Текст книги "Кровь Тамерлана"

Надя Лоули
Кровь Тамерлана

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Н. Лоули, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

Книга первая

Франция, конец ХХ века

Аукцион проходил в зале антикварного салона недалеко от площади Мадлен в Париже. Народу собралось полный зал. В воздухе витал запах дорогого парфюма и крепких сигар. Аукционер поднялся на трибуну и занял позицию шоумена.

– Любезные дамы и господа, сегодня у нас последний день торгов, и мы начинаем с номера пятьсот тридцать семь. Два старинных серебряных столовых прибора. Англия. Стартовая цена – три тысячи франков…

Две служительницы, молодые симпатичные женщины, ходили среди публики, демонстрируя на подносе приборы. Тут и там поднимались руки, каждый раз повышая цену. Аукционер тотчас переводил жесты на язык денежных знаков:

– Три – пятьсот пятьдесят… Три – восемьсот… Четыре… Четыре – девятьсот… Пять тысяч… Еще раз – пять тысяч франков… Продано!

Он стукнул молотком. Служитель что-то шепнул ведущему на ухо, и тот послушно кивнул:

– Перейдем теперь к номеру пятьсот сорок, – он указал на мебель, стоявшую на помосте, – французский секретер, розовое дерево, лак. Начинаем состязание с двух тысяч семисот франков. Прекрасная старинная вещь, – затараторил лицитатор, – начало XIX века, недорого – Три тысячи… Три с половиной… Четыре тысячи… Четыре тысячи пятьсот… Четыре тысячи пятьсот… Продано! Поздравляю!

После продолжительной паузы аукционер, внимательно вглядевшись в первые ряды важных клиентов, многозначительно прокашлялся и медленно произнес:

– И наконец, особенно интересные предметы нашего каталога. Сегодня мы представляем коллекцию драгоценных украшений из царской России XIX века, в настоящее время принадлежащую наследникам русского промышленника Христофора Александроса. Имена настоящих владельцев по понятным причинам не оглашаются. Сегодня у нас последний день продажи. Начинаем с номера пятьсот пятьдесят. Набор дамских украшений: золотой кулон из синего сапфира, семьдесят каратов – огранка в форме розы, и серьги – алмазные подвески в виде лилий. Стартовая цена – пятьдесят тысяч франков.

По залу прошла волна движения и шепота. Ценители драгоценных украшений вскинули лес рук…

– …Сто семьдесят тысяч франков… повторяю: сто семьдесят тысяч… Продано! – стукнул по секретеру деревянным молотком аукционер. – И наконец, как было обещано, последний гвоздь программы нашего аукциона: знаменитый драгоценный рубин «Кровь Тамерлана»! – По аудитории пролетел шелест вздохов, и все замерли. – Итак, внесите украшение в зал! – обратился он к служителю.

При этих словах дверь из внутреннего зала приоткрылась, и молодой человек в униформе служащего подошел к возбужденному аукционеру и взмахом руки прервал его речь. Тишина опрокинулась на зал. Клерк что-то прошептал ведущему на ухо, и тот, побледнев лицом, растерянно проговорил в микрофон:

– Господа, простите, наши торги прерываются по техническим причинам…

В это время на сцену прошли несколько полицейских и стали показывать аукционеру какие-то бумаги. Первые два ряда важных покупателей повскакивали со своих мест. Было слышно, как они возмущенно переговариваются. Один из присутствовавших в зале зрителей, высокий мужчина в темных очках, медленно поднялся и стал пробираться к выходу, перешагивая через ноги сидящих в креслах людей. Покинув аукционный зал, он быстро вышел из здания и исчез в потоке людей пешеходной улицы. А еще через минуту было объявлено, что торги закрываются.

* * *

Историческая справка

Знаменитый рубин, носящий имя «Кровь Тамерлана», массой 349 каратов, является одним из самых крупных в мире драгоценных камней. Рубин, история которого овеяна преданиями и мистическими легендами, до сих пор волнует воображение. До революции 1917 года драгоценный камень находился на территории Российской империи. Потом пропал. До последнего времени никто не знал, где находится сокровище. Сохранились многочисленные описания драгоценности, а в историческом архиве была найдена фотография вдовы уральского миллионера Дементьева – Августы, шею которой украшал знаменитый камень. Очевидцы, видевшие драгоценность, с восхищением и ужасом описывали его в своих воспоминаниях: не ограненный, а потому пропускающий мало света, он казался кроваво-темным, словно сгусток запекшейся крови на груди вдовы.

Этот драгоценный камень вошел в историю под названием «Кровь Тамерлана» из-за своего кровавого цвета, и по преданию связывают его происхождение с именем знаменитого завоевателя древности Тамерлана. И еще из-за того, что все, кто владел им хотя бы самое короткое время, умирали от непонятных болезней или погибали при весьма загадочных обстоятельствах.

Историю рубина трудно проследить, и неясно, когда и при каких обстоятельствах появились выгравированные на нем надписи, сделанные арабскими знаками на персидском языке. В первых трех из многочисленных надписей перечисляются имена правителей из династии Великих Моголов и персидских шахов, в разное время владевших рубином. Последняя надпись гласит: «Этот рубин из многочисленных подлинных драгоценностей султана Джахана, шаха Самаркандского, попавший к нему в году 1739 из сокровищницы Индостана».

По преданию, камень попал в руки великого завоевателя во времена военных походов на Индию в 1390 годах. После захвата Дели, пробыв в Индии немногим более года, Тамерлан увез камень в свою столицу Самарканд вместе со всеми награбленными сокровищами.

После смерти завоевателя рубин находился полтора века в руках его преемников, пока не перешел в собственность персидских шахов после падения династии Тимуридов.

Вплоть до 1830 годов камень оставался в Самарканде и являлся деталью драгоценного ожерелья с алмазами и частью парадного облачения раджи.

Вновь знаменитый рубин объявился на свет уже после вхождения в 1868 году Узбекистана в состав Российской империи. В 1895 году магнат уральских заводов Дементьев подарил сокровище в день свадьбы своей невесте. Как попал рубин в руки богатея, остается загадкой. Считается, что разорившийся шах Джахан продал его через посредников российскому предпринимателю. Через три года после смерти Дементьева его вдова, запутавшаяся в долгах, перепродала драгоценный камень миллионеру Христофору Александросу. Он находился у него до революции 1917 года. Далее след рубина был потерян, и только в конце двадцатого столетия драгоценность была обнаружена за границей. При аукционной распродаже в Париже только историческая ценность и неоспоримые доказательства принадлежности России спасло драгоценный камень от публичных торгов, и отныне он хранится в запасниках сокровищ Российского государства.

Россия, 1916 год

На солнечной стороне Невского, недалеко от Фонтанки, находился дом Христофора Александроса. Это был огромный особняк, торжественный, с колоннами, и среди простых окрестных зданий он выглядел настоящим дворцом. Его владельцем был коммерсант Христофор Виссарионович Александрос – грек по происхождению, отставной поручик гусарского полка. Ему было сорок семь лет. Он торговал пшеницей, покупал и продавал заводы, принимал участие в откупах и был монополистом водочной торговли в Западной Сибири. Несчастливо женат, по расчету, он вел дела в столице, оставив многочисленную семью в богатом поместье под Псковом.

Было раннее осеннее утро. Христофор пил кофе в своем кабинете и просматривал деловые бумаги. Он недовольно приподнял брови, когда услышал тихий стук в дверь и робкий голос прислуги:

– Простите, Христофор Виссарионович, к вам посетительница. Говорят, срочно-с…

Распахнув дверь, господин Александрос прошел по коридору к центральной лестнице и посмотрел вниз.

– Федор! Кто просит? – крикнул он привратнику.

– От госпожи Вакуловой!

Было видно, как голова Христофора нервно дернулась:

– Проси! – приказал он и начал медленно спускаться. Руки у него слегка задрожали.

Федор, огромный, деревенского вида мужик в импозантной форме с золотыми галунами, раскрыл дверь из боковой прихожей и кивнул просительнице:

– Проходите-с…

Средних лет дама в демисезонном визитном платье из светлого сукна, в накидке с двумя пелеринами, отделанными лентами, вошла в парадный холл. На голове у нее была шляпка с вуалеткой.

– Простите за беспокойство, Христофор Виссарионович, – начала было она, но прервалась на полуслове, увидев, как Александрос, холодно кивнув, резко развернулся к ней спиной и что-то тихо произнес в сторону прислуги. Потом, ни на кого не глядя, начал подниматься вверх по лестнице. Женщина озабоченно поджала губы и негодующе оглянулась. К ней подошла молодая девушка в форме прислуги и присела в полупоклоне:

– Ваше пальто, пожалуйста! Христофор Виссарионович сказали, что ждут вас в кабинете…

Дама сняла накидку, бросив ее в руки горничной, и, придерживая подол длинного платья, быстро поднялась наверх. Она словно вихрь ворвалась в комнату.

– Христофор Виссарионович, – негодующим тоном начала она…

– Матильда Генриховна, что случилось? Почему вы явились сюда без предупреждения? – раздраженно прервал ее Христофор.

– Вы знаете, что случилось! – гордо приподняв голову, отвечала дама, и ее тонкие губы растянулись в победоносную улыбочку. – Забыли?

– Что? Неужели Дора?.. Нет! Не может быть! Не томите, пожалуйста, Матильда Генриховна! Дора? – испуганно вскрикнул мужчина.

– Да! – И женщина, продолжая загадочно улыбаться, торжественно проговорила: – Я пришла сообщить вам важную новость: у вас сегодня ночью, в два часа, родилась дочь!

– Нет! – Александрос закрыл лицо руками и затряс головой, растерянно приговаривая: – Это невозможно! Мы же с вашей дочерью обо всем условились! Она мне обещала все уладить…

Он сел в кресло и сидел неподвижно до тех пор, пока дама опять не подала голос:

– Ваше условие было невыполнимо, врач отказался, сказал, что слишком поздно. На убиение младенца мы не пошли, сами понимаете…

При этих словах Христофор отдернул руки от лица и с волнением посмотрел на женщину:

– У меня четверо детей, больная жена, вы же знаете! – воскликнул он и вскочил с места: – Я дал деньги на операцию! Что же вы хотите от меня?

Дама медленно подошла к нему и твердо произнесла:

– Признать новорожденную своей дочерью!

– Нет! Это невозможно! – воскликнул он и взял женщину за руки: – Матильда Генриховна, вы же понимаете, что в моем положении это невозможно! Мой тесть лишит меня всего!

– Я понимаю, – тихо проговорила Вакулова и доверительно погладила его по руке. – Но если вы подпишете бумаги на ее содержание, то об остальном можете не волноваться…

Было видно, как Христофор облегченно перевел дыхание – всего лишь деньги! – и с надеждой в голосе, оглянувшись на дверь, тихо проговорил:

– Но с вашей стороны мне нужны гарантии сохранения тайны происхождения ребенка. – Он с беспокойством смотрел в лицо женщины, и руки его дрожали. – Об никто не должен знать! Вы обещаете?

– Не волнуйтесь, у нас есть человек, согласный признать ребенка…

Александрос в порыве схватил за руку Вакулову:

– Поверьте, я любил вашу дочь! Но обстоятельства против нас. Вы понимаете это? Никто не должен знать, что случилось. Никто! Я потеряю все! Семью, состояние, репутацию…

– Христофор Виссарионович, – дама успокаивающе гладила его по руке, – если обязательства с двух сторон будут соблюдены, тайна уйдет со мной в могилу!

Октябрь 1992 года

Был осенний вечер, самый обычный для Петербурга поздний октябрьский вечер, когда мокрый воздух пропитан дождем и запахом опавших листьев, даже если поблизости не видно никаких деревьев.

У подъезда одного из старинных петербургских домов, что на Невском проспекте, остановился мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Он был вполне по-южному темноволос, но голубые, чуть смеющиеся глаза и светлый оттенок скул указывали на присутствие северной крови. Поль Базилофф, французский историк и искусствовед в мире моды, был русского происхождения и приехал по делам на свою историческую родину. Это был его второй визит. Первый раз, десять лет назад, он приезжал в СССР простым туристом в группе. Страны, из которой его дед с двумя маленькими детьми после революции уехал во Францию, больше не существовало. Не существовало больше и СССР. Поль, прекрасно говорящий по-русски, на языке его семьи, приехал сюда по своим делам и понял, что город – мистический, странный, призрачный, по рассказам деда и матери, все еще хранит свои тайны, влияющие на мрачный ход истории и судьбы своих жителей. Он это осознал особенно сейчас, в осенней, словно поглотившей Петербург космической темноте.

Мужчина глубоко вдохнул прохладный мокрый воздух и огляделся с жадным любопытством иностранца. Бесконечный широкий проспект, искрящийся в капельках дождя и запруженный гуляющей публикой, начал погружаться в опускающуюся на город ночь. Поток машин проносился со скоростью звука, а свет и музыка зазывно раздавались из открытых дверей ресторанов, кафе и магазинов, на удивление мужчины работающих почти до полуночи. Он вспомнил свой первый визит, в советские времена, когда центр города вымирал к восьми часам вечера, а серая и унылая толпа ленинградцев разбредалась по домам после работы, и покачал головой. Контраст был разительный.

Приезжий одернул на себе светлый, классического кроя плащ, поправил шелковое кашне, достал из кармана листок бумаги, еще раз скользнул взглядом по адресу и решительно свернул под арку.

Пройдя довольно мрачную и обшарпанную подворотню, он в сомнении остановился: из нескольких переходящих из одного в другой внутренних дворов на него пахнуло темнотой и запущенностью.

Соображая еще несколько секунд, куда ему идти дальше, он услышал в гулкой тишине звуки торопливых шагов со стороны проспекта. Поль испуганно оглянулся, обстановка напоминала ему эпизод из фильмов ужасов, но, увидев мелькнувшую тень к одному из подъездов, облегченно перевел дыхание. Всего лишь прохожий! Стукнула входная дверь, и тишина, как на дне колодца, снова опрокинулась на него. Приглядевшись к очертаниям здания в черном лабиринте проходных арок, Базилофф пересек первый двор, потом второй. В третьем отыскал нужный подъезд, отмеченный на бумажке с адресом, и начал подниматься по темной, пахнущей кошками лестнице. Наконец, слегка запыхавшись, Поль остановился возле двери с номером 17. Табличка с именем отсутствовала. Тем не менее он нажал на кнопку звонка, однако самого звука не услышал. Наверное, не работает, он вздохнул он, готовый ко всему, и постучал. Сначала тихо, потом громче и настойчивее. Озадаченный, он стоял и размышлял, что же делать дальше, когда услышал шарканье приближающихся шагов.

– Кто вам нужен? – послышалось из-за двери. Судя по слабому звучанию и мягкому произношению, обладательница голоса была пожилой женщиной.

– Простите, что так поздно. Я ищу профессора Сквирского. Он назначил мне встречу у себя сегодня, почему-то, как ни странно, в одиннадцать вечера, – ответил человек и добавил: – Я с ним разговаривал по телефону две недели назад.

– Что? Что? – И дверь начала тихонько отворяться.

– Я ищу профессора Ивана Бенедиктовича Сквирского, – еще громче повторил Базилофф.

Из приоткрывшейся двери через цепочку, выглянула седовласая старушка.

– А кто его спрашивает? – тихо спросила она.

– Поль Базилофф – историк и писатель из Парижа. Мы с ним переписывались, и он назначил мне встречу по этому адресу, – повторил человек и протянул старушке измятый конверт.

1916 год

От маленького деревянного вокзала у Большой Невки, неподалеку от Строгановского моста, по Приморской железной дороге отправился паровой поезд.

Паровик шел до Озерков полчаса. В Озерках находился старый театр «Шантеклер», большой концертный зал и популярный ресторан «У Бернара».

Дмитрий Урусов, молодой человек приятной наружности, одетый по последней моде, вошел в питейное заведение. На нем была летняя соломенная шляпа, рубашка с мягким воротом, светлый шерстяной костюм и темный жилет в мелкую полоску. В руках Урусов держал легкую трость.

Приказчик, круглый упитанный парнишка, участливо склонился перед вошедшим:

– Просим-с, Дмитрий Евграфович! – Было очевидным, что посетитель являлся постоянным клиентом ресторана.

Молодой человек прошел вглубь затемненного зала и сел за стол у большого венецианского окна. Он заказал вино и фрукты. Дмитрий Урусов знал толк в винах и частенько после обеда, сидя за бокалом, подолгу наблюдал за происходящим из окна. Сейчас ему были хорошо видны шлагбаум, железнодорожные рельсы и деревянная платформа вокзала. К станции подкатил паровик с цепочкой дачных зеленых вагонов. Пар застилал окно. Из этого пара, поднимающегося вверх, выплывали неясные очертания какого-то призрачного, нереального мира. Дмитрий напряженно вглядывался в туман, пока не увидел, как в прозрачном облаке мелькнул тонкий силуэт в широкополой шляпе с вуалеткой. Молодой человек привстал в радостном возбуждении: наконец-то! Зинаида Николаевна!

Прибытие поезда задерживалось на двадцать минут. Ему показалось, что эти минуты поглотили его жизнь. Дмитрий был серьезно влюблен, и ему не терпелось увидеть свою возлюбленную.

– Зинаида Николаевна! – негромко окликнул он вошедшую даму.

Вскинув точеную голову и приподняв вуаль, молодая женщина радостно улыбалась ему:

– Дмитрий Евграфович! – И легкой походкой направилась к его столику: – Дмитрий, вы давно ждете меня? Извините, поезд задержался…

Яркая брюнетка с большими серыми глазами, с детскими ямочками на щеках, когда она улыбалась, была прелестна красотой зрелой и уверенной в себе женщины. Было видно, что дама старше своего молодого спутника. Она протянула ему тонкую руку в кружевной перчатке для поцелуя, а в другой держала светлый зонт от солнца – ручка у зонтика была из слоновой кости и украшена резьбой. Она отдала зонт привратнику, который, молча склонившись, стоял за ее спиной, и протянула вторую руку Урусову:

– Дмитрий Евграфович! Какое счастье, что мы вырвались из города! – и озорно рассмеялась.

Молодой человек держал ее руки, и в душе у него все пело. Как удивительно, что она – эта необыкновенная женщина – оказалась здесь, среди самых обычных людей! В этой дыре, в этом привокзальном ресторане никогда не видели женщин более элегантных, чем она. Дмитрий, повидавший, несмотря на свои молодые годы, женщин, не встречал ни одной столь привлекательной, не похожей на других, как Зинаида Николаевна Василова. Рядом с ней все остальные дамы казались неловкими и блеклыми, даже самым красивым не хватало живости, и разве могли они заставить сердце биться сильнее? А ее смех – Дмитрий никогда больше не слышал такого – манящий, мелодичный, словно музыка.

– Зинаида Николаевна! Как я рад, что вы соизволили приехать сюда! – от волнения у него перехватило горло.

Они сели напротив друг друга, не разжимая рук. Дмитрий залюбовался игрой огня на ее серьгах – длинных алмазных подвесках в виде лилий, они очень шли к ее тонкому, сужающемуся к подбородку лицу.

Пасмурный летний день клонился к вечеру. В ресторане загремели посудой, и все оживилось. А они сидели, сцепив пальцы рук, и не отводили глаз друг от друга.

– Зинаида Николаевна, а давайте все бросим и уедем за границу? А? Я люблю вас больше жизни!

– Милый мальчик! Ты же знаешь, я никогда, – глаза у нее заблестели от слез, – никогда не брошу детей и не уйду от мужа!..

Дмитрий до боли сжал ее руку и тихо произнес:

– Тогда я ухожу добровольцем на фронт, так оно будет лучше для нас!

– Только не это, Митенька! Я не переживу нашей разлуки! – испуганно прошептала женщина.

– Поздно. Я уже получил бумаги, наша Родина в опасности, немцы наступают!

Зинаида прижалась щекой к руке любимого и заплакала. Урусов нежно гладил ее локоны, ниспадающие из-под шляпки.

Так они молча сидели и смотрели в окно, пока платформа и шлагбаум не погрузились во мрак. Вместе с вокзалом, медленно растворившись в ночном летнем воздухе, весь дачный поселок затих в наступающей темноте. На дворе стоял август 1916 года. Шла Первая мировая война.

1992 год

Не сумев скрыть выражения растерянности и сожаления, женщина слабо улыбнулась в проеме и, убрав цепочку, открыла дверь. Перед Полем появилась пожилая дама в чистеньком потертом бархатном халате, поверх которого был накинут вязаный пуховый платок. Весь облик старушки дышал мягкой интеллигентностью и благородством настоящей петербурженки.

– Заходите, пожалуйста, – она отступила назад в коридор. – Вы ищете Ивана Бенедиктовича, да? – голос у нее был слабый и дрожащий. Она замолчала на мгновенье, глубоко вздохнула и печально промолвила одними губами: – Я должна вас огорчить. Профессор Сквирский умер неделю назад.

– Как умер? – упавшим голосом проговорил мужчина. – Что же случилось?

– Инфаркт…

– Простите, вы его жена?

Старушка печально покачала головой:

– Нет. Он жил совсем один. Я его соседка по коммунальной квартире… – Разговаривая, пожилая дама все время смотрела прямо в глаза Полю. – Все его бумаги забрал нотариус сегодня утром.

– Бумаги? А вещи? Меня интересуют несколько вещей, которые профессор обещал мне дать сфотографировать: женская одежда начала XX века и украшения. Я пишу книгу о русской моде предреволюционного периода. Вы не знаете, где могут находиться эти вещи?

– Ничего не знаю. Комната опечатана под сургуч. – И пожилая дама указала рукой в глубину коридора, освещенного тускло горящей лампочкой.

Базилофф смотрел на старушку и растерянно моргал глазами, было видно, что он не был готов к такому обороту дела.

– Скажите, пожалуйста, а родственники у него есть? Могу я с ними связаться? – с надеждой в голосе спросил он.

– Я точно не знаю. После смерти своей жены он жил один. Детей у них не было. Правда, был внучатый племянник, Аркадий, с которым он иногда общался. Но точно не знаю. Я не видела его очень давно. Может быть, он в Финляндии. Иван Бенедиктович говорил, что у Аркадия в Хельсинки невеста. На похоронах его не было точно. Узнайте у нотариуса детали, он оформлял документы.

– А где мне найти этого нотариуса?

Старушка пожала плечами:

– Бог его знает, по-моему, он из Центрального загса. Обратитесь туда. Близких родственников у профессора не осталось, и его хоронили за счет государства, поэтому комнату опечатали… – она расстроенно замолчала.

Не зная, что ответить Базилофф тоже молчал. Неловкость ситуации охватила их.

– Что ж спасибо вам за информацию! И извините за беспокойство в столь поздний час.

– Ничего страшного. Иван Бенедиктович, – при этих словах глаза старой женщины оживились, и она, вздохнув, печально продолжила: – Он жил ночной жизнью, я привыкла. – Пожилая дама опять глубоко и горестно перевела дыхание: – Царствие ему небесное, хороший был человек!

Понимая, что разговор окончен, мужчина шагнул к дверям:

– Всего доброго. До свидания!

– В добрый час, молодой человек, – грустно улыбнулась женщина и тихо добавила: – Меня зовут Анастасия Христофоровна Вакулова.

– Очень приятно, меня зовут Поль, – Базилофф улыбнулся ей.

Старушка серьезно посмотрела на него и тихо промолвила:

– Я знаю, профессор мне говорил о вас.

Поль удивился, что соседка в курсе дел Сквирского, но ничего не сказал, лишь пожал плечами и еще раз любезно улыбнулся.

– Прощайте, Анастасия Христофоровна!

При этих словах, пожилая женщина вдруг побледнела и взяла его за руку:

– Подождите! Мне надо с вами поговорить, но не сейчас. Поздно уже. У меня есть для вас важная информация. Завтра я не могу с вами встретиться, мне надо в ломбард, поэтому загляните днем послезавтра. В полдень. Если что-то изменится, телефон у вас есть. Это бывший коммунальный номер, которым мы пользовались с Иваном Бенедиктовичем. После его смерти, – она печально поджала губы, – я осталась одна. Приходите обязательно! – повторила старушка.

Поль обрадовался: «Наверное, у нее есть что-то из коллекции Сквирского…»

– Непременно приду. Спасибо, Анастасия Христофоровна! – Базилофф благодарно пожал даме руку и вышел на лестничную площадку.

– Дай бог, если свидимся… – тихо полетело ему вслед.

Что-то в интонации, с которой были сказаны последние слова, заставило Поля обернуться. Но старушка уже закрыла дверь. Минуту он еще мешкал на площадке, занося на потрепанный конверт нужную информацию: Вакулова Анастасия Христофоровна – во вторник, в полдень.

Неожиданно сверху послышались тяжелые шаги. Базилофф от неожиданности вздрогнул. Спохватившись, он быстро спустился вниз и выбежал во двор, в темноту и дрожащую мокрую петербургскую ночь, а тяжелые шаги, казалось, все еще продолжали звучать за его спиной.