Текст книги "Гагара (сборник)"

Илона растерялась. Такого поворота в этой щекотливой ситуации она никак не ожидала. А потому ответила не сразу:

– Учителем начальных классов. Или школьным психологом.

– Замечательно! Тогда не раз меня вспомнишь и простишь. Но лучше бы тебе стать учителем литературы. У тебя такая чуткая душа! И характер сильный. Будешь отличным лидером. Ведь самые большие проблемы – в подростковом возрасте. В начальных классах учитель еще для ребят авторитет. А вот с пятого все и начинается. Знаешь, – вдруг улыбнулась она, – ты больше не вставай, ладно? Дай знак, подними руку. Я увижу, извинюсь. Договорились?

Илона кивнула.

– Вот и хорошо! А теперь иди. Маму обедом кормить надо, а у меня еще ничего не куплено, ничего не сварено. Вчера до полуночи сочинения ваши проверяла.

Илона надеялась о чем-нибудь еще поговорить с Аллой Ивановной, но та уже встала и торопливо укладывала тетради в сумку.

Илона долго в этот день не возвращалась домой. Гуляла по парку, загребая ногами кленовые листья. Не хотелось думать ни о чем. Какая разница: кто прав, кто виноват? Произошло то, что должно было произойти. И нужно принимать всех такими, какие есть. Как эти кленовые листья. Они ведь тоже все разные. Есть чисто желтые, есть огненно-бордовые, есть коричневатые с зелеными прожилками, есть разноцветные, будто кто вытер о них кисти разных красок. Есть просто коричневые, засохшие. И Борьку этого, по прозвищу Бульба, и самодовольную Любку Прохину, и скомороха Витьку Чижикова, и даже ехидную Люську Ершову нужно воспринимать такими, какие есть, не подгоняя мир под свои взгляды и представления. Ведь в каждом есть что-то хорошее. Вот и Аллушку взять… Не такая уж она злая, как о ней думают ребята. И здесь Лёнька Тузов абсолютно прав. Просто устала от жизненных проблем. Другая бы на ее месте мстить принялась, и возможностей для этого у нее много, а она… «Молодец, – говорит, – личность, редкое явление в наши дни». Вот и пойми тут что-нибудь!

Вспомнилось, как они в восьмом классе поздравляли Аллу Ивановну с днем рождения. О дне рождения догадались по новому платью и бусам, сделанным из семян настурции.

– У вас что, день рождения сегодня? – с явным подвохом спросила Люська Ершова.

– Да, – улыбнулась Алла Ивановна. – Пятиклассники мне эти бусы подарили. А что, не нравятся?

– Нормально! – сдержанно похвалил Борька Тарасов. – Примите наши поздравления! А сколько вам лет исполнилось, если не секрет?

– Да какой там секрет? Пятьдесят семь.

– Ни фига себе! – присвистнул Витька Чижиков. – Я думал, к восьмидесяти! – И удивление его было настолько искренним, что Алла Ивановна рассмеялась.

А Катя Федотова возмутилась:

– Вот дурак! – но почему-то мысль эту развивать не стала.

Пол-урока потом Илона голову ломала над тем, почему такими взрослыми и даже старыми кажутся всем учителя. Бабушке Ларе в прошлом году отмечали шестидесятилетний юбилей. Но выглядит она намного моложе Аллы Ивановны. И одевается современно. Особенно когда в санаторий на юг собирается. Неужели работа в школе настолько изматывает женщину? Наверное, вырабатывается этакий «учительский стереотип»: учить, ругать, наказывать, требовать. И можно ли этот стереотип разрушить?

Работа по воспитанию Аллы Ивановны начала давать свои результаты. Как только ее эмоции зашкаливали и с языка срывалось плохое слово, Илона опускала взгляд в парту и поднимала руку. Алла Ивановна останавливалась в своем «красноречии», тихо произносила: «Вы уж меня простите!» – и продолжала урок. Поднимать руку теперь приходилось все реже и реже. И через какое-то время учительница подозвала Илону.

– Спасибо, милая! Действительно, очень важно научиться сдерживать себя. Ты мне очень помогла. Знаешь, я ведь себя после всего этого… ну, сама понимаешь, после чего, всякий раз очень ругаю. И даже, случается, впадаю в депрессию. А теперь себя уважать больше стала. Только прошу тебя: пусть эти мои откровения останутся между нами. Договорились? Ты ведь все понимаешь, не по годам взрослая. И я очень верю в тебя! Знаешь, может, тебе и правда школьным психологом стать? Хорошая профессия! И перед классом весь день стоять не надо. Подумай.

Илона так и вспыхнула вся. А потом вдруг взяла руку учительницы в свои ладони:

– Спасибо вам, Алла Ивановна! За все спасибо. Вы… вы очень хорошая!. Я не знала даже, что так в жизни может быть!. Я бы так, как вы, не смогла! Честное слово!

Внутри все задрожало от какого-то непонятного ей волнения. И даже во рту пересохло.

– Что не смогла? Ругаться, как я, что ли? – грустно пошутила та.

– Да нет, я не об этом! – Илона покраснела еще больше.

– Ну вот! Успокойся, милая, и домой иди, – погладила ее по плечу Алла Ивановна. И вдруг, к изумлению Илоны, сказала совсем уж неожиданную вещь: – Все мы друг другу в этой жизни учителя. И возраст никакой роли не играет! Мы вас учим, вы – нас. Да-да! Не смотри на меня так. Если сейчас что не поняла, потом поймешь. Все приходит в свое время.

…А в начале второй четверти на урок литературы вместо Аллы Ивановны пришла другая учительница. На перемене по классу из уст в уста летал слушок: «Аллушку „ушли“!» Как выяснилось потом, кто-то из родителей пожаловался «куда следует», а кто-то из класса на камеру тот «инцидент» снял. Классной было предложено уйти на заслуженный отдых. Каждый норовил Илону поздравить. Мол, молодец, Гагара! Поделом Аллушке! И только Лёнька Туз грустно вздохнул:

– Рано радуетесь… Как нам Аллушка говорила: «От медведя уйдешь – на волка нарвешься».

А у Илоны вдруг ноги отнялись.

Не понимала раньше фразу: «ноги отнялись». Как это могут отняться ноги? В тот день на себе испытала, как это случается. После уроков одна сидела в классе, пока дежурные не пришли мыть полы. Не могла встать. Ноги сначала сделались ватными, а потом… потом и вовсе перестала их чувствовать. И только насмешливый оклик Витьки Чижикова вернул к действительности:

– Ты что, Гагара, расселась, как в предбаннике? Чеши домой давай! Да радуйся: твоя взяла! Аллушке давно на пенсию пора. Теперь какую-нибудь практикантку дадут. Это как пить дать! Будем из нее веревки вить. И ты нюни не распускай! Все будет в шоколаде!

«Практикантку» класс принял с молчаливым равнодушием. Звали ее Юлией Юрьевной. За ней сразу закрепилось прозвище ЮЮ.

ЮЮ была ни-ка-кой! Бледное застывшее лицо. Ни красок, ни эмоций. Словно это было не лицо, а посмертная гипсовая маска. Балахонистый, под цвет рыжеватых волос костюм скрывал все признаки человеческой плоти. Одним словом, во всем облике ЮЮ нигде не нашлось места для души.

И что возьмешь с «ни-ка-кой»? Даже веревки вить из нее никому не хотелось. Все слова «практикантки» отлетали от класса, как от стенки горох. Что называется «ни уму, ни сердцу». На литературе царствовала зеленая скука. Даже голос у ЮЮ был каким-то бесцветным. Искоса разглядывая «практикантку», Илона поражалась тому, как несправедлива бывает природа. Тот же историк на фоне ЮЮ казался пятнышком светлым и потому запоминающимся. Но самым невероятным для всех было то, что ЮЮ была замужем! И муж, инженер, присланный к ним в город на стажировку, эту мымру чуть не на руках носил. Когда они под ручку шли вдвоем по городу, люди оборачивались и невольно смотрели им вслед. Холеный красавец, с большими карими глазами и черными, ровно подстриженными усиками над верхней губой, всем своим видом показывал, как он обожает свою избранницу.

Только теперь Илона поняла поговорку: «Все познается в сравнении».

Вот уж точно! У Аллушки душа была живая. И даже ругательства ее исходили от бессильного желания передать им свои знания, причем все, до последней капельки. ЮЮ была человеком в футляре. Ей было абсолютно все равно, как к ней относились окружающие, а уж тем более ученики. Оттарабанила свое – и ладно. На этот случай Аллушка сразу напомнила бы им пословицу: «Петух прокукарекал – а там хоть не рассветай!» Что ни говори, но все слова Аллы Ивановны, равно как и обожаемые ею народные пословицы и поговорки, в память врубались накрепко. А теперь даже русский у всех разом захромал.

У кого-то родилась идея навестить бывшую классную, погреть ей душу словами благодарности и попросить вернуться в школу. Но, как выяснилось, похоронив мать, из города Алла Ивановна уехала. Причем куда-то далеко, кажется к сестре, потому как своих детей у нее – это они знали точно – не было.

Классное руководство было передано физруку, которому некогда было разводить с ними душещипательные беседы. Геннадий Иванович был сторонником военной дисциплины, когда «приказы не оспариваются». Морально-нравственный климат в подопечном классе его ничуть не волновал. И целых два с половиной года они варились в собственном соку.

Что только не вытворяли они на уроках литературы! И урны, как вазы, на стол ставили с веником ручкой вниз. И портреты писателей жеваной бумагой заплевывали. И учебник по литературе гвоздем огроменным к столу прибивали. Ничто ЮЮ не колыхало.

А однажды Борька выловил в интернетовской помойке статью «Крик души темноклювой гагары». И, включив кинопроектор, вывел на классный экран. Статья начиналась с потрясающего снимка взлетающей гагары. Не обращая внимания на входящую в класс ЮЮ, Сашка Кравченко с деланой выразительностью стал читать почти поэтический текст:

– «Доводилось ли вам когда-нибудь слышать заунывную песню темноклювой гагары? В ней и одиночество, и тоска, и необъятность водных просторов. Эта красивая водоплавающая птица – символ американского штата Миннесота. Она также изображена на канадской монете в один доллар».

– Ну, тебя, Гагара, и занесло-о! – протянул Чижиков. – Аж на доллар канадский угораздило попасть!

Илона не шелохнулась. ЮЮ спокойно положила кожаный портфель на стол и села, отодвинув стул в сторону. Тоже стала смотреть на экран.

– «Чем же уникальны песни темноклювых гагар? Репертуар их довольно разнообразен. Обычно вечером и ночью их протяжные с подвыванием стоны слышны на много километров вокруг. Менее громкими звуками – гиканьем – гагары подзывают „брачных партнеров“, – выделяя голосом значимость последних двух слов, Сашка, для пущей важности, многозначительно поднял вверх палец, – птенцов, а также других особей на своем озере».

– Запоминай, Бульба! – вслух комментировал Витька.

ЮЮ не реагировала, словно ее вообще не было в классе.

– «Единственный звук, издаваемый гагарами в полете, – вибрато, сигнал тревоги, напоминающий хохот. Про тех, кто без удержу смеется, бывало, говорили: „Сумасшедший, как гагара“».

– А это, Чижик, про тебя! – прикрывая зевок ладонью, заметил Лёня Туз. – Только к Илонке не клейся. Бульба тебя в порошок сотрет.

Тут Люба Прохина громко хмыкнула и включила свет, а Люська Ершова угодливо откинула с окна темные шторы.

– Ну дайте дочитать информацию «Известно ли вам?» – притворно заныл Витька Чижиков. И, вглядываясь в уже засветленный экран, продолжал читать: – «Скорость полета гагары во время миграции около ста двадцати километров в час». Вот это да-а-а! Стало быть, тебе, Гагара, иномарка на фиг не нужна!

– Так! – поднялась ЮЮ, паузой заставляя всех усесться на свои места. – Кравченко за выразительное чтение ставлю «пять». Чижикова прошу вслух прочесть свое эссе.

– Какое еще эссе?! – забрюзжал Витька, слюнявя палец и листая тетрадку.

– То, что было задано на дом, – невозмутимо пояснила ЮЮ.

«Спокойная как слон! – подумала Илона. – Аллушка бы уже ногами топала, а эта… хоть плюй ей в глаза – скажет: „Божья роса“».

Но статья про гагару в душу запала. Где Борька ее откопал? Решила дома все до конца прочесть.

И снова перед глазами белые стены палаты. На стуле возле ее кровати сидит Сусанна Арнольдовна. Илона рассказывает:

– Если бы вы только знали, что творилось в душе у меня в тот день, когда я узнала об увольнении Аллы Ивановны! Но слёз все равно не было. Словно все внутри закаменело. Мама пыталась задавать какие-то вопросы, но я отворачивалась: мол, не доставай, прошу тебя! Ничего не случилось! Просто болит голова. Она трогала мой лоб рукой и вздыхала: «Измерь температуру. Вирус ходит».

Илона умоляюще посмотрела прямо в глаза женщины.

– Скажите вы мне, почему я приношу людям горе?! Почему всякий раз, когда я побеждаю, сразу чувствую свою неправоту?! И даже свою жестокость по отношению к этому человеку! И мне не только жаль его – мне больно! Даже физически. Что делать в таких случаях, скажите?! Вы знаете! Вы можете мне помочь!

Сусанна Арнольдовна молчала. И вдруг Илоне почудился шепот. Он звучал рефреном, сразу со всех сторон, словно пробивался к ней из глубины веков:

«Будь доброй. Ведь добрая улыбка, как лучик солнца, разгоняет любые тучи. Будь спокойной. И любой ветер утихнет у твоих ног, не перейдет ни в шторм, ни в бурю. Будь гибкой. И ни один укол, ни одна ядовитая стрела не попадет в тебя. Будь мягкой. И тогда любое зло пройдет сквозь тебя, не причинив вреда, как вода проходит сквозь песок или разомкнутые пальцы».

Шепот стих. И только шум волн продолжал звучать в ушах, навевая сон. Откинувшись на подушку, Илона незаметно уснула. И снова во сне ощутила себя птицей. Вот она одиноко плывет по озеру. Время от времени ее голова опускается в воду, чтобы вновь гордо вознестись над поверхностью. Вот расправляет крылья и, громко хлопая ими по воде, силится взлететь, но почему-то не может и плюхается грудью на зеркальную гладь озера, скользя по воде до полной остановки.

– Э-эй! Просыпайся! – сквозь сон услышала она чей-то тихий голос. – Ты что руками машешь? Я тебе ужин принесла. Вот он, на тумбочке. Только руками не размахивай, а то тарелку разобьешь.

Над ней склонилась молодая женщина лет тридцати, худенькая, с короткой стрижкой русых вьющихся волос, очень похожая на мальчишку-подростка. Какая у нее приятная улыбка! Интересно, кто это?

– Меня Леной зовут. Я твоя соседка по палате. Слава богу, в эту палату тяжелых больных не кладут. Так что мы с тобой здесь как в санатории. И с лечащим врачом повезло. Сусанна Арнольдовна – потрясающая женщина! Между прочим, гипнозом владеет. У нее и не захочешь, так все расскажешь. А это в нашем состоянии – самое главное. Потому как опасно человеку в себе замыкаться.

– Почему? – развернулась к ней лицом Илона.

– Сама подумай. Будет цветок расти в наглухо запертом чулане? Даже если и обильно поливать его водой. Всему живому свет нужен! Так и человек. Без доброго общения быстро зачахнет, как тот цветок без света. Поделишься с добрым человеком своей бедой – сразу легче станет. И мысли темные из головы уйдут.

Илона скинула с себя одеяло, села на постели, заправила под заколку спутавшиеся волосы.

– А-а… а вы-ы… – не зная, как начать разговор, тянула слова Илона.

– Давай на «ты», – предложила Лена. – Не записывай меня в древние старухи. – И улыбнулась все той же обворожительной улыбкой.

– Хорошо. А почему ты здесь?

– Тоже проблемы были. У меня муж погиб. Не смогла я принять эту смерть! Мы ведь совсем недавно поженились, несколько месяцев назад. Я замуж поздно вышла. Все принца выбирала. Парней-то много вокруг увивалось. А мне сначала хотелось свое дело завести, независимой стать.

– Получилось? – робко поинтересовалась Илона. Ей было важно это знать. Тоже ведь всегда хотелось стать независимой.

Лена горько усмехнулась.

– Получиться-то получилось, только мне это не надо теперь. Все бы отдала за то, чтобы Пашку вернуть!

В голосе у Лены зазвучали слезы. Илона молчала. Ни о чем не спрашивала больше. Зачем любопытством человеку душу травить? Взяла тарелку, стала вяло есть винегрет с рыбой.

Палата и правда была довольно уютной. Светлые шторы, пластиковое окно, на подоконнике цветы. И даже линолеум на полу новый.

Через некоторое время Лена снова заговорила, только теперь спрашивала она.

– А родители у тебя есть?

– Да, мама с папой. А что?

– А чего с ними не делишься? Если бы моя мама была жива, разве бы такое со мной случилось?

Илона пожала плечами. А сама задумалась. У нее и правда не было такой привычки – делиться своими проблемами с родителями. Почему? Ну, с папой – понятное дело. А с мамой? Вон Светка Татаринова говорит, что мама у нее самая близкая подруга, что маме она может рассказать буквально все.

Валерия Сергеевна, действительно, располагала к откровенности. И вела себя с ними так, будто она их ровесница. Сядут, бывало, чай пить, и она так это заговорщицки спросит: «Ну, чего там у вас, девчонки, в классе новенького? Колитесь! Я – могила! Никому не скажу». И правда, никакая важная информация никогда течи не давала. Повезло Светке!

А ее мама?. Нет, она, конечно, хорошая: добрая, заботливая, утром в стакане даже чай помешает. Но ее, Илону, такая опека даже злит. Что, у нее самой рук нет?! Но больше всего раздражали «ценные указания»: это не забудь, то не потеряй, там долго не задерживайся! И главное, боится всего. Что-нибудь скажешь такое – у нее сразу от испуга зрачки во все глаза и даже рукой рот прикроет. Разве после этого будешь ей что рассказывать? К тому же, что ни скажи, тут же все отец узнаёт. А он еще тот правдолюб. Как говорит мама, «сразу шашку наголо». Не зря, видно, казацких кровей. И понятно, почему она с ним делится. Не дай бог ему узнать что-нибудь не от мамы, а из чужих уст! Такое начнется!. Словом, подобралась семейка…

– Ты книжки-то, что Сусанна Арнольдовна дала, читай. Многое поймешь, – снова заговорила Лена, кивая на книги, что лежали на подоконнике. – Часами с каждым больным врач говорить не может. Это так только, на первых порах. Знала бы, какие «перцы» в соседней палате лежат. Иногда всю ночь спать не дают. Чего только не наслушаешься! Я твою историю плохо знаю. Когда Сусанна Арнольдовна с тобой сеанс начала, меня в коридор попросила выйти. Понятно. Личная жизнь – дело деликатное. Однако земля слухами полнится. Говорят, что ты за попытку насилия глаз парню выбила. А теперь мучаешься, изводишь душу свою. Правда? – Илона нехотя кивнула. – А зря. На все воля Божья. Значит, именно такой урок обоим нужен был.

Илона тяжело вздохнула.

Ну вот, уже все всё знают! Представила, что в школе в те дни творилось. Чижиков, наверное, целые спектакли устраивал. И голосом пародировал, и в виде пантомимы все это разыгрывал. Клоун еще тот! И захотелось провалиться сквозь землю.

Поставила на тумбочку тарелку и снова легла, сомкнув руки под головой.

Почувствовав ее удрученное состояние, Лена стала успокаивать:

– Не переживай. Как говорится: «Все пройдет зимой холодной». Сусанна Арнольдовна свое дело сделала. И результат налицо. Иначе бы ты к винегрету не притронулась. Ну а теперь давай спать!

И, подойдя к двери, она щелкнула выключателем.

Однако заснули только под утро. Темнота располагала к откровенности. Слово за слово – так разговорились! Никогда и никому еще Илона не открывалась настолько доверительно. Разве что под гипнозом.

Лена рассуждала так мудро и просто, что в хаосе мыслей Илоны стал вырисовываться какой-то органичный порядок. И колкие, как иглы кактуса, вопросы уже не терзали душу, как прежде.

– Мужчины и женщины всегда соперничают, – тихо, полушепотом, делилась с ней своими соображениями Лена. – Это уходит корнями в глубь веков и во все времена было чревато последствиями. А ведь мы такие разные. Не соперничать – дополнять друг друга надо. Но это, конечно, в идеале. Кричат вон феминистки на Западе про равноправие, а подумали бы: какое там равноправие, если женщина не может по силе своей сравниться с мужчиной! Зато в ней много других достоинств, с которыми мужчина просто обязан считаться. Не о равноправии – о равновеличии говорить нужно. А у нас с самого детства между мужским и женским началом – война. – Помолчала, словно вспоминая что-то, и тихо добавила: – Объединить мужчину и женщину в единое целое может только любовь. А любви-то у нас у всех в душе как раз и не хватает.

– Лен, а у вас с Пашей было это «единое целое»?

Некоторое время Лена молчала. Видимо, вопрос задел за живое.

– Сложно сказать. Но, скорее всего, да. Вот потому и хотела вместе с ним уйти. Но не получилось. И слава богу! Великий грех. Теперь понимаю: значит, моя миссия на этом свете еще не закончилась. Не все отработала, что предначертано. А может, и вообще передо мной другие задачи стоят. Думаешь, в палате одной мы оказались случайно? Как бы не так! Каждый должен постараться понять, зачем ему та или иная жизненная ситуация дается.

Илона задумалась. А им-то с Борькой за что… все это?

– Понимаю, – тихо засмеялась Лена, – голову ломаешь! А ты начни не с Борьки, а с себя. Задай себе вопросы: «Есть ли гордыня?», «Много ли в душе любви к людям?», «Умею ли прощать?»… Ты Борьке этому много раз по-дружески улыбалась за все эти, как ты говоришь, двенадцать лет твоих мучений?

– Я вообще с ним старалась не разговаривать!

– Вот то-то и оно!

– Легко тебе говорить! Знала бы ты, какой он грубиян!

– Ты ведь женщина! Мудрее должна быть. Не атаки его отбивать нужно было, а за помощью к нему обратиться.

– К нему?! – Илона даже приподнялась на локтях. – Какая мне от него помощь нужна?! С ума ты, что ли, сошла?!

– Вот-вот! А он бы лоб расшиб, чтобы тебе угодить. Ведь любит. А это такая движущая сила! Только нужно было уметь направить ее в нужное русло.

Илону заклинило. Как сложно все. Заворочалась на постели. И на этот бок ляжет, и на тот. Никак не успокоится. Мышцы в руках и ногах так и дергаются, так и просят движений.

– Нет, Лен, я все-таки не понимаю. Что это за любовь такая варварская? Вот Владька, например… Он за меня все время заступался, помогал. И во взгляде столько нежности было! Знаешь, он мне как-то признался, что в детстве просил у родителей сестренку купить. Вот потому, наверное, и взялся меня опекать. А потом, действительно, как брат с сестрой стали. Да, если честно, не всегда и брат с сестрой ладят так, как мы с ним.

– Знаешь, всех людей под одну гребенку стричь нельзя. Владька – такой вот, а Борька – другой. Неужели у тебя к Борьке, кроме ненависти, в душе ничего нет?

Илона не ответила, только вздохнула. Перед глазами появилось забинтованное Борькино лицо, закрытое рукой, чтобы она не видела слёз. И все-таки какой он дурачина! Многим ведь девчонкам в классе нравится. В футбол, волейбол, баскетбол парни начнут играть – им залюбуешься. Красота, сила, ловкость и четкость движений, и, самое главное, столько во взгляде устремленности и достоинства! Его даже все старшеклассники уважали. Вон Любка Прохина по сей день по нему сохнет.

И опять шевельнулся в душе подленький страх: «Будут теперь в школе со всех сторон в меня пальцами тыкать: мол, сломала парню жизнь, сделала инвалидом!»

– Не пойду в школу больше! И экзамены сдавать не буду! – неизвестно к кому обращаясь, заявила она уже вслух.

– Вольному воля! – с явным осуждением произнесла Лена. – Не знала я, что ты такой слабак! Толпы боишься?

– При чем здесь толпа?! – огрызнулась Илона, хоть и понимала, к чему Лена клонит.

– Если ты – личность, то слушай свой внутренний голос, верь собственным ощущениям, понятиям и правилам. И не оглядывайся на «тетю Мотю», которая там что-то, когда-то, кому-то сказала! На каждый роток не накинешь платок! Будешь вот так, на всякий чужой чих, реагировать – быстро с пути собьешься. Придумала тоже – целый год терять! Жизнь может такой крен дать, что все эти соседи, родственники, одноклассники окажутся за бортом. И думать про них забудешь! Их лица и имена в памяти сотрутся. Так что не дури! Такой мой тебе совет.

Пока раскладывала все сказанное Леной по полочкам собственного разумения, та уснула. В палате раздалось ее легкое посапывание.

А Илона ёрзала на постели, пока не сбила в кучу одеяло с простыней. Вскочила, включила свет и стала перестилать постельное белье. А сама тихонько бубнила себе под нос:

– Странная эта Лена. Сама внешне под мальчишку-подростка косит, а рассуждать начнет, как самая что ни на есть древняя старуха! Откуда столько всего знает?

На другое утро не удержалась, спросила у Лены:

– Лен, а откуда ты столько всего знаешь?

– Книжки читать надо! – довольно рассмеялась та, словно ждала этого вопроса.

– И как у тебя времени на них хватает? Тут по программе-то не знаешь, как всю нужную литературу осилить… Ты ведь бизнесом занимаешься, насколько я поняла.

– Правильно поняла, – сказала Лена и многозначительно подняла палец вверх. – Книжным бизнесом! Я с детства чтением упивалась. А потом решила свой магазин книжный открыть. И продавать ту литературу, какая, на мой взгляд, полезна людям. В наши дни столько чтива развелось. Ни уму, ни сердцу, ни душе. Воруют драгоценное время человека! А у меня в магазине как в хорошей библиотеке. Не просто чеки выбиваю – с каждым покупателем о книгах и вообще о жизни беседую. И привожу из Москвы те книги, которые сама читала и ценю.

– Ну даешь! – только и могла сказать Илона. – А доход от продажи этих книг какой-то получаешь?

– На жизнь хватает! – грустно усмехнулась Лена. – Зато все покупатели моими друзьями становятся. И это дороже всякой прибыли!

Только теперь Илона догадалась, почему ее соседки в дневное время в палате почти никогда не было. Все время кто-то вызывал.

– Знаю, в наши дни трудно в бескорыстие поверить. Вижу, сомнения тебя одолевают. А потому объясняю. Для того чтобы концы с концами сводить и аренду покрывать, канцтовары привожу.

– И одна со всем этим справляешься?

– Почему одна? Продавцом у меня младшая сестра. Девчонка ответственная, серьезная, во всем мне помогает. Вот так и крутимся вдвоем, вот так и перебиваемся.

– А по образованию ты кто? – не смогла сдержать любопытства Илона.

– Филолог. . – с горечью вздохнула та. – Целых три года в школе отработала.

– С дисциплиной проблемы были? – поинтересовалась Илона. Представить Лену перед классом почему-то не могла.

– С чего это ты взяла? – улыбнулась та. – Наоборот. С ребятами-то как раз все и получалось. С этим делом все просто: естественной, прямой и честной нужно быть. Дети ведь максималисты. У них требования к учителям высокие. Так ведь говорю?

Илона кивнула.

– А уволилась тогда почему?

– С директором конфликт вышел. Живую работу люблю. А вот документация липовая, очковтирательство всякое – не по мне это! К тому же не все программы устраивали. Школьников не только образовывать, но и в первую очередь воспитывать нужно. И это лучше всего делать с помощью художественных произведений. Так что программы школьные по литературе давно пересмотреть пора. Ну да ладно, не буду тебе голову морочить! – засмеялась она. – Вон глаза у тебя уже по восемь копеек. Сама потом до всего дойдешь. А в магазин ко мне приходи. У меня для тебя много чего интересного найдется.

* * *

Выписавшись домой из больницы, Илона погрузилась в чтение книг. И несколько дней в школу не ходила. Родители не доставали. Общалась с ними по-прежнему сдержанно. На все вопросы отвечала коротко и сухо: «Да», «Нет», «Не знаю», в лучшем случае – «Буду». Или резкое: «Оставьте меня в покое!»

Странное дело, но все то, что казалось понятным в больнице, дома начало давать сбои. Особенно когда слышала перепалку отца с матерью. Отец настаивал на том, чтобы все-таки подать на Тарасова в суд. Илона молча злилась. Как всегда, он рубит сплеча. Уже однажды схватился с воспитательницей. И чем это кончилось?! Мама утверждала, что от судебных процедур себе дороже будет. Над ней, как всегда, страхи брали верх. Бабушка по телефону поддерживала маму и приводила медицинские аргументы в пользу ее доводов.

Слыша все это, Илона горько усмехалась. Похоже, ее мнение никто в расчет брать не собирался! А ведь Сусанна Арнольдовна говорила, что в Борьке бурлит «неразделенная любовь». Мол, Илона грубо отвергла «высокие мотивы» и тем самым дала волю его «низменным порывам». Мудрено, но в этом что-то было!.. Может быть, Борька и правда пригласил ее домой без всякого тайного умысла, а просто чтобы выразить чувства, во власти которых находился столько лет. Стыдно ему было признаваться в любви среди бела дня да еще у прохожих на виду. Ведь не зря говорится: «От любви до ненависти один шаг!» Сусанна Арнольдовна права. Как она там сказала? «Нужно было перевести стрелки чувств с колеи страстей на рельсы ровных дружеских отношений». Записать надо. Умно сказано. Нужно-то нужно! Только как? Ей ведь не шестьдесят, а всего шестнадцать лет! У Сусанны Арнольдовны, конечно, логика железная. «Для того, – говорит, – мы и живем на этом свете, чтобы усваивать жизненные уроки. И главная задача каждого – умело выстраивать добрые человеческие отношения, создавая вокруг себя не ад, а рай». Мудрено. И книги, которые Сусанна Арнольдовна дала ей почитать, тоже слишком заумные. Илона за один раз осиливала только два-три листа, а потом ее от перегруза новой информацией начинала одолевать такая зевота, что «рвался рот». Но, как ни странно, к книгам этим все равно тянуло, как тянет к тайникам кладоискателей. Где же зарыт этот кладезь ответов на все мучающие ее вопросы?

Лежала на тахте поверх покрывала и, как локатор, принимала и отражала всякие мысли. А их откуда только не приносило! Больше всего, конечно, интересовало, будет ли ходить в школу Борька. Как и, главное, каким заявится в класс после всего? Как Кутузов, с черной повязкой на глазу? И как встретят ее в классе? Кто и на чью сторону встанет? Решила прозондировать обстановку через подругу Свету. Включила позабытый-позаброшенный мобильник и сразу услышала Светкин радостный голос:

– Илонка! Ты?! Я думала, что ты в монастырь подалась! Почему не звонила-то? И главное, телефон «вне зоны действия Сети».

– А-а! – отрубила она. – Что там у вас новенького?

– Скажешь тоже, «новенького»!. Болото! К экзаменам натаскивают. Как пальцем в небо – и угадать! Учителей от этого ЕГЭ, как в лихорадке, трясет. А ты-то как?

– Нормально. Выписали уже. Только ты об этом в классе не болтай. – И соврала: – Мне еще несколько дней в больницу на процедуры ходить.

– Ой, Илонка, не послушала ты меня тогда! Ведь хотела тебя до дома проводить. Так ты упрямая такая…

– Ладно! Что теперь об этом…

– А Борька как? Ты у него была?

– Да. Еще не встает.

– Слушай, мама говорит, что его папаша на тебя бочку катит. Требует, чтобы Борька заявление в полицию написал, а Борька – ни в какую! Сказал, что сам во всем виноват. А если, мол, папаша давить на него будет, то он, Борька, вообще из дому убежит.

– А папаша что на это?

– Я у тебя как на допросе! – съязвила Светка. – Скажу правду – так ведь расстроишься…

– Ладно, говори давай. Не от тебя, так от других узнаю.

– Ай, ну его! Ты ведь его папашу знаешь! Его заносит! Утверждает, что вы Борьку подкупили, потому он и артачится. Ну и всякую там прочую пургу гонит! Не хочу я тебя этой грязью мазать! Илон! Алло! Ты меня слышишь?