Электронная библиотека » Наоми Исигуро » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Пути отхода"


  • Текст добавлен: 19 апреля 2022, 04:10


Автор книги: Наоми Исигуро


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Наоми Исигуро
Пути отхода

Naomi Ishiguro

Escape Routes


© Naomi Ishiguro 2020

© Design by Yeti Lambregts

© Борисова Т., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Волшебники

Алфи шел по галечным дюнам брайтонского пляжа к палатке с мороженым. Неожиданно в него врезался рыжеволосый мальчик с фрисби и сбил на землю. Алфи вовремя сдержал возмущенный вопль и очень постарался улыбнуться, ведь мальчик был из той большой компании ребят, которые по-щенячьи плескались у кромки воды, кричали друг другу загадочные фразы – «Что, съел?!» или «Кукареку!» – и хохотали без всякой причины.

– Здравствуй, – сказал Алфи.

– Привет, – ответил мальчик.

Он уже стоял на ногах, готовый умчаться, взгляд был прикован к толпе друзей, которые ждали и махали от воды. Мальчик запустил фрисби в их сторону – ярко-оранжевая вспышка на фоне голубого-голубого неба – и лишь затем посмотрел на Алфи.

– Почему ты так одет? – спросил. – Странно выглядишь.

И убежал. Алфи поднялся с неудобной гальки, отряхнул брюки и полосатую рубашку, купленные мамой специально для поездки на пляж.

Ничего страшного, утешил себя Алфи. Не такие уж эти ребята интересные. Во-первых, они, кажется, младше него, да и скучные наверняка, если отбросить их вопли и улыбки. Громкие дети часто скучные. Да и что бы сказала мама, если бы Алфи бросил свою мороженную миссию и припустил к ним играть? Если бы поскакал к волнам, окунулся в шум и визгливый смех, в кучу малу, где все пинают мелкую гальку?.. «Она попадет тебе в глаз, – сказала бы мама. – Или еще хуже, ты попадешь кому-нибудь в глаз». Если бы Алфи помчал навстречу водным брызгам, которые разлетаются по воздуху от танцующих пальцев и сверкают в лучах не по сезону жаркого апрельского солнца? «Вода смоет солнцезащитный крем, – заметила бы мама, – а мы ведь знаем, чем такое чревато? Такое чревато раком кожи, Алфи, родной, и кому тогда будет весело?»

Алфи понятия не имел, кому будет весело. Наверное, этим ребятам; они не перестанут по-щенячьи плескаться в кромке прибоя на брайтонском пляже даже тогда, когда Алфи, одетого в больничную рубаху, уложат на койку и подключат к огромной гудящей штуковине со множеством трубочек, какие показывают в кино про больных. Голова у Алфи облысеет, как у раковых детей в телешоу «Разрядка смехом» и «Дети в беде», ведь Алфи, по словам мамы, станет раковым ребенком, а эти шумные ребята продолжат играть у воды.

Впрочем, время уходит, мама и Уоллес забеспокоятся. Алфи встряхнулся и возобновил путь к палатке с мороженым. Идти оказалось трудно: ноги утопали в гальке, повсюду были люди, одеяла и пляж.

Если до такого все же дойдет, рассуждал Алфи по дороге, и он действительно станет раковым ребенком, ему нужно просто дожить до одиннадцати лет. Тогда проявятся его магические способности, он начнет брать уроки и узнает, как себя вылечить, ведь волшебники, ряды которых пополнит Алфи (он сомневался, что те смешливые ребята, похожие на стаю щенков, тоже волшебники), не болеют раком, а если и болеют, то недолго, потому что обладают чудесными способностями к самоисцелению. Значит, нет никакой надобности переживать о солнцезащитном креме или держаться подальше от воды, и мама не права – совершенно не права.

Однако краснолицый Уоллес обязательно ее поддержит, и Алфи будет очень сложно спорить с ними обоими, когда они начнут называть его «своевольным упрямцем» и «сплошным мучением». Даже пробовать не стоит. Если честно, то лучше подождать до одиннадцати лет, а уж потом забросить солнцезащитный крем, потому что становиться раковым ребенком до появления целительных способностей не хочется. Алфи повременит. На это у него ума хватит. Алфи разумен не по годам, часто повторяла в школе мисс Леннокс. Ему нравилась мисс Леннокс, и не беда, что у нее странные зубы и что она вместо «с» произносит «ш». Бедная мисс Леннокс. Жаль будет уходить от нее через десять месяцев, когда Алфи станет волшебником. Хотя уходить раковым ребенком тоже жаль, поэтому, наверное, следует подчиниться правилам солнцезащитного крема. Никакого моря. Никаких брызг. Никаких плясок и воплей у кромки воды.

Алфи отвернулся от ребят и устало побрел дальше. Вскоре он уже щурился на мороженщика, мужчину с помятым лицом и шипом в ухе.

– Два рожка, пожалуйста, – произнес Алфи. – И один лимонный сорбет.

* * *

Лучано-прорицатель – известный так же как Питер, а иногда как «чел» или «приятель» в среде наркоманов брайтонского побережья, в силу того, что он был двадцативосьмилетним белым мужчиной с дредами и носил вьетнамки независимо от сезона, – в глубине своей темной гадательной кабинки собирал вещи: ключи, деньги, солнцезащитные очки и бандану. Сегодня он закрывался рано: мечтал понежиться до заката в солнечных лучах, немного побыть в гармонии с красотами Вселенной. Не воспользоваться такой погодой было бы преступлением, сейчас лишь апрель, но стоит волшебное тепло, необычное даже для южного побережья – даже для Брайтона с его знаменитым микроклиматом. Ах, брайтонский микроклимат! Разумеется, при его упоминании Лучано-прорицатель/Питер глубокомысленно кивал и вслед за всеми в городе настаивал, что микроклимат неповторимый, вот только искренне ли кивал? Брайтон казался Лучано-прорицателю/Питеру таким же пасмурным, как и любая другая часть Англии.

Он ненадолго забылся и, натягивая бандану на грандиозную прическу, громко промурлыкал случайный отрывок из «The Great Gig in the Sky» [1]1
  «The Great Gig in the Sky» («Большое шоу в небесах», англ.) – песня группы «Pink Floyd» (здесь и далее примечания переводчика).


[Закрыть]
(«Господи, – произнес в голове тихий назойливый голос, очень похожий на голос отца. – Совсем не Фрэнк Синатра»)… ох, сбился с мысли. «Pink Floyd», отец, собственный ужасный вокал, а что было в голове до того? Брайтонский микроклимат, погода не по сезону… Вселенная! Вот именно. Вселенная. Сегодня надо не переживать, а испытывать благодарность за свою удачу, за благословенное счастье быть частью вселенской, с позволения сказать, любящей матери. Он, Лучано-прорицатель/Питер, – дитя Вселенной, как и все люди вокруг, и этой радости у него не отнять, пусть ничего другого и нет, а если отцу не нравится, то пошел он к черту. Лучано-прорицатель/Питер воткнул солнечные очки куда-то между дредами и банданой, сунул ноги во вьетнамки и шагнул на асфальтированную дорожку. Да будет так, решил он и сам не понял, как «так», потому что растерялся от солнца и его теплой ласки.

Зима выдалась долгой – по слухам, худшей с тысяча девятьсот девяносто шестого года, когда в феврале Юпитер три недели противостоял Сатурну, а Меркурий двигался по ретроградной орбите. Или Сатурну противостояла Венера?.. Лучано-прорицатель/Питер сейчас не помнил; вполне возможно, что и она. Либо так, либо это вопрос перспективы, и на самом деле Сатурн противостоял Венере, а Меркурий вообще был ни при чем. Нужно справиться по книгам, потом, вечером, хотя… хотя до чего же неправильно ломать голову над столь сложными, чуть ли не академическими вопросами, когда – вы только посмотрите! Вот он, Брайтон, сверкает во всей своей красе. Легендарный город, место встречи вольной молодежи и эпических рокеров на мотоциклах («Выхлопные газы вредны для Матери-Земли, чуваки!» – обязательно кричал Лучано-прорицатель/Питер со своего скейтборда, проезжая мимо очередной тусовки байкеров), дом для прославленного Королевского павильона (причудливого, колониального и немножко безвкусного) и неиссякаемый источник винтажных открыток с игривыми картинками и подписями, покупаемых на набережной для рассылки друзьям и родственникам (подписи, если честно, приводили в смущение). Тем не менее Брайтон в целом – потрясающее место, размышлял Лучано-прорицатель/Питер, опуская железные ставни на кабинке. Его второй дом. Брайтон. Надо бы поторопиться и нырнуть в него с головой; времени мало, часов через пять начнет темнеть.

– Здравствуйте, – произнес женский голос за спиной Лучано-прорицателя/Питера, едва он повернул ключ. – Вы закрываетесь на обед или на кофе, или, ну, на пять минут, чтобы сбегать за покупками, или уже все, и я окончательно и бесповоротно упустила шанс узнать сегодня свою судьбу?

Американка, хорошенькая. Очаровательная улыбка – в зубы вложено немало труда и в лицо, наверное, тоже. Другими словами, женщина была не молодой. И не старой, ни в коем случае, но на добрых несколько лет старше Лучано/Питера, это бесспорно. Однако кое-что поразило его в самое сердце. Незнакомка оказалась в точности нужного роста.

Давайте проясним – очень уж низким Лучано/Питер не был. Просто из-за того, что люди в Англии вырастали ужасно высокими, он иногда, в редких случаях, выглядел маленьким. В Японии, к примеру, которую Лучано/Питер всегда считал своей истинной духовной родиной, он оказался бы человеком комфортного среднего роста. Если, конечно, жители Японии не начали дружно есть отвратительный капиталистический фастфуд, напичканный гормонами роста, как делают на Западе. Лучано/Питер никогда не посещал Японию и не мог сказать наверняка, что именно там едят и какими в результате становятся, тем не менее знал (это представлялось очевидным, понятным и не вызывало вопросов): хорошенькая американка, которая сейчас щурилась перед ним от солнца, была такого роста, что если бы Лучано/Питер, гипотетически, заключил ее в нежные объятия («Не льсти себе, сынок, – вновь прозвучал внутри отцовский голос, – она на тебя даже не глянет»), то смог бы удобно опустить подбородок на макушку этой красивой взъерошенной головки. Похоже, незнакомка из Калифорнии, решил Лучано/Питер, как группа «The Beach Boys», О’Нил и конец трассы 66. Словом, родственная душа, однозначно.

– Э-э, – протянул Лучано/Питер. – Тут есть еще один парень, дальше по набережной. Синий Сапфир. Он тоже предсказывает.

Ну да, может, она и родственная душа, но Лучано/Питер нервничал, ясно? Не каждый день Вселенная приводит к тебе на работу красивую женщину в точности нужного роста, которая к тому же хочет с тобой поговорить.

– Очень жаль. – Женщина пожевала ноготь большого пальца. – Подруга порекомендовала именно вас. Сказала, лучший во всем Брайтоне.

Лучано/Питер взглянул на просторный отлогий пляж, на прогретую солнцем гальку и песок, на отдыхающих, которые уже смаковали свободу, упиваясь этой роскошной картиной. Перевел взгляд на женщину. Она теребила кулон – аметист, отметил Лучано/Питер, – ласкавший веснушчатую кожу декольте.

– Ваш камень по знаку зодиака?

– Водолей, – кивнула женщина. – Восходящая Венера.

Лучано/Питер был Весами. Идеальное сочетание.

Он сверкнул своей самой блаженной улыбкой и рискнул взять женщину повыше локтя. Кожа у нее оказалась теплой, плотной и чуть влажной. Наверное, если бы Лучано/Питер облизнул сейчас свои пальцы, то ощутил бы соленый вкус. («Гадость», – взвизгнул в голове отцовский голос). Именно так и следует поступать, верно? В тех редких ситуациях, когда Вселенная дарит вам нечто столь явное, столь подходящее, столь созвучное.

– В таком случае, – объявил Лучано/Питер, вновь вставил ключ в железные ставни и отпер кабинку (ловцы снов, карты звездного неба, разноцветные индийские шелка; он надеялся, что гостья оценит!), – я, пожалуй, сделаю исключение.

* * *

Вернувшись на одеяло к маме и Уоллесу, Алфи поздравил себя (молча и воспитанно, без бурных внешних проявлений) с полным успехом. Мороженое было доставлено без утечек, без потерь и без поводов называть Алфи «своевольным упрямцем» и «сплошным мучением»! Хвала шипоухому мороженщику и его гениальному картонному изобретению, позволяющему легко переносить несколько рожков сразу. Благодаря этому миссия Алфи завершена. Причем справился он с блеском, как сказала бы мисс Леннокс. Она часто говорила подобные фразы; фразы, которые Алфи не очень понимал, но все равно считал прекрасными, возможно, еще и потому, что не понимал.

«С блеском». В голубое небо над пляжем вспорхнул воздушный змей, зелено-фиолетовый, с блестящим серебряным хвостом. Алфи напряженно всмотрелся и отыскал веревку – тонкую призрачную линию, – проследил за ней взглядом сквозь толпу до девочки в блестящем золотистом платье. Фантастика, до чего же вовремя Алфи нашел и этого змея, и эту девочку, как только задумался о блеске! Точно вызвал их по волшебству. Девочка, похоже, на несколько лет старше Алфи. По крайней мере, гораздо выше него. Он расфокусировал взгляд, понаблюдал за ней, пока она не превратилась в золотистое пятно, в проекцию на фоне огромного мира, в расплывчатую желтую блестку, а потом занялся мороженым.

«С блеском». Когда мисс Леннокс ходила между партами и раздавала проверенные контрольные – в математическом классе пахло моющим средством, а тускло-зеленые плитки на полу приглушали стук ее каблуков, – она помедлила возле Алфи, затем положила перед ним образцовую работу, его контрольную с решениями и ответами, написанными спокойно и аккуратно, – точно он щелкал вопросы с ледяной уверенностью Блофельда из «Шаровой молнии» (на самом деле Алфи нервничал; он почему-то всегда нервничал, когда выполнял задания мисс Леннокс, хотя, конечно же, любил ее), – контрольную, отмеченную столбиком красных галочек; они стояли рядом с аккуратными ответами Алфи, были идеальны по форме, отражали неизменную правильность его решений и располагались точно друг над другом, как окна в небоскребе. «Справился с блеском», – похвалила мисс Леннокс. Ах, как же танцевал в тот вечер Алфи у себя в комнате! С каким упоением кружился, прыгал на кровать, а потом вытягивался на ней и закрывал глаза, жмурился от скучного облупленного потолка, будто от яркого солнца, и разглядывал цветные блестки под веками, голубые, розовые, сиреневые и золотые, что порхали вокруг, как возбужденные слепящие искры, как крылья попугая, как парашютный шелк в игре в «кошки-мышки» на дне рождения у Имоджен. Если бы Алфи пошел туда опять, если бы вернулся на день рождения Имоджен после этого чудесного столбика красных галочек от мисс Леннокс и этого «с блеском», то скакал бы и визжал под парашютом не хуже других и не боялся бы поскользнуться в носках – не боялся бы упасть, протереть колени на брюках, получить синяк или царапину, порвать рубашку и тем самым огорчить и разочаровать маму, не боялся бы вообще ничего и хохотал бы даже громче остальных, когда попадался бы в лапы «кошке» и проигрывал. Громче и громче, пока хохот Алфи не заглушил бы всех, так же как сейчас мысль про мисс Леннокс и блестки заглушают крики и смех ребят, резвящихся у кромки воды. Еще одно волшебство, думал Алфи, вот это мое умение заглушать, умение вызывать летающие блестки.

– Алфи, родной. Ты пачкаешь рубашку, – сказал мясисторукий Уоллес.

Он в кои-то веки оказался прав. Алфи увлекся приятными воспоминаниями о минувшей славе и допустил, чтобы мороженое из рожка потекло по правому рукаву новой рубашки. Остальные дети на пляже, конечно же, не носили рубашек и могли пачкаться мороженым сколько угодно. Они носили купальные костюмы и подставляли голые руки солнцу, будто были деревьями. Знаете ли вы, что ветки деревьев часто сравнивают с руками, а у сосен и елей ветки называют лапами – словно деревья, люди и звери связаны неким волшебным образом? Алфи раньше не знал, ему рассказала мисс Леннокс, и он приятно удивился. Наверное, именно такой окажется настоящая магия – без глупых «фокус-покусов», «абракадабры» и прочей чепухи, на которую способен любой ведущий вечеринки. Нет, настоящая магия основана на глубоком, интуитивном понимании немыслимого сходства между вещами, и в следующем году мисс Леннокс начнет учить этому Алфи, поможет ему освоить волшебные способности. Он очень надеялся, что начнет. Тогда не придется от нее уходить. Какой станет жизнь без мисс Леннокс? Подумать страшно, ведь и сам «блеск», и весь его тайный смысл тускнели в ее отсутствие, даже во время каникул.

– Алфи, – позвала мама. – Не отвлекайся.

Алфи слизнул верхушку подтаявшего мороженого и улыбнулся маме. Она в ответ вгрызлась в шарик лимонного сорбета, который почему-то был одновременно ярким и бледным и выглядел жутко холодным. Разве можно поглощать его с такой скоростью? Неужели у мамы зубы от него не ноют, желудок не выворачивается наизнанку и вечная головная боль не усиливается? Ну что за удовольствие в быстром поедании? Алфи хотел остановить маму, рассказать про мисс Леннокс, про руки-ветки-лапы у людей, деревьев и животных, но ему вдруг показалось, что это слишком – облечь в слова столько всего сразу и объяснить нормально, не вызвав раздражения. Поэтому он лишь улыбался и улыбался, а мама продолжала откусывать ледяной сорбет и замерзшим голосом говорила:

– У тебя шоколад на зубах.

* * *

– От вас исходят мощные волны сострадания, – услышал Лучано-прорицатель от американки, сидевшей рядом с ним в тесном мерцающем полумраке гадательной кабинки. – Вам раньше говорили?

Лучано/Питер задумался обо всех, кого он встречал в жизни. Много-много прекрасных душ, между прочим. Удивительно много для столь короткого срока. Разве это обычное дело? Разве Лучано/Питер не благословен? Хотя, наверное, нельзя отмахиваться и от другого предположения: он тоже способствовал привлечению хороших людей в свой мир; говорят же – ты получаешь от Вселенной то, что сам отдаешь, и видишь то, что хочешь видеть. Одним словом, ты сам творец собственной жизни. А что же еще отдает Лучано/Питер, если не любовь, чистую безусловную любовь, какую дарил Иисус, кстати? Лучано/Питер, конечно, не христианин – ни в коем случае, организованная религия есть тлетворная выдумка, – но Иисус молодец, ясно? Только он, единственный из всех христиан, возвышенная душа, наподобие Ганди или Далай-ламы, или, может, музыканта Боба Гелдофа. Просто сердце разрывается от того, что сотворили с учением Иисуса. Он непременно опечалился бы. Однако вернемся ко множеству добрых душ в жизни Лучано/Питера. Они не обязательно свидетельствовали о слепой удаче. Пожалуй, Лучано/Питер даже имел право немного гордиться, потому что не раз замечал: он видел добродетель и красоту в людях, а подобное (да не сочтут его хвастуном) не каждый умеет. Возможно, способность чувствовать в людях прекрасное капельку отличала Лучано/Питера от остальных хиппи, торгующих сомнительными услугами в блестящей от стекляруса лачуге? Как звучит индийское приветствие? «Намасте». Прекрасное во мне приветствует прекрасное в тебе. Поэтому да, Лучано/Питер заслужил их, все эти чудесные души в своей жизни, и какая, к черту, разница, что по данному поводу скажет отец?

– Лу́чи? – позвала сидящая перед ним красивая женщина, теперь она звала его Лучи. – Что с вами, голубчик? Я вас обидела?

– О, нет, – отозвался он, – простите. Просто я ощутил нечто… Волна чувств, понимаете?

– Господи, еще бы! Со мной такое буквально постоянно. Другим объяснить очень трудно, правда? Объяснения звучат глупо…

Боже мой, она идеальна. Все понимает, а рост… В точности нужный. Лучано/Питер обратил внимание на ее восхитительные ладони, протянутые к нему, словно в дар, и вдруг вспомнил свое обещание погадать по руке после раскладывания карт Таро и чтения звездной карты, которое уже закончено… Минуточку, раз так, значит, американка просидела в крохотной кабинке целую вечность, час или больше, и до сих пор не устала от Лучано/Питера, не прониклась к нему презрением и не ушла любоваться прибоем в чудесный солнечный день, а осталась в уединенной тесноте и душном аромате благовоний. Собственно, а чего ради им сидеть в тесноте и духоте, когда можно гулять по улице и бросать друг на друга смеющиеся взгляды в лучах послеполуденного солнца?

Лучано/Питер занес ладони над раскрытыми ладонями Агнес – ее звали Агнес, как выяснилось, и была она из Огайо, а не из Калифорнии, – прислушался к энергии, которая потекла из одной пары рук в другую, затем накрыл ладони Агнес своими. До чего же глубокое, поистине волшебное чувство – соединяться вот так с другим человеком, с другим разумным существом, заключающим в себе целый мир, соединяться простым касанием рук.

– Выйдем на улицу, – предложил Лучано/Питер. – Прогуляемся к морю, и я погадаю вам по руке при свете дня, где смогу рассмотреть мельчайшую складку, разгадать каждую загадку на вашей коже.

– Я очень надеялась, что вы так скажете, – ответила Агнес.

Идеально! Она стерпела даже нечаянную поэтичность Лучано/Питера.

Они вместе покинули кабинку, и он от счастья решил не закрывать ставни, ведь дождя не предвидится, и ограбления, черт возьми, тоже; любому дураку видно, что у Лучано/Питера ничего, абсолютно ничего нет. («Ничего материального, отец», – мысленно возразил Лучано/Питер, поскольку сегодня не было места сомнениям.)

– Вы совершенно правы, Лучи. – Агнес высоко вскинула руки, пошевелила в воздухе длинными выразительными пальцами. – Роскошная погода, нельзя ее упускать.

«Это вы роскошны, и вас нельзя упускать», – едва не произнес он. Удержался и сказал:

– Зовите меня настоящим именем, Питер.

Они пошли по осыпающимся дюнам, беспорядочно разбросанным позади широкого пляжа; Питер отметил, как хорошо видна его спутница тут, на свету, в золотых лучах низкого солнца – сколько же времени занял разговор в темной кабинке? – а отметив это, невольно разглядел, что Агнес – родом из Огайо, а не из Калифорнии – гораздо старше, чем показалось вначале. Когда Агнес возникла у гадательной кабинки, он был потрясен: неужели женщина с подобной аурой хочет с ним поговорить (ведь, положа руку на сердце, ни одна женщина не обратит внимания на мужчину с прической и одеждой, как у Питера, с его профессией и внешностью жалкого неудачника)? Вероятно, он был ослеплен солнцем и поглощен мыслями – хотя сейчас и не вспомнить, о чем, – поэтому лишь пялился и воспринимал очевидный факт красоты, без подробностей. Теперь же, адаптировавшись к присутствию Агнес, Питер заметил морщинки вокруг ее глаз, некоторую дряблость кожи на ключицах, пигментные пятна на плечах. Агнес, пожалуй, больше сорока, да-да, сорок пять или даже сорок семь. Имело ли это значение? Подразумевало ли некую странность? Омрачало ли сегодняшний идеальный день? («Она развлекается с тобой, сынок. Эта женщина повидала мир, она искушенная, понимает, кто ты; не льсти себе, будто ты ее заинтересовал».) Нет, решил Питер. Не имеет значения, пятьдесят лет Агнес, или пятьдесят девять, или семьдесят – ладно, семьдесят уже перебор, – суть в том, что так она даже красивее, пожившая и повидавшая мир, познавшая самые разные чувства. Подобное только добавляет красоты, никак не уменьшает, а отец просто злобный придурок. Пускай у Агнес морщинки от смеха, Питер успел полюбить их, как однажды он полюбит свои собственные морщинки. («Ну-ну, сынок».)

Из чувства противоречия Питер взял ее за руку. Агнес посмотрела на него с удивлением, но без отвращения, и он потянул ее вниз по галечным дюнам к сглаженному волнами песку. Отлив, оголившаяся полоска пляжа отражает небеса, и какой простор! Тут и собаки, и дети, и парочки, и семьи с полосатыми ширмами от ветра, а вон там мороженщик, парень с необычной серьгой в ухе, и Питеру вдруг почему-то захотелось, чтобы Агнес купила ему мороженое, ну разве не смешно? Они были частью этой картины, он был частью, причем не как странный предсказатель с дредами, наблюдающий за миром из кабинки, а как Питер, вьетнамки отброшены, он с искренней улыбкой скачет босиком сквозь волшебный день и держит за руку девушку – нет, женщину. Мужчина, которым Питер всегда мечтал быть. Непонятно, что мешало раньше…

Погодите, вот какой-то ребенок идет к Питеру, идет очень решительно. Разве Питер знает этого мальчика? Нет, не знает, однако мальчик приближается. Целеустремленно марширует сюда и даже на свою маму не обращает внимания, ведь зовет его наверняка мама, грустная женщина с увядшим лицом и спутанными седыми волосами, она вызвала у Питера мысли о чистящем средстве и прихватках, об электроодеяле и гадких нарукавниках, которые в детстве его заставляли надевать в бассейн… и Питер вдруг ощутил огромную жалость к женщине, хотя она его и пугала; он ни за что не хотел бы стать таким – пожалуйста, только бы не стать таким. Ах, ну да, переживать глупо, ведь Агнес, конечно же, его спасет.

– Алфи! – звала женщина, и ее голос был не менее усталым, чем кожа на лице.

Однако мальчик – Алфи – уже стоял перед Питером.

– Мама, иди сюда! – крикнул Алфи через плечо. – Я его нашел! Кажется, я нашел волшебника. – Мальчик умолк, повернулся к Питеру и посмотрел ему прямо в глаза таким взглядом, каким сам Питер в детстве никогда не смел смотреть на взрослых. – Вы же волшебник, да? – наконец спросил мальчик. – Мантия и вообще…

В небе кружили чайки, где-то визжал младенец. Питер выпустил руку Агнес, посмотрел на свой кафтан, синий с серебряными нитями, на амулеты на шее, кожаные шнурки на запястьях, разноцветные кольца на каждом пальце и… «Перебор, – подумал, – глупо». Даже смешно. Так происходило всегда. Не именно так, конечно, но… Другие знали – без труда понимали, что от них требуется, что уместно, что располагает к уважению, – а Питер вечно испытывал сомнения и плелся в хвосте. «Нелепо» – вот что сказал мальчик Алфи Питеру. «Ты выглядишь нелепо». Только это несправедливо! Ни капельки не справедливо, не может он быть нелепым. Ведь когда Питер взял за руку Агнес, она не побледнела, не вспомнила про мигрень или важную встречу. Наоборот, сжала его ладонь в ответ. Мальчик ошибается. И чего он так таращит на Питера глаза? Будто видит то, чего видеть не имеет права?

– Какой еще, к черту, волшебник! – с удивлением услышал Питер собственный голос. – Тебе что, пять лет?

Возможно, слова прозвучали злобно. Питер редко бывал злобным, по крайней мере умышленно, поэтому не разбирался в этом, однако да, наверное, его слова прозвучали злобно, потому что смотрите, смотрите на лицо Алфи. Смотрите, как Алфи бежит прочь от Питера, улепетывает со всех ног по пляжу, в гущу толпы. Смотрите на печальную, усталую маму Алфи, как она простирает руки и зовет: «Алфи, Алфи», точно заранее сдается.

* * *

Вперед, бегом, мимо ног, рук, голов и лиц, которые поворачиваются вслед, восхищенно смотрят, до чего Алфи быстрый, он Соник, он Дорожный бегун, он парень из фильма – как же его? «Форрест Гамп». Беги, Форрест, беги! Алфи больше не выбирал дороги, не огибал людскую толчею по гальке, он летел по одеялам, книгам, ведеркам и бутылкам.

Сколько народу на пляже! Другие люди, другие семьи, другие компании… Алфи вовремя перемахнул через песчаную скульптуру, похожую на кота, возле которой орудовал шпателями и кистями прыщавый подросток… сколько людей, и они живут совсем не так, как мама и Уоллес, – мама и Уоллес просто сидят в квартире и пялятся на тех, кто покупает что-то по телевизору, а в это время другие люди заводят еще детей и катают их в колясках по парку и музеям, потом дети дорастают до дразнилок, игр и умения переполошить всех в аэропорту, и тогда родители везут кучу детей во Францию, снимают там большую виллу с бассейном, где дети плавают целыми днями, и где он, Алфи, тоже плавал бы со всеми детьми, пока мама и Уоллес занимались бы… нет, кто знает, чем занимались бы мама и Уоллес.

Алфи бежал мимо недоеденного хот-дога, пожираемого чайками на нейтральной полосе между двумя семьями. Бежал мимо девочки в золотом блестящем платье, которую видел с воздушным змеем, – теперь она сидела с подругами, болтала и ела конфеты. Если честно, проблема с виллой во Франции состояла в том, что Алфи не плавал. Нет, как именно плавать, он, конечно, знал – из соображений безопасности мама позаботилась о нескольких уроках, на случай внезапной беды, как в «Титанике», или «Джеймсе и гигантском персике», или «Челюстях», – но тут такое дело, однажды доктор нашел в барабанной перепонке у Алфи дырочку, и уроки сразу прекратились… хотя, если подумать, то он давно не чувствовал никакой дырочки; чувствовал себя хорошо. Алфи наверняка ощущал бы ее, верно? Например, сейчас, во время бега. В дырочке свистел бы ветер. Свистел бы громко; может, даже как живой человек. «Не шуми!» – говорила мама, когда Алфи пытался свистеть, ведь у нее постоянно болела голова. А Уоллес добавлял: «Не отвлекайся, Алфи. Слушай маму и делай, что она велит».

Алфи любил маму, не хотел бросать ее и убегать, ведь от этого у нее опять разыграется головная боль, но мама сказала… сказала, что в следующем семестре Алфи пойдет в новую школу. Никакой мисс Леннокс, сказала мама, и классы больше, и закладная на дом, и «Мастеркард», и пока Уоллес не найдет работу, и эта школа не намного дальше от дома, и вдруг в ней Алфи будет легче завести друзей… и много еще, много разного, от чего ему захотелось кричать (или плакать, поскольку «даже настоящие мужчины иногда плачут», объяснил Уоллес в прошлом году Алфи, когда тот среди ночи спустился попить в кухню), а сбежать от мамы лучше, чем накричать на нее, наверное, лучше, чем накричать.

Алфи бежал все быстрее, уже вдоль самой воды, где под ногами было гладко и песочно, и никто не мешал, а люди маячили вдали, за спиной, на отлогом пляже, сливались в расплывчатое пятно из звука и цвета. Как убедить маму в том, что скоро все наладится? Алфи станет чуть старше, и произойдет неожиданное, удивительное событие: например, в их жизнь откуда ни возьмись шагнет волшебник, откроет новые миры и подскажет решения, или, например, Алфи обнаружит в себе магические способности, которые раньше дремали (почему, ну почему они так крепко спят?). Еще год или два назад мама выслушала бы Алфи, но теперь в семье непонятные трудности, и эти мысли прозвучали бы глупо, по-ребячески, да и вообще, вера Алфи в случайные силы доводила Уоллеса до белого каления, по словам самого Уоллеса, поскольку он в волшебство не верил. Тем не менее, позабыв про Уоллеса, Алфи безуспешно ломал голову, искал способ убедить маму в том, что жизнь может стать светлее, и тут появился волшебник, будто знак, будто тот самый способ, будто воплощение надежд… Только потом, потом все сорвалось, да; и Алфи не мог остаться, не мог, потому что нельзя было накричать на маму, или заплакать, или огорчить ее по-другому, ведь у мамы постоянно болит голова, а теперь у них закладная, и «Мастеркард», и работа Уоллеса, и они, видимо, больше никогда не поедут в выходные на пляж.

Алфи бежал. Толпа совсем поредела, и он начал рассуждать, почему люди не приходят сюда, ведь эта часть пляжа не намного дальше той. Может, им нравится в тесноте? Нравится, чтобы дети, вроде тех счастливых ребят-щенят у воды, играли вместе, толкались, хохотали, брызгали друг в друга? Еще оттуда, из толпы, гораздо ближе до мороженого, чем отсюда. Если бы мама с Уоллесом расстелили одеяло здесь, и Алфи пошел бы за мороженым, то оба рожка обязательно растаяли бы, потекли по рукавам, испачкали рубашку. Да, Алфи быстрый, и да, он старательный (хотя иногда «сплошное мученье»), но бежать с мороженым было бы трудно, даже с картонным изобретением шипоухого продавца.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации