Текст книги "Предания нашей улицы"

30.

«Где же Кадру?» – спрашивал себя Заклат. Тот же вопрос он задавал и другим футуввам. Но футуввы и сами недоумевали. Куда исчез Кадру? Почему его нигде не видно, как не видно и мужчин из рода Хамдан? Кадру жил в соседнем с хамданами квартале. Будучи неженатым, он проводил ночи вне дома и возвращался лишь на заре, а то и позже. Часто он отсутствовал и по две ночи. Но чтобы не приходить домой целую неделю, да еще не сообщив никому о том, где находится, особенно сейчас, в дни «блокады», когда он должен был еще усерднее исполнять свой долг, быть бдительным и осторожным?! Это было подозрительно. И подозрение пало, конечно, на хамданов. Было решено обыскать их дома, и футуввы во главе с Заклатом стали врываться в жилища рода Хамдан и обшаривать каждый угол от подвала до крыши. Они изрыли все дворы вдоль и поперек, подвергая хамданов разным издевательствам – ни один из них не избежал либо пощечины, либо плевка… Но найти Кадру так и не удалось. Футуввы допрашивали всех подряд, может быть, кто-то что-то видел или слышал.

В кофейне, за трубкой кальяна, все только и говорили что о Кадру. Говорили о нем и в беседке, увитой виноградом, в саду Заклата. Весь сад был окутан мраком, и только маленький фонарь, стоявший на земле, недалеко от жаровни с угольями, давал слабый свет, позволявший Баракяту разминать табак и набивать им трубки. Пляшущий от порывов ветра язычок пламени освещал мрачные лица Заклата, Хам-муды, аль-Лейси и Абу Сари и отражался в тусклых глазах. Футуввы выглядели растерянными и понурыми. Громкое кваканье лягушек было похоже на зов о помощи среди полного молчания ночи. Аль-Лейси, взяв у Баракята кальян и передав его Заклату, проговорил:

– Куда он девался? Как сквозь землю провалился! Заклат глубоко затянулся, постучал указательным пальцем по мундштуку и, выпустив струю дыма, ответил:

– Кадру действительно в земле, и покоится он в ней уже неделю!

Все взоры устремились к главному футувве. Один Бара-кят, казалось, был поглощен своим делом, а Заклат вновь заговорил:

– Футувва не может исчезнуть без причины. Смерть имеет свой запах, и я чувствую его.

Абу Сари, оправившись от сильного приступа кашля, согнувшего его, как порыв ветра колосок, спросил:

– Кто же его убил, муаллим?

– Странный вопрос! Кто же это может быть, как не член рода Хамдан?

– Но они же не покидали своих домов, да и мы перевернули все вверх дном.

Стукнув кулаком по тюфяку, на котором он сидел, Заклат спросил:

– А что говорят другие жители улицы?

– Некоторые считают, что хамданы приложили руку к исчезновению Кадру,– ответил Хаммуда.

– Поймите же вы, курильщики! Раз люди так думают, то мы должны это утверждать!

– А если убийца был из аль-Атуфа?

– Даже если он из Кафр аз-Загари, нам все равно. Нам важно не просто наказать убийц, а воспользоваться убийством, чтобы устрашить других!

– Аллах велик! – восхитился Абу Сари. Аль-Лейси, стряхнув угольки в кувшин и передавая трубку Баракяту, пропел:

– Аллах да упокоит ваши души, о род Хамдан! Сухие смешки футувв смешались с кваканьем лягушек.

Все согласно кивали головами. От сильного порыва ветра зашелестели сухие листья на деревьях. Хаммуда, хлопнув ладонью об ладонь, воскликнул:

– Речь идет не о борьбе хамданов с управляющим, а о чести и достоинстве футувв!

Заклат снова стукнул кулаком по тюфяку и изрек:

– Еще не случалось такого, чтобы футувва был убит кем-нибудь с его улицы.

Черты его лица от сильного гнева исказились так, что даже его сотрапезникам стало страшно. Они замолкли, боясь неосторожным словом или движением обратить его гнев против самих себя. Воцарилась тишина. Слышно было лишь бульканье воды в кальяне и чье-то покашливание. Неожиданно Баракят нарушил молчание:

– А если против всех ожиданий Кадру вернется?

– Тогда, проклятый гашишник, я сбрею усы! – злобно прорычал ему в ответ Заклат. Все засмеялись – Баракят первый,– но тут же снова замолчали. Они представили себе картину побоища: дубинки обрушиваются на головы, кровь льется рекой и окрашивает землю, из окон домов, с крыш доносятся крики, предсмертные стоны десятков людей. Звериная ярость пробудилась в душах футувв, они обменивались взглядами, выражавшими жестокость и злобу. Сам Кадру их не особенно беспокоил, никто из них не любил его, да и вообще им были чужды какие-либо дружеские чувства – их объединяло одно желание: властвовать, не выпустить власть из своих рук. Наконец аль-Лейси спросил:

– С чего начнем?

– Я иду к управляющему, как мы с ним условились,– заявил Заклат.

31.

– Господин управляющий! Хам даны убили своего фу-тувву Кадру,– доложил Заклат. Он испытующе смотрел на эфенди, но краем глаза видел и Ходу-ханум, которая стояла справа от мужа, и стоявшего рядом с ней Габаля. Новость не была неожиданной для эфенди, он сказал:

– Я слышал, что Кадру исчез. Но разве ты уже отчаялся найти его?

Утренний свет, проникавший через открытую дверь гостиной, еще более подчеркивал отталкивающую внешность Заклата.

– Мы его не найдем! Поверь, я разбираюсь в таких делах! Хода-ханум, заметившая, что Габаль упорно смотрит на стену перед собой, сказала, сильно нервничая:

– Как это ужасно, если он действительно убит!

– Преступление не должно остаться безнаказанным, иначе и нам, и вам придется плохо! – Говоря это, Заклат сжал кулаки.

Эфенди, перебирая пальцами бусины четок, подтвердил:

– Именно так. Ведь Кадру – олицетворение нашего престижа.

– И всего имения! – подчеркнул Заклат. Тут Габаль нарушил молчание:

– Но, может быть, его никто не убивал?!

При звуке его голоса волна гнева захлестнула Заклата.

– Не стоит терять время на пустые разговоры!

– Докажи, что его убили!

Эфенди, пытаясь скрыть закравшееся сомнение, заметил:

– Еще никто из жителей нашей улицы не исчезал подобным образом. Мысль об убийстве сама приходит в голову.

Холодные порывы осеннего ветра не могли остудить накалившуюся атмосферу в гостиной.

– Преступление вопиет! – вскричал Заклат.– И все соседние улицы только и говорят об этом. Мы не должны терять время на разговоры!

– Но всем хамданам запрещено покидать свой дом,– настойчиво продолжал Габаль.

Заклат громко засмеялся. Лицо его при этом оставалось мрачным.

– Интересная загадка!

Затем, усевшись в кресло, он вызывающе посмотрел на Габаля и сказал:

– Ты заботишься лишь о том, чтобы оправдать своих родственников!

Как ни старался Габаль сдержать гнев, голос его срывался, когда он заговорил:

– Меня заботит истинное положение вещей! Вы избиваете людей за самые ничтожные проступки, а иногда и вовсе без причин. Сейчас ты добиваешься лишь разрешения на расправу с ни в чем не повинными людьми. В глазах Заклата полыхала ненависть.

– Вся твоя родня – преступники! Они убили Кадру, который защищал интересы имения!

– Господин управляющий,– обратился Габаль к эфенди,– не позволяй этому человеку поддаться одолевающей его жажде крови!

Но тот ответил:

– Для нас потерять престиж – значит потерять жизнь! Тут в разговор вмешалась Хода-ханум:

– Габаль! Неужели ты хочешь, чтобы мы были заживо погребены на нашей улице?

– Ты забываешь о тех, кому ты всем обязан! – зло проговорил Заклат.– Ты думаешь только о своих преступных родичах!

С большим трудом сдерживая всевозрастающий гнев, Габаль сказал:

– Они не преступники! Хотя наша улица наводнена преступниками!

Ханум при этих словах нервно скомкала край своей синей шали. Ноздри эфенди затрепетали, лицо побледнело. Ободренный этими признаками, Заклат, уже не скрывая издевки, проговорил:

– Понятно, что ты защищаешь преступников, коли и сам из их числа!

– Странно, что ты ополчаешься на преступников,– ответил Габаль,– ведь ты – главарь преступников нашей улицы.

Заклат угрожающе надвинулся на юношу всей своей огромной тушей, лицо его стало серым.

– Если бы не хорошее отношение к тебе хозяев этого дома, я разорвал бы тебя в клочья на этом самом месте!

С удивительным спокойствием, которое не могло, однако, скрыть того, что творилось в его душе, Габаль сказал:

– Ты много на себя берешь, Заклат! Тут эфенди не выдержал:

– Как вы осмеливаетесь ссориться в моем присутствии?!

– Я только защищаю твою честь,– буркнул Заклат. Пальцы эфенди чуть не разорвали четки, когда он приказал Габалю:

– Не смей защищать хамданов!

– Этот человек из злобных побуждений клевещет на них!

– Оставь мне право судить об этом!

На мгновение воцарилась тишина… Из сада донеслось веселое щебетание птиц, с улицы – шумные приветствия и непристойная брань.

– Так позволит ли мне господин управляющий проучить виновных?

Габаль понял – настал час его судьбы, и, обращаясь к ханум, сказал голосом, исполненным отчаяния и решимости:

– Госпожа, долг требует, чтобы я разделил участь моего рода, оказавшегося в заточении.

– О горе мне! – заломила руки ханум. Охваченный жалостью, Габаль склонил голову, но тут же, словно что-то толкнуло его, поднял глаза на Заклата – тот презрительно и издевательски ухмылялся.

– У меня нет выбора,– с горечью произнес Габаль,– но, пока жив, я не забуду твоих благодеяний.

Измерив Габаля суровым взглядом, эфенди спросил:

– Я должен знать, ты с нами или против нас? Габаль, чувствуя, что навсегда прощается с прошлой жизнью, печально проговорил:

– Кто я? Я всем обязан тебе и потому не могу быть против тебя. Но для меня было бы позором жить в роскоши в этом доме, когда гибнут мои родные.

Хода-ханум съежилась от этих слов, как от удара хлыстом, поняв, что ей грозит навсегда потерять сына.

– Муаллим Заклат,– сказала она,– давай отложим этот разговор на другое время.

Заклат передернулся, словно мул ударил его копытом по лицу. Глядя то на эфенди, то на его супругу, он бормотал:

– Я не знаю, что может случиться завтра на нашей улице.

Эфенди, избегая смотреть на Ходу, повторил свой вопрос Габалю:

– Так с кем же ты, с нами или против нас?

От гнева у него помутился рассудок. Не дожидаясь ответа, он крикнул:

– Или ты остаешься членом нашей семьи, или уходишь к своим родственникам!

Габаль вскипел, увидев, как обрадовался этим словам Заклат, и решительно сказал:

– Господин мой! Ты прогоняешь меня, и я ухожу!

– Габаль! – вскрикнула раздирающим душу голосом ханум, а Заклат с усмешкой заметил:

– Вот он, весь перед вами, как голенький.

Габаль поднялся со своего места и твердой поступью направился к выходу. Хода-ханум хотела броситься за ним, но эфенди удержал ее, и Габаль исчез за дверью. На улице все еще дул сильный ветер, который колыхал занавески на окнах гостиной и раскачивал створки окон. Оставшиеся в гостиной чувствовали себя растерянными, однако Заклат спокойно сказал:

– Мы должны действовать!

– Нет,– упрямо возразила Хода.– Хватит с них и того, что они заперты в своих домах. И не смей даже пальцем тронуть Габаля!

Заклат не возмутился и не стал ей перечить, так как понимал, что победа за ним, он только взглянул на эфенди, ожидая, что скажет господин. Управляющий с кислым видом промолвил:

– Мы продолжим этот разговор в другой раз.

32.

Окинув прощальным взглядом сад и вспомнив трагедию Адхама, которую он столько раз слышал в кофейне Хамдана под аккомпанемент ребаба, Габаль направился к воротам.

– Ты снова уходишь, господин? – поинтересовался бавваб.

– Я ухожу навсегда, дядюшка Хасанейн!

Разинув от удивления рот, дядюшка Хасанейн с тревогой смотрел на Габаля. Затем спросил, оглядываясь по сторонам:

– Из-за рода Хамдан?

Габаль молча кивнул головой, а бавваб продолжал:

– Кто же это допустил? Как только Ханум разрешила тебе? О господи! Как же ты теперь будешь жить, сынок?

Габаль переступил порог и, оказавшись за воротами дома, осмотрелся вокруг. Все было как всегда. По грязной, замусоренной улице во множестве сновали люди и животные.

– Я буду жить так, как живут все на нашей улице,– ответил он баввабу.

– Но ты не создан для такой жизни!

– Наоборот! Лишь благодаря случайности я оказался в этом доме,– растерянно улыбаясь, сказал Габаль и зашагал прочь. Ему вслед несся голос бавваба, который умолял его остерегаться и не навлекать на себя гнев футувв. Габаль шагал, глядя по сторонам и замечая повсюду грязь и нечистоты. Навстречу ему попадались мальчишки, кошки и прочие обитатели улицы. Только сейчас он понял, какой огромный перелом произошел в его жизни, что он потерял и какие тяготы его ожидают. Но гнев заглушал горечь и боль от расставания с приемной матерью, воспоминание о цветущих в саду управляющего деревьях, поющих пташках. Вдруг перед Габалем возник футувва Хаммуда, который, посмеиваясь, сказал:

– Вот было бы здорово, если бы ты помог нам проучить хамданов!

Но Габаль даже не посмотрел на него. Он направился к одному из домов, принадлежащих роду Хамдан, и постучал в дверь. Тут Хаммуда нагнал его и с явным удивлением и осуждением спросил:

– Ты чего это надумал?

– Я возвращаюсь в свой род,– спокойно ответил Габаль.

Маленькие глазки Хаммуды выразили огромное удивление, казалось, он не верит своим ушам. В это время из дома управляющего вышел Заклат и, увидев их, закричал Хаммуде:

– Пусть входит! Но если он осмелится выйти оттуда, я его живьем закопаю!

Удивление Хаммуды сменилось злорадством. А Габаль продолжал колотить в дверь, пока не открылись окна и этого дома, и соседних домов. Из окон высунулись головы Хамдана, Атриса, Далмы, Али Фаваниса, Абдуна, поэта Ридвана и Тамархенны.

– Что тебе нужно, сын управляющего? – со смешком в голосе спросил Далма.

– Ты с нами или против нас? – спросил Хамдан.

– Его выгнали, и он вернулся к своей презренной родне! – пояснил Хаммуда.

– Тебя действительно выгнали? – взволнованно спросил Хамдан.

– Открой дверь, Хамдан,– спокойно ответил Габаль. Тамархенна издала радостный крик и воскликнула:

– Твой отец был хорошим человеком, а мать – благородной женщиной!

Хаммуда расхохотался:

– Заступничество такой женщины, как Тамархенна, делает тебе честь, Габаль!

– Лучше вспомни свою мать и ее веселые ночки в султанских банях! – вспылила разгневанная Тамархенна и поспешила прикрыть окно, так что камень, брошенный Хаммудой, ударился о ставень снаружи. Это вызвало радостные возгласы сбежавшихся со всех сторон мальчишек. Наконец дверь открылась, и Габаль вошел в дом, где на него сразу пахнуло сыростью и затхлым воздухом. Хамданы встретили Габаля объятиями и добрыми словами, но встреча была нарушена криками, донесшимися из дальнего угла двора. Там происходила ссора. Обернувшись, Габаль увидел Даабаса и Каабильху, которые громко бранили друг друга. Он подошел к ним и, встав между ними, сказал:

– Вы тут ссоритесь, а они держат нас взаперти! Даабас, тяжело дыша, проговорил:

– Он украл у меня батат из кастрюли, стоявшей на окне!

– А ты видел, как я воровал? Как тебе не стыдно! – вопил в ответ Каабильха.

– Мы должны поддерживать друг друга,– вскричал разгневанный Габаль,– и тогда Аллах нас не оставит!

Но Даабас продолжал упорствовать:

– Мой батат в его брюхе, и он за это поплатится! Каабильха, надевая на голову свалившуюся в драке такию, божился:

– Клянусь Аллахом, я уже неделю не пробовал батата! Ты единственный вор среди нас!

Габаль вступился за Каабильху:

– Не суди, не имея доказательств, Даабас, не уподобляйся Заклату.

– Надо проучить вора, сына воровки,– не унимался Даабас.

– А сам-то ты кто? Сын торговки редисом! – не выдержав, вскричал Каабильха. Тут Даабас подпрыгнул и что было силы боднул Каабильху, да так, что тот закачался, на лбу его выступила кровь. А Даабас стал осыпать его ударами, не обращая внимания на уговоры присутствующих. Это окончательно вывело из себя Габаля: он набросился на Даабаса и что было силы сдавил ему шею. Безуспешно стараясь высвободиться из цепких рук Габаля, Даабас прохрипел:

– Ты хочешь меня убить, как убил Кадру?

Габаль с силой оттолкнул его. Тот отлетел к стене и, опершись на нее, метал на юношу злобные взгляды. Хамданы растерянно смотрели то на одного, то на другого, спрашивая себя, правда ли то, что они услышали? Действительно ли Габаль убил Кадру? Далма подошел к Габалю и поцеловал его.

– Благослови тебя Аллах, о лучший из мужчин рода Хамдан! – восторженно воскликнул Атрис. А Габаль презрительно сказал Даабасу:

– Тебе известно, что я убил Кадру, чтобы спасти тебя!

– Но, видно, тебе понравилось убивать,– тихо проговорил Даабас.

– Ох ты, неблагодарный! – вскричал Далма.– Постыдился бы говорить такое!

Он притянул к себе Габаля.

– Будь гостем в моем доме! Пойдем, господин рода Хамдан!

Габаль дал увести себя, но одновременно почувствовал, что пропасть, которая разверзлась сегодня под его ногами, бездонна. Идя рядом с Далмой, он спросил его шепотом:

– Есть ли способ убежать отсюда?

– Ты боишься, что кто-нибудь донесет на тебя нашим врагам?

– Даабас глуп.

– Но все же он не подлец!

– Боюсь, мое присутствие навлечет на вас неприятности.

– Ну что ж… Если ты хочешь, я помогу тебе бежать. Но куда ты пойдешь?

– Пустыня велика.

33.

Габалю удалось бежать лишь незадолго до последней стражи ночи, когда сон спящих особенно крепок. Перебираясь с крыши на крышу, он добрался до Гамалийи. Оттуда, несмотря на полную темень, дошел до Даррасы, вышел в пустыню и зашагал по направлению к скале Кадри и Хинд. А когда, еще до рассвета, добрался до этой скалы, то не мог побороть навалившиеся на него сон и усталость от выпавших на его долю переживаний и долгого бодрствования. Завернувшись в абу, он улегся на песок и крепко уснул. С первыми лучами солнца, осветившими вершину скалы, Габаль открыл глаза и немедленно поднялся, чтобы продолжить свой путь и дойти до горы Мукаттам прежде, чем в пустыне появятся пастухи и прохожие. Но тут взгляд его упал на участок земли, где он зарыл Кадру. Дрожь охватила Габаля, в горле у него пересохло. В страхе он припустился бежать так, словно за ним кто-то гнался. Он убегал от могилы Кадру, как от кошмара, хотя тот был преступником и заслужил смерть. «Все-таки мы не созданы для убийства, хотя убитых нами не счесть!»

– думал Габаль и удивлялся, что не нашел для ночлега другого места, кроме того, где похоронил свою жертву.

Его охватило жгучее желание убежать как можно дальше. Он понял, что должен навсегда проститься с теми, кого любит и кого ненавидит, с матерью, с хамданами, с футуввами. В полном отчаянии и со страхом в душе он добрел до подножия горы Мукаттам и пошел по направлению к рынку. Обернувшись, он долго смотрел на оставшуюся позади пустыню и постепенно успокаивался. Теперь он далеко, его не догнать. Он решил осмотреть рынок, расположившийся на небольшой площади, к которой со всех сторон сходились улочки. Всюду слышался шум и гам, людские голоса и крики ослов. Чувствовалось приближение праздника. Площадь была запружена прохожими, торговцами, дервишами, юродивыми, бродячими актерами, хотя настоящий праздник должен был начаться только после захода солнца. Габаль переводил взгляд с одной группы людей на другую, стараясь не потеряться в этом водовороте. Наконец он заметил в отдалении лачугу, сделанную из листов жести, вокруг которой были установлены деревянные скамейки. Несмотря на жалкий вид, это была лучшая здесь кофейня. В ней было полно посетителей, но все же Габаль нашел свободное местечко и присел отдохнуть после изнурительной и долгой дороги. К нему сразу же подошел приветливый хозяин: одетый в дорогую абу, высокую чалму и красивые сапоги, Габаль заметно выделялся среди других клиентов. Попросив стакан чаю, он вновь принялся рассматривать окружающих. Его внимание привлек гомон, доносившийся от водоразборной колонки, где собралась толпа людей. Каждый стремился пробиться к крану и наполнить принесенный с собой сосуд или ведро. Слышались ругань и проклятия, словно там происходила драка. Среди шума Габаль различил высокие голоса двух девушек, которые оказались в самой гуще толпы и пытались выбраться. Наконец им удалось вырваться из давки, но их ведра так и остались пустыми. На обеих девушках были джильбабых[19]19
  Джильбаб – женская одежда в виде покрывала.


[Закрыть] желтого цвета, которые ниспадали от шеи до пят, оставляя открытыми лишь прелестные молодые лица. Сперва Габаль взглянул на ту, которая была пониже ростом, но взгляд его не задержался на ней. Поглядев же на другую, черноглазую, он уже не мог оторваться. Девушки направились к свободному месту неподалеку от Габаля. По сходству их черт можно было догадаться, что они сестры, но одна была намного красивей. Очарованный Габаль подумал: «Как она мила! На своей улице я не встречал подобной красоты!» А девушки тем временем поправляли растрепавшиеся волосы и сбившиеся косынки. Они поставили ведра, перевернув их вверх дном, и уселись на них. Та, что была поменьше ростом, сказала растерянно:

– Как же мы наберем воды в такой давке?

– Что же поделаешь?! Праздник! Отец, наверное, сердится, ожидая нас,– ответила вторая, та, которая понравилась Габалю.

– Почему же он сам не пришел за водой? – неожиданно для себя вмешался Габаль в разговор.

Девушки недовольно обернулись в его сторону, но его внешность и одежда произвели на них хорошее впечатление и успокоили их. Однако та, что понравилась Габалю, сказала:

– А тебе какое дело? Разве мы тебе жаловались? Габаль обрадовался, что ему все-таки ответили, и извиняющимся тоном проговорил:

– Я имел в виду, что мужчине легче пробраться сквозь толпу в праздничный день.

– Но это наша обязанность. У него дела потруднее! Габаль, улыбнувшись, спросил:

– А чем занимается твой отец?

– Это тебя не касается!

Габаль встал, не обращая внимания на косые взгляды окружающих, и вежливо предложил девушкам:

– Я помогу вам набрать воды.

– Мы не нуждаемся в твоей помощи,– сказала девушка и отвернулась. Однако маленькая смело произнесла:

– Ну что же, давай, мы будем тебе благодарны.

Она поднялась и заставила подняться сестру, а Габаль, взяв ведра, пошел к колонке, проталкиваясь сквозь толпу окружавших ее мужчин. Наконец он добрался до колонки, рядом с которой в деревянной будке сидел сакий[20]20
  Сакий – здесь: служитель, взимающий плату за воду.


[Закрыть], уплатил два миллима, наполнил ведра и вернулся к девушкам. Увидев, что к ним пристают какие-то парни и девушки тщетно пытаются уклониться от их заигрываний, Габаль решительно встал перед парнями, загородив девушек. Один из компании бросился было на Габаля, но тут же получил сильный удар в грудь. Тогда они приготовились напасть на него сообща, но незнакомый голос остановил их:

– Прочь отсюда! Молокососы!

Голос принадлежал пожилому, невысокого роста, но крепкого телосложения мужчине с блестящими глазами, одетому в галабею, туго перехваченную поясом. Смущенные парни с возгласами: «Муаллим Балкыти!» – разбежались в разные стороны, злобно оглядываясь на Габаля. Девушки прильнули к мужчине, и младшая сказала:

– Сегодня из-за праздника много народу, а эти глупцы…

Балкыти, изучающе глядя на Габаля, ответил:

– Вас долго не было, и я вспомнил о празднике. Как видно, я пришел вовремя.

Затем, уже обращаясь к Габалю, продолжил:

– А ты смельчак! Сейчас это редкость!

– Я просто помог. Не стоит благодарности,– ответил смущенный Габаль.

Тем временем девушки взяли свои ведра и ушли. Габалю очень хотелось посмотреть им вслед, но он не осмелился сделать это под пристальным взглядом Балкыти. Ему показалось, что этот человек видит его насквозь, и он испугался, что тот угадает его желание. Однако Балкыти сказал:

– Я отогнал от них наглецов, а ты мне нравишься. И как только они посмели вести себя невежливо с дочерьми Балкыти? Всему причиной пиво! Ты заметил, что они здорово выпили?

Габаль покачал головой.

– А у меня нюх, как у красного джинна! Разве ты не знаешь меня?

– Нет, муаллим. Не имею такой чести.

– Значит, ты не из этих мест! – уверенно сказал Балкыти.

– Ты прав!

– Я Балкыти, заклинатель змей!

Лицо Габаля просияло от неожиданного воспоминания.

– Это большая честь для нас. Многие на нашей улице знают тебя!

– На какой улице?

– На улице Габалауи.

Балкыти уважительно поднял седые брови.

– Добро пожаловать! Кто же не знает Габалауи, вла– дельца имения! И Заклата, вашего футувву! А ты пришел сюда на праздник, муаллим?..

– Моя имя Габаль! Я пришел, чтобы поселиться здесь.

– Ты покинул свою улицу?

– Да…

Изучающе вглядываясь в лицо Габаля, Балкыти продолжал:

– Пока существуют футуввы, будут и беглецы! Но скажи мне, ты убил мужчину или женщину?

Сердце Габаля бешено забилось, но он твердым голосом сказал:

– Странная шутка из уст такого почтенного человека! Балкыти захохотал во все горло, потом сказал:

– Я не из числа тех, кто позволяет футуввам помыкать собой, а ты не какой-нибудь мелкий жулик. Такие, как ты, покидают родную улицу лишь из-за убийства.

Габаль в сильном замешательстве начал объяснять:

– Я сказал тебе…

Но Балкыти не дал ему договорить.

– Уважаемый, мне нет дела до того, убийца ты или нет, особенно после проявленной тобой смелости. Здесь каждый мужчина либо вор, либо грабитель, либо убийца. И чтобы ты убедился в моей искренности, я приглашаю тебя выпить чашку кофе в моем доме.

Надежда увидеть вновь его красавицу дочь обрадовала Габаля.

– С удовольствием! Почту за честь!

Они бок о бок пошли через рынок в направлении улицы Килла, и, когда толпа осталась позади, Балкыти спросил:

– Ты шел к кому-нибудь из наших мест?

– Я никого здесь не знаю.

– И тебе негде остановиться?

– Негде!

– В таком случае будь моим гостем до тех пор, пока не найдешь себе пристанище,– радушно предложил Балкыти.

Сердце Габаля забилось от радости.

– Как мне благодарить тебя, муаллим?! Ты так добр! Балкыти засмеялся.

– Пусть это тебя не удивляет! В моем доме живет множество змей. Так неужели не найдется места для человека?.. Тебя напугали мои слова? Ведь я заклинатель змей, и ты увидишь, как следует приручать их!

Они прошли всю улицу до конца и оказались на краю пустыря. Габаль увидел маленький домик, стоящий на отшибе. Стены его были сложены из камня, и по сравнению с теми, которые видел Габаль на улице Килла, дом казался совсем новым. Указав на него, Балкыти с гордостью сказал:

– Дом Балкыти, заклинателя змей.