Текст книги "Лебедь"

– Не расстраивайтесь, милая. Она просто еще слишком юная. У нее все наладится.

– У кого? О чем вы говорите? – изумленно спросила Энни. Покупатель протянул ей свежий выпуск «Миррор» и зашагал прочь.

Огромный заголовок на первой полосе гласил: «А ЕСЛИ С ВАШЕЙ ДОЧЕРЬЮ СЛУЧИЛОСЬ БЫ ТАКОЕ?» И ниже: «Модели-дистрофики! В постоянной борьбе с лишним весом начинающая модель Тесс Такер довела себя до дистрофии…» Тут же красовалась нечеткая фотография обнаженной Тесс с торчащими, как у скелета, ребрами и позвонками. Энни Такер закрыла киоск и уговорила соседку немедленно отвезти ее в агентство «Этуаль».

Конечно, все это фальшивка. Тесс не дистрофик, уж Энни-то это знает. Статья была подписана: Линди-Джейн Джонсон. Фотограф не указан. Видимо – предположил Бобби – Линди-Джейн притащила с собой кого-нибудь из Лондона. Фотограф спрятался в душевой, дождался Тесс и сделал несколько кадров. Какой удар судьбы! Как Тесс его выдержит? И Бобби, как назло, должен уехать на две недели в Милан, на съемку. Так что Тесс придется бороться самой.

Но Грейс Браун решила иначе.

– Возьми ее с собой, Бобби. Сделай одолжение. Ей сейчас лучше всего уехать из страны. А в Милане она понравится. Там любят рыжеволосых и белокожих. Итальянцы от них просто без ума, ведь среди местных женщин это большая редкость. Пусть девочка набирается опыта. Там полно журналов, все они доходят до нас. Если она замелькает в итальянских изданиях, у нее и здесь будет полно заказов. Возьми ее с собой, Бобби.

– Ладно, – сказал Бобби, но в глубине души задумался: во что это все может вылиться?

– …Поэтому мы отправили ее вместе с Бобби Фоксом в Милан. Итальянцам, будем надеяться, она понравится, – рассказывала домашним Энджи, собирая ужин. Кэтлин, Майкл и Джинни слушали, раскрыв рты. Рассказы о всеобщей любимице Тесс Такер, история ее взлетов и падений воспринималась ими как бесконечная и увлекательная мыльная опера. Каждый вечер ждали новую серию. И Энджи оказалась совершенно не готова к бурной реакции Патрика.

– Эта дрянь меня бросила! Сначала мать, теперь Тесс. Как она могла уехать, ничего мне не сказав? И что это за тип, Бобби Фокс?

– Патрик, ради Бога, это уж слишком. Бобби Фокс – ее парень. С тобой она едва знакома. Вы виделись всего один раз…

– Не один! Не один! – хором закричали младшие.

– О чем вы?

– У них были свидания, правда, Патрик? Они пили кофе в Сохо и в Ковент-Гарден. Кофе! Здорово, да? – Джинни засмеялась. Патрик ударил кулаком по столу и выбежал из комнаты.

– Патрик влюбился! Патрик влюбился! – запели сестрицы. Энджи велела им замолчать.

На следующий день на работу позвонил отец.

– Что ты сказала Патрику вчера вечером? Он ушел из дома. Сбежал. Сказал, что хочет найти мать. Энджи, тебе придется бросить работу в агентстве и вернуться в семью. Все в шоке. Ты должна быть здесь. Больше никакой работы, твое место дома, с детьми.

НЬЮ-ЙОРК. МАЙАМИ. 1993–1994

Стэйси Стайн, агент нью-йоркского отделения «Этуаль», совсем измучилась с двумя новенькими. И у той, и у другой здесь не было, как у других девочек, ни заботливой мамы, ни строгого старшего брата. Но дело даже не в этом.

Казалось бы, с Кэсси Дилан вообще не должно быть проблем: превосходные данные, примерное поведение. Новенькие при зачислении в агентство проходили обязательный инструктаж. Правил было много: никому не давать свой адрес и домашний телефон, никогда ничего не подписывать, все делать только через агентство. Девушкам объясняли, как одеваться для пробных съемок и просмотров, как себя вести, как следить за собой, как избегать загара и куда обращаться в случае необходимости. Кэсси все это старательно законспектировала. Она исправно платила за общежитие, никогда не опаздывала на просмотры. Никто бы не смог сказать о ней ничего дурного. Миленькая, улыбчивая, вежливая – но прошло полтора месяца, а у нее еще не было работы.

В конце концов Стэйси пришлось взглянуть правде в глаза: девушка слишком скучна. Постепенно, из отзывов фотографов и редакторов, вырисовывалась общая картина. Дилан – милая девушка, волосы, кожа, зубы – все прекрасно, отличная фигура, ни грамма лишнего веса, потрясающие ноги. Так в чем же дело? Слишком она пресная, слишком стандартно-американская, нет в ней «изюминки». Самое интересное в ней было то, что по улицам она разъезжала на роликовых коньках, не пугаясь уличного движения, но, конечно, на просмотрах никому и в голову не могло прийти, что эта прилизанная девочка с аккуратно уложенными пышными волосами способна на такую лихость.

Наконец Стэйси придумала: нужно постричь волосы. Короткая стрижка наверняка полностью преобразит Кэсси. Но девушка решительно воспротивилась. Она просто встала на дыбы и неожиданно проявила такой характер, что Стэйси даже обрадовалась: значит, не все потеряно, может быть, эта девчонка сумеет переломить судьбу и добиться успеха. Стэйси до хрипоты в горле доказывала своей подопечной, что короткая стрижка пойдет ей на пользу, приводила в пример Линду Евангелисту… Но Кэсси отказывалась слушать и твердила свое: ее парню нравятся только длинные волосы. Ладно, говорила Стэйси, приведи своего парня, мы с ним потолкуем. Нет, это невозможно: он живет в Англии. В общем, переубедить Кэсси так и не удалось. Посылать ее в «Вог», «Харперс» или «Эль» было бесполезно, поэтому Стэйси ограничилась пробами в «Мадемуазель», «Мне семнадцать» и вообще не пропускала ни одного «сладенького» издания, включая даже «Макколс» и «Журнал домохозяек».

С Джиджи Гарсиа была совсем другая история. Дела с ней шли все хуже и хуже. Не потому, что на нее не обращали внимания. Ее-то как раз всюду брали – но тут же об этом жалели. Единственное, что она заработала за месяц – это крайне скверную репутацию. Джиджи прилетела из Майами одним рейсом с Марлоном Уорнером, и об этом сразу заговорили на Манхэттене. Марлон Уорнер – первоклассный фотограф, со своим собственным стилем: нечто среднее между Брюсом Уэбером и Робертом Мэпплторпом. В конце восьмидесятых он заявил о себе как серьезный претендент на роль ведущего фотохудожника в мире рекламы, прямо-таки прославился на поприще мужской моды. Все знали, что девушки-модели изо всех сил стараются попасть именно к нему: если у него так здорово получается с мужчинами, представляете, как он может сфотографировать женщину?

Рассказывали, что Марлон увидел Джиджи в аэропорту. Она стояла в телефонной будке и горько плакала. Фотограф тут же стал ее снимать. Через четыре дня он привез девушку в «Этуаль», а о том, что произошло в этот промежуток времени, оставалось только догадываться. Чем все с удовольствием и занимались. Фотосерия с мужскими плавками в «Конде наст», ради которой Марлон и летал на четыре дня в Атлантик-Сити, произвела сенсацию. Марлона просто замучили вопросами о знойной, загадочной латиноамериканке, чья полуобнаженная, вся в песке, фигурка постоянно маячила на заднем плане.

Эти, и еще несколько уже студийных, персональных фотографий сделали Джиджи самой популярной моделью «Новых лиц». А потом началось:

– Стэйси, уже половина одиннадцатого! Джиджи Гарсиа не появилась. Она должна была прийти к восьми!

– Стэйси, она все-таки пришла – с опозданием на четыре часа. Я сказал ей: выплюнь жвачку. Знаешь, что она сделала? Повернулась и вышла. Мы думали, в туалет, но она убежала, вылезла через окно по пожарной лестнице… Так что присылай кого-нибудь другого.

– Стэйси, мы надели на нее парик, полчаса с ним возились, но ей не понравилось, и – ты не поверишь! – она схватила пожарное ведро, налила воды и сунула туда голову… Задница кверху… Никто и глазом моргнуть не успел! Парик, понятно, пропал…

В довершение ко всему Джиджи не утруждала себя поездками в метро и перемещалась по городу исключительно на такси. За общежитие не платила. Она задолжала агентству кучу денег, и все на нее уже махнули рукой. Но на съемки ее по-прежнему приглашали. В общем, Джиджи была полной противоположностью Кэсси Дилан.

Что касается вывешенных в холле «Правил проживания в общежитии», то Джиджи нарушала их с тем же постоянством, с каким Кэсси соблюдала.

«МУЖЧИНАМ ВХОД В ОБЩЕЖИТИЕ НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ. В КОМНАТАХ НЕ КУРИТЬ. СПИРТНЫЕ НАПИТКИ ЗАПРЕЩЕНЫ».

Джиджи дымила, как паровоз, глушила виски с содовой. В гости к ней приходили только мужчины.

«УВАЖАЙ СВОЮ СОСЕДКУ! СЛЕДИ ЗА ЧИСТОТОЙ, НЕ ОСТАВЛЯЙ ЧЕМОДАНЫ В КОМНАТЕ, УБИРАЙ ИХ В ШКАФ».

Джиджи не оставляла в комнате чемоданы, потому что их у нее попросту не было. Зато у нее было пять или шесть сумок, с которыми она приехала из Майами, и барахло из них валялось по всей комнате. Соседку, Кэсси, Джиджи явно не уважала.

«НЕ ЕШЬ ЧУЖИЕ ПРОДУКТЫ. ПОКУПАЙ СВОИ».

Кэсси покупала продукты и старалась все сразу съесть, потому что, если не успеешь, Джиджи не станет терять времени.

«ВЕЩИ ДЛЯ СТИРКИ СКЛАДЫВАЙ В БЕЛЬЕВУЮ КОРЗИНУ».

Джиджи бросала грязное белье на кровать Кэсси.

Познакомившись с Джиджи поближе, Кэсси поняла, что до этого она в своей жизни еще никого по-настоящему не ненавидела. Никто и никогда так сильно ее не раздражал. Но хуже всего было то, что Кэсси сидела без работы, а Джиджи шла нарасхват. Кэсси не могла не заметить, что Джиджи постоянно направляют на пробы в «Конде наст», тогда как ее, Кэсси, туда послали всего однажды, и то в самом начале, хотя она знала, что Стэйси заботится о ней. Каждый день, ровно в четыре часа, Кэсси обязательно звонила в агентство, и Стэйси всегда была ей рада, всегда говорила что-то обнадеживающее.

– Никак, к маманьке с папанькой в гости? – ехидничала Джиджи, когда Кэсси куда-нибудь собиралась вечером. – Смотри, не засиживайся там. В полдесятого – в постельку. Завтра надо быть в форме – а вдруг работка подвернется? – Сама Джиджи, разумеется, до утра веселилась в ночных клубах и не могла скрыть своей радости: что-то в мире наконец изменилось, если ее, безродную испанку, клиенты заказывают, а эту стопроцентно-американскую куклу – нет. И еще у Джиджи была излюбленная тема для издевательств: «Ну как там твой дружок, не пишет?»– спрашивала она Кэсси.

Преданность Кэсси этому явно мифическому английскому принцу очень веселила Джиджи. Над кроватью, там, где у других девчонок висели портреты Хью Гранта, Кину Ривза и Перла Джэма, у Кэсси красовались картинки из английской жизни. Типично английские усадьбы, пейзажи, Букингемский дворец, принцесса Уэльская, Кейт Мосс, Сил, Эмма Томпсон – в общем, все, что имеет хоть какое-то отношение к Англии.

Кэсси жила мечтой о новой встрече с Томми Лоуренсом. Эта мечта помогала ей не меньше, чем поддержка Стэйси. «Вот заработаю денег, – думала Кэсси, – и сразу в Англию, повидаться с Томми».

Но денег не было, а все силы пока уходили на борьбу с Джиджи. И в конце концов Кэсси потерпела сокрушительное поражение. Вернувшись однажды домой, она обнаружила, что Джиджи съела и мармайт [17]17
  Паста для бутербродов, изготовленная на основе дрожжевого экстракта, традиционный английский продукт.


[Закрыть], и шоколадное печенье с джемом, и оксфордский мармелад фирмы «Купер» – словом, все драгоценные английские продукты, купленные в магазине на Гудзоне в качестве очередного этапа подготовки к будущей жизни на земле обетованной.

– Мне жаль тебя, Джиджи, – кричала Кэсси. – Знаешь, почему? Потому что тебе не о чем мечтать. И не о ком!

Но Кэсси ошибалась. Джиджи было о ком мечтать. Она мечтала о Чарли Лобьянко. Она никогда не звонила, как полагалось, своему агенту. Она предпочитала заявляться в агентство лично. И вот в один из таких визитов в конце коридора мелькнул Чарли. Разумеется, у него был здесь свой кабинет. Как это ей раньше не приходило в голову? Джиджи зачастила в агентство, но вскоре выяснилось, что Чарли уехал в одну из своих многочисленных заграничных командировок. Джиджи поинтересовалась у Стэйси, будет ли он когда-нибудь ею заниматься.

– И не надейся, дорогуша, – ответила Стэйси. – Кто ты такая? Да, тобой интересуются, но только потому, что тебя снимал Марлон. Тебе нужно учиться и учиться, ты ничего не умеешь, ты работаешь всего полтора месяца! А Чарли занимается исключительно супермоделями.

– Значит, я стану супермоделью! – объявила Джиджи.

– Не станешь, – вздохнула Стэйси. – По крайней мере, не так быстро, как тебе хочется. Клиентов уже тошнит от старых фотографий Марлона. А новых-то нет. Это настораживает. Я, конечно, никому не говорю, что ты постоянно срываешь съемки и тебя приходится заменять. Но мир слухами полнится. Учти это, Джиджи. Время-то уходит!

Джиджи даже забеспокоилась. Может, Стэйси и права. А может, дело в ее кубинской смуглости? Вдруг именно поэтому к ней так относятся?

Она позвонила Марлону. Не хочет ли он сделать с ней новые фотографии? Может, есть подходящий заказ? Она бы очень для него постаралась. Но даже Марлон уже побаивался связываться с Джиджи. К тому же до его жены дошли слухи о съемках в Атлантик-Сити, и посыпались неприятные вопросы. Джиджи об этом, конечно, не знала, но жена просто потребовала от Марлона больше никогда не снимать эту девчонку.

И наконец Джиджи дождалась звонка, о котором мечтала.

– Джиджи, сможешь прийти в агентство завтра к пяти? – спросила Стэйси. – С тобой хочет поговорить Чарли.

Но все вышло не так, как представляла себе Джиджи. Когда Стэйси привела ее в кабинет, Чарли еще не было. Джиджи тут же принялась разглядывать комнату, хотя Стэйси умоляла ее посидеть спокойно. На стенах, естественно, фотографии Чарли с супермоделями. В углу Джиджи с удивлением обнаружила целый склад спортивного инвентаря: теннисные ракетки, ракетки для сквоша, рыболовные снасти, гири, – потом схватила со стола фотографию в рамочке. Немолодая, но очень красивая женщина: волосы собраны на затылке в элегантный французский пучок, солнцезащитные очки с огромными стеклами подняты на лоб, в руке ветка бугенвилии, за спиной – залитая солнцем средиземноморская вилла. Жена, подумала Джиджи. Наверняка жена.

– Кто это? – спросила она небрежно.

– Его мать. Итальянская аристократка. Поставь фотографию на место, Джиджи. Он ненавидит, когда трогают его вещи.

Неожиданно вошел Чарли. Джиджи отскочила от стола и быстренько уселась рядом со Стэйси. Сердце бешено колотилось. К своему удивлению, Джиджи обнаружила, что смотрит на свои колени, боится поднять голову и встретиться с Чарли взглядом. Впервые в жизни она смущалась.

– Чарли, это Джиджи Гарсиа, вот ее бумаги, – сказала Стэйси. – Я тебе о ней рассказывала.

«Зачем она говорит все это? – удивилась Джиджи. – Он и так все про меня знает». Она собралась с духом и подняла голову. Сейчас он объяснит Стэйси, что сам в курсе всех дел Джиджи, что это он вытащил ее из Майами и отныне будет заниматься ею лично.

– Спасибо, Стэйси. Я помню. Можешь идти.

Стэйси вышла из кабинета. Наконец-то мы одни, думала Джиджи. Конечно, он хочет меня, но он же не дурак… Зачем Стэйси знать, что я для него не такая, как все? Он дивный. И такой милашка!

А в глубине ее сознания звучал голос, которого она не могла расслышать: он – отец, которого у меня никогда не было… он будет заботиться обо мне.

Джиджи нисколько не сомневалась, что сейчас он выйдет из-за стола и обнимет ее. Но – какое страшное разочарование!

– Послушайте, юная леди, – сказал он. – Вчера мы вас обсуждали на совещании. Плохи ваши дела. Стэйси направляет ко мне своих девушек только в самых тяжелых ситуациях. Таких, как ваша. Вам придется меня выслушать, и очень внимательно – если вы хотите остаться в агентстве. В противном случае нам придется расстаться. Вот ваши бумаги. Здесь счет от Марлона Уорнера за фотопробы – ах, вы удивлены? Вы думаете, Марлон делал их бесплатно? Опуститесь на землю, милочка. Так, счета за такси, визитные карточки, ксероксы, распечатки с лазерного принтера, факсы, мгновенные фото, почта, телефон и наконец – вы ни разу не заплатили за общежитие! Вы должны нам больше одиннадцати тысяч долларов, и, насколько я понял из разговора со Стэйси, вы ни разу не справились с работой, которую мы вам предоставляли в изобилии. Довольно. Мы вам помогаем, а результат – нулевой. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Джиджи с трудом понимала, о чем он говорит. Да и какая разница – главное, как звучит этот голос! Чарли говорил резко, но никакая резкость не могла заглушить мелодичности легкого итальянского акцента. Чарли отчитывал ее, а ей слышалось прежнее: «А ты хороша-а-а! Как тебя зовут?» Джиджи взглянула на него, стараясь удержать слезы, и заставила себя вернуться в действительность.

И вдруг она поняла: да он ее даже не помнит!

– Эй, детка, ты меня слышишь? Что молчишь? Ладно, подойдем к делу с другой стороны. Думаешь, я стал бы тратить время на разговоры, если бы ты того не стоила? Фотографии Марлона произвели сенсацию. Ты – сенсация. У тебя есть будущее, бесспорно. И я понимаю, что ты… сколько тебе? Пятнадцать? Шестнадцать? Жила под крылышком у родителей, а теперь – одна, в Нью-Йорке. Ты откуда?

Так и есть. Он ничего не помнит про Майами.

Чарли вышел из-за стола, опустился перед Джиджи на корточки, протянул ей большой белый платок.

– Cara, пожалуйста, не надо. Мы здесь для того, чтобы заботиться о тебе, но и ты должна нам помогать. Ты сможешь отработать свой долг, ты сможешь заработать гораздо больше, понимаешь?

Джиджи кивнула. Чарли погладил ее по голове, и она с трудом удержалась, чтобы не прильнуть к нему.

– Тебе надо уехать из этого города. Знаешь, что мы сделаем? Мы отправим тебя в Италию, ко мне на родину. В Милан. Поработай хорошенько в Италии, там полно журналов. У тебя будет много публикаций, ты заработаешь кучу денег. А потом вернешься, и мы попробуем опять в Нью-Йорке. Договорились?

Да, кивнула Джиджи, конечно. У нее не было выбора. А внутренний голос шептал: если я уеду и сделаю в Милане все, что ты от меня хочешь, потом, когда я вернусь, ты ведь полюбишь меня, правда, папа?

С поездкой в Милан возникла одна трудность: у Джиджи не было паспорта. В агентстве ее давно уже спрашивали о паспорте. Теперь пришлось признаться, что паспорта у нее нет и никогда не было, и что она рассчитывала в этом деле на агентство. Тогда, сказали ей, нужно хотя бы свидетельство о рождении.

А это было еще трудней. Ведь Джиджи обманула всех со своим возрастом – так же, как и с ростом. Когда на осмотре заполнялась карточка модели, Джиджи улучила момент и исправила пять футов семь дюймов (сто шестьдесят восемь сантиметров) на пять футов девять дюймов (сто семьдесят три сантиметра). С тех пор она ходила только на каблуках. Оставалось одно: как-то попасть в Майами и поискать в барахле Елены свое свидетельство о рождении.

К бесконечному удивлению Стэйси, после разговора у Чарли Джиджи и впрямь взялась за ум. Она обещала оформить паспорт, звонила каждый день, справлялась о заказах. Но было уже слишком поздно. Все отказывались от нее.

– А что в Майами? Там нет работы? – невинно спросила Джиджи.

– Сразу после Рождества – весь январь и февраль, сколько хочешь. Что, решила на вернуться родину на белом коне? – засмеялась Стэйси.

– Вроде того, – ответила Джиджи.

До Рождества оставалось только две недели, и Кэсси была почти в истерике – мать постоянно напоминала ей об обещании вернуться к бабушке Дорис, если не получится с работой.

Кэсси вымыла голову, покрасила ногти, смягчила кожу увлажняющим кремом, проглотила свои витамины и отправилась на просмотр – как обычно, чуть ли не с часовым запасом. Ей нельзя опаздывать. Особенно сегодня. Ведь это такой шанс! Демонстрационные фотографии понравились заказчикам, но понравится ли она сама? Она такая невезучая… Стэйси не могла сказать толком, что там за работа – какой-то каталог. Тысяча двести долларов в день, никаких особых требований, только свежесть и здоровье.

Кэсси никогда не болела. Даже если всех вокруг косил грипп, к ней зараза не прилипала. А теперь вот… Кэсси шла по Мэдисон-авеню чуть ли не согнувшись из-за мерзких спазмов в животе. Кэсси вошла в приемную, предъявила свою карточку и поняла, что больше не может терпеть.

Наверняка это из-за мерзкого кубинского ужина, которым вчера ее пичкала Джиджи. Ни с того ни с сего она стала на редкость любезной. Накупила продуктов, приготовила ужин. Только готовить она совершенно не умеет. К тому же Кэсси подозревала, что купленное Джиджи мясо было не первой свежести. Кэсси вообще не ела мясо с кровью, но ей не хотелось обижать Джиджи. И вот пожалуйста – отравление. Кэсси выбежала из комнаты и бросилась вниз, в туалет. Ее рвало снова и снова, а в адрес Джиджи сыпались страшные проклятия. Теперь о работе нечего и думать, и во всем виновата Джиджи. Кэсси вернулась в приемную – бледная и старательно улыбающаяся, – но женщина за столом не высказала никакого недовольства.

– Все в порядке, дорогая? Не надо так нервничать из-за этой работы. Не воспринимай ее слишком серьезно.

Вечером позвонила Стэйси:

– Тебя взяли. Молодец! Завтра в половине восьмого будь в студии «Саншайн» на пересечении Бродвея и Принса. – Кэсси ушам своим не верила.

– А что… примерки не будет?

– Знаешь, – Стэйси рассмеялась, – есть такие съемки, для которых примерка не требуется. Так что вперед! Ну, пока, – и Стэйси повесила трубку.

Кэсси не могла понять, в чем дело. Звучит подозрительно, но Стэйси вряд ли посоветует что-нибудь плохое.

Кэсси, конечно, не смогла удержаться и вечером как бы между делом сообщила Джиджи о завтрашней работе. Она попыталась было намекнуть, что это очень важные съемки, но Джиджи, услышав слово «каталог», сразу утратила интерес к разговору.

– Чепуха. Платят хорошо, но имя себе на такой работе не сделаешь.

Но подначки Джиджи никак не могли омрачить настроения Кэсси. На следующий день, радостно улыбаясь, она вошла в просторную, светлую студию. В огромных окнах сияло зимнее солнце. Счастливая, Кэсси уселась перед зеркалом, и над ней захлопотала девушка-визажистка. Макияж, правда, разочаровал: просто здоровое, цветущее лицо. Кэсси представляла себе нечто более тонкое и изысканное. Потом ее повели в гардеробную, в которой висело несколько платьев. Кэсси сняла одно из них с вешалки. Оно явно было ей на несколько размеров велико. Наверное, тут какая-то ошибка.

– Простите, – заволновалась Кэсси. – А где мои платья?

– Это они и есть, – отозвался стилист. – Переодевайся.

Шестнадцать платьев на двадцать четыре страницы каталога для беременных… Это была первая работа Кэсси Дилан в изумительном мире нью-йоркской моды. Целый день она проходила с подушкой, привязанной к животу, мужественно улыбаясь в камеру. И только в самых уголках глаз порой поблескивали слезы о ее так и не рожденном ребенке.

Почти месяц спустя Джиджи стояла посреди каменоломни неподалеку от Майами. Снимали лыжную серию – чего только не бывает в солнечном Майами! Куртка с капюшоном и лыжные брюки, огромные солнцезащитные очки… Сбоку примостился стилист с мешком бутафорского снега. Сейчас включат ветродуйную машину, и начнется метель.

Но Джиджи трудно было сосредоточиться на работе. Она думала о том, что увидела – а вернее, услышала – прошлым вечером.

Вчера Джиджи пришла в «Этуаль» после обеда и слонялась там допоздна, надеясь попасться на глаза Чарли Лобьянко. Она хотела похвастаться работой в Майами, пообещать, что в Милане она начнет новую жизнь, и он еще будет ею гордиться.

Постепенно агентство опустело, но в кабинете Чарли по-прежнему горел свет. Джиджи наконец решилась. Она подошла к двери и уже хотела постучать, но вдруг отдернула руку.

Чарли был не один. Говорила женщина. Да что там, она почти кричала, поэтому Джиджи расслышала все до последнего слова.

– Мистер Лобьянко, вам следует учесть две вещи. Во-первых, брат моего мужа – Артур Крафт. Девушка, которой вы сделали ребенка, – племянница мистера Крафта. И если он об этом узнает, я не сомневаюсь, что во все многочисленные журналы его издательской империи тут же поступит распоряжение прекратить всякие отношения с вашими клиентами. Во-вторых, моей дочери – четырнадцать лет. Она несовершеннолетняя.

– Но я клянусь вам, миссис Пэрриш! Я вашей дочери в глаза не видел.

– Ну, разумеется. Взгляните на ее фотографию.

– Миссис Пэрриш, я просматриваю сотни девушек – буквально сотни, это моя работа. Ваша дочь очень мила, но я не припоминаю, чтобы встречался с ней лично.

– И вы думаете, я это так и оставлю?

– Хорошо, но что вы от меня хотите? – спросил Чарли. – Я должен упасть на колени и сделать ей предложение?

– Советую не паясничать. Ситуация и так достаточно прискорбная. Я пока что не собираюсь передавать обвинения в прессу: не хочу никаких скандалов вокруг нашей семьи. Но вы рано радуетесь. Ждите моих адвокатов. Если Виктории придется родить ребенка, вы будете нести за него финансовую ответственность. И в любом случае нам необходимо достичь некоторого соглашения, чтобы не видеть слез на глазах моего деверя…

Миссис Пэрриш вышла из кабинета, и Чарли побежал ее провожать. В голове у Джиджи все наконец прояснилось. Выходит, она не единственная девушка, о которой забыл Чарли. Но с ней-то у него ничего не было. Может, он говорил правду этой миссис, как ее там, Пэрриш? Не сдержав любопытства, Джиджи скользнула в кабинет и схватила со стола фотографию Виктории Пэрриш.

Джиджи быстро глянула на снимок. Пляж… очень знакомый пляж со столь же знакомыми домами в стиле арт-деко на заднем плане. Потом она сунула фотографию за пазуху и выбежала из кабинета.

После съемок Спайк, шофер из автопроката, нанятый здешним агентом Джиджи Рэнди Филипсом, отвез ее в отель. Спайк, колумбиец с длинной шеей и золотыми зубами, носил полувоенную форму и был весьма популярен среди частенько наезжающих сюда съемочных групп.

– Сама-то откуда? – спросил он Джиджи. – Что-то ты не очень похожа на всех этих нью-йоркских фифочек.

– Боже упаси, – улыбнулась Джиджи. – Если уж на то пошло, я – местная.

Странно было возвращаться в этот безумный город в столь официальной роли. Вечером она ужинала в ресторане «Пасифик Тайм». Джиджи специально пошла туда, чтобы поздороваться с хозяином, Джонатаном Айсманом. Она встречала его в Нью-Йорке, в «Китайском гриле». Кроме того, он и сам подрабатывал моделью. Но все равно Джиджи было неуютно. Она вдруг снова ощутила себя маленькой Джиджи Гарсиа, незаконной иммигранткой с Кубы, вечно оглядывающейся через плечо, беззащитной и беспомощной. Только вот Елены больше нет. Джиджи приехала домой, в трущобы Колинза. Дверь открыл новый жилец – мерзкий старик в шортах, и Джиджи с пронзительной ясностью вспомнила того бродягу на пляже, с которого все началось. Она бросилась прочь. Странно было надеяться, что квартира останется пустовать.

Джиджи зашла к соседке и спросила о вещах Елены. Женщина несколько минут кричала на Джиджи: ты, мол, даже не удосужилась приехать на похороны родной матери! Джиджи пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не закричать в ответ: эта глупая старуха мне не родная мать! Наконец соседка вынесла трогательно маленький узелок, в котором была и картонка с документами. Джиджи быстро нашла, что искала, и выяснила, что Джина Гарсиа родилась 9 ноября 1978 года в Гаване. Родители – Мария и Эрнесто Гарсиа. На Кубе что, всех зовут Гарсиа? Ее приемная мать – Елена Гарсиа. Единственная мало-мальски известная кубинская кинозвезда – Энди Гарсиа. Обнаружив свидетельство о рождении, Джиджи почувствовала себя как-то уверенней.

Она принесла коробку с собой в номер и уселась с ней на кровати. На самом дне, под пачкой документов, лежал конверт с ее именем. Письмо было написано по-испански, корявыми печатными буквами. Не Еленой – писать она так и не научилась. Наверное, диктовала кому-то.

«Дорогая Джина!

Твоя мать хотела, чтобы тебя звали так. Не знаю, почему мы стали звать тебя Джиджи. Эта коробка достанется тебе, когда я умру. Ты узнаешь, кто твои настоящие отец и мать, но помни, что и я была тебе мамой. Эти бумаги пригодятся, когда ты будешь выходить замуж. Или чтобы избежать неприятностей в полиции.

Надеюсь, ты выйдешь замуж и родишь детей. Надеюсь, что ты сейчас счастлива.

Я люблю тебя, Джина.

Твоя мама Елена».

Бумаги оказались документами об удочерении. Елена официально ее удочерила, и Джиджи могла получить нормальное гражданство. Джиджи лежала под москитной сеткой в своей комнате в отеле «Парк Сентрал» и содрогалась от беззвучных, горьких рыданий. Она вспоминала Елену, как много та для нее делала, и какой эгоистичной грубостью и враждебностью она отвечала на доброту маленькой усталой женщины. Елена любила ее, не так, конечно, как хотелось бы Джиджи, но, видимо, – подумалось с горечью, – другой любви ей вообще не будет дано в жизни.

Утром горничная принесла завтрак и застала Джиджи на полу, среди разбросанных бумаг. Джиджи увидела ее форменное платьице, такое же, как носила Елена, и не смогла сдержать нового приступа рыданий.

– Dios mio! Que pasa? Маl? [18]18
  Боже мой! Что случилось? Тебе плохо? (исп.).


[Закрыть] – горничная грохнула поднос с завтраком на кровать и кинулась к Джиджи.

– Все в порядке, о'кей, – попыталась успокоить ее Джиджи, но поневоле снова разрыдалась. Слово за слово, и она выложила служанке всю свою историю. В конце концов, они скорее всего больше никогда не увидятся, а женщина эта действительно могла ее понять. Она такая же иммигрантка, как и Джиджи. Джиджи молодец, что уехала, говорила горничная, она стала таким важным человеком в Нью-Йорке, она должна собой гордиться и помнить, что с ней все бедные кубинцы. Она станет их кумиром. Елена умерла, но, может быть, ее родная мать, Мария, откроет журнал у себя на Кубе и увидит свою доченьку.

– Но она же меня не узнает, – возразила Джиджи.

– Скоро ты станешь такой знаменитой, что твою историю напишут газеты, и мать тебя узнает.

– Ты слишком много смотришь телевизор, – сказала Джиджи и принялась собирать бумаги. Горничная стала помогать, заглянула под кушетку – туда что-то завалилось. Оказалось, фотография.

– Ты знать этот девушка? Она твой подруга?

– Вовсе нет. А ты что, ее видела?

– Конечно. Они здесь быть вдвоем, три месяца раньше, вместе с ее дядя. Очень, очень хороший человек. Очень красивый. Оставлять много на чай. Он часто приезжать сюда. Такой же работа, как у тебя. Мистер Лобьянко. Очень хороший человек.

– Вот как? – Джиджи протянула руку и бережно взяла из желтых от никотина пальцев горничной фотографию Виктории Пэрриш.