна использовать только каплю настойки да развести ее в кипяченой воде.

Настой из сухого корня хорошо лечит боли в ногах и спине.

А отвар помогает при вздутии и недержании.

Отмерять внимательно, чтобы не отравить ненароком.

Из аптекарских записей Нины Кориари

Самый известный аптекарь города Лука Гидисмани, выпятив живот и поджав пухлые губы, вплыл в ее скромную аптеку. Огляделся, втянул носом знакомый горьковатый запах трав.

Нина почтительно поприветствовала вошедшего. Он молча кивнул в ответ, оглядывая небольшую опрятную комнату.

Приходил он нечасто, но каждый раз пытливо рассматривал аптеку Нины. Вот и сейчас взгляд его обежал полки с резными накладками: на одних выстроились горшки и кувшины, на других – деревянные ларцы без украшений. Ларцы у Нины добротные, разных размеров, с надписями – где по-гречески, где по-латыни, где и вовсе с арабской вязью.

Прищурился Лука, вгляделся в поблескивающие гладкими боками стеклянные сосуды на дальней полке – нет ли новых? Под невысоким потолком висела деревянная перекладина, к ней привязаны пучками травы, какие-то холщовые мешочки, видать, с кореньями – этим добром его не удивить, все травы ему знакомы. Тут и полынь, и шалфей, и страстоцвет – всего не перечислить.

Полное гладкое лицо Гидисмани перекосила вымученная улыбка, пока он разглядывал новый рабочий стол, что Нина заказала недавно. Крепкий, из светлого дерева, ножки с узором, толстые. Сбоку на столе стопкой сложены полированные дощечки, пара тонких мраморных плиток. Из простого глиняного горшка торчат ручки аптекарских ножей, потемневшие от частого использования медные и деревянные палочки, плоские лопаточки.

Когда взор Луки добежал до небольших коромысловых весов, глаза его сузились, губы задвигались. Стоили эти весы целое состояние, купить Гидисмани их мог, но жадничал. Заставлял своих подмастерьев мерами пользоваться.

Заметив, как взгляд гостя остановился на весах, Нина чуть слышно вздохнула. Не дело это, когда завидуют. Тем более Лука Гидисмани. Она ему и не конкурент даже – у него и аптека большая, и почти все патрикии да их лекари к нему в аптеку за товаром посылают. И в гильдии он один из самых важных. А весы она не ради бахвальства ведь купила. С иными снадобьями страшно превысить положенное, а если недомерить, то и помогать не будет.

Еще муж ее покойный, Анастас, такие арабские весы хотел купить, да больно уж дороги были. А тут Василий прислал ей увесистый кошель. И посланец его сказал, что для аптекарши, что самой императрице снадобья для красоты делает, весы нужны непременно. Велел выбрать самые лучшие.

И вот оказалась Нина теперь меж двух огней. Не станешь же Луке объяснять про василиссу[7]7
  Василисса (греч.) – императрица (примеч. авт.).


[Закрыть] и великого паракимомена[8]8
  Великий паракимомен – главный спальничий, обычно евнух. Часто паракимомен исполнял обязанности главного министра. Эта должность была высшей среди тех, которые могли занимать евнухи (примеч. авт.).


[Закрыть] Василия Лакапина. Только хуже сделаешь.

Почтенный аптекарь совладал с собой, прошел к скамье с подушками, с достоинством разместился. Дерево под ним жалобно скрипнуло.

Нина налила для гостя вина в серебряную чашу, разбавила горячей еще водой. Гидисмани поблагодарил кивком, понюхал вино. Не удержался, кинул на Нину взгляд. Та плеснула вина себе в медную чашу, тоже развела водой, глотнула. Гидисмани вздохнул.

– Вот так вот, Нина. Уж вроде столько времени прошло, а все отравления побаиваюсь. В гостях аж стыдно порой.

– Ничего, Лука. Осторожная-то нога редко и оступается.

Он покивал. Глотнул и отставил чашу, огладил расчесанную и аккуратно подстриженную бороду.

– Говорят, убили кого сегодня?

– Вот хоть бы наши молитвы до Господа так быстро доносились, как в большом городе дурные вести, – перекрестившись, вздохнула Нина.

– Как у тебя-то он оказался? – невинно округлив глаза, осведомился Гидисмани.

– Грех тебе, почтенный, на беззащитную женщину пустые поклепы слушать да верить им!

– Ну не кипятись, Нина. Слухи, они же, как волна морская – накатила да отпустила. Ты его, видать, не знаешь?

– Да откуда ж? Ладно бы по соседству жил, а то ведь с кораблем пришел. – Нина раздосадованно глянула на окно.

За долгими разговорами и ночь наступит, а у нее заказы еще не сделаны.

– Это он тебе сказал, что с кораблем пришел?

– Да ничего он мне не сказал. Помер он.

– Откуда ж он? Ромей или из заезжих купцов, может? – Лука допил вино, вытер пухлые губы ладонью.

– Ромей вроде и по речи, и по одежде. Сапоги в соли морской, на руках мозоли, как у воинов бывают, да у тех, кто на кораблях ходит. А оружия при нем не было. Денег тоже. Одежа только да сапоги.

Нина встала, забрала пустую чашу у гостя. Он помолчал, снова окинул аптеку завистливым взглядом. Наставительно произнес:

– Тебе бы, Нина, выйти замуж. Что ж ты все одна? Ты послушай, что я скажу. Ты женщина неприветливая, неуживчивая, красы в тебе тоже, сама знаешь, не много. Купец тот к тебе вроде захаживал, так ты уж помалкивай, угождай, глядишь, и замуж возьмет. И будешь ты жить мужней женой. И никаких поклепов на тебя возводить не будут. Видано ли дело, чтоб женщина сама лавку держала, да столько лет замуж не шла. Не по-божески это, Нина. Не по правилам.

Нина было вскинулась сердито, но при упоминании купца покраснела, опустила голову, язык прикусив. Раздраженно запихала выбившийся локон под платок, сложила руки на груди.

– Ты, Лука, коли по делу пришел, так говори, что надобно. А сплетни слушать да нравоучения твои мне недосуг.

– Вот видишь, строптивая ты, – начал опять Гидисмани. Но, глянув на сердитую аптекаршу, махнул рукой. – Я к тебе за тем порошком опять, что кровь останавливает да рану чистит. И ежели ты бы мне состав рассказала, я бы и не беспокоил тебя с этим. Так ведь развела тайны на пустом месте.

– Порошок пришлю тебе, завтра поутру приготовлю и пришлю. А сейчас ступай – засиделся ты у меня, а мне новые слухи не нужны. От этих бы отбиться.

– Ну как скажешь. Мне тут корень мандрагоры принесли, да мне много. Возьмешь заместо оплаты?

– Возьму, – подумав мгновение, промолвила Нина. – Отчего же не взять.

Поторговавшись, они сговорились. Гидисмани достал из кошеля сверток, положил на стол. Нина развернула, осмотрела, понюхала. Вроде и правда мандрагора, не бриония. Хотя та тоже ядовита, но действие у нее другое. Да и дешевле она.

Нина завернула корень, кивнула. Лука окинул ее напоследок взглядом, разгладил на своем круглом животе тунику и, запахнув плащ, покинул аптеку.

Нина с силой потерла рукой лоб. Раздраженно выдохнула, взялась убирать травы и настои по местам. Раскладывала заказы, чтобы завтра кому самой отнести, кому с Фокой послать. В баню уже не успеть сегодня – солнце вон к горизонту клонится. В аптеке сумерки заполняли углы, скрывая узоры на сундуках и полки с кувшинчиками. Слабо еще перемигивались угольки в очаге, давая немного света.

Нина разожгла фитилек. Из теней блеснул бок цветного стеклянного светильника, что привез ей в подарок Винезио.

Нина после намеков Луки и так не могла мысли собрать, а тут еще напоминание. Что он про купца-то упомянул? Что еще известно сплетникам? Уж вроде хоронились они, да, видать, кто-то углядел-таки.

Нина зябко повела плечами.

Константинопольский вечер накидывал темное покрывало на город. С моря в узкие улочки расползалась прохлада.

Убирая со стола травы да готовясь ко сну, Нина услышала негромкий стук в дверь.

«Кого еще в ночи принесло?» – Нина завязала распущенный платок, взяла со стола светильник, осторожно приоткрыла окошко на двери. На пороге стоял невысокий безбородый человек в простом плаще. Он поднял руку и в слабом отблеске огонька Нина разглядела знакомый перстень.

– Великий паракимомен послал за тобой, Нина-аптекарша.

Нина кивнула, торопливо перевязала платок, набросила на голову покрывало-мафорий[9]9
  Мафорий – покрывало в виде платка, наброшенного на голову и плечи (примеч. авт.).


[Закрыть], сколола шерстяной плащ серебряной фибулой [10]10
  Фибула – металлическая застежка, предназначенная для скрепления одежды и для украшения (примеч. авт.).


[Закрыть] на груди. Подхватив суму со снадобьями, без которой из дома не выходила, ступила за порог, заперла аптеку.

Четверо рослых рабов подхватили простые носилки, занавешенные плотной тканью, и доставили Нину в сад при церкви Святой Ирины. Луна осветила посыпанные светлым песком садовые дорожки, над которыми нависали пышные ветки акаций. Огни в церкви были потушены, лишь слабые отблески лампад перед иконами едва виднелись сквозь окна. Аромат ладана тонкими струйками вплетался в ночной воздух.

Сопровождающий провел Нину в глубь сада. Там на каменной скамье сидел закутанный в плащ Василий Лакапин, великий паракимомен, спальник и главный советник императора. Рядом с ним стоял на высокой бронзовой подставке масляный светильник.

Нина почтительно поклонилась. Высоким, как у всех евнухов, голосом Василий произнес:

– Садись, Нина, да рассказывай про убитого.

– Неужто уже и до дворца дошло происшествие? – Нина осторожно опустилась на соседнюю скамью.

– Все, что твоей аптеки касается, мне доносят. Слежу, чтобы тебя не обидели.

При словах о доносах Нина обмерла. В затылке стало горячо, щеки как огнем обожгло.

Василий, помолчав, тихо произнес:

– Не о том думаешь, Нина. Лучше расскажи про того, кто на пороге аптеки твоей оказался. Все подробно расскажи.

С трудом справившись со стыдом и волнением, Нина рассказала про несчастного. Когда упомянула про кольцо, Василий вскинул глаза на нее и дальше уже не отводил тяжелого взгляда.

Закончив тем, что ей Фока про нож рассказал, Нина замолчала.

Собеседник вздохнул.

– А кольца, значит, при нем не было?

– Ничего не было. Видать, кто его порезал, тот и унес с собой все. Почтенный Никон всех опросил, да со мной делиться не стал…

– Ничего, он со мной уже поделился. Будет искать, да только много ли толку от него? – Он опять вперил взгляд в аптекаршу. – Так значит, не было кольца?

– Не было, великий паракимомен, пусть покарает меня Господь, если вру. – Нина широко перекрестилась. – Да и к чему мне кольцо-то? Я ж и тех украшений, что императрица пожаловала, почти не ношу.

Василий длинно выдохнул.

– Никанор его звали. Он в твою аптеку шел, кольцо нес для меня. То кольцо уж больно важно. – Он помолчал, устало потер гладкий подбородок. – Для империи важно, Нина.

Он замолчал, как будто прислушиваясь к звукам ночного сада. Лишь шорох ветра в листве и певучий скрип сверчков нарушал тишину прохладной ночи.

– Если узнают, что к тебе враги империи приходят под покровом ночи, то даже я не смогу тебя защитить. Что ты про купца, что к тебе захаживает, знаешь? Давно ли с ним знакома?

Нина ахнула:

– Господь с тобой, великий паракимомен… Если ты про Винезио, так какой же он враг империи? Моего мужа Анастаса он в море подобрал да ко мне привез, умирающего. С тех пор и знаю. Он из Генуи товары сюда возит не первый год уж. Разве может быть честный купец врагом империи? – голос ее дрогнул. – Если он ко мне и приходит, так то лишь мой да его грех, разве можно за людскую слабость врагом империи величать?

– Ты, Нина, не тараторь. Послушай меня. Если твой купец опять появится, ты мне сообщи об этом, я с ним поговорить хочу. А про кольцо молчи, не рассказывай никому. Ежели вдруг найдешь его или узнаешь что – сразу ко мне пошли весточку.

Нине стало холодно, будто ледяной ветер под ее тунику забрался. Она открыла было рот, боясь задать вопрос, боясь спросить, как великий паракимомен поговорит.

Но Василий, бросив взгляд на ее побледневшее лицо, произнес:

– Не обижу никого, просто поговорю. А ты, ежели что новое узнаешь, сразу мне доложи. Мне бы очень не хотелось, чтобы тебя обвинили в измене империи.

У Нины пересохли губы, она кивнула. Великий паракимомен, конечно, ей почти родня: нянюшка Нины оказалась той самой рабыней, что родила Василия Лакапина, бастарда прежнего императора-василевса Романа. Потому его и называют недоброжелатели Ноф[11]11
  Ноф (греч.) – незаконнорожденный, то же самое, что бастард (примеч. авт.).


[Закрыть]. Но как бы то ни было – с дворцом шутки плохи. Такие, как она и Винезио, легко под колесо имперской колесницы попадут, ежели окажутся на пути.

Василий махнул рукой, провожатый появился из тени, проводил Нину до носилок и отправил домой.

Нина металась по аптеке. Страшно подумать, в какую передрягу попала с этим раненым. Принесла же его нелегкая в ее аптеку. А может, потому и пришел, что великому паракимомену кольцо нес? А Василий не хотел, чтобы во дворце о том знали, вот и велел через Нину передать. Да только что же ей не сказал ничего? Ох, не любит Нина эти дворцовые тайны. Верно говорят, где большой почет, там и бадья хлопот.

Вздохнув, Нина села, стянула мафорий с головы. Вот ведь забота к ночи, как теперь уснуть? Мысли в голове кипели, лопались пустыми пузырьками. Что же это за кольцо, что понадобилось великому паракимомену? И отчего же не спросила она его, как кольцо это выглядит? И как ей предупредить Винезио?

Генуэзский купец Винезио Ринальди должен был приехать еще две седмицы назад. На базаре в воскресный день она краем уха слышала, как торговец один жаловался, что купец из Генуи так и не приехал, не привез обещанный товар. Озадаченная, аптекарша тогда пошла в гавань. При виде той же галеры, что увозила по осени Винезио, у Нины сбилось дыхание. Долго ждала она тогда в гавани, пока не увидела наконец, как лодка с богато одетым генуэзцем отчалила от галеры.

«Видимо, капитан корабля», – решила Нина, наблюдая, как он, ступив на просоленные доски пирса, хмуро переговорил с коммеркиариями[12]12
  Коммеркиарий – сборщик таможенной пошлины (примеч. авт.).


[Закрыть]. Уворачиваясь от грузчиков с тяжелыми тюками, она пробралась к капитану. На вопрос, как найти хозяина корабля, тот пробормотал что-то недовольно. Но от Нины так просто не отделаешься. И монеты, и вежливое слово помогли. Капитан с досадой объяснил, что хозяин задержался в пути, обещался добраться с другим кораблем. А все нет его. Так, глядишь, придется везти товар обратно. Или отдавать здесь за бесценок – с местными купцами Винезио сам договаривался, а капитан ни цен, ни условий не знает. И он теперь ждет.

Нина тоже ждала. Молилась, выходила жаркими вечерами на городскую стену, выглядывая корабли, подставляя лицо соленому ветру. Вздыхала, растирая душистые травы в вечерней тишине аптеки. И ждала.

И теперь после разговора с Василием она никак не могла успокоиться. Пыталась молитвой сердце утешить, да тревожные думы окутали, жаркие воспоминания закружили.

* * *

По осени корабль Винезио возвращался в Геную, проведя в Константинополе самые жаркие месяцы года. Свой товар купец распродал, закупил шелка, ароматные масла, золотые и серебряные украшения. И отправился в родные края. А перед самым отъездом глубокой ночью он пришел к Нине, бесшумно открыв калитку на заднем дворе.

Он вошел без стука, сбросил шелковый плащ, устало провел рукой по густым, с легкой проседью волосам. Она подала ему вина в серебряном кубке. Он охватил чашу широкой ладонью, накрывая Нинины пальцы, улыбнулся. Нина отвела взгляд, все еще смущаясь того томления, что разливалось в ней каждый раз, когда он ее касался.

Позже, еще не выпустив Нину из объятий, Винезио пообещал забрать ее с собой следующим летом. Сказал, что лишь получит разрешение семьи и церкви на брак с ней и вернется. Пропуская ее черные локоны сквозь пальцы, он рассказывал, как ей понравится в Генуе, где весь берег изрезан тихими бухтами, где улицы шире, чем в этом городе, а жара не так мучительна. Где со склонов гор стекают ручьи, неся кристально чистую воду в предместья. Они будут жить в просторном каменном доме, где он сделает ее хозяйкой. Ей не придется больше работать и разносить заказы. А он будет любить ее звездными ночами и никогда не оставит.

От его ласковых слов, от жарких прикосновений и нежного шепота у Нины кружилась голова и замирало сердце.

Винезио ушел в темноте, не дожидаясь рассвета.

А поутру Нина поднялась на городскую стену над гаванью, закутавшись в шелковый мафорий. На берегу царила суета: отплывали два корабля в Геную, варяжские ладьи загружали огромные тюки с товарами и бочки с вином. Между судами сновали мелкие лодочки, чуть подальше причаливали рыбаки с предрассветным уловом. Изредка слышны были крики купцов и грузчиков. Суетились коммеркиарии, проверяя пергаменты, свидетельствующие, что все пошлины уплачены и товары вывозятся в разрешенном количестве.

На стену не доносились запахи рыбы, пота грузчиков, смолистой смазки кораблей и лодок. Робкий зефир приносил лишь солоноватую свежесть моря и крики чаек.

Нина молчаливо прощалась с Винезио, молила Богородицу не оставить его своей милостью в пути. Проводив взглядом уходящие вдаль корабли, аптекарша спустилась со стены и направилась к дальним пещерам. В корзинке у нее для этого тайного похода лежали припасенный хлеб, гроздь винограда и небольшой кувшин вина. Путь был неблизкий, но Нина, потерявшая мужа из-за капризов морской пучины, готова была сделать все, чтобы защитить того, кто был дорог ее сердцу. Грех, конечно, но даже с Анастасом не могла вспомнить Нина такой страсти и томления, что охватывали ее с Винезио.

К полудню она добралась до дальних пещер на берегу моря. Когда-то они с Винезио здесь встречались. Эта крохотная бухта, со всех сторон закрытая от посторонних глаз, была ей известна с детских лет, когда однажды она увязалась за отцом и ему пришлось взять ее с собой.

Нина смутно помнила тот день: лодка, усталые просоленные люди, какие-то свертки, которые отец бережно завернул в промасленную ткань и спрятал в суму. Позже он порой брал ее в ближние походы с собой. То в горах, то у воды встречали они скрывающих лица путников. Отец ее, Калокир, разговаривал с ними тихо, порой на разных языках. А Нине велел не вспоминать никогда этих встреч. После того, как отец сгинул вместе с караваном несколько лет назад, Нина случайно отыскала эту бухту и приходила туда, мечтая, что отец появится из-за обветренных камней, привычно усмехнется да протянет ей, как маленькой, лакомство.

Добравшись, Нина опустилась на камень у самой воды, достала подношения. Она молилась великому Посейдону, богу морской пучины, просила о спокойном и безопасном пути для своего Винезио. Молилась Афродите, рожденной из морской пены, чтобы защитила ее любимого. Половину хлеба Нина раскрошила в воду у самого берега, оставшуюся половину бросила подальше в волны. Виноград оставила на камнях, вином полила и камни, и соленые волны, разбивающиеся о подножие большого валуна.

До дома тогда добралась она уже далеко после полудня, не чувствуя ног от усталости. И сны ей снились тревожные еще с седмицу. Нина просыпалась измученная, потерянная. С тех пор, как допустила она Винезио в сердце, не приходил к ней во сне больше ее покойный муж Анастас. Лишь изредка, просыпаясь ночью, чувствовала Нина, будто сказать он ей что-то хочет, да не может пробраться сквозь густую, словно патока, тьму.

Глава 4

Отвар для мытья волос

Среднюю меру измельченных корней сапонарии добавить в секстарий кипящей на очаге воды. Сухие листья лопуха измельчить вместе с листьями крапивы, чтобы получилась одна мера. Добавить к сапонарии. Прочесть молитву за здравие 3 раза. Снять с огня, закрыть плотной холстиной. Когда остынет, процедить, добавить 5 капель розового масла или миртового.

Из аптекарских записей Нины Кориари

Наутро, едва дождавшись непутевого Фоку, Нина отправила его разнести заказы. Сама уложила в корзинку чистую тунику, кувшинчик с настоем мыльного корня, отвар из крапивы и гамамелиса, что волосы делает блестящими и мягкими. Вода и горячий пар помогут и тяжесть с души смыть, и пот с тела, и, может, на верные мысли наведут. Опять же, где еще узнать все городские сплетни и новости, кроме бани?

Улица окатила жаром уже нагретого камня и привычными городскими запахами. Ароматы свежих лепешек из корзинок уличных торговцев сплетались с благоуханием жареных орехов и меда, струящимся из лавочки сладостей. Через пару шагов обдало крепким духом конского навоза, Нина поморщилась. Кожемяка прошел, пронес на спине пахнущие дубом и щелоком кожи.

Нина, в тонком мафории, мало защищающем от палящего солнца, старалась держаться в тени домов. Несмотря на зной, Меза была полна народу. Трусили крепкие слуги, несущие паланкины с богачами, прячущимися за шелковыми занавесками. Голосили уличные торговцы, перекрикивая друг друга, предлагая прохожим снедь и напитки. Толпа гудела, торговалась, спорила, ругалась и хохотала.

Неподалеку от овощной лавки сцепились в крикливой драке две женщины, видно, не поделившие пучок свежего кориандра, валяющегося теперь в пыли. Обходя их по широкой дуге, Нина перекрестилась. Но узнав в одной из них Аглаю, мать убитого пару лет назад подмастерья, замедлила шаг. Толпа уже окружала дерущихся. Нина огляделась и увидела приближающихся на крики стражников. Помянув мысленно всех святых, быстро вошла в круг людей, которые оживленно подбадривали неполадивших баб.

Один из наблюдателей хлопнул себя по ляжкам и зычно крикнул:

– Третья идет!

Нина повернула к нему голову – он смутился под ее строгим взглядом:

– Прости, Нина, не признал.

Аптекарша покачала головой, но выговаривать не стала. Его ребенка она на прошлой седмице у лихорадки отбила. Помнит, значит.

Аглая уже взгромоздилась на упавшую соперницу и воодушевленно таскала ее за волосы. Та визжала и неумело отбивалась. Приноровившись, Нина схватила сидящую драчунью за руку чуть повыше локтя и сильно нажала на одну точку, как Анастас когда-то учил. Рука Аглаи немедленно повисла, она взвыла от боли. Нина дернула ее вверх, заглянула в лицо и сказала негромко, но весомо пару слов, от которых Аглая даже оторопела. Не выпуская ее руки, Нина потянула воительницу за собой в толпу. Люди потешались над ними. Мужчины, увидев разорванный ворот туники Аглаи, увлеченно оглаживали и мяли воздух впереди себя, давая волю воображению. И все же толпа расступилась, пропустив их и оставив лениво подошедших стражников разбираться с обозленной, воющей от боли и позора женщиной.

Аглая оглянулась пару раз на толпу, увидела верхушки пиков охранников и опустила голову. Шла рядом с Ниной, стянув свободной рукой ворот туники.

Пройдя так пару домов, Нина остановилась и выпустила руку Аглаи. Та пристыженно вздохнула. Аптекарша молча смотрела на нее.

– Не знаю я, что на меня нашло, Нина. – Она начала смущенно отряхивать одежду.

– Да и я не знаю. Ты же вроде со всеми ладишь, чего ты на нее накинулась? Пучок зелени не поделили?

– Не при чем тут пучок-то. То есть пучок последний был, это верно. Но эта охлабуйка меня дочерью попрекнула. Вот ведь злой язык у иных бывает, хуже иглы. – В глазах у Аглаи показались слезы. Она запрокинула голову и вытерла нос кулаком.

– Всякая сорока от своего же языка и сгинет. Прости ей. Как дела-то у Дарии?

– Да все так же дела. Ариста ее балует, в шелка одевает. К нам она уже и приходить стесняется – говорит, живем убого. В лупанарии[13]13
  Лупанарий – публичный дом (примеч. авт.).


[Закрыть] жить не стесняется, а домой зайти, вишь, нос воротит. Денег оставляет мне немного, так муж все одно… – Она махнула рукой и всхлипнула.

Нина порылась в суме, в которой деньги да разные снадобья с собой всегда держала на случай какого несчастья. Достала пару монет, вложила в руку Аглаи.

– Что ты мне как нищенке какой подаешь? – сердито дернулась Аглая.

– Не подаю, а делюсь. Ты вот сейчас не по-христиански говоришь. Ежели человек с открытым сердцем помочь хочет, так прими дар – не гневи Бога. В иной раз сама кому поможешь, и тебе легче станет.

Аглая посмотрела на деньги, сжала в кулаке:

– Нина, ты, может, возьмешь ее в подмастерья? А плату за помощь Аристе отдавать будем. Глядишь, и выкупим ее. Дария у меня ж толковая, старательная. Она тебе хорошим подспорьем будет.

Нина помолчала, перекинула корзинку на другую руку, негромко произнесла:

– Не рассказывала я тебе, Аглая. Я ж хотела еще тогда[14]14
  События описаны в первой книге «Яд Империи» серии «Убийство в Византии».


[Закрыть] выкупить Дарию из лупанария. Да только Ариста – хитрая змея. Разозлилась она на меня, что я сбежала от нее. И когда я выкупать твою дочь пришла, она посмеялась только. Не пойдет она с тобой, говорит. И правда, вышла Дария вся в шелках, в украшениях богатых. «Ариста, – говорит, – меня приемной дочерью к себе взяла. Не пойду я к тебе в служанки в дерюге ходить да грязь подтирать».

У Аглаи по щекам текли слезы.

– Нина, как быть-то? И я уже не мать ей, получается? И это ж грех какой – блудницей быть, как отмолить-то?

– С этим не ко мне, а к отцу Анисиму обращайся. За грехи людские он в ответе. Только Господь милостив и не такие грехи прощает, небось. Блудница али нет, не суди. В большом городе женщине непросто живется. Осуждать тоже грех.

Обе помолчали.

– Пойду я, Аглая. Заболтались мы, скоро уж солнце за куполами скроется, а я до бани так и не добралась.

Женщины распрощались. Аглая понуро пошла обратно к площади – искать свою корзинку да купить все ж овощей и хлеба. Нина же поспешила к баням Евдокии, что стояли прямо на Мезе, украшая ее богатым фасадом.

Подходя, Нина залюбовалась колоннами с пышными навершиями, что поддерживают портик. На вырезанных в камне узорах играли лучи солнца, так что мрамор казался собранным из белых искр.

Войдя под сводчатый проход к внутренним помещениям бани, Нина вдохнула запахи курящихся благовоний и ароматных масел. Здесь уже окутывал влажный теплый воздух, делая одежду тяжелой.

Навстречу Нине вышла высокая крепкая смотрительница, поклонилась, Нина склонила голову в ответ. Подав знак молоденьким девушкам в коротких туниках, женщина так же молча пригласила Нину следовать за шустрой провожатой. Они прошли через аркаду со статуями древних богов в аподитерий[15]15
  Аподитерий (греч., лат.) – помещение для снятия одежд в банях, предбанник (примеч. авт.).


[Закрыть], где Нина скинула тунику и столу, завернулась в поданную помощницей чистую ткань, привычно обернув ее вокруг себя, как древнюю тогу.

Нина была худа и невелика ростом, поэтому тога получилась почти до пола. Девушка помогла ей подобрать волосы и заколоть их на макушке костяной тонкой палочкой. Аптекарша взяла свой сверток с кувшинчиками. Предвкушая отдых и удовольствие, она вошла в разогретый, украшенный искусной мозаикой малый тепидарий[16]16
  Тепидарий (греч., лат.) – «теплое помещение», место купания и омовения в банях (примеч. авт.).


[Закрыть]. Здесь было не слишком горячо, самая жара ждала в калидарии [17]17
  Калидарий (греч., лат.) – парилка (примеч. авт.).


[Закрыть], где воздух был такой напаренный, что едва вытерпишь.

В малом тепидарии никого не было. Видать, поздно Нина пришла. Все уже намылись, отдыхают теперь да беседуют. Она села на мраморную скамью. Разглядывая мозаику в виде купающейся с морскими чудищами обнаженной девы, вспомнила опять про Дарию, вздохнула.

Муж Аглаи, пьяница и буян, продал дочь в лупанарий Аристы. Та красивую девочку в служанки по младости лет взяла. А когда Дария Нине бежать из лупанария помогла[18]18
  События описаны в первой книге «Яд Империи» серии «Убийство в Византии».


[Закрыть], так Ариста то ли Нине насолить решила, то ли еще какую злобную каверзу придумала. Но не дала аптекарше выкупить девочку. Не смогла Нина отблагодарить за помощь Дарию. Аглае Нина помогала, чем могла, да все одно себя винила, что не спасла девицу от греха.

Раздраженно отвернувшись от безмятежной красавицы на стене, Нина размотала ткань, отложила в сторону. Осторожно ступая босыми ногами по нагретому каменному полу, набрала в чистую бадейку теплой воды. Растирая себя жесткой холстиной с мыльным отваром, смывая накопившуюся усталость, все не прекращала думать о несчастном, который дух испустил.

Шел он от гавани, мимо таверны. Или из таверны, кто знает? Однако прибыл в город недавно. Туника хорошего льна, с вышивкой по вороту, значит, не беден. Но грязная, пропотевшая. Видать, сразу с корабля к ней пошел, даже в баню после долгого плавания не успел. Надо бы с коммеркиариями в гавани поговорить – может, они его вспомнят.

Нина ополоснула волосы отваром крапивы, вылила воду из бадейки, поставила туда свои кувшинчики. Намазала тело оливковым маслом, настоянным на лаванде. После чего завернулась в ткань опять и, подхватив бадью, вышла в следующий зал.

В прохладном фригидарии[19]19
  Фригидарий (греч., лат.) – помещение, в котором находились бассейны с прохладной водой (примеч. авт.).


[Закрыть] стоял шум, что в саду с канарейками. Тут и там группки полуобнаженных горожанок, кто в бассейне, кто на мраморных скамьях, обсуждали соседей, детей, мужей и мужниных матушек.

Нина направилась в сторону калидария. Проходя мимо знакомых, она здоровалась, склоняла голову.

Почти миновав бассейн в центре зала, Нина услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Обернувшись, готовая улыбнуться, она увидела выходящую из воды Аристу. Вот уж сама Афродита, должно быть, в покрывало завернулась и ушла, пристыженная, – до того хороша была хозяйка лупанария. И не молода ведь уже, а тело богатое, упругое, как из белой кости выточено.

«При такой-то красе такая душа прогнившая», – подумала Нина. Но вслух ничего не сказала.

Ариста чуть повела головой, тотчас суетливо подбежала одна из сидящих неподалеку девушек, набросила на красавицу льняную тонкую ткань.

– Что же ты мимо проходишь, Нина? Не уважишь, не поздороваешься?

Капли воды блестели на гладкой коже, намокшие рыжие волосы стекали по плечам гладким шелком. Она едва придерживала пальцами покрывало, не стараясь прикрыться, а, казалось, наоборот, будто выставляя наготу напоказ.

– Доброго дня тебе, Ариста. Не ищи ссоры, где ее нет. Не признала я тебя. – Нина отвела взгляд, перехватила бадейку поудобнее.

– Давай-ка присядем, поговорим? Я ж за тобой посылать собиралась, а тут ты сама меня нашла. – Ариста плавно повела рукой в сторону пустой мраморной скамьи под статуей Деметры.

Нина, вздохнув, уселась на скамью. Ариста опустилась рядом, прикрыла плечи тканью, оставив грудь открытой.

– Говорят, в твоей аптеке убили кого?

– Вот ведь сплетни худые впереди ветра бегут да враньем обрастают. Не в аптеке убили, а на улице. Ко мне он умирающий уже добрался.

– Не спасла, значит? Ну бывает. Ему к Гидисмани бы попасть надо было, но что уж поделать.

Нина, зная уже хозяйку лупанария, покивала:

– И то верно. Тогда бы ты про Гидисмани сплетни и собирала, а я бы помылась спокойно.

Ариста усмехнулась безмятежно, продолжила медовым голосом:

– Кольцо, говорят, было у него какое-то? Ты, случаем, не знаешь, где кольцо это?

Вроде прохладно в зале, но Нину жаром окатило, не слабее калидария.

Сжав бадейку так, что пальцы заломило, Нина почти спокойно произнесла:

– О каком кольце ты, уважаемая Ариста, говоришь? Не было у него никакого кольца.

– Ты, Нина, смотри, чтобы дерево-то не треснуло. Отпусти бадейку свою. Разговор у нас с тобой тайный, я никому не скажу, и ты никому не скажешь, что я у тебя про кольцо спрашивала.

Нина поставила на скамью лохань, молча расправила ткань на коленях.

Ариста подождала и продолжила:

– Ты кольцо-то поищи, Нина. Да принеси мне. У меня есть покупатель – хороший покупатель, богатый. Он кольцо это, говорит, давно ждал. Он и тебе заплатит, и мне за помощь. Мы же с тобой в одном положении – у тебя аптека, у меня лупанарий. Нам друг другу помогать надо. Тяжко женщине с делами-то одной справляться – всяк норовит обидеть да обделить.