Текст книги "Древний клад, или Избранная жертва"

Недели две назад Алиса Петровна случайно встретила свою старую подругу, еще по тому литовскому городку, в котором они обе выросли. Оказалось, Тая давно переселилась в Москву, примерно в то же время, что и Алина Петровна, вышедшая замуж за москвича. А Тая приехала пробивать себе дорогу. Ей, конечно, было что вспомнить и порассказать о своих мытарствах вплоть до последнего времени, но результат получился тот, который вызвал в Алисе Петровне самую настоящую зависть: это была ее собственная так и не воплотившаяся мечта! Тайка стала директором не самой маленькой, хотя и не самой крупной фирмы, выполняющей посреднические услуги. Вскоре она предложила принять на работу свою подругу детства, с перспективой стать потом совладелицей. Условия были хороши, даже очень хорошо – как раз то, что нужно Алисе Петровне. Но смущало одно обстоятельство: с психикой Таи за истекшие годы что-то произошло, иначе говоря, она попросту свихнулась. Возможно, тут сыграли свою роль собрания, на которые подруга ходила второй год и которые, как поняла Алина Петровна, представляли собой нечто вроде секты. Тайка заставила и ее туда сходить. Говорили о конце света, который скоро наступит и к которому надо готовиться. Когда после собрания восторженная Тайка с горящими щеками спросила «Ну как тебе?» Алисе Петровне пришлось усердно закивать головой, как бы выражая этим свое сильное впечатление. Потому что она чувствовала – стоит проявить в данном вопросе холодность, и дружба с Тайкой завянет, а вместе с ней и наметившееся деловое сотрудничество.

Во всех других вопросах, кроме конца света и необходимости быть божественным проповедником, подруга вела себя вполне рационально. Грядущее светопреставление не мешало ей оставаться сведущей в финансовых вопросах, где она готова была грызться за каждую копейку. И даже, сколь ни удивительно, помогало: от секты, как вскоре поняла Алиса Петровна, тянулись какие-то особые каналы, не последние в бизнесе. Словом, тут все оказалось спаяно: идеология и деньги. Очень скоро выяснилось, что эта связь должна захватить и саму Алису Петровну.

– Мне нужна не просто деловая партнерша, но родственная душа! – объявила Тайка не далее как вчера, когда они возвращались с очередного собрания. – Ведь мы с тобой родственные души, Алиса? Неважно, что ты недавно ступила на путь истины. Могу я дать тебе первое поручение, первое наше с тобой общее духовное дело?

В результате этих подходов выяснилось, что подруге нужен человек, готовый проповедовать. А конкретно – ловить на улице прохожих и убеждать их в том, что они шагу не успеют ступить, как небо упадет на землю. Алиса Петровна растерялась: в такой роли она никогда себя не представляла. Если только согласиться для виду, а самой ничего такого не делать…

– Это важнейшая миссия, Алисочка, ты пока даже представить себе не можешь! Пусть девять человек из десяти не обратят на твои слова внимания. Но десятому ты откроешь глаза. Вот, возьми. – Подруга протянула Алисе Петровне какие-то бланки. – Каждый такой десятый, спасенный тобой, спасенный нами, своими братьями, должен записать свои данные в анкету. А ты потом представишь заполненные анкеты на собрании!

– Что? – испугалась Алиса Петровна.

– Ну не в порядке отчета, а просто как разговор с друзьями! С братьями и сестрами! Ведь всегда хочется поделиться с близкими людьми своими достижениями! И проблемами тоже! Словом, сколько будет у тебя заполненных анкет, столько и представишь! Я уверена, что ты не захочешь лениться на попроще проповедника…

Вот теперь Алисе Петровне все стало ясно: она должна не только торчать на улице, залавливая своими беседами прохожих, но еще и представлять об этом отчет. Заполненные анкеты. Но кто из нормальных людей согласится их заполнять, даже если она действительно возьмется за такое дело? Ладно бы сразу после перестройки, тогда люди были доверчивей. А последние десять—пятнадцать лет жизнь уже научила граждан застегиваться на все пуговицы. В анкете, конечно, надо записать свой адрес и телефон. Кто на это пойдет? Ведь всякий здравомыслящий человек понимает, что после этого его не оставят в покое…

– Подумай, Алисочка, – заключила Тая, прочитав на лице подруги охватившие ее колебания. – Жаль будет, если окажется, что ты еще для этого не созрела. Ведь там… – Тая таинственно подняла палец кверху, – не ждут, когда мы будем готовы. От нас требуется вступить в борьбу сразу, как только понадобится. В борьбу за человеческие души. Ну ладно, думай сама, а то что я тебя вроде как уговариваю!

– А можно спросить, Тая… – Алиса Петровна хотела перевести разговор на другие рельсы: остается ли в силе Таино предложение взять ее на работу.

– Ты про фирму? Знаешь что, давай решим все сразу. Завтра ты мне позвонишь, скажешь свой ответ на мое предложение, а после и о работе поговорим.

Таким образом подруга недвусмысленно давала понять, от чего зависит ее согласие нанять Алису Петровну.

Как раз в этот самый вечер Рита подошла с вопросом о школьной поездке в Крым. У Алисы Петровны уже и прежде мелькала мыслишка, как бы устроить свои дела с помощью дочери, чтобы и волки были сыты и овцы целы. Под волками подразумевалась Тайка и прочие, посещавшие собрания, каким-то образом подпитывавшие фирму дополнительными финансовыми потоками. А овцой в данном случае оказывалась сама Алиса Петровна, или то жертвенное животное, которое встанет на ее место… Эту мыслишку она гнала от себя до тех пор, пока не вмешалась сама жизнь. Ритка попросила денег на развлечение (поездка в Крым – это развлечение!) и, соответственно, должна эти деньги отработать. К тому же ей более пристало подходить на улице к незнакомым людям со всякими глупостями. Алиса Петровна – солидный человек, к тому же ее вообще не будут слушать. А у дочери лучше получится выполнить задание: она молодая, хорошенькая… Мужчинам в возрасте, например, будет просто приятно постоять рядом с ней, пообщаться. Возможно, какой-нибудь из них расчувствуется и даже пойдет на то, чтобы оставить в анкете свои данные. А что касается всяких возможных историй, то тут Алиса Петровна может быть спокойна: ее дочь воспитана в безукоризненно строгих нравственных правилах.

– Ты знаешь, Рита, что такое социологический опрос? Тебе надо будет проводить такие опросы. Точнее, ты сама будешь представлять определенную точку зрения…

Объясняя суть дела, Алиса Петровна пристально смотрела на дочь. У девчонки слишком мечтательные глаза – нежные и даже, можно сказать, печальные, поскольку никто в ней этой бесполезной нежности не поощряет. Ну да вырастет взрослым человеком, тогда поймет, что нужно в жизни, а что, наоборот, помеха. Если много чувств, это может только мешать – лишние чувства ведут человека к слабости, к эдакой внутренней бесхребетности. Вот и самой себе Алиса Петровна не разрешила сейчас быть чувствительной: начнешь жалеть дочку, упустишь дело. Пусть поработает проповедником, оплатит свои крымские каникулы. Ведь пока не пришел конец света, за все в жизни нужно платить. А уж там видно будет…

– Тем, кто будет с тобой согласен, ты дашь специальные бумаги, чтобы эти люди вписали туда свои данные. Ну, фамилию, имя, отчество, адрес, телефон. Не знаю, может быть, еще номер паспорта… И, конечно же, внизу должна стоять подпись!

– А зачем это, мамочка?

– Чтобы отчитаться, – с некоторым раздражением проговорила Алиса Петровна. – Всякая проделанная работа требует отчетности, разве не так? К тому же запомни, что все будет зависеть от твоего старания. Люди сейчас не очень-то хотят давать сведения о себе… Так что ты должна будешь их заинтересовать…

– А чем я смогу их заинтересовать?

– Сядь на стул, Рита. Почему ты стоишь во время нашего разговора, словно хочешь поскорее уйти?.. Так вот слушай: некоторые люди считают, что скоро наступит конец света…

Рита раскрыла от удивления глаза. Прежде она не могла себе представить, чтобы ее мама всерьез рассуждала о подобных вещах. Но потом ситуация прояснилась: это тете Тая хочется, чтобы всем людям говорили об их скорой смерти. А мама ведет с тетей Таей какие-то дела. Теперь ясно: Рита должна будет ловить на улице прохожих и говорить им, что скоро их уже не будет в живых. И в подтверждение проведенной беседы предъявлять потом их имена, адреса и подписи. Если кто-нибудь согласится их оставить…

– Ну что, справишься? – спросила мама.

– А нельзя делать что-нибудь другое? – Против воли Ритин голос звучал тоской: раз уж ей определили такую работу, то теперь их с места не сдвинешь – маму и тетю Таю.

– Какую другую? Где ты еще устроишься? Ведь тебе пока нет четырнадцати, чтобы можно было работать на законном основании!.. Нет уж, милая моя, давай берись за то, что тебе поручили…

– Но ведь никто не согласится оставлять свои данные в анкете! И вообще, как это говорить человеку, что скоро конец света! А вдруг еще не скоро? Ведь получится, что я обманываю людей!

– Вот я как чувствовала, что не стоит соглашаться на этот Крым, вот ведь знала, какая ты с детства упрямая… – Мамин голос был тихим, но в нем, казалось, вот-вот прорвется угрожающие ноты. Рита с детства знала этот тембр и знала, что лучше его не вызывать…

– Подожди, мамочка, я ведь не отказываюсь. Конечно, ты уже договорилась… А скажи – сколько раз надо будет все это делать? Ну, сколько дней?..

– Не знаю, – с облегчением вздохнула мама. – Наверное, в зависимости от того, сколько человек даст тебе свои данные. Думаю, оплачивать твою работу будут в связи с этим – ведь всякий труд оплачивается по результатам.

– А если я не успею наработать три тысячи? Ведь сдавать деньги надо на следующей неделе!

– Тогда делать нечего – я дам тебе в долг. С процентами, как полагается. А летом, когда тебе не придется совмещать работу с учебой, ты мне отдашь…

– Летом?!

Рита чуть со стула не свалилась. Ничего себе, летом! Значит, она должна исполнять это постыдное поручение много дней?

– Ну что ты заерзала? Летом тебе все равно делать нечего – ведь в школу ходить не надо. Впрочем, если ты рассчитаешься со мной раньше, можешь бросить эту работу. Как хочешь. – Говоря это, Алиса Петровна преследовала долгосрочные цели: если она поступит в Тайкину фирму, то, конечно, не для того, чтобы сразу же из нее вылететь. Значит, Ритка не должна бросать свое дело хотя бы до будущего учебного года, а там видно будет.

Рита сидела перед матерью на стуле, горестно опустив кудрявую голову. Это ведь не раз и не два выйти на улицу с таким странным поручением, за которое все над ней будут смеяться. Если узнают, конечно. Но в своем районе наверняка узнают – значит, придется уезжать куда-нибудь далеко, но и там нет уверенности, что случайно не встретишь знакомых. И каждый день, вплоть до осени… Нет, Рита не хотела гробить свое лето тяжелой и стыдной работой, от которой потом целый учебный год надо приходить в себя… Впереди у нее девятый класс, выпускной: хороших учеников оставят доучиваться в школе, плохих выпихнут в ПТУ. Надо копить свои силы на то, чтобы в следующем году особенно хорошо учиться…

И вдруг ей пришло в голову – да какой там девятый класс! Какое там ПТУ, если она, Рита, сможет после Крыма нанять себе самых лучших учителей и вообще завести на свои средства новый университет! Какая работа на улице – она просто отдаст матери с тетей Таей те три тысячи, которые они сейчас за нее заплатят. И проценты отдаст – да хоть все сто процентов! Главное – попасть в Крым, а после этого все изменится! Правильно девочки говорили: каждая золотая монета того времени стоит ой-ей-ей сколько. А Александр Львович рассказывал, что этих монет там целое подземелье, куда ведет щель в скале. Только надо эту щель найти, с помощью особой науки парапсихологии, которой они как раз и занимаются на кружке. Не далее как завтра Александр Львович будет их пробовать в роли медиумов – это такой человек, который во сне начинает знать и понимать все, чего на самом деле не знает. Как это… в состоянии транса.

– Посмотри на меня, Рита, – сказала мама, лишь только она подняла голову. – Ты даешь слово, что будешь работать старательно?

Вот тут и крылась ловушка. Рита с детства привыкла держать свое слово, неужели сейчас придется его нарушить? И отказаться тоже нельзя – мама сразу же заподозрит неладное.

– Даю слово, что буду старательно работать – до тех пор, пока не верну тебе долг.

Это успокоило Алису Петровну. Если девчонка думает, что сможет расплатиться еще до лета, она глубоко ошибается. Хорошо, если хоть раз в день кто-нибудь распишется в ее листах. А то ведь с таким поручением можно и день и два простоять впустую. Вот и пусть стоит, пусть узнает потихоньку, что в жизни почем. А пока она будет так стоять, карьерный рост Алисы Петровны пойдет по восходящей – в этом можно не сомневаться.

7

Когда Таня вместе с Зейнаб пошла наниматься в служанки, ей было одновременно страшно, стыдно и бесшабашно весело. Пусть Зейнабка потом расскажет в школе о том, что она, Таня, моет у ней дома полы и готовит неизвестное кушанье под смешным названьем «кус-кус». Пусть ей придется пока побыть прислугой, но зато – только раз в жизни. А вот если Таня не поедет в Крым, она станет прислугой навсегда. Пройдет сколько-нибудь времени, мать совсем сопьется, а братья малы, пока-а они еще вырастут. (Таня не позволяла себе думать о том, что и братья могут пойти по материнской дорожке.) Так что скоро ей самой придется содержать всех, и если не клад, из прислуг придется не вылезать… это будет кисло… так что клад подоспел как раз вовремя!

– Ну, что задумалась, школьница—невольница? – спросила ее что-то тихонько напевавшая себе под нос Зейнабка. – Когда придем домой, не забудь сказать всем «салям!»

– А что это за «салям»? – набравшись храбрости, спросила Таня.

– Ой, не могу! Не знает, что такое «салям»! Да это по-нашему значит «здравствуйте»!

– А можно я так прямо и скажу – здравствуйте?

– Нет, ты скажешь «салям», потому что у нас так полагается!

– Хорошо, – послушно согласилась Таня.

– А вообще, ласточка моя, не робей. Моя мама не какая-нибудь… не обидит сиротку!

– Я не сиротка… – себе под нос пробормотала Таня.

Между тем они подошли к двухэтажному зданию, окруженному черным металлическим забором. Оно было изначально знакомо Тане, потому что раньше в нем располагался ее родной детский сад. Она отходила в него три года до школы, потом сюда же недолго ходил ее старший братишка, пока еще двое орали дома в пеленках. Но не успел он перевестись из младшей группы в среднюю, как садик закрылся. Через несколько месяцев по периметру двора вырос высокий черный забор, и Таня, когда ей случалось проходить мимо, всякий раз спрашивала себя, что теперь внутри.

Зейнабка нажала незаметный, сливающийся со стеной звонок, и ворота, лязгнув дверями, раскрылись. В проеме стоял улыбающийся смуглолицый парень, такой же темноволосый, как Зейнабка, и с такими же большими красивыми глазами.

– Салям, сестренка! – закричал он. – А это что за долгоносик с тобой?

– Долгоносик! – залилась Зейнабка своим хрустальным рассыпчатым смехом: каждый смешок катился, как сверкающая на солнце бусина. – Это не долгоносик, а моя подружка. Между прочим, пришла помочь по хозяйству.

– Так это девочка? – удивился тупой Зейнабкин брат.

– А ты думал, кто?

– А я думал, чувак, который трубы чистит. Как это – трубочист!

– Сам ты трубочист, – ласково пропела Зейнабка своим въедающимся в печенки голосом, не забыв метнуть торжествующий взгляд на Таню: вот, мол, как смотрят на тебя люди! Принимают за мальчишку, да еще грязного. Уж меня-то никто не примет за мальчишку, думала Зейнаб, с гордостью поправляя венок своих тяжелых, уложенных в сложную прическу кос.

Таня, надувшись, опустила голову – «набычилась», как говорили про нее в деревне, где однажды довелось гостить летом. «Чувак, который чистит трубы, как это… трубочист!» Правда, она стирает свой свитер и брюки не каждый день, даже не каждую неделю. Может быть, где и есть пятно. И мороженое она сегодня ела, когда все они гуляли на улице вместо свободного урока – та же Зейнаб ее угощала. Возможно, лицо немного запачкалось. Ну а насчет того, будто Таня похожа на мальчишку, так это просто парень дурак. Сейчас все девочки ходят в брюках и со стрижкой, иногда еще короче, чем у мальчишек. Только такие, как Зейнаб, носят длинные волосы, которые ей приходится закалывать на затылке большой блестящей заколкой. Таня все собиралась спросить, не из золота ли она…

– Дядя Юсуф и дядя Хусейн приехали? – обратилась Зейнабка к брату.

– Как же, еще утром. Мама твоя давно на кухне хлопочет. Так что иди скорей с этой своей… девочкой, которая будет помогать!

Парень запер за ними ворота, и они оказались во дворе. Вон лесенка, по которой малыши лазили когда-то на детсадовских прогулках! Ее оставили, так же как и беседку, на которой нарисованы герои сказок. Правда, картинки стерлись и теперь уже не различишь, где баба Яга, с где добрая старушка, помогавшая девочке спастись. И гуси-лебеди оказались бескрылыми, их крылья выгорели на солнце.

Вдруг из-за угла выкатил на трехколесном велосипеде кудрявый черноволосый малыш, а за ним с резкими криками выскочили еще двое. Эти крики были настолько знакомы Тане, что она секунду не могла сообразить, где находится. Может быть, дома с братишками? Володька точно так же орет, а Колька с Петькой ему подвывают…

– Чьи это? – спросила Таня.

– Наши, – ответила Зейнаб, окинув малышей равнодушным взглядом. – Мои племянники. Мы ведь здесь все вместе живем, четыре семьи. Поэтому и дом такой большой купили.

Они подошли к ступенькам, хорошо знакомому Тане с давних времен: это был вход в помещение детского сада. И вдруг сзади раздался рев: вихрастый черноголовый малыш со всего маху шлепнулся в лужу. Таня почти машинально бросилась к пострадавшему, вытащила его из грязной воды и стала отряхивать, поворачивая во все стороны: нет ли где крови или чересчур большой шишки? Ее братья тоже так падали, и иногда приходилось мазать их потом йодом или прикладывать к головам мокрую тряпку. Если, конечно, Таня в тот момент была во дворе – ведь большую часть времени она проводила в школе.

– Долго тебя еще ждать? – кричала с крыльца Зейнабка. – Ничего с ними не сделается, все равно скоро умываться перед обедом!

– Сейчас, – отвечала Таня, продолжая привычные движения: отряхивая, заправляя выбившуюся рубашку в брючки, приглаживая вздыбившиеся вихры – у ее братишек таких не было, Таня сама стригла их машинкой налысо. Тут за собой бы уследить, чтобы не завелись вши, свободно разгуливавшие в волосах у матери. А братишкам еще и легче с голыми лбами, обдуваемыми ветерком!

Черноголовый малыш сразу почувствовал опытные руки – он не брыкался, не дергался, давая поворачивать себя во все стороны и отряхивать от мутных брызг. А когда Таня напоследок погладила его по черным волосам, свивающимся в крупные кольца, даже прильнул лбом к ее плечу. Ласковый оказался ребенок.

Потом она догнала нетерпеливо пристукивавшую каблучком Зейнаб, и обе поднялись на ступеньки перед подъездом. Зейнабка открыла незапертую дверь. В холле все теперь было по-другому: вместо низких детсадовских скамеечек вдоль стен тянулись мягкие кожаные пуфики, и повсюду висели, лежали, привлекали взгляд большие ковры красноватых оттенков. В стороне, на окраине этого коврового царства, стоял похожий на несколько составленных вместе пуфиков кожаный диван.

– Сними туфли, – предупредила Зейнабка.

Таня и сама собиралась разуться, она знала, что в дом не входят в уличных обуви. Вдруг пронзила страшная мысль – а не рваные ли у нее носки колготок? А если заштопанные, так это ненамного лучше… Нет, все в порядке, она как знала – надела утром лучшие колготки, еще не успевшие порваться.

Они с Зейнабкой прошли по коврам – даже без обуви было страшно, что ходишь по такой красоте, которая наверняка недешево стоит. Но это отвечало Таниным замыслам насчет того, чтобы наняться к богатым хозяевам. Когда свернули за угол, в бывших детсадовский коридор, стало слышно, что где-то близко разговаривают несколько человек. Громко и оживленно звучали мужские голоса; реже, но пронзительней – женские. Однако Таня не могла понять ни единого слова – разговор за дверью шел не по-русски.

Зейнабка остановилась перед входом в бывшую детсадовскую столовую:

– Это наша главная комната, где мы принимаем гостей. Но ты вместе со мной не заходи. Я сперва сама, расскажу о тебе, кто ты такая.

– А мне обязательно туда? – поежилась Таня. – Может быть, вызовешь маму на минутку…

– Ну да, будет мама к тебе выходить. И потом, там дяди. Ты должна сперва поздороваться со всеми, а уж потом заводить какие-то дела в нашем доме!

Через минуту после того, как исчезла в дверях Зейнабка, за стеной загомонили громче прежнего, видно, здоровались с ней и удивлялись, до чего большая она выросла. Ну, как всегда бывает, когда кто-то из родственников приезжает после долгого отсутствия. Потом наступила тишина. Еще минуту за дверью слышался лишь тоненький голосок подруги – наверное, она рассказывала о том, что привела с собой девочку, которая хочет быть у них служанкой. Ну и пусть так, подумала Таня, зато потом, после Крыма, она разбогатеет не хуже этих людей. Купит у них весь дом и снова сделает его детским садиком: пусть ходят ее братишки и Зейнабкины племянники, и другие малыши тоже. Интересно, сколько все это будет стоить? Наверняка меньше, чем мешок старинного золота. А греки привезли в Крым много таких мешков, Александр Львович рассказывал…

– Заходи, – изнутри толкнула дверь Зейнабка.

Бывшая детсадовская столовая ослепляла яркими красками, так что Тане сперва захотелось отступить назад. Снова везде ковры, и еще красивей, чем в холле. Кроме того, в углу стояла кадка с настоящей высокой пальмой, как в дорогих кафе (Таня видела через стекло). В другом углу, над медной изогнутой лампой, прыгали в клетке попугаи, и не какие-нибудь там мелкие зелененькие неразлучники, а две довольно больших розовато-белых птицы. У одной, наверное, это был самец, торчал на голове хохолок.

Все вместе заставило Таню застыть на месте, открыв от изумления рот. И только в следующее мгновенье она рассмотрела сидящих вдоль стен людях, хозяев этой гостиной. Некоторые сидели на пуфиках, таких же, как в холле, а некоторые – на больших подушках, со скрещенными ногами, отчего их коленки торчали в разные стороны. Одеты они были в нормальные шерстяные костюмы, которые все богатые люди носят дома. Только два человека, один бритый, другой седой, с торчащей вперед бородкой, сидели в накинутых на плечах халатах, таких же ярких и узорчатых, как ковры вокруг. Да и сидели она не как все, а на чуть выдвинутых вперед подушках. Таня сообразила, что это и есть приехавшие в гости дяди.

Все с интересом разглядывали Таню, словно она какая диковина. И как будто чего-то от нее ждали. Ей стало неловко, она принялась судорожно искать глазами хозяйку, Зейнабкину мать. Ведь именно с ней предстояло договариваться, а остальным вообще нечего глядеть на новую прислугу. В комнате находились всего две женщины, стоявшие поодаль у стен. Таня обратилась к той, что постарше:

– Здравствуйте! Я ищу работу…

– Почему «здравствуйте»? Забыла, как я велела?.. – раздался за спиной злой Зейнабкин шепот.

Таня хотела поправиться, но слово, которым здесь принято говорить вместо «здравствуйте», выскочило у нее из головы. Она вообще плохо все запоминала, оттого и уроки давались ей с трудом. Что ж тут сделаешь, если память лучше, никуда…

– Ну?.. – шипела сзади Зейнабка.

– Оставь ее, – сказал вдруг один из дядей, тот, что с седой бородкой. – Ты не умеешь здороваться по-нашему, так ведь, девочка? А что ты вообще умеешь? – Таня переступила на месте, не зная, как ему отвечать. – Ну, ты ведь наниматься пришла, так какую работу ты можешь делать?

– Какую-нибудь… на кухне, – выдавила из себя Таня.

– Ты знаешь, как готовить разные блюда? Или ты думаешь, на кухню можно работать, ничего не умея?

Немолодая женщина, мать Зейнабки, вступила в разговор на том языке, который слышался прежде из-за двери и которого не понимала Таня. Но можно было угадать, о чем речь: похоже, хозяйка объясняла вредному дядьке, что ей нужна любая помощница, даже необученная. Потому что на кухне больше всего утомляют именно простые, однако необходимые дела: начистить картошки, вымыть посуду, подмести пол.

– Хорошо, я понял, – по-русски сказал дядя. – Тебе, ханум, хочется, чтобы эта девочка была у нас «подай—принеси». Особенно пока мы здесь – ты задумала готовить для нас вкусные блюда, не так ли?

Зейнабкина мать кивнула, но Таня заметила, что ее лицо осталось напряженно-сосредоточенным, хотя этот дядя наконец все правильно понял. Вроде бы он с ней соглашался, но она этому не радовалась. Может, ждала какого-нибудь подвоха? Таня и сама нутром чувствовала, что с таким дядькой надо держать ухо востро.

– Ну что ж, я согласен, – заключил он, потрогав свою торчащую вперед седую бородку. – Но только каков труд, такова должна быть и плата. Сколько ты хочешь за то, чтобы поработать у нас три дня?

– Я… Мы со школой должны поехать в Крым! – Таня обернулась к Зейнабке за помощью, но подруга смотрела в сторону. – Вот и Зейнаб тоже… Нам нужно сдать деньги на следующей неделе – три тысячи.

– Ха-ха-ха! – Дядя зашелся притворным, без настоящего веселья, смехом. – Значит, за то, чтобы прийти после школы немного помочь по хозяйству, ты хочешь тысячу в день! У тебя неплохие аппетиты, девочка, ты далеко пойдешь! Но, как сказал мудрец, при любом аппетите стоит соблюдать меру…

Другие мужчины тоже засмеялись, а Зейнабкина мать еще больше нахмурилась. Впрочем, второй дядя – с бритой головой – скоро перестал смеяться и, нахмурив лоб, сказал что-то не по-русски. Наверно, заступился за Таню. Потом в разговор вступил еще один человек, еще – и скоро все вокруг так гомонили, что у Тани стала кружиться голова. По-видимому, эти люди спорили: одни были за то, чтобы заплатить ей три тысячи, другие против. Сама она не знала, куда ей деться: вот уж не думала, что вся семья будет так горячо обсуждать, стоит ли брать ее в прислуги.

Вдруг Зейнабкина мать чуть покачивающейся походкой пересекла комнату, подошла к Тане и, взяв ее за руку, повела на выход. Слава Богу, шум оставался все дальше за спиной! Зейнабка тоже шла с ними, и вскоре все трое оказались в большой комнате, где когда-то, в детсадовские времена, малыши делали под музыку физкультурные упражнения. Сейчас там стояло две плиты и много посуды на полках. Вдоль стен висели медные тазы. Ясное дело, это была кухня.

– Помоги мне пока развести крахмал для желе, – сказала Зейнабкина мать. – Не бойся, я тебя не обижу. Может быть, ты голодна? – Таня отрицательно затрясла головой, несмотря на то, что с утра ничего не ела, кроме Зейнабкиного мороженого. – Ну тогда начинай, только вымой руки и надень передник.

После этого Таня толкла миндаль и орехи и заправляла тесто корицей, опаляла над горелкой куриные ножки, мыла посуду, резала овощи. Неизвестно, сколько времени прошло. Иногда к ней на кухню забегала Зейнаб, хватала какой-нибудь вкусный кусочек и снова летела в комнаты, из которых все еще доносился отдаленный разноголосый говор. Как только эти люди не устают говорить?

В окнах синело – наступал поздний весенний вечер. Что там дома, думала Таня, выполняя все новые и новые работы. Вокруг нее было столько разнообразных продуктов, а братишки, наверное, с утра некормленые. Ну да ничего, успокаивала она себя, за один вечер с голоду не умрут. А не то старший, Володька, подставит к буфету стул и вытащит пакет с манкой. Конечно, сварить ее мальчишки не смогут, просто проглотят по ложке—другой – и то уже хорошо.

За спиной раздался шорох. Обернувшись, Таня увидела дядю с седой бородкой. Зачем он сюда пришел, тревожно подумалось ей. Ясно, что не воды выпить, иначе не крался бы, как большой кот, стараясь ступать неслышно и с усмешкой глядя на Таню. Но пусть только попробует!.. Если что, она сумеет постоять за себя: схватит со стены вон тот медный пестик и со всей силы жахнет ему по башке. Так и сделает, а потом будь что будет!

– Не бойся, девочка, я тебя не трону, – вкрадчиво сказал дядя, вслед за ней покосившись на стену. – Как тебя зовут?

Она ответила, готовая в любой момент осуществить свой план с пестиком. Это он только говорит, что не тронет, а на самом деле кто знает…

– Так слушай, Таня. Здесь ты не заработаешь, сколько тебе нужно. Жена моего брата добрая, но главный в семье мужчина. Он не позволит деньгами сорить. Ты не получишь за три дня три тысячи.

Ну вот, ее уже наняли, а он все свое. Какое, в конце концов, ему дело до Таниных расчетов с хозяйкой! Пусть здесь деньгами заведуют мужчины, но Таня будет говорить о своем заработке только с женщиной, с ханум, как велела называть себя Зейнабкина мать…

– Я пришел предложить тебе настоящую работу.

– Вы? – удивилась Таня.

– Ну да. Что ты так вылупила на меня глаза? Думаешь, я продаю в гарем девочек? – Тут раздался звук, напоминающий дребезжанье медного таза, в котором Таня замешивала тесто: так захихикал дядя. – Не бойся, в гарем ты не попадешь. Там нужно глазки пошире и носик покороче… И двигаться не так…

– Чего вам от меня нужно? – грубо спросила Таня.

– Сейчас скажу… – Дядя вновь стал серьезным. – Сейчас скажу, только не гляди все время на стенку, а то я боюсь, что ты убьешь меня вон той колотушкой. Давай по-хорошему: хочешь ко мне наняться, наймись, не хочешь – как это у вас говорят? – вольному волю…

– Скажите мне, какая работа и когда я смогу получить три тысячи!

– Я для этого и пришел…

Они говорили не больше пяти минут, после чего Таня сняла передник. Во внутреннем кармашке ее свитера уже лежала необходимая сумма – три тысячи новенькими хрустящими бумажками. Но там лежало и еще кое-что, отяготившее Танино сердце. До сих пор она сторонилась таких поручений, которые иногда пытались давать ей во дворе старшие ребята, или дома – знакомые матери. Теперь впервые придется этим заняться, потому что она и в самом деле не знала, сколько ей здесь заплатят. А сдавать деньги Александру Львовичу надо уже на днях, а если она не поедет в Крым, ей никогда не вырваться из нищеты – ни ей, ни братишкам, ни матери. Говорят, если у тебя есть деньги, можно устраивать пьяниц на лечение…

Теперь она могла хоть сейчас уйти из этой кухни, где уже наработалась до ломоты в спине. Пора к братишкам, которые наверняка ревут без нее, голодные, неприбранные. Но Таня решила подождать хозяйку, чтобы попрощаться. Все-таки эта самая ханум взяла ее на работу и даже неплохо к ней отнеслась – сразу сказала, что не обидит.