Текст книги "Дерзкая галичанка"

Глава 5

За завтраком дамы обсуждали кандидатуры модисток и фасоны платьев. А сразу же после еды Елена Матвеевна послала записку первой модистке столицы, мадам Лагайль. Банкнота крупного достоинства, вложенная внутрь, сыграла свою роль, и мадам сразу же прислала записочку, сообщив, что посетит ее сиятельство следующим утром в одиннадцать, с образцами и моделями.

Во второй половине дня им пришлось отложить все свои дела, так как приехала Софи (Софья Петровна) Брундукова с дочерью Маланьей, которую все звали на французский манер – мадемуазель Мелани. Ганну интересовала главным образом дочь, в которой она надеялась обрести подругу и наперсницу. Но надежды испарились прежде, чем Мелани произнесла первое слово. По правде говоря, они испарились при первом же взгляде на эту бледную, худую «северную нимфу». Ганна была убеждена, что дама, так сильно напоминающая один из портретов фламандских художников, не может иметь с ней ничего общего.

Было бы несправедливо сказать о Мелани, что она выглядела старше своих лет. Хотя ее бледность наводила на мысль о том, что последние несколько месяцев она провела в каменной пещере. Даже волосы ее имели какой-то тусклый, нездоровый вид. Бледно-голубые глаза, длинный нос, тонкие губы выражали неестественную отрешенность, столь часто встречаемую на портретах фламандских художников при изображении.

– Я рада познакомиться с вами, кузина, – произнесла Маланья. Ее светлые глаза пытливо оглядели Ганну с ног до головы. Мелани, сильно озабоченная поисками очередной жертвы в открывающемся сезоне, почувствовала в Ганне серьезную конкурентку.

– Взаимно, кузина, – слегка холодновато ответила Ганна. Она собиралась добавить несколько более теплых слов, но замерла под взглядом холодных голубых глаз.

– Елена Матвеевна сказала, что Олег давеча показывал вам город. Столица, вероятно, взволновала вас после вашей Бессарабии.

По ее тону можно было предположить, что по уровню цивилизации Бессарабии находится где-то рядом с Африкой.

– Да, конечно. Здесь все совершенно… иное. Во всяком случае никакого сравнения с прочими тремя европейскими столицами, которые я посетила. Ни в Букуреште, ни в Праге, ни в Варшаве я не видела, чтобы на улицах было так мало деревьев и так много городовых.

Маланья Брундукова по какой-то неясной причине сочла это высказывание личным оскорблением.

– Так ведь… в деревьях нужда, когда солнце палит и тень нужна. А тени нам без надобности. А и городовые нам не помеха – ведь у нас царь православный живет. А где в каких варшавах цари водятся? Нету там царей. Ведь нету, маменька? Вот и не нужны там городовые.

– Я только что говорила Елене Матвеевне, что мы будем счастливы помочь ей нести бремя ответственности за ваш дебют, Ганна, потому что в ее возрасте, как вы понимаете, это лишнее неудобство, нарушающее тихое и спокойное течение ее жизни, – вступила в разговор ее мамаша.

Сама Софи Брундукова была этаким резвым подростком сорока пяти лет.

– Моя Мелани уже подготовила наряды и все прочее. Будет ужасно хлопотно найти сейчас модистку. Если бы мы не были так заняты, я могла бы навести справки, но так как Сезон вот-вот начнется…

– Мы уже договорились с мадам Лагайль. Она придет завтра утром, Софи, – ответила Елена Матвеевна.

– Эта француженка? Хотя, конечно, выбирать уже не приходится. Странно, почему ваш отец не отослал вас домой немного пораньше, Ганна?

– Мой дом – Бессарабия, – твердо заявила Ганна.

Затем мадам Брундукова вновь обратилась к Елене Матвеевне.

– Вам следует присмотреть за этой Лагайль. Она ведь – француженка. Ее модели могут быть совершенно не подходящими для молодой девушки. Я наряды для Мелани заказывала в Москве, у мадам Блюментрост, еще до того, как мы приехали сюда.

Если считать убогий саван, обрамлявший фигуру Мелани образцом московских моделей, то Ганна лишь порадовалась, что избежала подобной участи.

Подали херес и печенье. Софи Брундукова осведомилась, не доставит ли она слишком много хлопот, попросив чай для девушек.

– Я не приобщаю Мелани к вину. От него могут возникнуть пятна. И Ганнушка поступит благоразумно, если тоже последует нашему примеру.

Решив вести себя как подобает настоящей петербургской дебютантке Ганна выпила безвкусную жидкость и продолжала слащавую беседу с Маланьей еще в течение получаса. Собравшись уезжать, госпожа Брундукова опять предложила свои услуги по подготовке Ганны к дебюту. Истинный смысл этой помощи оставался неясным, ибо единственное обещание Софи, состояло в регулярном посещении Ганны и не более того.

Когда гости уехали, Ганна спросила:

– Это – ваши хорошие друзья, хресна мати?

– Софи считалась моей ближайшей подругой лет тридцать тому назад. Сложно поверить, но когда нас представляли ко двору, Софи была одной из самых жизнерадостных девушек на свете. Но с годами она сильно изменилась. То ли оказал свое влияние брак с цензором, а, может быть, дальнейший переезд в провинцию… У них имение в Орловской губернии.

– Или наличие такой дочери, как Мелани, – вставила Ганна.

– Налей кузине стакан вина, Олег, – попросила Елена Матвеевна. – Иначе бедняжка лишится последних сил. Но особо волноваться по поводу хлопот Софи при подготовке дебюта Ганны, я думаю не следует. Уверена, она приехала только из любопытства.

Ганна вздохнула с облегчением.

– Я так рада, что вы тоже не испытываете особой любви к Брундуковам.

– Мелани не лишена привлекательности, – возразил Олег, прекрасно сознавая собственное преувеличение. – Нет причин пренебрегать ею. В конце концов, она – тоже наша родственница и явится вполне подходящей компанией для Ганны. Ее поведение всегда считалось безукоризненным.

Елена Матвеевна недоброжелательно взглянула на него.

– Не задерживайся с нами, Олег. Разве ты не должен уже быть в комитете? У тебя ведь назначена встреча с Бурчилиным.

– Я загляну туда на четверть часа. Чем вы собираетесь заняться после обеда?

– Ганна говорила что-то о новой прическе. В этом году волосы носят короче.

Олег хмуро проронил:

– Я думал, тебе не понравились прически дам на Невском, кузина. Ты же заметила – эти милые дамы очень напоминают мужчин.

– Garcons… – подсказала Ганна. – Маленьких мальчиков.

– Полагаю, ты придумаешь собственный стиль? Это мальчишество вряд ли подойдет тебе.

– Не волнуйся, mon gentile cousin. Я не собираюсь уродовать себя. Мне понадобится вся моя seducător feminitate, чтобы заполучить достойного мужчину, не так ли, хресна мати? Ой, я конечно же имела ввиду séducteur féminité<sup>[22]22
  Обольстительная женственность (румынск, французск).


[Закрыть]</sup>.

Елена Матвеевна, погруженная в свои мысли, вдруг заговорила о другом.

– Feminitate, говоришь? Вот еще одно валашское слово в моем лексиконе. Думаю, таким манером мне удастся осваивать по два-три новых слова в день, и к концу сезона мне можно будет собираться вместе с тобой, голубушка в твою Трансильванию….

Олег поклонился и вышел.

Елена Матвеевна послала за куафёром Петруччо, парикмахером, которого его хозяин граф Подколызин выучил у своего прошлого куафера-итальянца Ринальди и сдавал теперь в наем всему бомонду. Выходило не в пример дешевле, чем в салоне Женевеля, а по качеству – не хуже.

Петруччо был длинноволосый изящный и стройный молодой человек лет двадцати пяти. Он явился после полудня, держа под мышкой портфель с журналами, прибывшими намедни из Парижа (граф шел на такие жертвы ради развития такого бизнеса).

После продолжительной дискуссии и просмотра эскизов, помещенных в самых модных парижских журналах, Ганна остановилась на «victime»[23]23
  Жертва (франц).


[Закрыть].

– Так как мои волосы вьются от природы, то после стрижки, они будут завиваться сами по себе, что избавит меня от ночной завивки.

– Ах, affascinante signorina имеет безупречный gusto[24]24
  очаровательная синьорина имеет безупречный вкус (итал).


[Закрыть]! – заявил Петруччо. – Осмелюсь сказать, что сия pettinatura alla moda[25]25
  модная прическа (итал).


[Закрыть] принята сейчас во всех Европах в память о голове невинноубиенной храцузской царицы Марьи-Туанетты…

– Странно, – произнесла Елена Матвеевна. – Ведь отрубали головы, а не волосы.

– Смею вас заверить, illustrissima signora[26]26
  сиятельная госпожа (итал).


[Закрыть], что перед esecuzione mediante scommetto la testa<sup>[27]27
  смертной казнью путем отсечения головы (итал).


[Закрыть]</sup> волосы надлежит остричь, дабы они своей conctitenzione[28]28
  консистенцией (итал).


[Закрыть] не смогли помешать la spada della giustizia[29]29
  мечу правосудия (итал).


[Закрыть].

– Эге, брат Петруччо, – изумилась Ганна, – а ты случаем не из-под Полтавы ли будешь?

– Точно так, ma bellissima signora[30]30
  моя прекрасная госпожа


[Закрыть]. Выписан из terra natale[31]31
  родной земли


[Закрыть] в нежном возрасте ради обучения ars barbiere е parrucchiere<sup>[32]32
  искусство причесывания мужчин и женщин.


[Закрыть]</sup>? То бишь мужеской и женской куафюры. – Парикмахер отвесил ей низкий поклон.

– Хотя, осмелюсь заметить, мой кузен вряд ли одобрит этот фасон, – задумчиво сказала Ганна, собрав обеими руками волосы на затылке и придирчиво взглянув на себя в зеркало. – Он весьма настойчиво предлагал мне сохранить волосы в неприкосновенности.

– А вот в таких вопросах мнение мужчин мы просто обязаны пропускать мимо ушей, – твердо заявила Елена Матвеевна. – Где бы нам лучше сделать прическу без особой суеты?

Было ясно, что ей не хотелось покидать мягкий диван, на котором она уютно примостилась. Поэтому по ее приказу пол накрыли бумагами, поставив в центре стул для Ганны, и Петруччо принялся за работу.

Куафер без умолку трещал языком, перемежая малороссийский говор с итальянским. Выяснилось, что Ринальдо прибыл в Петербург вместе с о своим патроном маркизом де Спировилем, и тут же они прибились к хлебосольному столу графа Подколызина. Там они столовались до самой смерти маркиза, наступившей вследствие злоупотребления маркиза чересчур обильной пищей и русской водкой. Ринальдо, уже не молодой, но никогда не бывший самостоятельной личностью, предпочитал не бороться с трудностями жизни, но подчинять себе лишь стихию волос, коей он был полновластный повелитель, а потому поспешил предложить графу свое мастерство в обмен на кров и стол. Убедившись в том, что вся женская половина его фамилии пришла в восторг от мастерства и прикинув все выгоды от этой экономии, граф охотно взял его себе на службу, и даже приставил к нему мальчика, который за долгие годы обучения стал ему родней родного сына.

Со своего удобного ложа Елена Матвеевна наблюдала, как с летающих ножниц спадали черные локоны. Один опустился у столика, затерявшись под ножкой, в то время как Петруччо собрал остальные. Он был знаком с мастером, изготовлявшим прекрасные парики, и тот, наверняка, неплохо бы заплатил за такой материал. Затем Параша вымыла Ганне голову, а Петруччо, орудуя щеткой, как истинный волшебник, уложил короткие локоны.

– Я чувствую необычайную легкость! – воскликнула Ганна. – Как хорошо, что на время можно забыть обо всех этих шпильках. К концу дня у меня от них постоянно начинается мигрень. Тебе нравится, хресна?

– Честно говоря, я боялась, что victime будет смотреться несовременно, ведь эта прическа считалась популярной лет двадцать назад. Недаром говорят, что новое – хорошо забытое старое. Интересно, смогла бы я выйти в шляпе, купленной в восемнадцатом столетии?

– С вашей новой прической, signorina, вы сможете выходить в любой шляпке, вам все будет к лицу, ваше сиятельство, – отважился сделать комплимент Петруччо. Елена Матвеевна одарила его теплой улыбкой, и дамы распрощалась с ним.

– Довольно милый комплимент, не правда ли, кузина? – заметила Елена Матвеевна, когда они остались одни. – Но я не верю восхищениям парикмахеров и портных. Такое поведение – неотъемлемая часть их профессии. Ну, пора переодеваться к обеду. Интересно, приедет ли Олег? В первое время после заступления на службу маркиза де Треверсе, он до глубокой ночи задерживался в департаменте, разрабатывая со своими чиновниками различные проекты. Что-то связанное с реорганизацией флота, – доверительно сообщила она Ганне. – Тогда все возлагали на это очень большие надежды. Сейчас, когда я уговорила Олега принять предложение Бурчилина, могу заверить, дел у него будет невпроворот. Бурчилин – правая рука Сперанского, – пояснила она.

Юной Ганне эта фамилия ничего не говорила, просто она прекрасно осознавала, что в ее же собственных интересах поддерживать хорошее настроение Олега. Поэтому она с особой тщательностью одевалась к обеду. Так как они обедали дома, девушка могла позволить себе еще одно платье из гардероба своей мамы. На этот раз она выбрала плотно прилегающее к талии переливчато-синее платье, красиво расширяющееся к низу и имеющее вполне приличное декольте. Белая шелковая роза, приколотая к черным кудрям, довершала туалет.

– Я попросила мою хресна мати присылать каждый день по лимону, – говорила она Параше. – Повар выполнил мой наказ?

– Да, сударыня. Я уже выжала один, но веснушек меньше не стало.

– Требуется время, после одной процедуры они не исчезнут.

Ганна последний раз посмотрела в зеркало.

– Как я выгляжу, хорошо?

– Вы просто не уступаете царице, сударыня. Ни дать ни взять – царевна Мадиамская, – поспешно добавила она, сообразив, что Елизавета вряд ли сможет тягаться с Ганной своей внешностью.

Ганна изобразила на лице некую гримаску.

– Осмелюсь заметить, вы и Олег Аркадьич – партия, подходящая по всем статьям. – Ганна изумленно взглянула на служанку. – Не хочу сплетничать мадемуазель, но барский камердинер, Прошка, утверждает, будто покойный барин велел своему сыну жениться на вас, если ваш папенька позаботится о вашем благосостоянии.

– Ну, конечно, – задумчиво произнесла Ганна, отпуская служанку. Итак, у сыночка есть напутствие от папаши. Понятно теперь, почему он такой раздражительный и нервный. Но, если он попросту обязан жениться на ней, то приступил к делу довольно странным образом. Едва ли его поведение можно назвать галантным. А если у него цель добиться ее отказа, он также ведет себя недостаточно плохо, желая вызвать у дамы сильную неприязнь. Скорее всего, у него не хватает мужества перечить воле отца и он надеется, что собственное безразличие поможет оттолкнуть ее – Ганну. Трус, одним словом! Ее губы скривились в презрительной усмешке. Но нет, до тех пор, пока она не выработает новой стратегии, следует по-прежнему оставаться милой и вежливой с этим типом.

Олегу уже сообщили, что за время его отсутствия Ганна сделала новую прическу.

– Знаешь, Олег, она подстригла волосы, и ей очень идет., – сообщила Елена Матвеевна.

– Что такое?! Я же говорил ей не делать этого!

– Дорогой, не тебе давать указания женщинам указания в вопросах причесок. Я – ее опекун, и решила, что так будет лучше. У бедного ребенка болит голова от множества шпилек, поддерживающих ее локоны. Вы, мужчины, понятия не имеете, что нам приходится переносить, стараясь прилично выглядеть. Клубничные маски для отбеливания кожи, закрученные на папильотки волосы, никаких солнечных лучей. Нас учат манерно ходить и сидеть, как с кем и о чем разговаривать, танцевать, разливать чай. До тех пор, пока мы не находим себе мужей, нас, как скаковых лошадей, дрессируют и воспитывают. А после замужества мы должны исправно рожать. Ты думаешь, все это – приятное развлечение? Должно быть, все мы, русские женщины – просто святые, хотя и не подозреваем об этом.

Гнев, охвативший Олега, на самом деле был направлен не на его мать, а на Ганну. Он же просил ее не обрезать волосы. То, что она все-таки подстриглась, означало по меньшей мере пренебрежение его мнением. Такое отношение не только раздражало, но и крайне удивило его. Судя по ее поведению, Ганна до сих пор относилась к нему с явным уважением и симпатией.

Олег решил держаться с ней подчеркнуто холодно и равнодушно. Когда Ганна появится внизу он не станет хулить новую прическу, он поступит более тонко. Надо спокойно произнести «Очень хорошо», но показать взглядом насколько менее привлекательной смотрится теперь его кузина.

Но при появлении девушки, внезапно возникшей в дверях гостиной, у него перехватило дыхание. Она казалась видением, пришедшим из экзотической восточной сказки. Переливающаяся парча ярко-синего платья плотно облегала гибкий стан, оставляя открытой взору соблазнительную, нежно-розовую свежесть плеч и груди. Волосы, как ни досадно было это признавать, смотрелись очаровательно. Масса черных завитков подпрыгивала в такт ее шагам, когда Ганна входила в комнату.

– Я, если ты не узнаешь меня, твоя кузина Ганна, ваше благородие, – задорно произнесла она, присев в изящном реверансе. – Только не говори, что я ужасно выгляжу! Дело сделано, и ничего не поправишь.

– Очень хорошо, – промолвил Олег, и его восхищенный взгляд не оставлял сомнений в правдивости этих слов.

Ганна счастливо улыбнулась крестной.

– Ну вот, хресна! Я же говорила тебе, что ему все понравится. Эти господа сами не знают, что им нужно, пока не увидят собственными глазами.

– Если хочешь знать мое мнение, мужчины слишком много болтают о своих пристрастиях, – сказала Елена Матвеевна, сердито взглянув на сына. – Они не спрашивают, нравятся ли нам их волосы, подстриженные как у этих берберских львов. Они слишком самовлюбленные типы, чтобы дать себе труд накрутиться на папильотки ради нас. Почему мы одни должны нести бремя украшения общества, хотелось бы мне знать? – Выплеснув этот поток раздражения, она добавила:

– Ты выглядишь очень мило, душечка. И никогда, не обращай внимания на то, что советует тебе мужчина в вопросах внешности. Подай кузине стакан вина, Олег. Может сложиться впечатление, что тебя воспитывали на конюшне.

Пока дамы потягивали терпкую влагу, Олег докучал им скучными подробностями из жизни департамента.

Своим докладом он попросту гордился. Маркизу де Треверсе доклад понравился. В нем Олег постарался раздать всем сестрам по серьгам. С одной стороны оставлять Балтийский флот в столь печальном состоянии, в котором он находился до сей поры, было нельзя. С другой стороны и на восстановление его денег не было. Итак предложение де Треверсе государю-императору звучало так: строить кораблей еще меньше, чем сейчас, но строить качественней. Не из сырого леса, а из сухого, выдержанного дерева. Не силами солдат строить, а привлечь опытных плотников. И таким образом один корабль будет служить и дольше чем сейчас, и сможет более эффективно защищать столицу. А самое главное, при этом не только не происходил перерасход средств, но напротив, достигалась еще немалая экономия.

Но главным своим достижением Олег считал то, что ему удалось отразить собственный взгляд на положение дел во флоте и лелеял надежду на то, что буде в российском флоте наконец начнутся перемены, они будет происходить не без его личного участия.

А пока де Треверсе предложил ему возглавить Художественную часть[33]33
  В нее входила строительная и учебная деятельность.


[Закрыть]департамента министерства, на что Олег хоть и скрепя сердце (не его это была стезя) но согласился.

Он согласился временно исполнять обязанности начальника департамента и рассчитывал на то, что разница с прежним жалованьем позволит ему слегка залатать финансовые дыры. Оставалось только надеяться на то, что нового начальника взамен помершего на неделе Нефёдыча будут подыскивать довольно долго (надолго сохранить за собой это место он не рассчитывал).

Плохо было только то, что он постоянно занимался экономической деятельностью, далекой и от учебы, и от строительства. Он понятия не имел, сколько денег требуют обветшалые классы, проеденные червецом вельботы, и в какой срок следует обновлять вышедший из строя инструмент, а не глядя подписывать бумаги он не любил, памятуя о том как иные чиновники за собственную доверчивость безжалостно увольнялись в отставку, а иные – за свою ушлость отправлялись и в Сибирь, правда последних случаев было все же меньше, поскольку ни один департамент не любил выносить сора из избы. В кабинете его ожидал целый ворох бумаг, но эти хлопоты сослужат ему хорошую службу позже, когда придет время объясняться с матушкой.

Елене Матвеевне тем временем пришла в голову блестящая мысль обсудить первый бал Ганны и остановить таким образом этот поток деловой болтовни, поэтому вторая половина обеда прошла более оживленно.

Олег выпил в одиночестве свой портвейн и, выйдя к дамам, страшно удивился сообщением, что Ганна поднялась к себе в комнату, намереваясь написать несколько писем и просмотреть последние журналы мод.

– Может быть, ты сказала ей, что я уезжаю? – спросил он свою мать.

– Нет, дорогой. Я даже подчеркнула, что ты весь вечер проведешь дома. Возможно, именно поэтому она и поднялась к себе. Думаю, я последую ее примеру.

Осадив его таким образом, Елена Матвеевна вышла из комнаты, оставив Олега в одиночестве. Мрачно уставившись в стену, он размышлял о том, в чем и когда с его стороны совершена ошибка. Ганна, излучая в его присутствии улыбки и очарование, на самом деле ничуть им не интересовалась. Судя по нескольким фразам, брошенным его холостыми друзьями в парламенте, Ганна, скорей всего, произведет настоящую сенсацию, появившись в обществе. «Кто эта красавица, с которой ты так важно прогуливался сегодня утром?» – спросил нынче один из знакомых. А некоторые добивались разрешения заехать и быть представленными очаровательной панночке.

Олег вскочил с кресла и нервно зашагал по комнате. Что-то темное на полу у края стола привлекло его внимание. Наклонившись, он обнаружил локон черных шелковистых волос. Ее волос. Олег огляделся, пытаясь найти место, куда можно было бы спрятать мягкую прядь. Его взгляд задержался на ящиках стола. Олег выдвинул средний из них и опустил локон на стопку газетных вырезок, уже пожелтевших от времени. Затем, с видом обреченного на убой барашка, направился к груде бумаг, ожидающих его в кабинете.