Текст книги "Я бегемот, но это неважно"

Глава 14

– Разумные бегемоты давным-давно живут среди людей. Долгое время их не принято было замечать. Да и сами они делали всё, чтобы быть незаметными. Они хотели, чтобы все вокруг считали их обыкновенными людьми, просто толстыми, неуклюжими, неловкими. Это было лучше, чем всякий раз объяснять, почему они не такие, как все, и сражаться за своё право на существование, – так начал папа свой рассказ.

Бенедикт полулежал в своей кровати, Теодор сидел рядом, глядя на сына и иногда как будто в задумчивости убирая у него со лба отросшую чёлку.

Он говорил, что до сих пор учёные не знают точно, как разумные бегемоты появились и почему они оказались так близки к людям по уровню развития. Всё произошло очень давно, примерно пять миллионов лет назад, в неогеновый период кайнозойской эры. Считается, что предки современных разумных бегемотов пережили сложную генетическую мутацию, в результате которой большинство из них погибло, но несколько выживших стали способны ходить на двух ногах и мыслить. А невероятно похожими на людей их сделала конвергентная эволюция: это когда животные разных видов становятся очень похожими друг на друга, потому что живут в одних и тех же условиях. Пингвин так похож на дельфина, когда плывёт, потому что оба они много времени проводят в воде и питаются рыбой, хотя пингвин – это птица, а дельфин – млекопитающее.

Быть не таким, как все, опасно. «Не таких» не любят и избегают, а иногда даже изгоняют или убивают. Так происходило в начале нашей эры с первыми христианами в Риме, правители которого были ещё язычниками, с чернокожими в Америке вплоть до середины прошлого века, с евреями в Германии и других европейских странах, когда у власти был жестокий диктатор Адольф Гитлер. К сожалению, есть ещё очень и очень много похожих примеров.

Стать «не таким» очень просто: достаточно чем-нибудь отличаться от тех, кто имеет власть. Разумные бегемоты это знали и предпочитали как можно реже попадаться людям на глаза. Они работали на самых тихих, самых незаметных работах. Те, кто имел способности к точным наукам, становились бухгалтерами, чертёжниками, программистами, а те, кто больше любил гуманитарные, были редакторами, переводчиками, психологами. Но всех их объединяло одно: из дома они выходили только в случае крайней необходимости.

Очень долго люди и не подозревали, что бок о бок с ними живёт совсем другой вид разумных существ. Ведь большинство людей идут по дороге своей жизни, уткнувшись под ноги и совсем не глядя по сторонам. Первой существование разумных бегемотов заметила финская писательница Туве Янссон. Муми-тролль и его родители были именно что разумными бегемотами, не зря Бенедикт чувствовал с ними такое родство. Книги Янссон стали популярными во всём мире, но даже это не заставило людей заинтересоваться жизнью своих соседей по планете. Они читали детям истории про комету и наводнение, вместе с ними радовались, когда всё заканчивалось хорошо, и, вздыхая, откладывали книгу в сторону. «Всё это – сказки», – думали они и погружались в тягучую рутину повседневных забот.

Такое равнодушие людей, конечно, было на руку разумным бегемотам. Хотя порой Теодору и бывало очень обидно, что он не может заявить о себе и проявить свой талант, он предпочитал отсиживаться в безопасной тени, как делали поколения его предков. Именно поэтому папа Бенедикта всегда работал из дома. Именно поэтому он не водил сына в детский сад. Он бы и в школу его не повёл, если бы няня Таня не настояла.

Это она сказала, что мальчику нужно общение. Что он должен уметь находить общий язык с другими детьми, что он талантливый и у него есть будущее среди людей. Она на протяжении нескольких лет вела с Теодором длинные разговоры о том, что мир изменился, что люди стали более внимательными и терпимыми друг к другу, и поэтому совсем не обязательно растить Бенедикта отшельником.

Теодор сомневался до последнего. Но он видел, как Бенедикт тянется к детям, как мечтает завести друзей, как вздыхает, когда читает про Муми-тролля и Снусмумрика. И поэтому решил рискнуть.

– Я решил дать тебе время. Не вмешиваться. Надеялся, что всё пойдёт своим чередом, что дети примут тебя, что ты сам научишься себя с ними вести. Теперь я понимаю, как я ошибался.

– Ты что, хочешь забрать меня из школы? – спросил Бенедикт.

От волнения он даже сел на кровати. В уголках глаз снова начали собираться слёзы.

– Наверное, я сделал бы это, если бы узнал обо всём ещё в четверг. Но произошло то, что произошло. Меня не было рядом, и тебе пришлось справляться самому. Теперь я вижу, что у тебя получилось. Всё-таки няня Таня была права, – и папа улыбнулся Бенедикту самой доброй своей улыбкой, а потом растрепал ему чёлку, которую сам же так долго отодвигал со лба.

Бенедикт наконец расслабился. Теперь он окончательно понял, что всё снова будет хорошо. Даже лучше, чем было раньше. Он повернулся на бок, взял папину ладонь, положил её под щёку, сладко улыбнулся и тут же уснул. А Теодор ещё посидел, скрючившись над ним в неудобной позе, как будто охраняя его хрупкий сон.

Слезинка выкатилась из уголка спящего глаза сына и капнула отцу на запястье.

– Пусть бы она была последней в твоей жизни, – тихо-тихо сказал Теодор, слегка потёрся своим носом о нос Бенедикта и вышел из комнаты.

* * *

У Теодора была своя тайна. Такая сокровенная, что даже думать о ней про себя он решался нечасто. С самого детства он больше всего на свете любил рассказывать о чём-нибудь детям, чему-нибудь их учить.

Теодор никогда не ходил в школу, а учился на дому вместе с соседом и другом Серёжей, который из-за болезни не мог ходить и передвигался в инвалидном кресле. Учителя приходили к Серёже домой, и Теодор приходил тоже. Вместе они слушали уроки и делали домашние задания. Теодор всегда помогал Серёже: учёба давалась ему гораздо легче, чем другу.

Когда Теодор объяснял, Серёжа смотрел на него внимательными, полными восхищения глазами. После объяснений Теодора сложные темы по математике и физике действительно становились понятнее, хоть и ненадолго: Серёжа быстро всё забывал, и Теодору часто приходилось объяснять всё сначала. И ему это даже нравилось.

– Федька, ты настоящая училка! – восхищённо говорил Серёжа. Так же как и приходившая к ним Тамара Степановна, он называл Теодора Федей, а Теодор не сопротивлялся. – Нет, ты даже лучше училки: она не может повторить одно и то же пятью разными способами, чтобы я понял, а ты можешь!

Теодор только скромно улыбался в ответ. Иногда, засыпая, он представлял, как стоит перед целым классом детей и что-то рассказывает им, а они смотрят на него так же, как смотрит Серёжа. О том, что класс – это почти тридцать учеников, которые каждый день приходят в школу и вместе сидят на уроках, им двоим тоже рассказала Тамара Степановна. Теодор мечтал оказаться в классе, но быть он хотел не учеником, а учителем. Конечно, он никому не рассказал о своей мечте. Даже мама с папой его бы не поняли.

Папа Теодора работал сантехником и почти каждый день чинил кому-нибудь краны или чистил засоры в трубах. Мама была почтальоном. Она ходила с большой сумкой через плечо и раскладывала в почтовые ящики газеты и журналы. Они втроём жили на окраине большого промышленного города, среди серых пяти– и девятиэтажек, и изо дня в день ходили, все в сером, по серым тропинкам своего района.

И мама, и папа очень хотели, чтобы у Теодора была хорошая, спокойная работа. Чтобы под вечер его ноги не ныли от усталости, чтобы спина не сгибалась под тяжестью сумок, которые постоянно приходится носить с собой. В то же время они очень боялись, что смышлёный Теодор пойдёт слишком далеко и наживёт врагов.

Теодор не хотел, чтобы родители беспокоились, поэтому не стал учителем. Он заочно окончил техникум и сделался бухгалтером, тихим и незаметным. Он не носил с собой тяжёлых сумок, и ноги под конец дня у него не ныли. Но и счастлив он не был.

Быть бухгалтером было скучно. Теодор работал только потому, что им с сыном нужны были деньги, чтобы жить. Наверное, он бы никогда не решился уволиться сам, но получилось так, как получилось.

Теодор никогда не верил в чудеса. Не верил, что в самое тёмное время, когда страшно и не знаешь, куда идти, спасти и вывести из оцепенения может всего лишь забытая детская мечта. Но именно так и получилось: вечером в воскресенье за чашкой чая на их с Бенедиктом кухне Оксана предложила Теодору стать преподавателем математики и заодно бухгалтером в детском образовательном центре, который она собирается открыть. Он обещал подумать.

По правде сказать, он совсем не был уверен, что это хорошая идея. Он не знал, будет ли хватать новой зарплаты на то, чтобы сводить концы с концами. У него не было никаких доказательств того, что Оксана всё хорошо просчитала, и её образовательный центр не разорится в ближайшие месяцы, и он снова не останется без работы. Но какой-то детский голосок, то ли Бенедикта, то ли его собственный, звучал в его голове и тихо-тихо просил: «Ну пожалуйста, ну попробуй, ну не отказывайся сразу».

Теодор сидел на кухне и задумчиво полоскал в чашке пакетик травяного чая. За окном была поздняя ночь. Даже фонарь, всегда светивший прямо в окно, уже погас. Чай давно остыл, и пить его не хотелось. Теодор встал и вылил чай в раковину, а пакетик бросил в мусорное ведро. Постоял в задумчивости, прикрыв глаза. И вдруг ему нестерпимо захотелось молочной тюри, как в детстве: достать тарелку, налить молока, покрошить хлеба, бросить ложку сахара-песка и перемешать. Есть ложкой и обязательно причмокивать, перетирая мелкие крупицы сахара языком о нёбо.

Как во сне Теодор приготовил себе тюрю. Сел за стол, ещё раз как следует перемешал белую кашицу в тарелке. Положил первую ложку в рот. Волна непонятной, хрупкой радости поднялась внутри. Он ел тюрю быстро и неосторожно, стуча ложкой о тарелку. Он не боялся разбудить Бенедикта. В этот момент о сыне он даже не думал.

«Какое счастье, какое счастье, какое счастье», – стучало у него в голове, когда он ложку за ложкой отправлял тюрю в рот.

Наконец он доел. Облизал ложку и положил её аккуратно на скатерть. Поднял тарелку к губам и допил оставшуюся на дне капельку молока.

– Я согласен, Оксана, согласен, – сказал он.

Глава 15

Наутро папа разбудил Бенедикта ровно в семь двадцать, как раньше.

– Беня, вставай! В школу пора!

Бенедикт сквозь сон различил папин голос, открыл глаза и секунду вслушивался в образовавшуюся тишину. Кажется, всё было как раньше, до всего, что произошло. Или даже чуточку лучше.

Он вскочил на ноги и выбежал на кухню. На столе, как обычно, были молоко и печенье. Папа стоял у окна, как накануне, но выражение его лица стало совсем другим. Папины глаза улыбались.

– Я тебе не всё рассказал вчера. Оксана предложила мне работу.

– Правда? Ты снова будешь бухгалтером?

– И да, и нет.

– Это как?

– Оксана открывает детский образовательный центр. Она пригласила меня быть в нём бухгалтером и преподавать детям математику.

– То есть ты будешь учителем, как в школе?

– Ну, почти. Мы будем помогать ребятам, которые плохо учатся, навёрстывать школьную программу. И ещё я буду считать все деньги, которые мы будем получать и тратить.

– Папа, ты будешь самым классным учителем! Даже лучше Елены Евгеньевны!

Бенедикт так обрадовался, что соскочил со стула и опрокинул его, а когда попытался схватить стул на лету, задел рукой стакан с молоком. Стакан покатался на донышке и со звоном упал на бок. Белое море разлилось по их прозрачному стеклянному столу, который папа так не любил вытирать из-за постоянно появлявшихся разводов.

– Ой, прости…

Теодор с несвойственной ему ловкостью развернулся, схватил кухонное полотенце с крючка у раковины и бросил в молочное море.

– Я вижу, что ты очень рад, – сказал он. – Но нужно время, чтобы всё организовать. И всё ещё может пойти не по плану.

Бенедикт пропустил мимо ушей папино осторожное замечание.

– Папа, а ведь Оксана и няню Таню могла бы к себе пригласить, наверное? А я бы приходил к вам после школы и помогал чем-нибудь.

Папа на секунду задумался.

– Кажется, это неплохая идея. Пожалуй, я поговорю с Татьяной Александровной и расскажу Оксане о ней. Может, что и выйдет.

– Вдвоём с няней Таней вы бы очень помогли Жене из нашего класса.

– Той самой девочке, которая написала тебе записку?

– Да. Она не любит меня за то, что я хорошо учусь, и её мама постоянно ставит меня ей в пример.

– А вовсе не за то, что ты бегемот?

– Ну пап!

– Прости. Но ты же понимаешь, что, даже если Женя будет учиться лучше, она не станет к тебе лучше относиться?

– А может быть, она поймёт, что не все вокруг враги, и ей станет легче.

Папа улыбнулся тепло и молча кивнул. Бенедикт обнял его крепко-крепко за толстый и тёплый живот и пошёл собираться в школу.

* * *

В этот день случилось ещё кое-что очень радостное. Бенедикт шёл из школы после уроков, глядя под ноги и задумавшись. Он боялся, вдруг Оксана передумала открывать образовательный центр, и папа снова встретит его понурым и безучастным. Бенедикту очень хотелось верить в лучшее, но почему-то получалось не до конца.

Вдруг он споткнулся и врезался в кого-то носом.

– Извините, – сказал он красной дутой куртке, а потом поднял глаза. – Ой!

– А я-то думаю, когда ты меня заметишь? Здравствуй, Беня!

Это была няня Таня. Надо сказать, она не выглядела как обычная пожилая женщина. Тем более не была она похожа на учительницу – ни на одну из тех, что Бенедикт видел в школе. Она не носила пальто и сапог на невысоких каблучках, не любила сумочки, которые надо было всегда держать в руках, а представить её в вязаной шапке с розочкой на боку было практически невозможно.

В любое время года няня Таня носила простые однотонные футболки, джинсы и удобные кроссовки с нескользкой подошвой. Когда было холодно, к этому набору добавлялась короткая ярко-красная куртка с капюшоном. Всем сумочкам на свете она предпочитала вместительный рюкзак из грубой чёрной ткани, выцветшей от стирок и солнца.

Она шагнула к Бенедикту и обняла его. Он почувствовал знакомый запах мятных карамелек, которые няня Таня всегда доставала из кармана в самый нужный момент, и радость поднялась и запрыгала у него внутри.

– Няня Таня! Ты вернулась! Ура! – Бенедикт крепко обнял няню в ответ.

– Представляешь, я сейчас разговаривала с твоим папой и одной интересной женщиной, Оксаной. Они предложили мне работать с ними и преподавать русский язык и литературу детям. Сказали, это твоя идея.

Бенедикт вдруг испугался, что сделал что-то не так. Но няня Таня смотрела на него и улыбалась, и он понял, что всё хорошо.

– Правда? Значит, всё получится! А то я сегодня стал бояться, вдруг Оксана пошутила. Ты согласилась?

– Скажу честно, я не планировала снова возвращаться на работу. С другой стороны, почему бы не попробовать, если хорошие люди зовут?

– Ура! – крикнул Бенедикт ещё раз и подпрыгнул на месте.

Няня Таня погладила Бенедикта по спине, потом отстранилась, заглянула ему в глаза и весело спросила:

– Пойдём погуляем? Я давно не навещала лягушек в нашем пруду.

И они пошли. Домой заходить не стали: папы дома всё равно не было. Няня Таня сказала, что они с Оксаной ушли смотреть место, где будет новый детский центр. Рюкзак был не тяжёлым и нести его не составляло труда. Бенедикту даже нравилось, что они с няней Таней оба идут с рюкзаками. Ему казалось, что такое сходство роднит их ещё больше.

По дороге няня Таня рассказала Бенедикту свой сон. Ей приснилось, будто бы из пруда исчезли все лягушки и вокруг развелось очень-очень много комаров. Так много, что они лезли в глаза, в уши и в нос, кусали сквозь толстые куртки, и на коже от них не оставалось живого места. И тогда Бенедикт из её сна отправился лягушек искать.

– Ты шёл сквозь комариные тучи и звал на помощь. Но никто к тебе не приходил. Я так хотела помочь, но меня в моём собственном сне почему-то не было.

Бенедикт остановился и посмотрел на няню.

– Я правда искал лягушек и правда не нашёл их. На пруду было холодно и сыро. И мне было грустно и страшно. Хорошо, что ты вернулась.

Они пришли туда же, куда ещё в пятницу Бенедикт приводил Котонога. Сели на ту же скамеечку, на которой он кормил друга кошачьим кормом из контейнера. Бенедикту вдруг стало грустно, и он решил рассказать няне Тане про то, как Котоног странно появился и как не менее странно исчез.

– Кажется, ты чуть лучше узнал самого себя. А главное – сумел принять своего Котонога, хоть он и был не самой приятной твоей частью. Это не каждому взрослому удаётся, а у тебя получилось. Я тобой горжусь! – Няня Таня ласково погладила Бенедикта по щеке своей маленькой шершавой ладошкой. – А теперь пойдём, я покажу тебе, что на самом деле лягушки никуда не делись.

И они подошли к пруду. Лягушачьего пения не было слышно. На пруду стояла такая же рябь, как и в прошлый раз. Несколько жёлтых листков, как маленькие лодочки, болтались на волнах и, казалось, никак не могли пристать к берегу.

– Посмотри туда, – сказала няня Таня и показала пальцем в растущую у берега остролистную траву.

Бенедикт пригляделся. Лягушка очень хорошо спряталась: если точно не знать, что она там есть, то и не найдёшь. Из воды торчали только два глаза и кончик мордочки, а тельце расслабленно висело чуть ниже поверхности воды.

– Видишь, они всё ещё здесь, просто больше не поют. Они и на зиму останутся в этом пруду. Просто спустятся на дно, закопаются в ил и оцепенеют до весны.

– Если бы ты не вернулась, и я оцепенел бы, – сказал Бенедикт и внезапно снова обнял няню Таню.

От неожиданности она тихонько ойкнула, а потом стала гладить Бенедикта по спине.

– На самом деле нет. Ты со всем справился сам. И не просто справился – ты даже Жене захотел помочь. И кажется, я знаю, как это сделать.

Бенедикт отстранился и вопросительно посмотрел на няню. И тогда она рассказала, что, когда была ещё молодой учительницей, в её классе училась Женина мама, Люда. И что Люда по-прежнему помнит её и всегда вежливо здоровается при встрече.

– Думаю, я смогу с ней поговорить и предложить помощь с Жениной учёбой. А теперь пойдём домой, будем пить чай и читать книжку про Муми-тролля.

Няня Таня повернулась к пруду спиной и успела пройти пару шагов. Потом поняла, что Бенедикт не идёт за ней, и обернулась.

– Таня, скажи, как ты думаешь: можно меня любить, даже если я бегемот?

Няня Таня вдруг широко шагнула к Бенедикту, взяла его за нос и весело чмокнула в нежную кожу между ноздрями.

– Шутишь? Даже если бы ты был неизвестным науке зверем, я бы тебя любила. А как папа тебя любит! И ещё многие будут любить. Таким, какой ты есть. Потому что ты прекрасный.

Бенедикт улыбнулся и скромно опустил глаза. Няня Таня взяла его за руку, и они вдвоём зашагали к дому: не совсем обычная пожилая женщина в ярко-красной куртке и совсем не обычный мальчик. И не мальчик даже, а бегемот.

И в ту минуту никто больше не был им нужен.

Глава 16

В школе всё было как обычно. Ребята из класса говорили Бенедикту «привет» и «пока», просили на уроках запасной карандаш, линейку или ластик и иногда подсматривали у него решения трудных примеров. Но в свои игры они его не звали, а сам он не просился. Часто на переменах они оставались с Женей в классе вдвоём.

Бенедикту было неловко просто сидеть и смотреть Жене в затылок. Он почти уже и забыл о записке, о словах, которые она прокричала ему, когда отдавала её, о том, как она сравнивала его с дальними дикими сородичами, когда он упал в лужу по дороге в школу. Сейчас он помнил только, как Женя крикнула маме «Хватит!», вырвала руку и убежала от неё по дорожке парка и как горько она сказала, что мама её убьёт за испачканные в грязи колготки.

Однажды, через несколько дней после случайной встречи с няней Таней, Бенедикт вот так же сидел за партой и смотрел в голове один и тот же невесёлый фильм про убегающую в слезах девочку и её маму. А потом встал и подошёл к Жениной парте.

Она рисовала в блокноте разноцветными гелевыми ручками. Страница была поделена на четыре небольших прямоугольника, и в каждом из них были изображены по два человечка – один большой, другой маленький. Большой был одет в разноцветные красивые вещи – брюки и кофточки, сарафаны и платья, у него всегда были длинные волнистые волосы разных цветов и большие глаза с длинными ресницами. Но уголки рта большого человечка всегда почему-то смотрели вниз, так, будто красивый человечек был чем-то недоволен. Маленький человечек на каждой из четырёх картинок был нарисован чёрным цветом и походил на фигурку, которую обычно вешают на девчачьем туалете: однотонные кружок и треугольник, никакого выражения лица. Бенедикт понял: большим человечком была мама Жени, маленьким – она сама.

Услышав, что кто-то подошёл, Женя перевернула блокнот лицевой стороной в парту и подняла глаза.

– Чего тебе?

Бенедикт на секунду зажмурился и снова открыл глаза.

– Конфетку хочешь? – сказал он первое, что пришло в голову, и достал из кармана случайно оказавшуюся там мятную карамельку от няни Тани.

Женя недоверчиво оглядела смятую обёртку карамельки:

– Мама тоже такие всегда покупает. Говорит, помнит их с детства. А мне они не нравятся. На. – И она протянула карамельку обратно Бенедикту.

– А у меня нет мамы, – выпалил Бенедикт, прежде чем успел подумать, что он говорит.

Женя пристально посмотрела на него. Было непонятно, что это был за взгляд: то ли недоверчивый, то ли удивлённый, то ли сочувствующий. Она молчала, и Бенедикт продолжил:

– Я совсем её не помню. Иногда мне кажется, что она мне снится. А потом я просыпаюсь и не могу вспомнить, кто был в моём сне на самом деле: то ли моя мама, то ли няня Таня, то ли вообще мама Муми-тролля.

Женя всё молчала и смотрела на Бенедикта во все глаза.

– Не знаю, зачем тебе рассказал. В общем, няня Таня и мой папа будут преподавать в новом детском образовательном центре. Я подумал, что они могли бы помочь тебе с уроками. Если ты захочешь.

– Не знаю. Если мама согласится. – И Женя притихла.

Бенедикт вернулся на своё место и потянулся к рюкзаку, где лежала раскраска для взрослых. Он скучал по Котоногу и теперь носил раскраску даже в школу, чтобы можно было в любой момент достать её и посмотреть на друга. Бенедикту даже казалось, что Котоног смотрит на него со своей страницы в ответ и иногда хитро улыбается. Вот как сейчас, например.

Бенедикт сидел над раскрытой раскраской, когда Женя вдруг неожиданно повернулась к нему.

– А у меня папы нет. И я тоже про него ничего не знаю. Но иногда мне хочется, чтобы не было мамы. Особенно когда она на меня кричит. А иногда я начинаю хотеть, чтобы не стало меня, потому что я для мамы – обуза. Это она так говорит.

– Я думаю, что мама тебя любит. Так, как она умеет любить. И ты её тоже. И ты побила бы каждого, кто сказал бы, что она плохая, – сказал Бенедикт.

– Откуда ты знаешь? – спросила Женя.

– Я так чувствую. – И Бенедикт бросил быстрый взгляд на нарисованного Котонога.

Тот как будто подмигнул в ответ.

Женя покосилась на него, но ничего больше не сказала. А Бенедикт стал водить фиолетовым карандашом по давно раскрашенному щупальцу Котонога. Он надеялся, что другу будет приятна такая лёгкая щекотка.