Текст книги "НашлаСь! Как найти путь к себе с помощью женской сумочки"

Сумочка №2. Стиль и свобода

Мама одевалась всегда как артистка, несмотря на то, что денег особо не было, как и у всех в те времена, но она как-то умудрялась! Природный вкус и точеная фигура всегда выделяли ее среди подруг. В комнате у родителей стоял румынский стенной шкаф – стенка, которую достали по случаю, с переплатой в двадцать рублей, – спасение для молодой семьи. Треть стенки была заполнена книгами и хрусталем, а две другие трети – мамиными вещами, папины же вещи жили в детской, так как места им не хватило, да и что там были за вещи! Что вообще мужику надо? Пара брюк да рубах, да ящик с бельем! Никто не жаловался, кстати, папа маму очень любил и принимал ее звездность.

Помимо прочего, у мамы был комод, как я теперь понимаю, с винтажными вещами, которые она надевать не решалась, но хранила, потому что уж очень они были интересными и красивыми. Я часто примеряла мамины вещи, особенно туфли, которых у нее было пар двадцать, и все итальянские. Как сейчас помню, стоили они в магазине девяносто рублей за пару, и надо было иметь блат, чтобы тебе заранее сообщили, когда новый товар «выкинут» на прилавок, чтобы оказаться среди первых покупателей. Молодые женщины нашего двора часто толпой выезжали на промысел и потом все ходили в одинаковых туфлях, но у мамы всегда был выбор больше, поэтому она почти ни с кем не повторялась! Только через блат или еще с переплатой можно было ухватить кусочек красоты. Мне кажется, мама не просто любила хорошо одеваться, она собирала коллекцию туфель, это было ее отдушиной в сером советском мире и, возможно, ее реальным сокровищем.

А вот комод с практически музейными экспонатами винтажных аксессуаров был тайной целью моих секретных паломничеств в родительскую комнату. Эти вещи маме тоже нравились, но носить их она не осмеливалась, наверное, или, может, считала их немодными. Выбросить же такую красоту, конечно, было невозможно.

Жила в том комоде одна сумочка. Рыжая замшевая почтальонка или, как еще ее называют, кросс-боди на широком длинном ремне. Она была небольшая и плоская и, конечно, предназначалась исключительно для украшения, что само по себе было нонсенсом в те времена! Нормальные женские сумочки для ежедневного ношения должны были вмещать множество вещей. Театральные сумочки – другое дело. Но эта! Для театра слишком хипповая, для обычного дня слишком маленькая, вообще непонятно куда, как и кому ее носить! Вот и лежала она в комоде, как в музее.

В один прекрасный день мама застукала меня в образе. Я стояла перед зеркалом в клетчатой юбке-шотландке, белой пионерской рубашке, на которой я поменяла пуговицы на пластиковые под кость, и с замшевой почтальонкой наперевес. У меня были волосы до плеч, к которым я прикрепила серое голубиное перо, а на ногах были рыжие ботинки, которые отвоевала у бабушки, – ей сын подарил, а она не носила. Это были классические английские школьные ботинки, но кто тогда мог об этом знать? Я просто увидела, что они сюда прекрасно подходят.

Мама неожиданно вошла, и я перестала дышать, приготовившись услышать ее возмущение, но, к удивлению, реакция была абсолютно другой. Ей понравилось! Она не ожидала! Она вдруг увидела, как и кому нужно носить эту сумочку! И сказала: «Забирай!»

Музейно-винтажный комод еще долго оставался притягательным для меня. Счастливые часы я проводила возле него, разбирая и примеряя необычные вещи, создавая новые образы, но эпизод с сумочкой запечатлелся на всю жизнь. Построение своего образа для меня с тех пор не только стильность и тем более не мода, но и узнавание какой-то новой части себя или декларация той части себя, которая уже открыта и должна быть проявлена миру.

Говорят, что есть врожденное чувство стиля, но, думаю, что у каждой из нас есть еще врожденное чувство себя. Это чувство, когда ты точно определяешь свою или не свою вещь.

Не столько по принципу идет или не идет, модно или немодно, сколько по собственному ощущению. Эти ощущения часто теряются под давлением семьи и социума, но – хорошая новость! – их можно восстановить, просто направив свое внимание в эту тему.

Замшевая сумочка позволила мне почувствовать ту свою часть, которая мне очень нравилась, но до этого момента не проявлялась. Это моя необычность, нежелание соответствовать стандартам, даже пусть и самым модным, но все равно стандартам. Моя смелость проявлять себя такой, какая я есть, возникла именно тогда, и хотя потом я ее снова потеряла надолго внутри, я уже узнала эту свою ценность, к которой в будущем обязательно вернусь! Я впервые почувствовала свою внутреннюю свободу быть самой собой. Плюс, оказывается, у меня есть чувство стиля! И это признает даже моя мама – эталон женственности и красоты!

В этой стилизованной британской теме уже проглядывалось нечто дикое, первозданное. Рыжий цвет кожи сумочки направлял фантазию в леса и поля, поближе к животным, к взаимодействию с ними и ритуальной охоте, к выживанию в дикой природе своими силами. И эти силы чувствовались, эта связь с Землей, с корнями, со свободной песней души. Откуда это все бралось, конечно, осознать было невозможно, оставалось прислушиваться и ждать понимания.

Мама

Мама была для меня идеалом женской красоты и грации. Она всегда прекрасно выглядела и уделяла своему внешнему виду очень много времени. Вспоминаю наши сборы в детский садик. Я самостоятельно одеваюсь и стою у двери, жду маму. А у нее утренний ритуал – ресницы! Помнишь, у твоей мамы или бабушки была такая советская тушь в коробочке, в которую надо было поплевать, чтобы немного развести. И щеточка такая пластиковая. Вот этот процесс занимал у мамы минут тридцать, не меньше. Она старалась как можно больше туши оставить на ресницах, а для этого приходилось попотеть!

Я изнывала в зимней одежде у входной двери и только изредка заглядывала в кухню, где и происходило священнодейство, пытаясь определить, сколько еще ждать. Меня всегда удивляло, как мама не обращала внимания на время, ведь мы могли опоздать, что и происходило довольно часто. Бабушка вечно отчитывала мать за такую нерасторопность, но та отстаивала свое право на эту утреннюю медитацию, когда нет никаких мыслей и ты никому ничего не должна.

Думаю, маме надо было родиться в артистической семье и играть в театре, а лучше в оперетте, потому что она была очень зажигательная и яркая и всегда завоевывала внимание любой компании.

Для нее это было очень важно, так она чувствовала, что нужна, что ее любят. Когда же этой любви она не ощущала, то становилась очень грустной и теряла силы. Мама всегда так удивлялась, когда я ей говорила, что люблю ее. Как будто не могла в это поверить.

Мне было невыносимо видеть ее несчастной, поэтому, когда подросла, я стала рассказывать ей о моих увлечениях и старалась привлечь ее внимание к другой стороне жизни, духовной и душевной. Ей было интересно, она ходила со мной на собрания в буддийский храм, на дыхательные практики и медитации, купила себе книжки по психологии. Кто знает, возможно, она просто хотела убедиться, что я не в какой-нибудь секте, и только поэтому следовала за мной. А может быть, действительно, видела в этом и для себя какой-то выход.

К сожалению, как-то так всегда получалось, что мои занятия ей не очень-то нравились. Вот именно для нее что-то не подходило, происходило не так. Сначала я очень расстраивалась, но, по мере изучения психологии, начинала понимать, что я не должна была ее за собой тянуть. Это неправильно – «поучать» своих родителей и брать за них ответственность. У Берта Хеллингера55
  Берт Хеллингер – немецкий философ, психотерапевт и богослов. Известен благодаря терапевтическому методу «Семейные расстановки».


[Закрыть] это четко расписано. Что в любой родовой системе родители стоят выше детей. Все знания и другие блага должны идти сверху вниз, а никак не наоборот. Затем дети «кормят» своих детей и так далее. Если же это правило нарушается, то нарушается и течение родовой энергии. В тот момент этих знаний у меня не было, я воспринимала маму больше как подругу или старшую сестру.

В нашей дружбе было и много хорошего. Особенно теплым был период моего восемнадцати – двадцатилетия. В это время я чувствовала себя свободно, на одной волне с мамой. У меня дома часто бывали друзья, даже приезжали на несколько дней. Мама уезжала к бабушке и приходила только иногда, чтобы разделить с нами веселье. Я тогда думала, что мы самые близкие люди на Земле, и друзья мне, действительно, завидовали. Потому что обычно с родителями каши не сваришь!

Мама обладала острым чувством справедливости, которое передалось и мне. В нашей семье всегда говорили правду о том, что происходит в стране, никто не боялся. И я в школе резала правду-матку на уроках истории, за что вечно имела тройку в году. Все поменялось, когда правда стала удобной, в 1987 году на госэкзамене я впервые получила отлично, хотя говорила все то же самое, только в этот раз учителя улыбались и кивали. А я была горда собой, ведь для меня ничего не поменялось, а вот им, возможно, теперь нужно лицемерить в другую сторону.

Маму несколько раз вызывали в школу из-за моего поведения, но она всегда отстаивала меня. Однажды ее вызвали, потому что я отказывалась участвовать в так называемой пятой трудовой четверти. Знаешь, что это? Это когда после шести школьных уроков ты должна вместе со всем классом ехать на какую-нибудь фабрику и заниматься там своего рода трудом! Я один раз съездила.

На ткацкой фабрике ума не могли приложить, чем бы нас, такую орду, занять. И вот нам дали огромные ящики с катушками для ниток разной величины, которые надо было рассортировать по размеру в коробки. Бесполезность этого действия удручала, страшно жалко было времени, потому что дома меня ждала куча дел. Мама была ужасно недовольна моим длительным отсутствием и впредь запретила мне посещать сие сомнительное мероприятие.

Ее вызвали в школу, и она спокойно объяснила секретарю школьной партячейки, что у ее дочери, то есть у меня, пятая трудовая четверть каждый день дома! Что я смотрю за младшим братом, делаю с ним уроки, вожу гулять и в музыкальную школу, а также убираю дом! От меня не только отстали, но и поняли, что семья у нас несознательная, поэтому ждать от нас особенно нечего.

Мама была очень принципиальная! Однажды она меня наказала за что-то и запретила выходить из дома. Как назло, весь класс собрался ехать на экскурсию в Таллин.

Я ужасно хотела поехать, но было невозможно уговорить маму. Тогда я решила написать ей письмо с объяснениями и уехать несмотря на запрет, пользуясь тем, что она на работе.

Я написала ей примерно такой текст: «Мамочка, прости, я знаю про запрет и что я виновата, но я просто не могу не поехать! Не хочу подводить класс!»

Сделав этот, как мне казалось, беспроигрышный шаг, я спокойно отправилась на вокзал, где наш поезд уже стоял под парами. На перроне я встретила своих, они радовались за меня, что мне удалось вырваться, мы шутили, хохотали, как вдруг…

Я увидела свою маму, которая не спеша шла по перрону в мою сторону. Она остановилась чуть поодаль и жестом позвала меня к себе. В моем сердце еще теплилась надежда, что она просто поговорит со мной, и я смогу уехать. Но нет, она просто забрала меня домой, сказав, что, несмотря на такое впечатляющее письмо, не может снять наказание. Я ощутила обиду и грусть. Мне вдруг стало ясно, что она главная, я ничего не решаю в своей жизни.

Для мамы было очень важно настоять на своем, я потом долго работала над этой привычкой, передавшейся по наследству, особенно когда у меня появился сынок Лёнька. Ну и, конечно, с ощущением, что ничего не могу решить сама.

Мама хотела вырастить из меня сильную личность. Поэтому она не очень-то меня поддерживала в моих переживаниях, полагая, что я должна научиться справляться со всем сама. Я понимаю, что она хотела как лучше, но в моем случае кнут всегда работал плохо. Моя мотивация – это похвала, восхищение моими талантами, а никак не критика или игнор, замаскированный под желание предоставить мне возможность решать самой. Решать самой как раз мне редко позволялось, но с тяжелыми чувствами я обычно оставалась наедине, за редким исключением.

Сейчас, конечно, я понимаю, что мама была сама настолько травмирована, что мои чувства ей уже не удавалось переварить, поэтому мне оставалось справляться самой как могла. И поэтому, наверное, я выбрала впоследствии психологию.

Каждое лето с семи до четырнадцати лет я проводила в пионерском лагере. Я очень любила это время, потому что там мы были практически предоставлены сами себе, было очень много свободы. Как-то всегда везло с воспитателями и пионервожатыми, они оказывались все добрыми, приличными людьми. Было много игр, дружбы, любви, приключений, леса, озера и пирогов с черникой. Этот период незабываем, он оставил нестираемый отпечаток на моей личности.

Однажды, когда мне было лет тринадцать, со мной в этом лагере случилась история, которую потом пришлось серьезно прорабатывать. В моем отряде мне объявили бойкот. Причем по абсолютно ничтожной причине. Я дружила с девочкой Таней, которая мне очень нравилась, я прямо была в нее влюблена, любовалась ей и даже немного завидовала, потому что она мне казалась очень взрослой и сексуально привлекательной, в отличие от меня. Ей тоже было хорошо со мной, и мы все дни проводили вдвоем, нам никто был не нужен.

Как-то раз, войдя в палату после обеда, я увидела, что основная масса девчонок отсутствует. Оставались две-три девочки, которые не входили в основную компанию под предводительством Лариски – лидера мнений. Лариска всегда водила за собой целую кодлу девочек, которые слушались ее и делали то, что она скажет. Мы с Таней как-то выбивались из общей канвы, у нас были свои интересы. Лариске это не нравилось, и она придумала, как разбить нашу пару.

Когда толпа девчонок вернулась в палату, со мной никто не разговаривал. Я пыталась поговорить с Таней, но и она не хотела и даже не объяснила мне, в чем дело. Я была в жутком состоянии, не могла поверить, что дружба могла так закончиться.

Позже мне объяснили причину. Оказалось, что я была виновата в том, что полностью подчинила себе Таню и лишила ее способности соображать. Из-за этого якобы Татьяна не заметила, как я потащила ее на качельку, на которой сидела и разговаривала парочка из нашего отряда. Мы им помешали договорить, нарушили романтик, но это, конечно, я так сделала специально, а Таня просто находилась под моим влиянием!

Абсурдность ситуации была для меня очевидной, но сделать с этим ничего было нельзя. Я пыталась найти поддержку у других девчонок, не входивших в конгломерат Лариски, но они боялись со мной общаться, не хотели навлечь гнев на себя. Так я осталась совершенно одна. Я больше не принимала участия в общих делах, слонялась по территории в полном одиночестве, и душа моя выла на луну, испытывая отверженность.

Кстати, в дальнейшем предательство неоднократно повторялось в моей жизни. Будет еще история про подругу Марину, но это позже. Один астролог, заглянув в мою натальную карту, сказал, что так я отрабатываю кармический долг. «Ну и слава богу, – подумала я, – главное, самой не предавать!»

Я написала маме письмо, рассказав об этой ситуации. Мне, конечно, хотелось, чтобы она приехала и забрала меня. Ну или хотя бы просто приехала ко мне. Но этого не произошло. Недели через две я получила письмо от мамы, в котором она говорила, что я сильная девочка и со всем должна справиться сама. Точка. С того момента во мне поселилось четкое убеждение, что помощи ждать неоткуда, да и бесполезно. И мой ум испытал состояние – «враскорячку». С одной стороны, мне необходима помощь, и без нее я не могу двигаться, с другой – помощь никогда не приходит.

Через пятнадцать лет, уже учась на курсе психологии, я притащила свою группу в мой бывший пионерский лагерь, чтобы методом психодрамы66
  Психодрама – метод терапии, в ходе которой клиент с помощью ведущего и группы воспроизводит в драматическом действии значимые события своей жизни, разыгрывая сцены, имеющие отношение к его проблеме.


[Закрыть] проработать эту ситуацию. И только так я смогла заново поверить, что помощь существует в мире, я могу на нее рассчитывать и снять это давнее заклятье.

Когда мамы не стало, а произошло это внезапно, я почувствовала какую-то глобальную потерю. За потерей близкого и любимого человека, которая поселилась в сердце, скрывалась другая – я осталась одна, и защитного щита больше не ощущалось.

Теперь я старшая женщина рода, это было страшно. Слишком большая ответственность. Мой муж тогда поддержал меня, как никто другой бы не смог, он сказал: «Прошу тебя, не переживай так, теперь я буду твоей мамой!»

И у нас с ним начался новый, наверное, самый прекрасный период отношений. Позже я расскажу об этом.

Мама, моя любимая мама! Ты как будто всегда сомневалась, нужна ли ты мне и другим. И удивлялась, когда тебе говорили, что нужна. Наверное, твоя душевная травма так и не дала тебе полюбить себя или хотя бы относиться с принятием. В хорошем настроении, на публике, когда можно и даже нужно порой быть в маске, казалось, что все у тебя хорошо. Но искренне, наедине, я видела перед собой наполненные грустью и непониманием глаза ребенка, который так и не понял, зачем его родили, раз он никому не нужен.

Я знаю, почему ты умерла, мама. Уже нет никого, кто бы мог осудить меня за эти слова или испытать обиду, поэтому я их напишу.

Твой Дух решил уйти, потому что не видел больше смысла в существовании. Ты так и не почувствовала любви своей матери, не верила в мою любовь или, возможно, вообще в любовь. В какой-то момент ты не смогла так больше…

Я благодарна тебе за честность, за умение отстаивать свое мнение, даже если большинству это не нравится, за легкое отношение к деньгам, за дружбу, за любовь такую, какую только ты могла дать. Твой образ всегда со мной, и сейчас я тебя часто вижу, как ты паришь в облаках и улыбаешься мне…

Мама – это первое, с чем придется встретиться женщине на пути самоидентификации. Влияние матери беспрецедентно, его невозможно переоценить. Нет смысла делить на плохое и хорошее, осуждать или прославлять свою мать. Надо просто увидеть, какое влияние на твою жизнь она оказала. Мама – это самый родной человек и самая близкая Душа. Именно она согласилась когда-то сыграть свою роль для тебя. Ты выбрала ее, и значит, тебе нужно было пройти все то, что случилось дальше. После полноценной работы тебя ждет облегчение и отсутствие каких-либо претензий к маме. Но также и снятие ее с божественного пьедестала, превращение в обычного человека, которому свойственны ошибки и победы, сильные поступки и слабости, все это вместе, и все это становится просто любовью и благодарностью.

Привет! Я твоя сумочка! Рассказ №2

Елена Блейзер, 52 года, фрилансер, художница и путешественница.

Ее сумочка – это небольшой, но вместительный велюровый тоут зеленого цвета с короткими кожаными ручками для удобства ношения под мышкой.

⠀

Жила-была веселая Сумочка. Была она совершенно необычная, и во многом. Прежде всего, глубина цвета ее зеленого бархата напоминала покрытые зеленью холмы любимой Тосканы, а элегантная строчка по бокам незаметными красными, как праздничная газета, буковками приковывала взгляд и привлекала внимание, вызывая желание рассмотреть ее получше. Сумочка была очень комфортная и обладала многими скрытыми и открытыми достоинствами. Например, кармашками небольшого размера, но достаточного для кучи необходимых вещей, которые должны быть всегда под рукой – смартфон, ключи, кошелек и многочисленные записки-напоминания о том, что купить и зачем. Сумочку хозяйка носила на плече, и поэтому руки были всегда свободны, а ощущение чего-то нужного под рукой оставалось.

Думала эта Сумочка только о двух вещах: хорошо бы сохранить свежесть своего цвета и быть незаменимой спутницей хозяйке.

В общем-то, так и было, Сумочку брали с собой повсеместно, относились к ней бережно, носили в лучшие химчистки. Что еще делать с такой красотой? Словом, пылиться ей не приходилось, она только и делала, что путешествовала. Не то что несчастные «Луи Виттон», которые большую часть жизни проводят в своих коричневых коробках и видят солнце лишь изредка.

Наверное, лучшей жизни Сумочка себе и представить не могла! ВСЕ У НЕЕ БЫЛО ОТЛИЧНО В ЭТОЙ СТРАНЕ СУМОЧЕК!

Глава 3. Мечта на всю жизнь

Любовь между людьми вовсе не про секс. Любовь про встречу, которая меняет все.

⠀

Мария Потемкина, ученица 10-го класса школы №26 Невского района г. Санкт-Петербурга

⠀

Первое высшее случилось не по моему хотению, а по маминому велению. Мама сказала, что инженер – это то, что тебя всегда прокормит. Хотя как она могла так думать, ведь, будучи инженером, получала вдвое меньше папы, шофера? Посыл все-таки был правильный, хотела мама, чтобы дочка была образованная, самостоятельная, независимая и вращалась среди образованных людей. Когда творческая девочка, которая все детство пела в хоре, лепила из пластилина и шила мягкие игрушки, сказала, что хочет стать актрисой, почти в обмороке лежали оба родителя! Ну папа-то под влиянием маминых слов, конечно, а мама выдала следующее: «Ты знаешь, как актрисы получают свои роли?» Я не знала, но по маминому многозначительному взгляду и папиному молчаливому обмороку догадалась: путь в театральный мне закрыт.

Потом, лет в пятнадцать, я стала увлекаться психологией и даже прошла заочную школу по классической психологии, сейчас не помню, как она называлась, в то время мы общались с помощью писем. Мне присылали материалы: лекции, списки литературы и задания, я выполняла и отправляла назад. Когда я озвучила маме свое желание пойти на психфак, то услышала: «Знаешь, какой там конкурс?!» Уверенности мне это совсем не прибавило, но я попробовала еще одну попытку: «Мам, ну я же не технарь, давай выберем какой-нибудь гуманитарный факультет?» Мама была непреклонна: «Тебе просто кажется, что на гуманитарном меньше работы, там все то же самое, только дипломом этим потом можно будет подтереться». И пошла я, «солнцем палимая», на инженера, ведь маму лучше не огорчать.

Зачем мне нужен был этот институт и это образование? Сейчас я себе отвечаю однозначно. Помимо развития мозгов, которые в любом случае хорошо бы тренировать, для меня это необыкновенные люди, с которыми довелось встретиться. Я уверена, что все в этой жизни мы приобретаем через людей, и своим развитием мы обязаны не столько информации, сколько людям, которые ее транслируют. Каждый повлиял на нас в той или иной степени, позитивно или негативно, не столь важно как. Важно, что каждая встреча тебя питает, удивляет и заставляет меняться.

В Текстильном институте, который в народе назывался «Тряпочкой», учиться было весело и интересно, хотя и не без сложностей. Здесь у меня появились две подруги, которые остались со мной очень надолго, а одна до сих пор. Годы обучения были долгими, время тянулось нескончаемо, а мы молодые и задорные, нам, в принципе, было все равно чем заниматься, лишь бы было весело. Называли мы друг друга по фамилиям, как в Институте благородных девиц, только переврали их на еврейский манер. Уж очень популярна тогда была эта тема, новая волна анекдотов про евреев и просто удивительные собирательные образы, которым мы подражали, здорово нас веселили. Мы даже свои анекдоты сочиняли на злобу дня.

– Шо это вы, Сима, сегодня без колготок?

– Так Шаббат, не могла надеть.

– Ну это вы зря, Сима! Кто ж это вам сказал, шо нельзя колготки надеть?

– Да што вы, Софа, кто мне не сказал! Я просто пошутила!

Гоготали постоянно как гиены, прикалывались над учителями, которые, по нашему мнению, были остолопами, осторожничали со злыми учителями и очень уважали умных, любящих свой предмет. И если преподавателей первой и второй категории было предостаточно, то к третьей могу отнести совсем немногих.

Физика, например, давалась с очень большим трудом и неохотой. И только необыкновенный педагог Ю. П. Клименко умел превращать ее в настоящее развлечение. Этот пожилой человек был настолько влюблен в свой предмет, что, несмотря на неясность его речи, обусловленной, видимо, каким-то артикуляционным дефектом, он читал лекции с такой страстью и перемежал академическую информацию такими своеобразными историческими деталями, что мы, три подружки, сидели с открытыми ртами и за весь курс не пропустили ни одного занятия. За что были щедро вознаграждены тройками, не сдавая экзамен. Посмотрев на нас поверх толстенных линз, Юрий Петрович вздохнул и сказал: «Вы же, девчонки, все равно не сдадите больше чем на три, давайте сюда ваши зачетки! Вы не пропустили ни одной моей лекции, так что, считайте, заслужили».