Текст книги "3 года, 3 часа и 3000 км. Сборник рассказов"

Сможете ли вы меня простить?

Очень редко попадаются фильмы или книги, в которых главные герои – мои ровесники. А ведь это очень интересно наблюдать за киношными сверстниками и проводить параллели с собой, особенно если киношный герой – реальный человек. Может поэтому мне так понравился фильм «Сможете ли вы меня простить?» Даже не столько понравился, сколько заинтриговал и заставил задуматься о многом. Кроме того, что героиня моя ровесница, действие этого фильма разворачивается в 1991-ом году. Это памятный год, это год – один из рубежей, который разделил жизнь моего поколения на «до и после». Главной героине фильма Ли Израэль было 52 года в 1991 году. И хотя мне тогда было 20 лет, я помню ту жизнь. Так что, смотря этот фильм, я сравнивала себя современную со сверстницей из 1991 года, нашу тогдашнюю жизнь с заокеанской, и нашу сегодняшнюю жизнь с недавним прошлым.

Ли была жительницей Нью-Йорка и писательницей биографических книг. Она написала несколько книг про выдающихся людей, была даже автором бестселлера и знаменита, правда недолгое время. В какой-то момент времени у неё начался творческий кризис. К тому же характер у Ли был тяжёлый, не по причине звездности или ее потери, а «в принципе». И она была «неудобной» клиенткой для литературных агентов и писательской братии. И вообще, для многих она была неудобной – грубая, резкая, нелюдимая. Любила выпить, не любила окружающих и тихо «доходила до ручки». Все это становится ясно по сюжету, а фильм начинается с момента, когда немолодая бесформенная женщина в 3 часа ночи редактирует текст, сидя за рабочим столом в каком-то офисе и попивая виски со льдом. И на замечание «не пить на работе» откровенно посылает коллег и редактора. Редактор в свою очередь тут же увольняет её. Ли идёт грузной тяжёлой походкой по ночным улицам Нью-Йорка, а на небе брезжит рассвет под аккомпанемент песни 50-ых гг «I Thought Of You Last Night», которая погружает зрителей в удивительную атмосферу старого джаза. А дома Ли ждёт только кошка. Ли смахивает останки дохлых мух с подушки и прямо в одежде ложится спать.

А теперь – стоп-кадр. Женщина 50+ лет в не такие уж далёкие 90-ые… Уже старая?! Речь не о весе и фигуре, это индивидуально. Да, «тонкий стан совсем как волосок» уже не про большинство из нас, но!… эта усталость от жизни, эти плечи с тонной груза на них и безжизненный взгляд как у Ли… Это же не от возраста. Искренне верю, что режиссер хотела показать отчаяние и кризис зрелого человека, и слова героини «Мне 51 и я стара…» лишь желание подчеркнуть свой жизненный опыт.

А какие мы, сегодняшние женщины, разменявшие шестой десяток? Недавно мы с моими одноклассниками отметили 35-летие окончания школы. Мы танцевали, смеялись, дурачились, говорили о ближайших планах на лето. Никто из нас не считал себя старым, хотя мы гротескно шутили про давление, память и колени. Время другое? Мы моложавее? Или мы просто не отчаявшиеся от одиночества и нереализованности люди?

Смотрю фильм дальше.

Ли понимает, что ей надо как-то выживать и идёт по холоду в одном пиджаке на вечеринку, которую устраивает её агент. Публика на вечеринке из литературных кругов – фуршет, напитки, интеллектуальные разговоры. Ли не вступает ни с кем в разговор, её не узнают или не хотят узнавать. Ей нужна поддержка лишь её агента, а агента волнует только – поела ли Ли до сыта. Сцена в туалете, где Ли обнаруживает шкафчик до верху заполненный наполовину использованными рулонами туалетной бумаги. На вопрос Ли хозяйка вечеринки объясняет, что у всех в её доме должен быть неначатый рулон бумаги…

Ещё раз стоп. В 91-ом году мы лишились туалетной бумаги – она исчезла с прилавков магазинов, как и многое другое. Потом появилась жуткая, серая, плотная туалетная бумага и даже такую было трудно найти. Позже кто-то на западе вывел формулу зависимости экономического уровня страны от качества туалетной бумаги – «Чем мягче валюта в данной стране, тем жестче туалетная бумага.» И нам задним числом всё стало ясно как день. А половинчатые рулоны… По моему это негласное правило этикета при приеме гостей. Почему Ли этому удивилась и обозвала это «клиникой»? Видимо, для неё это было элементом расточительства. А так как сытый голодного не разумеет, то агент не может понять на сколько писательнице тяжко.

Дальше Ли делает то, что её характеризует как человека, который может выйти за пределы общепринятых норм. Она подходит к гардеробу и, извиняясь за потерю номерка, указывает на пальто. Этот её первый криминал удался. От успеха у Ли аж глазки заблестели. И кутаясь в тёплое кашемировое пальто она возвращается домой, неся маленькое угощение своей кошке – креветку. Кошка креветку не поела…

Есть в жизни каждого человека хотя бы одна живая душа, ради которой мы готовы совершать поступки. Причём такие поступки, на которые ради самых себя мы не решаемся. Для кого-то побудителем к действиям является любимый человек, для большинства это дети, семья, родители или родные. Для Ли это была её кошка. Ради кошки, ради её лечения Ли стала искать деньги, чтобы покрыть старые долги ветеринару и начать лечение. Продажа букинисту старых книг большую выручку не принесла. И тогда Ли решила продать свою самую дорогую вещь – письмо с признательностью от героини книги, чью биографию она написала.

Это письмо было единственным, что свидетельствовало о том, что её книги имели ценность для кого-то. Лист бумаги с машинописным текстом и красивой подписью бережно хранился в рамке под стеклом и висел на стене перед рабочим столом Ли. На это письмо она смотрела последние годы, когда пыталась выжать из себя хотя бы строчку. И вот именно это письмо Ли отнесла в книжный магазин, не веря до конца, что письмо может иметь ценность для кого-то кроме неё самой. Оказалось, что для коллекционеров писем знаменитостей это лист бумаги имел цену. Небольшую, но достаточную, чтобы оплатить долг и купить лекарства для кошки. Хватило ещё и на бокал виски в любимом баре Ли…

Стоп, стоп. Я сомневаюсь, чтобы моя землячка, которая с трудом пытается свести концы с концами, будет завсегдательницей какого-нибудь бара, чтобы сидеть там в одиночестве, попивать виски с содовой среди бела дня и смотреть стеклянным взглядом в никуда. И дело не в пристрастии к алкоголю. Я никому не пожелаю такого одиночества, каким оно было у Ли. И как хорошо, что она иногда ходила в этот пресловутый бар. Там она встретила такое же одиночество, как и она сама, и он стал ей другом.

Ли была одержима идеей написать биографию знаменитой актрисы Фанни Брайс, которая, помимо таланта, была известна своей необычной судьбой и сарказмом. И хотя литературный агент предупреждала, что эта биография не вызовет интерес на книжном рынке, Ли упорно пыталась реализовать свою задумку и продолжала собирать материал в библиотеке. И именно дело случая подбросило Ли забытые кем-то в одной из книг два письма, написанные самой Фанни. Вернее не написанные, а напечатанные и подписанные. И очень стремительно эти два письма из книги перекочевали в сумку Ли. И так же быстро одно из писем пошло на продажу в книжном магазине. Письмо не было уникальным, демонстрирующим личность Фанни, и поэтому выручка за него была небольшая. А закон «хочешь жить – умей вертеться» никто не отменял, и Ли показала, что может мыслить «за пределами коробки» и ещё как! Она допечатала к письму постскриптум с остротой в манере Фанни. Это письмо вызвало восторг у покупательницы, и гонорар за него соответствовал её эмоциям…

А теперь стоп. Американские селебрити уже в середине 20 века отправляли родным и близким не рукописные письма, а напечатанные на машинках. Личные письма с признаниями, откровениями, размышлениями или рассуждениями именитые люди печатали. Может и печатали-то не сами, а им помогали их секретари… Для меня это было открытием. А как же радость от написания письма своей рукой и присущим только тебе почерком?! А где же счастье получить через время и расстояние послание и почувствовать тепло любимой руки, написавшее его?! Выходит, что в штатах это было забыто уже давно, по крайней мере среди знаменитостей.

Как оказалось, многие пишущие машинки знаменитостей продавались в антикварных магазинах. Вуаля! То что потом Ли организовала мастерскую по производству фальшивых писем, было уже делом техники. А вот её талант биографа, умение изучить жизнь выдающихся людей до мельчайших подробностей, а затем думать и писать как звезда, её изобретательность в тонком деле фальсификации, позволил ей творить шедевры. Вот где её талант полностью раскрылся. Появились деньги, появился друг, появился интерес к жизни.

В фильме был жуткий момент, когда дезинфектор, консьерж и друг не смогли войти в её квартиру из-за нестерпимого запаха. И друг, только друг, помог Ли вынести тонны мусора и особенно продукты жизнедеятельности кошки, которые не убирались очень долгое время. Этот момент подчеркнул степень запущенности жизни и глубину отчаяния писательницы. И этот штрих объяснил почему дохлые мухи были повсюду.

Тут мне вспомнился культ чистоты в нашей семье. Когда моя мама на вопрос «как прошёл твой день?», иногда рассказывает как что-то сердце прихватило, и показалось, что наступил конец. А ведь дом и двор должны быть идеально чистыми, и поэтому мысли о сердце отодвигаются на задний план и начинается лёгкая уборка, плавно переходящая в генеральную. К концу уборки сердце уже не помнит, что пыталось пошалить. И слава богу, до сих пор этот метод работает. Моя мама Ли не поймёт. Ни в плане отношения к чистоте, ни в плане выбора способа выживания.

Насчёт метода выживания писательницы – считается ли её фальсификации преступлением, за которое должно быть строгое наказание? Обмануты ведь ни дети, ни бедняки, ни больные и не обездоленные. Обмануты коллекционеры писем давно ушедших из жизни людей. Коллекционеры, которые готовы отдать немалые деньги за кусочек чьей-то личной жизни. Обман, конечно же, остаётся обманом, но то что расследованием дела о фальсификации писем занялось ФБР, удивило. А наказание удивило ещё больше – 5 лет условного заключения с ограничением перемещения и возмещением убытка коллекционерам. Самое забавное, что Ли в суде свои труды по составлению фальшивок назвала незабываем опытом, а эти 400 писем – лучшими своими творениями. Эта афера помогла Ли Израэль раскрыться как личность, выйти из тени великих людей, о которых она писала. В ней нашлось немало сил и юмора написать книгу о себе и о своём мошенничестве. Ли вышла из творческого кризиса и прожила долгую жизнь, оставшись в истории не как писатель биограф, а как автор фальшивых писем.

Поистине, пути Господни неисповедимы!

Baku, 17.06.2023

Картина

Пейджер на столе тихим сигналом и красным огоньком возвестил, что наш заказ готов. Мы сидели в большой просторной пиццерии в самом центре города, отмечали окончание учебного года и мой уход из школы, вернее наш уход – моих детей и меня. Мы, мамы детей класса, подружились за эти годы и уйти без прощальных посиделок было бы неправильно.

Если раньше длительность знакомства оценивалось пудом совместно съеденной соли, то в нашей современности можно ввести новое мерило – гигабайты пересланных сообщений. Ватсап и его сообщения, особенно голосовые, стали неотъемлемой частью нашей жизни. Мы очень часто обмениваемся длинными голосовыми сообщениями, в которых говорим обо всем на свете, но со школьными знакомыми основной темой, конечно же, являются дети – их образование, здоровье, увлечения и развлечения. Эта новая широко распространённая форма общения работающих и неработающих людей уже заняла свое место в нашей жизни. И когда по вечерам, а именно в это время поступает основной поток сообщений, я прослушиваю голосовые, мой муж неизменно говорит – «настал час Наилечки». «Наилечка-а-а, привет!» – так начинаются многие сообщения, и именно эти слова успевают прозвучать, пока я подношу телефон к уху. И мой муж частенько оттачивает свои способности пародиста, подражая моим подружкам, и произносит моё имя нараспев. Я всегда считала и считаю, что это у него проявление чувства ревности. Чаты с мамами класса – это закрытый для мужей женский клуб, вот многие мужья и мечутся.

И вот мы в последний учебный день, который у нас в стране удачно совпадает с государственным праздником и является нерабочим, решили с детьми и мамами отметить окончание года и наш уход. Для посиделок мы выбрали тихую, прохладную и уютную пиццерию – какой современный ребёнок не любит пиццу?! Дети сидели за высоким столом на барных стульях, и о чем-то серьёзно переговаривались, попеременно смотря в экраны своих смартфонов. Мы, мамы, сидели поодаль, за уютным столиком с маленьким настольным светильником, горшочком с живым розмарином и набором специй и масел посередине. Пиццерия была с самообслуживанием, и поэтому время от времени мы курсировали по залу – то сервировали наши столы, то помогали детям с их выбором, то покупали напитки и десерты.

Разговор за нашим столом тёк сам собой, касаясь различных школьных и околошкольных тем. Вдруг одна из моих подруг, Ната, стала рассказывать о своём недавнем посещении арт галереи, в которой была организована выставка-распродажа картин её какой-то знакомой, модной художницы и блогерши. Причём было непонятно, что первично – блогерство или художество. К тому выставка была не для широкой общественности, а для особо приглашённых людей, среди которых были другие популярные блогеры с многотысячными подписчиками. Рассказывая все это, подруга быстро нашла на смартфоне фото с мероприятия и стала показывать мне и фото, и видео, и называть имена именитых гостей.

Видимо ожидалось, что я восхищусь. Я постаралась изобразить на лице хотя бы заинтересованность, но судя по тому, как подруга быстро забрала свой телефон, мне сделать это не удалось. Картины были масло по холсту, большого размера и на них были нарисованы какие-то абстракции в стиле витражей с применением исключительно интенсивных цветов. С чёрным цветом понятно, куда от него денешься, но и все другие цвета были такими густыми, какими они бывают только в тюбиках. Ни на одной из показанных фото не было полутонов и переходов цветов, никакой понятной мысли или идеи. Обычно красивые нежные рисунки, и даже абстракции, применяются в витражах, а тут на холсте нарисовано непонятно что в виде витражей с жирными чёрными линиями, делящих картину на сегменты, и без намёка на прозрачность, симметрию, или хотя бы объем и глубину. Я не искусствовед и не ценитель современного искусства, но эти работы меня, мягко говоря, не очаровали. Подруга с еле скрываемым недовольством и с укором в голосе сказала:

– Вот тебе не понравилось, а почти все картины на выставке сразу же раскупили. Как пирожки!

Я попыталась внести ясность в свою мимику:

– Я же не сказала, что мне не понравилось. Кто я такая, чтобы говорить о художественной ценности какой-то картины?! Я обыватель, и мне просто нравятся картины другого стиля. А то, что картины купили, как пирожки – это же просто замечательно. Хотя бы окупились расходы художницы. Такие большие холсты и килограммы использованной краски. Кучу денег девушка вложила в них.

– Ты бы такое не купила, да? Если была бы очень богатой? Не купила бы?

– Дело не только в богатстве… Хотя ты права, дело и в этом тоже. В моей маленькой квартирке даже нет стены, чтобы повесить такую большую картину. Кроме того, такая картина утомляет. Цвета интенсивные. Я бы сказала агрессивные. На такие картины не хочется смотреть подолгу.

– А допустим, у тебя огромная квартира, даже вилла. И большая куча денег. Купила бы?

– Честно? Нет, не купила бы. Даром дали бы – не взяла бы. Это же дело вкуса… Ты что, обиделась на меня?

– Нет, не обиделась. Просто я думала, что ты понимаешь в искусстве. Такие красивые видеоролики для нас всегда делала. Думала, у тебя есть художественный вкус.

Сомнения в моем эстетическом вкусе меня неприятно кольнули. Не то чтобы я претендую на особый вкус, но все же… Чего это Ната так взъелась? И почему я не стала охать и ахать при виде этих картин? Трудно что-ли было подыграть?! Ей же эта мазня нравится. Надо как-то выруливать ситуацию и я мягко спросила:

– Натунь, а если у тебя были бы лишние деньги, ты купила бы эти картины?

– Купила бы. Все там покупали. Всем нравилось. Эта художница впервые в Баку продавала, у неё все клиенты за рубежом.

– Ну вот ты сама говоришь – клиенты. У настоящих художников не клиенты, а почитатели их таланта. А клиенты бывают у ремесленников и бизнесменов. Похоже девушка при деньгах – закрытая вечеринка, аренда арт галереи, банкет-фуршет, приглашённые блогеры и т. д. Короче, это было хорошо продуманное и организованное коммерческое мероприятие. Искренне восхищаюсь деловыми людьми.

– Да-э, она классная. Энергичная, деловая такая! Смотри, как она говорит и как одета! Куколка!

Ната опять полезла в телефон и говорила о художнице с большим восторгом. Причём её восторгали не талант художницы, а деловитость и антураж мероприятия.

– Натунь, я ведь обычный человек. И не переживай ты, что я не оценила по достоинству искусство твоей блогерши. Ты лучше скажи, что тебя на этой выставке так огорчило?

– Ничего не огорчило. Просто мне одна картина понравилась, очень хотела её купить. Звоню мужу, а он, как ты прям, говорит – «я этот кошмар да за такие деньги домой не хочу!»

Мы все рассмеялись, особенно тому как подруга изобразила своего мужа. Но смеялись скорее, чтобы убрать возникшее за столом лёгкое напряжение. Смех получился немного громким и искусственным. А я поймала себя на том, что почему-то постоянно кручу в руке кассовую карточку для оплаты. Разговор перешёл на другую тему, в которой я стала слишком энергично поддерживать каждую сказанную Натой фразу, пытаясь как-то замять разочарование в моем вкусе.

В дальнем углу пиццерии появилась большая группа детей. С группой был всего один взрослый человек – женщина около 30-ти лет, которая тихо управляла детьми и помогала им во всём. Вначале дети вереницей прошли в сторону туалетов. Потом они надели красные фартуки и такие же красные шапочки на голову. Нарядившись, эта яркая группа милых детишек прошла к длинному прилавку, за которым работали повара. Повара – молодые ребята, все были как на подбор – модные причёски, бородки, татуировки. И даже девушки холодницы нестандартно выглядели. А у детей это был кулинарный мастер-класс, детей учили готовить мини-пиццы. И хотя детей было немало, в пиццерии не стало шумно – толи благодаря удивительной акустике в помещении, толи дети вели себя тихо. Но в целом, малышня в красных шапочках придала и без того уютной пиццерии какую-то милоту и оживленность.

Я наблюдала за детьми – и нашими, и маленькими поварятами, как вдруг Ната обратилась ко мне:

– А какие картины и художники тебе нравятся? На какие картины ты можешь смотреть подолгу?

Вопрос меня застал врасплох. Я не могла сходу ответить на её вопрос и начала издалека:

– Мне нравятся картины не из-за имени художника… Такие, на которых изображен человек или люди, но крупным планом… Чтобы можно было видеть глаза и лицо человека и думать, кто он и какая у него судьба… Например, вот такая картина…

Я судорожно пыталась вспомнить хотя бы один пример, хотя бы одно название картины и одно имя художника. Взяла в руки телефон, вошла в поисковик и… зависла… Никаких идей или зацепок… Мой мозг находился в поле чистого сознания… Вдруг моя память совершила со мной свой излюбленный трюк – откуда-то из тёмных глубин выплыло призрачное воспоминание чего-то очень далёкого и надёжно забытого…

…Мой менеджер был энергичным человеком, бодрым и всегда одержимым какими-то идеями. Одним июньским утром он поручил мне лететь ближайшим рейсом в Москву, где в офисе российского филиала нашей компании будет важная встреча с вице-президентом региона. И тем же вечером надо будет вернуться в Баку. Времени на сборы дали мне совсем немного и надо было торопиться. Так, ранним утром следующего дня я пила ароматный кофе в московском офисе в ожидании других участников совещания и его начала. На маленькой кухоньке я увидела Мадину, мою коллегу из Алматы. Мы с ней много контактировали по эмейлам и иногда по телефону, но видела я её впервые (это было время до популизации видеозвонков). А так как имя Мадина встречается и у нас, азербайджанцев, я, не задумываясь глубоко, почему-то ассоциировала имя с азербайджанской внешностью и произносила на азербайджанский лад – «Медина». И вдруг пришло осознание, что Мадина – казашка. И какая казашка! Высокая, красивая, стройная, с длинными чёрными прямыми волосами, с высокими скулами и роскосыми глазами. Я зачарованно смотрела на неё и пыталась совместить живое изображение с безликим портретом в моём мозгу. А Мадина от моего взгляда смутилась и весело, по-детски, рассмеялась. При этом глаза её стали двумя черточками и Мадина стала похожей на сладкую мультяшку. Наконец я выдала:

– Так ты – Мадина…

– Да. А ты – Наиля…

Мы обе были гостями в этом офисе и сели в зале для конференций вместе. Хотя я села рядом с Мадиной, потому что она мне безумно понравилась. Совещание было коротким, очень коротким, и через полчаса с нами уже попрощались. Наступил момент лёгкого ступора – и-и?… Кто нам объяснит зачем мы сюда вообще приехали?… Нам так никто ничего не объяснил, и тогда мы задались вечным вопросом – что делать? Я решила ехать в гостиницу, а Мадина же предложила воспользоваться моментом и прошвырнуться по музеям, а именно по Третьяковке. Я много раз была до этого в Москве, но по музеям не ходила. Я больше ходила по храмам Мельпомены, московские театры – моя слабость. А тут выбор – или побездельничать в гостинице до ночного рейса, или пойти с Мадиной. Конечно же я пошла с Мадиной. Одеты мы были не для прогулки – деловые костюмы и высокие каблуки, хорошо ещё мы были без компьютеров. Мы пешком добрались до ближайшей станции метро. Всю поездку в метро мы весело о чем-то говорили, замирали на каждой остановке, прислушиваясь к названию станции, сверялись с картой и продолжали нашу беседу. Доехав до нашей остановки и спрашивая дорогу у прохожих, мы как-то дошли до музея.

Дальше началась спринтерская пробежка по залам Третьяковки. За Мадиной было не угнаться. Обежав этот музей, мы перешли в музей имени Пушкина. Там я в какой-то момент сошла с дистанции и плюхнулась на банкетку.

– Мадина, я уже не могу ходить. Я посижу тут и догоню тебя.

– Мы же так можем потеряться… Наиля, давай сделаем так – через час встречаемся у ресепшена…

Так мы и договорились. Я сняла туфли и положила свои измученные ступни на паркет, закрыла глаза и немного подышала йоговским дыханием уджайи. Через какое-то время я, открыв глаза, обнаружила, что сижу перед картиной, мимо которой я уже пробегала. Чем больше я смотрела на картину, тем сильнее она меня завораживала. Я не могла оторвать взгляд от нищего слепого старика и мальчика. Безглазый старик смотрел на меня. Я этот взгляд видела. Я этот взгляд чувствовала. А мальчик ничего не видел кругом. Время замерло вокруг меня. Так мы целую вечность смотрели друг на друга – я на старика, а старик на меня. Незаметно прошёл час, сработал будильник на моём мобильном. Я еле оторвала взгляд от картины, одела туфли, подошла к картине и прочла название – «Старый еврей с мальчиком», Пабло Пикассо, 1903 год. Пикассо значит…

…Меня мои родители готовили к поступлению на архитектурный факультет. Так как у меня с детства была тяга к рисованию и технические предметы я с лёгкостью одолевала, они размечтались, что из меня получится хороший архитектор. С 8-го класса я по субботам ходила на кружок «Юный Архитектор» при строительном институте. Там я занималась академическим рисунком вместе с другими 30-ю детьми. Раз в месяц у нас были лекции по искусству, на которых мы погружались в мир живописи и архитектуры. Лекции, которые проводил старый профессор, проходили в кромешной темноте. Профессор показывал шедевры искусства через диапроектор и так интересно рассказывал, что я долго оставалась под впечатлением от услышанного и увиденного. Папа кипами покупал мне книги по искусству с альбомами. Мама часами проводила по мной время, листая эти альбомы и разбирая картины. Я буквально жила в этом мире. Читала про художников, про картины, разбор картин и очерки искусствоведов. Через какое-то время я, четырнадцатилетняя девочка, даже стала неплохо разбираться в живописи. Магия тех лекций в большой аудитории с зашторенными окнами, белой стеной с отображением от слайдов, щелчком диапроектора и голосом профессора, с жаром открывающий нам, подросткам, мир искусства – так и осталась в памяти удивительной сказкой. В архитекторы я не пошла. Мой старший брат вернулся из армии и увлёк меня робототехникой и компьютерами. Так я попала на факультет «Автоматики, телемеханики и электроники», и была странной девушкой, рассказывающей любителям кибернетики и телемеханики о ренессансе или импрессионизме…

А Пикассо мне в юности не нравился. Не понимала я его. И вот эта картина в музее Пушкина, этот слепой старец изменил моё мнение о художнике. Всё-таки он гений. С Мадиной мы встретились там, где условились. Я не нашла в магазинчике при музее открытку или репродукцию слепого нищего, хотя очень искала. Мы с Мадиной пообедали в каком-то кафе в центре города и вернулись в гостиницу, а оттуда мы с ней разъехались по аэропортам. Мы с ней больше не виделись, но долго ещё работали в одной компании и контактировали по работе. И каждый раз я вспоминала, как Мадина по-детски весело смеётся…

…На неожиданный вопрос Наты в моей памяти всплыли именно Пикассо и его слепой нищий. Я быстро нашла картину в интернете и протянула телефон Нате.

– Вот, например, эта картина… Слепой нищий старец и мальчик. Мальчик зрячий, но он ничего не видит вокруг. Его взгляд обращен внутрь себя. Он не видит этот мир. А старец, хоть и слепой и его глазницы пустые, он все видит. Он видит этот мир. Смотри, как старик истощён, он голодает. И единственное, что у них с мальчиком есть съедобное – это яблоко. Мальчик ест яблоко и у него на лице такая безысходность… А старик, хоть и голоден, он гёзю тох88
  гёзю тох – воздержанный, неалчный (азерб.)


[Закрыть]. Он всё отдаёт мальчику, для него самое главное, чтобы ребёнок выжил. И как они похожи, ясно, что они родственники… Видишь цвета? Все в бледно серо-голубом цвете. По этому цвету и по тени ты чувствуешь, что они сидят в каком-то тенистом месте. Фигуры нарисованы лёгкими линиями, какая-то воздушность и прозрачность есть в рисунке…

Ната спросила:

– А кто художник?

– Неважно, кто написал эту картину. Поверь мне. Глядя на эту картину не думаешь об авторе, думаешь только о том, что на полотне… Вот это я называю искусством…

Ната продолжала молча смотреть на экран. А я, вспомнив, добавила:

– Кстати картина небольшая, что-то около метра на метр… Ты разницу видишь между этой картиной и работой твоей блогерши?

– Ну, не знаю даже. А кто художник? Имя скажи?

– То есть без имени художника ты картину не воспринимаешь?… Это Пикассо…

– Я же говорю! Пикассо! Он же был гений!

– Да, он гений. А твоя блогерша просто рубит бабло, ее талант не в живописи, а в раскрутке своей мазни. Как тебе сказал директор нашей школы на той встрече? Помнишь, когда ты сказала, что муж не хотел отдавать ребёнка в эту школу, а ты настояла? Директор тебе ответил – «Лучше бы вы слушали мужа!» Так что слушай мужа и не жалей, что не купила ту картину. Она не стоит того.

Через какое-то время мы разошлись. Грустно было расставаться с мамами класса. Я понимала, что будем ещё перезваниваться какое-то время, но отношения уже будут не такими. Жизнь такая интересная штука, полна неожиданных встреч и поворотов судьбы. Что там меня ждёт впереди?

Baku, 26.06.2023