Текст книги "Ты приезжай…"

Кому-то в тягость, а кому-то в радость

Была у меня одна знакомая по туристскому клубу. Иногда мы обменивались с ней впечатлениями от очередного однодневного похода по окрестностям Ленинградской области.

Как-то я сообщила ей, что недавно вернулась из поездки в Пушкинские горы, ездила не по путёвке, а сама по себе. Женщина выслушала мой рассказ до конца, а потом тихим голосом, будто сознавалась в чём-то непотребном, произнесла:

– А я до Пушкинских гор однажды пешком дошла.

Я была заинтригована и тут же попросила от туристки-одиночки подробностей. И вот что она мне поведала:

– Когда я сообщила родственникам о своём намерении пешком, да ещё и в одиночку, дойти от Ленинграда до Пушкинских гор, они наперебой стали меня отговаривать от такой, по их мнению, немыслимой затеи. Было мне тогда под 60. Каких только эпитетов в свой адрес я не услышала! Но от своего намерения не отступила. Собралась и пошла. Картина, безусловно, ещё та: по пыльной обочине шоссе идёт пожилая женщина с рюкзаком за спиной и с сумкой-тележкой. Шофёры проезжающих машин неоднократно предлагали подвезти, но я отказывалась, отшучиваясь, мол, это мой бзик – и точка. Шла я шесть дней. Иногда приходилось ночевать и под ёлкой у костерка, иногда в деревне просилась на ночлег. Хозяева, выслушав меня, удивлялись, конечно, но как-то по-доброму. На ночь оставляли, потчевали и были рады моим угощениям, в то время редкостью бывали сгущёнка, сухие вафельные торты, хороший чай…

Не помню, что моя знакомая говорила по поводу своего обратного пути. Но родственники встречали её победным маршем: "Молодец, мы гордимся тобой!"

Понятно, что знаменитые пушкинские места не были самоцелью её похода, скорее всего – ей захотелось что-то доказать себе и окружающим, возможно, непонятное даже ей самой.

В моей душе тоже немало экстремальных побуждений, но всё же не до такой степени!

В Пушкинские горы я собралась в начале сентября 2005 года. От Санкт-Петербурга электричкой до Луги, потом пригородным поездом – "подкидышем" – до Пскова, далее рейсовым автобусом.

Я не знала, где буду жить, и надолго ли меня хватит. Но подумала, что недели мне вполне достаточно, чтобы насытиться новыми впечатлениями.

От Луги моим попутчиком оказался мужчина лет 45-ти, что возвращался из командировки. В общении со мной он был внимательным, но не навязчивым.

– Это хорошо, что вы отправились в путешествие, – с пониманием сказал он и в дальнейшем опекал меня вплоть до посадки в автобус на Пушкинские горы.

Удивительно, но на душе у меня было спокойно и даже более того – беззаботно. Будто всё уже было оговорено, и там, куда я ехала, ждали меня с распростёртыми объятиями.

"Поезд-река уносит меня /от родных берегов в иные края./ Только вот надо решиться / в речке такой очутиться".

В автобусе рядом сидящей женщине я то и дело задавала вопросы, возникающие у человека, незнакомого с местностью. Она безропотно отвечала на них. В свою очередь поинтересовалась, еду ли я к кому-то из знакомых. Мой ответ её удивил. Выходя на своей остановке, она пожелала мне удачного путешествия. Это пожелание я восприняла как залог благоприятного стечения обстоятельств.

В Пушкинские горы автобус прибыл в 19 часов. Куда идти? У парня, одиноко стоящего неподалёку, я спросила, где турбаза – решив, что мне надо именно туда. Он молча махнул рукой в сторону. И я пошла в указанном направлении.

Вскоре увидела белые стены монастыря, и заметила двух женщин, торговавших цветами. Поприветствовав их, я поинтересовалась, не сдаёт ли кто комнаты.

– Сдают. И адреса скажем. Кто – по 200, кто по 150 рублей в сутки.

– Ну, так никакой пенсии не хватит! – нарочито заявила я. – Лучше уж сразу в монастырь, хотя и не собиралась.

– Монастырь, монастырь, устроили тут какой-то монастырь. Всю жизнь был Пушкинский заповедник, а теперь – монастырь, – стала возмущаться одна из женщин. Другая же напомнила ей:

– Так ведь до революции монастырь был действующим.

– Да этот монастырь ещё в XVI веке построен! – вступилась я.

– В XVI веке, в XVI веке, – не унималась недовольная произошедшим на её веку.

В это время я достала из сумки юбку, надела её, повязала платок.

– Ну, вы тут дискутируйте, а я пошла, – сказав это, я решительно направилась к святой обители, почему-то уверенная, что ночлег мне там непременно предоставят.

Некий опыт проживания в монастыре у меня имелся. Я знала, что прежде всего надо получить благословение благочинного. Зашла в иконную лавку, представилась: корреспондент газеты "Русский инвалид". На мой вопрос, могу ли поговорить с благочинным о возможности ночёвки, монах-свечник кому-то позвонил по мобильному и сообщил, что священник занят в службе до 20 часов.

Я пошла в церковь. Народу в ней было немного: несколько монахов и четыре женщины. Не сходя с места возле дверей, я не столько следила за происходящим, сколько украдкой разглядывала внутреннее убранство церкви. По окончании Богослужения ко мне подошёл монах и сказал: "Вас попросили подождать на скамеечке возле храма".

Своей участи я ждала довольно долго, но уверенность в том, что хотя бы одну ночь я проведу в монастыре, не покидала меня. Тут ко мне подсела женщина и сообщила, что живёт на турбазе, стоимость проживания там от 300 рублей. Я не успела отреагировать на эту информацию, а она вдруг уверенно сказала:

– Но вас оставят в монастыре.

И меня, действительно, оставили. Не без наставления отца Александра:

– Вам надо было позвонить, договориться. У нас паломники по выходным (был вторник). И вообще, пребывание женщин в мужском монастыре нежелательно. Вы и себя, и нас ставите в неловкое положение. Сегодня мы оставим вас на ночь, а завтра, скорее всего, попросим уйти.

– На всё воля Божья! – покорно-радостно отвечала я. Ещё бы – куда на ночь глядя-το пойдёшь?

Отец Корнилий, молодой человек лет 35-ти, привёл меня в рухольную. Он с готовностью отвечал на мои вопросы, в том числе и как он оказался здесь.

– Окончил институт точной механики и оптики, а затем и аспирантуру. Но понял вдруг, что никому это не надо. В поисках себя ушёл в монастырь.

– А как мама отнеслась к вашему выбору?

– Она не сразу приняла моё решение, – спокойно произнёс монах.

А как бы я отнеслась к такому повороту в жизни моего сына? Пожалуй, приняла бы сразу – у каждого на земле своё предназначение.

Протягивая иноку пару прихваток, сшитых мной, я спросила:

– Могу ли я чем-нибудь помочь?

– Обшить бандероли, – обрадовался он возможной подмоге и уточнил: – Мы их рассылаем по тюрьмам.

– А что шлёте? – поинтересовалась я, будто мне зачем-то надо было это знать.

– Что попросят. Большинство заключённых нуждается в лекарствах, – отвечал он. – Одна из прихожанок, замечательная женщина – заведующая аптекой. Она и помогает нам в этом.

Мне захотелось остаться в монастыре до выходных. Уж коли Господь привёл меня в святое место, то грех – не исповедаться и не причаститься.

– Замолвите за меня словечко, – попросила я.

– Скажите, что умеете шить. У нас работы много.

Я отложила решение на завтра. Шить я умею, но сидеть на одном месте – не моё.

Ещё немного уделив мне внимания, предложив духовную литературу, монах ушёл.

Я стала рассматривать помещение рухольной. Рухольная (в переводе на мирской язык – склад одежды) представляла собой комнату метров 9, плотно заставленную. Кроме стола были здесь и панцирная кровать, и швейная машинка "Зингер", и книжные полки. В обустроенном красном углу – несколько икон в киотах. Перед ними теплилась лампадка. На стенах иконы попроще, фотографии и рисунки. Окна поверх застеклённых рам затянуты полиэтиленом.

Я так устала от двенадцатичасовой дороги, что долго не могла уснуть. К тому же, болела голова. Часто просыпалась и, увидев лепесток пламени лампадки, засыпала вновь. Мне показалось, что подушка способствовала ослаблению моей головной боли. Эта подушка была наполнена сеном из травы, скошенной на Троицу – так сказал инок.

В 6 утра я уже была на ногах и пошла осмотреть территорию обители. В свете электрических фонарей я увидела женщину без платка на голове, которая сметала в кучу опавшие листья. Она пояснила мне, что территорию монастыря возле собора убирают службы заповедника, они же охраняют памятник А.С.Пушкину, который находится на площадке против алтаря.

Белая мраморная пирамида – скромный памятник на могиле великого поэта.

Из истории известно, что в 30-е годы XX века Святогорский монастырь не миновал участи большинства монастырей в России: ликвидация, разрушения, разграбления. В 1949 году, к 150-летию со дня рождения А.С.Пушкина в Успенском соборе открыли музей, и храм стал "архитектурным памятником", охраняемым государством. В 1992 году святая обитель была возвращена Русской православной церкви. Кстати, в пушкинскую пору в Свято-Успенском Святогорском мужском монастыре находилось 11 монахов, на сегодня – более 20-ти.

Александр Сергеевич Пушкин не раз бывал в Святогорском монастыре. Прадеды, мать поэта и его младший брат похоронены здесь на родовом кладбище.

К церкви, стоящей на вершине холма, что называют Святой горой, ведёт высокая каменная лестница с широкими ступенями. Утреннее Богослужение в монастыре начинается в 6.30 братским молебном. Я присоединилась к молящимся и вместе с ними встала на колени.

Священнодейство при свечах завораживало своей таинственностью.

"Жаль будет, если меня выставят за ворота, – подумала я. – Доведётся ли ещё приехать сюда? Но на всё воля Божья!"

Служба закончилась, и я пошла в рухольную. Там меня ждало знакомство с послушницей Фотией, которая занимается в монастыре починкой одежды. Решив, что я определена ей в помощь, она тут же предложила зашить какие-то рваные штаны. Но я заявила, что у меня уже есть послушание: отец Корнилий попросил обшить посылки и пособирать шиповник, что растёт возле храма. Чем я и занималась вплоть до обеда.

Одна из женщин, помогающих в храме, оказалась врачом-реаниматологом. Встретившись возле церкви, мы перекинулись с ней парой дежурных фраз. Но она же врач! Внимательно поглядев мне в глаза, доктор сочувственно произнесла:

– Голова у вас сильно болела. Справа больше?

– Да, – подтвердила я, уважительно отметив, что врач владеет иридодиагностикой. Похоже, она была готова проконсультировать меня, но я в её помощи не нуждалась, поскольку лечусь у гомеопатов и считаю, что именно они поставили меня на ноги. О чём ей и сказала.

Женщина решила поделиться своей историей.

– Я переехала в Пушгоры из Санкт-Петербурга. Уехала, чтобы не видеть такое большое количество больных. Не дают отдохнуть, – пожаловалась она. – А я не могу отказать в консультации! Здесь и больных меньше, да и в святом месте – целый день… Дети уже выросли, у них своя жизнь. Им лучше в Питере.

Всяк о себе – и я доверительно сказала ей, мол, решила не попадаться на глаза отцу Александру. И женщина, будто имела на это право, разрешила:

– Отдыхайте, работайте. При такой погоде (было по-летнему тепло и солнечно) – шиповник собирать милое дело.

Оно, конечно, так, – согласилась я.

Но вдохнув затхлого воздуха рухольной, я решительно вытащила из коридора на улицу половики и принялась их вытряхивать – пылищи! А потом влажным веником вымела пол. Увидев, чем я занимаюсь, отец Корнилий похвалил: "Доброе дело". Он явно благоволил ко мне – какая ни какая, а всё же помощь. Чуть позже даже протопил помещение, мол, сыро. Он также заботился и о том, чтобы я вовремя ходила в трапезную.

За трапезой я обратила внимание на старушку, возле которой сидел молодой инок, предлагавший и передававший ей то одно, то другое. Она глаз с него не сводила, не могла наглядеться. Я предположила, что это её внук, – так и оказалось. Бабушка явно была рада выбору внука. "Вероятно, рассчитывает на его молитвы после своей смерти", – подумалось мне.

Как только зазвучал колокольный звон, я, не раздумывая, направилась в храм. Сильно болела голова. В поисках избавления от боли я сначала сосредотачивалась на пламени свечи, потом подошла к иконе святого Пантелеймона, моля его о помощи, и только после миропомазания головная боль прошла окончательно.

Я ненадолго вышла к женщинам, торгующим цветами, выяснить, как можно пройти-проехать до Михайловского или до Тригорского. Они ответили, что туда организуются автобусные экскурсии, а есть ли рейсовый автобус, можно узнать на автостанции. "Надо сходить", – подумала я и вернулась к прерванному послушанию.

До позднего вечера ножом я резала и резала длинные стебли высушенного пустырника, опять же по просьбе отца Корнилия, – напрочь забыв, что я должна была сегодня покинуть монастырь. И только уже засыпая, вспомнила об этом и подумала: вероятно, отец Корнилий всё же замолвил за меня словечко. Сон тяжёлым одеялом придавил меня к жёсткой (с деревянным щитом под матрасом) постели. На всю ночь.

Сегодня 8 сентября – праздник Владимирской Божьей Матери. Собор полон людьми – приехала группа паломников. "С Божьей помощью всё уладится!" – проникновенно и обнадёживающе прозвучали слова священника перед тем, как ему прочесть разрешительную молитву после моей исповеди.

Литургия была долгой и для меня физически утомительной. Я невольно отвлекалась от происходящего, замечая, что при полной темноте семисвечник в алтаре выглядит как ёлка с огоньками, а свет лампадки ассоциируется с Вефлиемской звездой. Свечи одинакового размера и одной высоты напоминают колоски пшеницы – "Хлеб наш насущный…"…И ныне "причастие" рифмуется со "счастьем".

Во время Богослужения отец Корнилий мимоходом вложил мне в руку просфору, завёрнутую в бумажку, словно поощрение за моё правильное поведение. Это тронуло меня до глубины души.

После причастия я вышла из храма с ощущением выполненного долга перед собой. И тут до меня дошло, накатило: Божья милость была явлена мне! Слава тебе, Господи! Я перекрестилась. Если бы не праздник, то возможности исповедоваться и причаститься мне пришлось бы ждать до выходных. И даже если бы я остановилась на эти дни в Пушкинских горах, сомневаюсь, что собралась бы на службу. А тут, будто специально для меня, были предоставлены все условия, чтобы я приняла эти таинства.

В рухольную пришла Фотия (она же Света) и, улыбаясь, сообщила:

– Я вам пирожок испекла. С капустой.

– Спасибо! Очень вкусно, – оценила я, надкусив угощение.

– Я специализируюсь на пирожках, – не без гордости сказала Света.

– Вы кондитер по профессии?

– Да.

– А какие обстоятельства способствовали тому, что теперь вы здесь? – задала я ей традиционный в монастыре вопрос.

– Училась и работала в Риге. Сократили.

" Похоже, это произошло в 90-тые годы, в период распада СССР", – успела подумать я. А Света продолжала:

– Будучи в гостях в Санкт-Петербурге, побывала в Александро-Невской Лавре. Там всю службу проговорила с женщиной-служкой. И поняла, что мне хочется работать в церкви. Раньше я считала, что все служки – самые наигрешнейшие люди, а тут – такой милый, отзывчивый человек!

– Батюшка из православного общества в Риге обещал меня взять с собой в Святогорский монастырь, – продолжила она. – Но обещание не выполнил. Я обиделась и поехала в женский монастырь под Витебском. Но там мне очень не понравилось. Настоятельнице ну никак было не угодить! Нечистые силы искушали и меня, и её. В каждом монастыре смиряют новичков, дают самые тяжёлые работы. Не выдержала. Уехала в Санкт-Петербург, оттуда позвонила в Пушгоры. Мне тут же ответили: "Приезжайте!" Около года я жила в рухольной, а теперь сохраняю монастырский дом.

Мысли о том, чтобы поселиться с Фотией у меня не возникло и не из-за того, что она упомянула о своих сожителях – крысах. Этот дом – монастырский. А я не собиралась оставаться в Святой обители, пусть даже и вне её стен.

Я спросила у Светы, нет ли у неё каких-либо знакомых, у которых можно было бы остановиться на три-четыре дня.

– У меня есть хорошая знакомая в Савкино, – сказала она.

Обрадовавшись возможному разрешению проблемы, я вмиг собрала сумку, и мы пошли к отцу Александру. Он был у себя. Едва я появилась на пороге, священник начал было отчитывать меня:

– Смотрю, вы не собираетесь уезжать, вчера должны были…

Но я опередила его:

– Собираюсь, собираюсь. Пришла попрощаться и поблагодарить.

Тут появился отец Корнилий. Он попытался убедить благочинного в "необходимости" моего пребывания в монастыре, мол, надо бы хлеб порезать на сухарики… Я невольно улыбнулась.

– Пусть лучше уезжает, – поглядев на подчинённого, недовольным голосом произнёс начальник. "Опасаются пишущей братии", – не впервой отметила я. Подарила монастырю два номера "Русского инвалида" и книжку своих очерков "Предназначенная поездка". А священник надписал книгу о Святогорском монастыре и подал её мне.

Получив благословение в дорогу, мы со Светой вышли за ворота святой обители. Моё пребывание в монастыре закончилось, но путешествие продолжалось.

Выйдя за ограду монастыря, я с удовольствием сняла с головы платок – и в этом уже проявилось ощущение свободы. Иду куда хочу, или всё-таки, куда позволяет ангел-хранитель?

"Дождик тёплый не осенний /моросил, переставал/ и нисколько не мешал/ любоваться красотой /и холмов, и перелесков,/ и полей – ура, простор!"

Дорога до Савкино заняла у нас около 2-х часов. В деревне десятка полтора домов, двухэтажных коттеджей нет – на территории заповедника их строительство запрещено. В основном здесь живут семьи сотрудников Пушкинского заповедника. Мы подошли к добротному кирпичному дому. Залаяла собака, и тут же из дома вышла хозяйка лет 70-ти, плотного телосложения. Как оказалось, это и была заведующая аптекой Лидия Степановна.

– Добрый день, – приветствовали мы её.

Увидев Свету, женщина обрадовалась.

– Здравствуйте, – отвечала она.

– А это – Надежда Васильевна, она из Петербурга, – представила меня Света. – Мы с ней познакомились в монастыре. Не могла бы она остановиться у вас на несколько дней?

– Проходите в дом, – учтиво пригласила нас женщина.

Света успела шепнуть мне:

– Ты лучше молчи, – и тут же заверила: – Оставит она тебя.

Прочитав молитву, принялись пить чай со сладостями. Я молчала и вместе с хозяйкой слушала Свету. Она же долго и подробно рассказывала женщине последние монастырские новости. "Зубы заговаривает", – подумалось мне. Но Лидия Степановна, казалось, была начеку и, выслушав свою знакомую, призналась:

– Честно скажу, не хочу я вас оставлять. Плохо себя чувствую. Не оставила бы, да Бога боязно!

Хозяйка показала мне кухню – пристройку с отдельным входом. В ней – стол посередине, кровать с пружинным матрасом в углу и печка, на плите которой сушились яблоки… и тяжёлый липкий запах разомлевших плодов.

Часа три Света побыла с нами. Мы с ней задались вопросом: как же отблагодарить хозяйку. Но решения так и не нашли. Деньги она вряд ли возьмёт, от любой помощи отказывается – отдыхайте! А сама всё по хозяйству хлопотала: заканчивала уборку картошки, жгла ботву.

Увидев парочку немолодых супругов, шаткой походкой идущих к роднику, Лидия Степановна заметила:

– Они могут вас пустить, – и добавила: – Но они пьющие.

В этой фразе прозвучало не только желание, но и возможность хозяйки избавиться от меня, как от постоялицы. Но я не вняла предостережению.

Мы говорили с Лидией Степановной о том о сём, в том числе и о ёжиках, что приходят каждый вечер к дому на молоко и творог; и о хозяйском кобеле, что чуть козу не задрал.

Настроение хозяйки явно улучшилось. Но болезнь напоминала о себе, и женщина сокрушалась:

– Врачи говорят: если заболеет фармацевт, то не знаешь, чем его лечить. Надышится всего! Специфика работы.

И тогда мы затронули тему лечения народными средствами. Так от болей в венах я посоветовала смачивать икры ног яблочным уксусом. Сама этим пользуюсь, у меня варикоз.

Казалось, мы нашли общий язык, и женщина смирилась с моим временным присутствием в её доме. Я планировала остаться до среды. Но хозяйка умерила мой аппетит, мол, в понедельник приедут дети, им нужна будет кухня.

– Как скажете, – покорно отвечала я. – Уплотню программу, обойду всё за 3 дня.

К вечеру у меня было только одно желание: если не вымыться, то хотя бы омыться. Лидия Степановна провела меня в баньку. Вода в ведре была прохладной, но меня это не смутило, даже взбодрило. А когда я переоделась в чистое, выдохнула: "Благодать!"

После ужина я поспешила прилечь. Долго не могла уснуть – в помещении было душно, к тому же крутило ноги.

Утром, выйдя на улицу, я увидела в окно, что хозяйка читает молитвы. Не стала её беспокоить. Вернулась в кухню.

Следом вошла Лидия Степановна и, задыхаясь, проговорила:

– Надежда Васильевна, нам придётся расстаться! Плохо мне! Я всю ночь не спала, даже снотворное принимала. Надо понимать, больной я человек, кардиограммы мне делали не раз, а что со мной врачи не знают.

– Что вы, что вы, – испугалась я за неё. – Я сейчас же уйду. Вы подскажите мне дом, где меня смогут принять… Я понадеялась, что Света договорилась с вами.

– Не договаривалась она. Ей бы надо сначала договориться, – объяснила она. – Не хочу и не могу я никого принимать. Мне бы себя обслужить, – устало произнесла женщина.

– Я всё понимаю. И мне очень жаль, что мы вас напрягли, – с чувством извинялась я. И тут же стала собирать сумку.

– Вы чаю-το попейте, – совсем успокоившись, предложила хозяйка. – А я сейчас полежу, да и в больницу поеду. Я же лечусь в дневном стационаре.

Подписанную мной книжку, Лидия Степановна приняла благосклонно, с чувством самозначимости. Попили чаю с бутербродами.

– Яблок-то с собой возьмите, – услышала я напоследок. "Что у них яблок нет?" – усмехнулась я, имея в виду хозяев дома, с которыми уже успела договориться заведующая аптекой.

И я пошла, куда послали. А послали меня к тем самым людям, на которых обратила моё внимание Лидия Степановна. Фёдор и Маргарита встретили меня радушно. Люди простые-сразу видно.

Я освободилась от гнетущего чувства неловкости перед болящей женщиной! Новым моим хозяевам вкратце рассказала о событиях прошедшего вечера, мол, говорю Лидии Степановне:

– Вы бы сказали потвёрже: не могу. В таком-то доме вам, вероятно, смогут сдать комнату, и т. д. Я бы тут же ушла.

– Ну, куда же вы на ночь? – посочувствовала она.

– Очень она переживательная, – поддакивали мне Федя и Рита, но чувствовалось, что думали-το они иначе.

Аванса с меня не взяли. Уговор – 50 рублей в сутки.

– Плюс на картошку, – добавила я. Хозяева не возражали.

Чуть позже Фёдор трагическим голосом сообщил:

– Газ в баллоне закончился, – и раздумался: – Что же делать? Если газ не купить, то надо будет печку топить, и картошку придётся раз в сутки варить.

– Да вы не беспокойтесь, – успокаивала я его. – Чем вы будете питаться, тем и я.

С этими словами я отправилась в усадьбу Михайловское. Готовясь к поездке, я прочла пару книг о пушкинских местах. И теперь с картой-схемой в руках обошла Михайловское, прослушала экскурсию в доме-музее – будто желая убедиться, что все объекты на месте в целости и сохранности, и соответствуют написанному о них. В дальнейшем с таким же настроем я посетила Петровское и Тригорское.

И по дорогам и по росной траве, сняв туфли, в носках я не спеша бродила по заповеднику – хотя бы часть пути непременно шла босиком. "В землю боль моя уйдёт,/ обрету души полёт".

– Не даёшь подачки своим ногам, – говаривала Рита, в очередной раз увидев меня с тазиком холодной воды.

Из своего первого обхода ближайших окрестностей я вернулась к 15 часам. Увидев меня, Фёдор интригующе заявил:

– У нас событие!

– Какое?

– Я достал газ в срочном порядке. Так что теперь можно и варить, и подогревать. Я подумал, как же так, неудобно, гостье надо условия.

– Значит, я вас стимулировала на покупку газа?

– Да, вы, конечно, подтолкнули на это.

– Я не поздно вернулась?

– Мы тебя ждали, сейчас газ включу, – засуетился хозяин. – Картошка быстро сварится.

Скромная еда сельских жителей: к картошке растительное масло, солёные огурцы, помидоры.

– С вами выгодно иметь дело, – заметил Фёдор. – Неприхотливая.

Меню последующих дней было привычным для меня: макароны, каши, колбаса, а ещё грибы заповедные. Но однажды не только меня, но и себя удивила Маргарита – она потушила овощи!

В первый же день моего гостевания была истоплена банька. Рита похлестала меня от души. Помылись на славу! А к этому времени Федя уже и картошку пожарил.

"Вот в таком и ощущается отдохновение" – подумала я.

Конечно, в этом доме совсем не так, как у заведующей аптекой. Кровать панцирная, фонарь при входе не горит, обогревателя нет, дверь веранды перекошена, крыша прохудилась – в дождь закапало возле двери – подставили таз. При этом я чувствовала себя, будто нахожусь в гостях у своих деревенских родственников, которые не заискивают передо мной, – любят. А здесь ещё и уважают.

Однажды на целый день хозяева по делам уехали в Пушкинские горы. Оттуда привезли продукты. В Савкино магазина нет, но дважды в неделю приезжает автолавка. Вдвоём они быстро приготовили ужин. Бутылку на стол поставили не сразу, завели разговор на житейские темы, словно испрашивая разрешения выпить в моём присутствии и со мной. Посидели. Оказалось, что супруги – бывшие учителя химии и биологии. Мне понравилось, как проходило наше общение. То Федя прекращал излияния жены, мол, не напрягай; то Рита одёргивала мужа, мол, Надя сама знает, куда и когда ей пойти. Приятным для меня было и то, что Фёдор раньше писал стихи. Некоторые из них с гордостью прочла Маргарита.

– Твои книжки прочитаем – зимой делать нечего, – пообещала Рита, отбирая их у Фёдора, который взялся было тут же просмотреть их.

"Кому-то я в тягость, а кому-то и в радость", – подумала я с теплотой в сердце.

– Не знаю, как бы я жила у Лидии Степановны…

– А никак! Отпихнула она тебя! – с вызовом заявила Рита. Похоже, она давно хотела открыть мне глаза на заведующую аптекой. – Ей посторонних не надо. А мы люди простые. И нам с тобой интересно, и поговорить можно…

Мне захотелось оправдать Лидию Степановну, мол, приболела, да и решение далось ей ценой бессонной ночи и ухудшения самочувствия. Но промолчала.

Как-то, вернувшись с очередной прогулки, увидела на скамеечке Фёдора, поджидающего меня.

– Надежда, я тебе сюрприз сделал! – кинулся он навстречу.

– Какой?

– Открой дверь!

– Не скрипит! – удивилась я.

– Специально для тебя сделал, а то всё руки не доходят.

– Вам бы почаще таких гостей, как я, давно бы дом в порядок привели, – резюмировала я.

Другим днём Рита убирала свёклу и неожиданно предложила:

– Надежда, давай сбежим?

– С удовольствием. А куда?

– В Воронин, на кладбище.

Шли ходко. Маргарита в такт шагам тараторила в основном о том, что всю свою жизнь прожила в этих краях. Слова не вставить! А я и не переживала по этому поводу и не только потому, что карман моей куртки был полон слив; я по натуре – слушатель.

На погосте мы зашли в часовню, постояли возле могилы родителей Риты.

– Одна Рита не сходила бы на кладбище, – заметил Федя. – И в этом опять же твоя заслуга, Надежда.

…Была "Унылая пора! Очей очарованье" – в рассветной тиши неоглядная ширь лугов в пойме извивающейся светлой глади реки Сороть, и разливность озера Кучане. От неожиданного дождя укрывалась я под юбкой огромной матери-сосны. Ночи были звёздными и Млечный Путь – похожим на полянку. И стоглазый Аргус охранял покой земли. А утром в день отъезда высоко над бледно-розовым туманом на небе, будто на столе, лежало 5 вороньих перьев, мол, пиши, Воронова!

2006 г.