Текст книги "Знат"

Я просто хотела отключить сознание. Это что же получается? За бабушкой так же пришёл Знат или его шакалы? Или все-таки этот мир не близнец, а мой. Странно вывернутый. Не может же в этом месте жить вторая с моей второй бабушкой. Или может?

Очень хотелось злиться, но не получалось даже обижаться. Все больше хотелось остаться наедине со Знатом и поговорить, задать все вопросы, которые застряли где-то во мне. Поговорить, загнав страх подальше.

Знат быстро пересёк квартиру, заглянул на кухню, в комнату, на балкон.

– Что ищешь? – спросила я, постаралась произнести вопрос жестко, а получилось убито.

– Картину, – коротко ответил тот.

Меня бросило в жар.

– Какую картину?

– Ту, что ты нарисовала последней.

Теперь в квартире резко стало очень холодно.

– Я ее в метро забыла. В центре, – срывающимся голосом повторила я то, с чем не хотелось мириться. – Хотела в вуз отвезти, но чуть не пропустила остановку, выбежала из вагона, а картину забыла. И поезд уехал. Я ж вроде бы говорила. Там, в лесу.

Я все ждала, что начну хотя бы плакать. Общая усталость, мучения с картиной, потом этот жуткий убитый мир, где все хоть и очень знакомо, при этом такое искусственное и шарнирное – это должно было меня добить. Но я не чувствовала ничего.

Знат, не меняя выражение лица, подошёл ко мне, я отступила. Он собирался что-то сказать, в это момент у окна присвистнул Фома.

– Смотрите, что птицы творят!

Мы обычно не обращаем внимания на птиц. Ну летают и летают, гадят, клюют все, что рассыпано. А иногда стоит на них посмотреть. Я видела, как птицы стаями летали над заброшенным районом. С земли они казались куда больше нормальных голубей или ворон, но парили так же, как их младшие собратья.

Эти птицы застыли в воздухе. Одна висела совсем близко к нашему окну. Она была огромная, смесь между вороном и орлом: можно было разглядеть крючковатый мощный клюв, перья и пустые белые глаза, которые заглядывали в самую душу. Из клюва сочилась тонкая чёрная струйка и исчезала, улетая к земле. Все птицы были мертвы и замерли в воздухе. Они висели над домами, ветер колыхал перья, снежинки строили маленькие башенки на чёрных телах. У меня из окна была видно школа, над ее территорией застыла целая мертвая стая.

– Какое настроение было на картине? – спросил Знат.

Я не услышала в вопросе ни злости, ни разочарования. Был только интерес.

– Спокойствие и печаль, – ответила я, отвернувшись от птиц.

Знат улыбнулся и кивнул.

– Это хорошо.

Я не поняла. Что именно хорошо.

– Вы хотели увидеть Охоту, – громко произнёс Знат. – Рад представить вам то, от чего невозможно скрыться.

Мертвая стая страшных птиц была той самой странной Охотой.

Chpt 5

Я не очень понимала, что теперь надо делать, бежать от птиц или ждать, когда кто-нибудь придёт. И чем больше я на них смотрела, тем меньше они пугали. Ну висят и висят в воздухе. Жутковато смотрится район, над которым застыли десятками мертвые птицы, у каждой свой взмах крыла. С каждой капает какая-то чёрная слизь. И все, больше ничего не происходит. Они не нападают, не орут, не пытаются разбить окна. Просто висят в воздухе.

– Надо уходить, – сказал Знат.

Я мысленно опять вернулась к его вопросу.

Почему он не спросил сразу про картину? Мы могли бы сюда не заходить, не тратить время, не видеть умершего домового. Он ведь пытался в квартире найти именно мою дипломную работу. А ведь это так просто – задать вопрос. И не надо было бы тратить время, не надо было смотреть из окна на застывших в воздухе птиц.

Пока я проговаривала про себя, что еще не пришлось бы делать, в мире выключили все звуки. Даже мои собственные мысли казались теперь оглушительно громкими. А вместе с тишиной пришёл холод. Причём такой, что даже куртки не спасали. Этот холод пробился в самое нутро, заставляя дрожать всем телом.

– Может, заглянем, что осталось в ближайшем магазине и вернёмся в лес? Там хотя бы топить можно, – озвучил Фома наши мысли, к метро идти не хотелось.

Мы молча вышли на улицу, споткнувшись о замершую у самого асфальта птицу. На улице тянуло гарью, в квартире из-за холода мы даже не обратили внимание, что изменился воздух. Из-за леса поднимался чёрный столб дыма.

– Нет больше нашего дома, – вздохнул Юра.

– А может, это все-таки не наш дом?

– А что там еще есть? Ничего.

Оттягивать поход к метро больше не было смысла, и мы побрели через район, постоянно оглядываясь, пригибаясь от каждого шороха. На головой висели мертвые птицы.

* * *

– Что же ты будешь делать, маленький дурак, когда никого не останется?

– Разберусь, – Знат держал в руке последнюю жизнь.

Жизнь была никчёмная. Этот знающий успел сам убить несколько своих человек. Даже не по какой-то важной причине, объясняющей бестолковую смерть, а просто так, повздорив. Жизнь билась, испуганной мышью, извивалась, пыталась спрятаться, чтобы никто не достал.

– Ты ведь знаешь, что они за тобой придут? – человек извивался, точно как его сущь.

– Знаю.

– И ты готов умереть? Очень сомневаюсь, – этот человек был противный, оплывший от выпитого алкоголя, с неумелыми наколками над бровями. Он плевался белой слизью во все стороны и громко матерился.

Знат хотел поскорее закончить и одновременно растянуть это задание как можно больше. После того, как умрет последний скрывающийся знаток, гвардейцы примутся за Зната, у них такой приказ. Знат не слышал, Знат знал. А еще Знат чувствовал, что у него все получается. Он делает правильное дело и так, как надо.

– Постой, – человек опрокинулся на спину, вытянув руки перед собой, – постой, если я тебе кое-что скажу, ты меня отпустишь?

Каждый второй пытался откупиться от Зната информацией. Делился своими секретами, сливал нахождение других, пытался обмануть. Но Знат слишком долго охотился, чтобы обращать на такое внимание.

– Ты ведь нашёл уже, кому передать знания, – не унимался обреченный человек. – Ты ведь хочешь его защитить от Лиха?

Знат замер, ему стало интересно послушать, что он еще мог не знать про это существо.

– Подари ему что-нибудь в тот момент, когда начнёшь передавать знания, – лихорадочно шептал человек, – подари что-то такое, что будет отражать его суть. Что-то, что защитит.

– Если бы хоть один из вас сказал, что конкретно, проку было бы куда больше, – холодно заметил Знат и сжал руку с чужой жизнью.

Пеплом рассыпалась душа человека. Гвардейцы вокруг насторожились, одно дело выполнено, пришло время другого. Некогда верные шакалы теперь подняли оружие, и были готовы целиться в Зната. Молодой человек стоял посреди улицы, смотрел как к нему приближаются чёрные фигуры и ждал. Над головой пронеслась птица, коротко вскрикнула, за спиной текла грязная река. Если поторопиться, то можно успеть прыгнуть в воду.

– Вода – это переход, – сказал Знат, метнув пепел в глаза гвардейцев, и быстро побежал в сторону реки.

Вода – это переход. Заветная фраза, которую слышит только настоящая вода. Река перенесла его подальше от места смерти последнего убитого знающего. Вынырнул он в пруду среди леса, руку сводило судорогой из-за того, что он что-то сжимал. Как оказалось, это речная галька, гладкая от воды и слегка скользкая от тины.

В лесу что-то громко ругалось, шипело и всячески высказывало своё недовольство от присутствия Зната. За деревьями маячила высокая тень лешего.

Знаток, который всех убил, больше не был желанным гостем среди навьих обитателей. Они его никогда не тронут, но и помогать тоже не станут.

Спрятав гальку в карман, Знат выбрался из пруда и осмотрелся. Среди деревьев проглядывал мост, в отдалении стоял заброшенный дом, огороженный металлической сеткой.

В доме он нашёл сухую одежду, еду и дрова. Он решил пожить здесь какое-то время, а потом вернуться в город. Внутренняя чуйка буквально вопила, что ему надо оказаться в самом центре акции, устроенной оппозицией. Про это мероприятие знали уже давно, но не вмешивались, потому что только так можно было выявить зачинщика.

* * *

Юра буквально подпрыгивал, пока мы шли к метро. Снова вернулось его беспокойство в руках: он то прятал кисти в карманы, то расстегивал куртку, то пытался поправить несуществующую шапку на голове, в итоге хватался за волосы.

Приходилось петлять по дворам и прятаться между остатками кирпичных гаражей, когда гвардейцы проходили мимо. Смысл птиц над головой все больше терял себя, они продолжали висеть и ничего не делать.

Не скажу, что я часто гуляла по своему району, но на каждой площадке все кто-нибудь тусовался. Оттого печальнее было смотреть на пустые ржавые качели, потрескавшиеся пластиковые горки и развалившиеся песочницы. Тут постаралось время, потому что после бойни все люди ушли. Мародеры почти не ходили по спальным районам, эти места считались бедными и тут нечем было поживиться. Все самое дорогое либо уничтожили, либо забрали с собой. А одежда, в мире, где весом обладала только внутренняя сила, одежда была уже не нужна. Фома рассказал, что раз в два года в центре выдают на семью новый комплект одежды. А если в семье есть дети, то каждый сезон.

– И ходят все в тюремных робах, – проворчал Юра.

– Да нет, – возразил Фома, – нормальная одежда. Все примерно такие же одинаковые, как и до бойни. Только тогда правила мода, а сейчас центр.

– А ты в моде разбирался, штоль? – хохотнул Юра.

– Да там не надо особо разбираться, – махнул рукой Фома. – Достаточно просто посмотреть на то, как молодежь одевается: все как один, либо в мешках, либо с голыми ногами.

Я улыбнулась. У Фомы были дети, когда за ними пришли, поэтому он разбирался в том, что любили, а что не любили в прогрессивном мире. А судя по разговору, разбирался даже лучше меня, хотя я была в этой среде. Но для меня мода принесла только возможность носить платья с кроссовками и прятаться в безразмерные свитера. Удобство для художника чаще становится куда более весомым аргументов, чем красота. Хотя, это не всегда.

Я обратила внимание, что мы проходим по одной и той же улице уже третий раз.

– Мы что, кругами ходим? – спросила я у Зната.

– Не мы ходим, нас водят, – ответил тот.

Юра еще больше занервничал. Ему надо было на соседнюю улицу, где он выкинул рацию.

– Это что, тоже самое существо, что нас через мост не пускало? – уточнил Фома. – Аука, которое.

– Ты точно плохо учился, – заметил Знат. – Аука – это просто голос, у него нет образа. Оно прячется везде, и подражает на разные лады. То, что закрыло мост и водит сейчас нас туда сюда куда хуже простой ауки.

– Это то, что мы видели, с синим языком, – прошептала я.

Ответил не Знат, над ухом прошипели «верно» совершенно другим голосом. У меня подкосились ноги и я вовремя успела отпрыгнуть, длинные руки царапнули по асфальту, существо заверещало.

– Бежим! – не своим голосом заорал Юра и рванул вперёд.

Улица наконец-то сменилась. Юра резко затормозил и стал шарить в кустах.

– Погубит его эта рация, – в тоне Зната не было ничего хорошего.

Рация нашлась почти сразу. Лежала на видном месте, я даже подумала, что ее специально так положили. В тот момент, когда мы убегали от метро, Юра швырнул ее не глядя, но с очень хорошей амплитудой. Она просто не могла лежать так близко.

– Почему это все похоже на какую-то очевиднейшую ловушку? – спросила я. – Из дома не выпускают, если идём не все. По улице водят, слово время тянут.

– Может, потому что это и есть ловушка?

Я бы очень хотела сейчас знать то, что знает Знат, чтобы быть такой же спокойной. Все словно продолжает идти по плану, который он давно хорошо изучил, и никакой организатор плана ему не страшен. Разве что, кроме того существа, что и сейчас от нас отстало. Потому что ему так было удобно. Ему удобно было передвигаться и быстро, и невообразимо медленно, удобно было пугать нас и отпускать вперед. Оно словно играло с нами.

– Штаб, приём, штаб! – затараторил в рацию Юра. – Штаб, это Главный, штаб, приём! Штаб Главному.

В рации какое-то время была тишина. Я уже подумала, что нет на той стороне никого, Юра просто обманывается. Но рация ожила, защелкала и ответила:

– Штаб в канале, Главный, штаб в канале!

Юра чуть не подпрыгнул с воплем «спасены». В его восторге потонули тихие слова Зната «обречены».

– Главный, Главный, вы сейчас где?

– У метро, где основная точка была, – ответил в рацию Юра. – Тут полный район гвардейцев.

– Вас поняли, продвигайтесь к метро, туда подъедет наш транспорт, он вас вывезет.

– Транспорт? – переспросил Юра. – Каким образом им удалось обзавестись транспортом? У нас никогда не было ни машины, ничего, слишком заметно, слишком сложно угнать. Все машины, которые сейчас на ходу, отслеживаются. Невозможно! Вау!

Все вокруг буквально вопило о подставе, но почему это видела только я? И, наверное, Знат. Но Знат явно следовал какому-то плану, и бы очень хотела знать, какому. Фому тоже не насторожило то, что у штаба внезапно появилась какая-то машина, он радостно похлопывал друга по плечу и улыбался.

Висящие над головой птицы стали напрягать, давить своим присутствием. Может, им не надо двигаться, чтобы находить? С каждой птицы продолжала сочиться чёрная жижа, которая периодически попадала на лицо и неприятно жгла. Жижа смешивалась в мелким дождем и снегом, оседала на волосах. А в местах, куда попадала эта странная вода, оставались прожженные разводы.

– Надо идти к метро? – я посмотрела на Зната.

Уверенность, в том, что убийца может защитить была крепче, чем то, что Юра договорится со своими.

– Главное, чтобы не надо было говорить «а я предупреждал», – вместо согласия сказал Знат.

– Оттягивал, а не предупреждал, – поправила я машинально, мой мозг явно стал что-то понимать, но мне об этом не спешил рассказывать.

Знат улыбнулся, словно какой-то урок я только что очень хорошо усвоила.

Возле метро не было никого, даже гвардейцы не оставили своих патрулировать шоссе. Это насторожило всех, кроме Юры. Тот готов был вылететь на середину шоссе и танцевать, чтобы быть заметнее. Рация потрескивала у него в руке, и это был единственный звук, который я слышала. Мертвые птицы висели и здесь, на разном уровне, в разных позах, какая-то сложила крылья, какая-то парила. Рация засвистела, оглушительно громко, Юра от неожиданности ее выпустил, и в этот момент все птицы разом рухнули на землю. Я закричала, сдерживать себя уже не было сил. Знат крепко прижал меня к себе и что-то зашептал. Стало спокойнее, хоть я и не поняла ни слова.

С той же стороны, что и в первый раз, ехал уазик. Чёрный с перевёрнутым деревом на боку.

– Слышь, – подал голос Фома, – а ты уверен, что твои настолько прошаренные, что умыкнули машину гвардейцев?

– Уже нет, – убито проговорил Юра.

Знат украдкой стал подталкивать меня к метро, ближе к выходу, я не сопротивлялась. Машина остановилась ровно на том же месте что и пару дней назад, я готова была даже взять линейку и замерить – ситуация повторялась один в один.

– Не бегите, – Юра посмотрел на нас. – Я знаю того, кто за рулем, это из наших.

В его голосе больше не было уверенности, только слепая надежда. Если бы он позволил себе заплакать от безысходности, то сделал бы это.

Из машины вышел гвардеец. Повесил оружие за спину, снял шлем и пошёл в нашу сторону.

– Я его знаю, – еще раз повторил Юра.

А лучше бы не знал, мысленно закончила я за него.

Тела птиц валялись везде, гвардеец перешагивал через них, брезгливо кривя лицо.

– Про́клятые, – процедил он, поравнявшись с нами.

– Я не понимаю, – Юра попытался сделать голос лидера, получилось халтурно.

– А тебе и не дано, – ответили ему. – Ты прекрасно справился со своей незаурядной ролью, утащив себя на дно.

– Что? Какое дно? Я веду нашего освободительного движения, за мной идут толпы, меня слушаются! – верил ли он сам в то, что говорил? А главное, если он действительно лидер, и человек перед ним – его подчиненный – зачем он это сейчас говорит?

– А нафига ты нужен? – последовал ответ. – Ты больше не ведёшь, авторитет свой потерял на бессмысленных взрывах. Люди тебе больше не верят. А в любой оппозиции главное – чтобы люди ей верили. Есть прогресс или нет.

Гвардеец перевёл взгляд на нас и сощурился.

– Это не важно, – продолжил он, – должна быть иллюзия того, что они что-то меняют. А какой ты лидер, если не сможешь удержать слепую толпу? Все считают, что ты погиб под завалами, не рассчитал закладку, сглупил в последний раз. Не поверишь, но даже твой близкий друг, с которым вы все делали вместе, поверил эту легенду. Ах да, это была его идея эту легенду сочинить, выглядело очень правдоподобно. Дурные привязанности тебя погубили, зачем надо было открываться? Всем было очевидно, что ты будешь искать возможности связаться с нами.

Юру трясло.

– Ты врешь! Я всегда знал, что ты предатель!

Из машины вышел еще один человек, он был не в форме, одет в похожий плащ, как у Зната, в руке держал рацию, один в один, как у Юры.

– Лев, – Юра просительно посмотрел на человека.

Лев выгнул бровь дугой, та сломалась, наткнувшись на шрам.

– Лев, что происходит?

– Смена власти.

Он говорил также медленно, как Знат, взвешивая каждое слово, четко зная, что за ним стоит и кто он сам.

– Твоё время прошло, моя сладкий.

Юра сглотнул.

– Уходи вниз, – шепнул мне на ухо Знат, упорно пихая к лестнице.

Я посмотрела на Фому, он стоял слишком далеко, чтобы можно было подать хоть какой-то знак.

Лев не обращал на нас внимания, его цель стояла прямо под носом и тряслась, потеряв все остатки самообладания.

– Жаль, – растянул слово его напарник, – я думал, его смерть будет хоть каким-нибудь событием, он столько складов попортил.

– Он темная лошадка, – улыбнулся Лев.

Юре нечего было терять и он кинулся вперед, сбил с ног Льва, повалил на землю, вдавив голову в тело упавшей птицы. Тело лопнуло, как шарик с водой, во все стороны брызнула чёрная жижа, Лев заорал от боли. Второй не успел ничего сделать, ему в голову прилетел топор Фомы. Кажется, впервые в жизни Юра сделал что-то смелое не для того, чтобы его зауважали и стали поклоняться, а потому что хотел действительно что-то изменить и помочь. Пусть и самому себе.

– Быстро вниз, – Знат уже не просил, а приказывал.

Из машины посыпались, как тараканы, гвардейцы.

Юра катал своего друга по асфальту, растирая тела птиц, обжигаясь сам и громко рыча.

* * *

Когда все началось, нужно было организовать еще одну силу, которая сдерживала бы народ с другой стороны. Борцов за свободу. Знат предложил амбициозного, но глуповатого паренька. Тот уже показал себя в своём безрассудстве, когда ломанулся на армию гвардейцев в первый день. Получил тогда по голове и улетел в сливную канаву. Его выловили, внушили, что он лидер и должен вести за собой людей. Долгое время он справлялся. Всех заводила его спонтанность и смелость, пока она не приелась. В этот момент Знат нашёл еще одну кандидатуру, достаточно темную, чтобы сделать ее следующим лидером и умную, чтобы это произошло само. Кандидатура сработала идеально, шла, куда говорили, делала, что велели, думала, что было удобно. Именно кандидатура придумала, как лучше всего избавиться от Юры, образ которого уже хорошо закрепился в толпе, но со временем стал обрастать налетом бесполезности. Именно ему принадлежала идея провести самую бесполезную трату оружия в пустых спальных районах. Юра даже не стал спрашивать, зачем взрывать пустые станции, которыми не пользуются даже крысы? Это выглядело внушительно, опасно, настоящая заявка на победу – покуситься на то, что стояло памятников прошлой жизни. Наглая провокация, которая выведет из себя центр. Метро считалось неприкосновенным, его не стали консервировать или закрывать, и никто даже не пытался туда спуститься. Там не спрячешься, лишь заплутаешь.

К сожалению, Юра не обладал прозорливостью и поддержал глупое предложение.

* * *

Жижа оказалась ядовитой. Подавив больше десятка птиц, Юрий обессилено упал, руки дрожали, ноги не хотели поднимать тело. Рядом без сознания лежал Лев. Его быстро оттащили, стали стирать грязь, снимая слои кожи. Шумно договаривались отвезти его в лазарет. Запрашивали центр. Создавали легенду мученика для толпы, легенду идеального предводителя будущего.

К Юре медленно подходило Лихо, его язык волочился по земле, руки загребали следом. Оно подошло совсем близко, задев длинной стопой еще живое тело. Через полуприкрытые веки Юра видел, как над ним склонилось самое мерзкое из всех существ в мире. Оно почти легло на грудь, укутало своим языком и довольно заурчало.

– А ведь ты всего лишь часть моей игры, – прошелестело Лихо.

Юра стал захлебываться кровью, в легких забулькало. Последняя мысль, которая пролетела у него в голове была о знающих, которые тяжело умирали. Если Юре сейчас было безумно страшно, то что проживал каждый, кого убил палач.

А палач убежал по тоннелю метро, вместе с Фомой и мной.

Лихо обняло ртом лицо Юры и воздуха не стало совсем.