Текст книги "Чаща"

По крайней мере, в доме стало поспокойнее: ни тебе завываний, ни вонючей порчи. Страшная, бессмысленная отрешенность сошла с Кристининого лица, как будто прежде ей даже думать было невыносимо, а спустя мгновение она коснулась ладонью живота и посмотрела вниз, на него. Она дохаживала последние дни: я видела сквозь одежду, как дитя чуть шевелится. Кристина подняла глаза на меня:

– А коровы?

– Сгорели, – отозвалась я, – все до единой.

Кристина понурилась: ни мужа, ни скотины, и ребенок на подходе. Данка, конечно, попытается ей помочь, но год будет трудным для всей деревни.

– А у тебя не найдется платья в обмен на вот это? – внезапно спросила я. Кристина недоуменно вытаращилась на меня. – Я в нем больше ни шагу не сделаю. – Все еще сомневаясь, она выкопала откуда-то старое штопаное-перештопаное платье и плащ из грубой шерсти. Я с радостью сбросила громоздкий бархатно-шелково-кружевной наряд рядом с ее столом; наверняка он стоит не меньше коровы, а молоко в деревне какое-то время будет дорого.

Когда мы с Касей снова вышли наружу, уже темнело. Костер в загоне еще горел: в противоположном конце деревни мерцало ярко-оранжевое зарево. Все дома стояли покинутыми. Ледяной воздух проникал сквозь тонкую одежонку, а сама я была выжата досуха. Я упрямо ковыляла за Касей, а та утаптывала для меня снег и то и дело оборачивалась, чтобы взять меня за руку и немного поддержать. Одна отрадная мысль грела мне душу: в башню я вернуться не смогу. Так что я пойду домой к маме и побуду там, пока Дракон не явится за мною; а куда еще мне деться-то?

– Его не будет по меньшей мере неделю, – объяснила я Касе, – и, может, я ему так надоела, что он позволит мне остаться. – Этого мне произносить не следовало даже про себя. – Не говори никому, – поспешно добавила я.

Кася остановилась, обернулась, крепко обняла меня.

– Я была готова пойти с ним, – промолвила она. – Все эти годы я была готова храбро пойти с ним, но когда он забрал тебя, я этого просто не могла вынести. Все оказалось зря, все впустую, а жизнь текла как обычно, как будто тебя и не было никогда… – Она умолкла. Мы постояли немного, держась за руки, плача и улыбаясь друг другу, и тут Кася изменилась в лице, дернула меня за рукав и потянула назад. Я обернулась.

Они вышли из леса – неспешным, размеренным шагом, широко расставляя лапы; они ступали, не проламывая наста. В наших лесах водились волки – проворные, ловкие, серые; они могли украсть раненую овцу, но от охотников убегали. Эти волки были не наши. Массивная покрытая белой шерстью спина такого волка доходила мне до пояса, из пасти вываливался розовый язык; гигантские зубастые челюсти смыкались одна с другой. Волки смотрели на нас – смотрели на меня – бледно-желтыми глазами. Ну конечно, Кася же рассказывала, что первые занедужившие коровы были покусаны волками.

Вожак стаи был чуть меньше остальных. Он понюхал воздух, повел носом в мою сторону, дернул головой, не отрывая от меня глаз. Из-за деревьев неслышно вышли еще два волка. Стая рассредоточилась, как будто повинуясь сигналу, взяла меня в клещи, не оставляя пути к бегству. Волки охотились – и охотились они на меня.

– Кася, – приказала я, – Кася, беги, беги сейчас же! – Сердце мое неистово колотилось. Я вырвала у нее руку и зашарила в суме. – Кася, беги! – крикнула я, вытащила пробку и плеснула камень-зельем в вожака уже в прыжке.

Вокруг зверя соткался серый туман – и гигантская каменная статуя волка рухнула к моим ногам как тяжелая глыба. Рычащие челюсти прежде чем окаменеть окончательно, напоследок щелкнули у самой моей лодыжки. Еще один волк оказался на краю тумана: каменная волна медленнее расползалась по его телу, а он, пытаясь удрать, когтил снег передними лапами.

Кася не побежала. Она схватила меня за руку, помогла подняться и потащила к ближайшему дому – Евиному. Волки хором протестующе взвыли, опасливо потыкались носами в две статуи, затем один тявкнул, а остальные вроде как согласились. Звери развернулись и скачками понеслись к нам.

Кася втянула нас в калитку Евиного сада и захлопнула ее. Но волки перескочили через забор легко, как олени. Я побоялась кидать в них огнь-сердцем, ведь после всего того, что я навидалась в тот день, я понимала – пожара ничто не остановит: огонь сожжет дотла всю нашу деревню, а может, и всю долину, а нас двоих так уж точно. Вместо того я достала маленькую зеленую склянку, надеясь, что сумею отвлечь волков и мы забежим в дом. «От него трава растет», – небрежно пояснил Дракон в ответ на мой вопрос. Теплый, здоровый цвет склянки казался мне таким дружелюбным и приветливым, в отличие от всех прочих странных и холодных чар в его лаборатории. «И еще сорняки в запредельном количестве; этот эликсир хорош, только если поле пришлось выжечь дочиста». Я еще подумала, я им воспользуюсь после огнь-сердца, чтобы возродить наше пастбище. Трясущимися руками я выдернула пробку, и зелье потекло мне в горсть, распространяя дивный аромат – чистый, свежий и благодатный; на ощупь оно казалось приятно-клейким, как смятая трава и листья по весне, полные сока. Я выплеснула жидкость из горсти в заснеженный сад.

Волки уже неслись прямо на нас. Из мертвых грядок точно прыгучие змеи вырвались ярко-зеленые вьющиеся стебли, накинулись на волков, оплетая им лапы тугими петлями, и повергли на землю в каких-нибудь нескольких дюймах от нас. Все внезапно пошло в рост, точно целый год вместился в минуту: бобы, и хмель, и тыквы расползались по земле и вырастали до немыслимых размеров. Они преградили волкам путь; те отбивались, лязгали зубами и пытались продраться сквозь заросли. Вьюны удлинялись и удлинялись – и наконец выпустили шипы размером с ножи. Одного волка придавил набухающий скрученный побег, толстый, как древесный ствол, а на другого обрушилась тыква – такая тяжелая, что, лопнув, опрокинула зверюгу наземь.

Я глядела разинув рот. Кася настойчиво встряхнула меня, я обернулась и, спотыкаясь, бросилась следом за нею. Парадная дверь дома не открывалась, сколько Кася ее ни дергала. Мы кинулись в маленький пустой сарайчик – строго говоря, всего-то-навсего свинарник – и заперлись изнутри. Вил там не нашлось, их унесли к загону. Из оружия остался лишь топорик для рубки дров. Я в отчаянии схватилась за него, а Кася подперла дверь. Остальные волки продрались сквозь буйствующий сад и теперь снова пытались до нас добраться. Они вставали на дыбы, когтили дверь, рявкали на нее – и вдруг зловеще стихли. Мы заслышали какую-то возню; затем по другую сторону сарайчика, под крохотным высоким окном раздался вой. Мы встревоженно обернулись: три волка уже протиснулись сквозь окно, прыгая один за другим. А остальные ответно взвыли из-за двери.

В голове было пусто. Я попыталась вспомнить хоть какой-нибудь заговор, хоть какое-нибудь заклятие, которому меня учили – что-нибудь, что помогло бы против этих чудищ. Может, это зелье возродило меня подобно саду, а может, это сделала паника – обморочная слабость ушла, и я полагала, что снова смогу наложить заклинание, вот только бы придумать какое. Я лихорадочно прикинула, нельзя ли создать доспехи с помощью «ванасталем», а затем произнесла «рауталем?» – наугад, соединив его с заговором для заточки кухонных ножей – и схватила старую помятую жестяную поилку. Я плохо себе представляла, на что это заклинание способно, но надежда умирает последней. Возможно, магия пыталась спасти меня и себя, потому что поилка расплющилась и превратилась в громадный щит из прочной стали. Мы с Касей забились в угол, загородившись щитом, – и тут волки прыгнули.

Кася выхватила у меня топорик и принялась рубить по когтям и носам, высовывающимся из-за края щита, пытаясь его опрокинуть или вырвать у нас из рук. Мы обе отчаянно вцепились в рукоятки щита, и тут, к вящему моему ужасу, один из волков – это волк-то! – неторопливо подошел к запертой двери сарая и носом отодвинул задвижку.

Волчья стая хлынула внутрь. Бежать было некуда, никаких иных фокусов у меня в запасе не осталось. Мы с Касей жались друг к другу, держась за щит – и вдруг позади нас стена сарая исчезла, словно ее и не было. Мы рухнули навзничь в снег, к ногам Дракона. Волки, завывая, прыгнули на него, все как один, но Дракон воздел руку и пропел немыслимо длинную строку, не останавливаясь даже дух перевести. И все волки одновременно переломились в воздухе надвое – с жутким звуком, точно ветки захрустели. И беспорядочной мертвой грудой попадали в снег.

Мы с Касей по-прежнему держались друг за друга; вокруг нас один за другим с глухим стуком падали волчьи трупы. Мы глядели вверх, на Дракона, а он обжег меня яростным, негодующим взглядом и прорычал:

– Из всех глупостей, которые ты только могла натворить, ты, чудовищная полоумная девчонка…

– Осторожно! – вскрикнула Кася, но поздно: последний, прихрамывающий волк, весь в оранжевых ошметках тыквы, перемахнул через стену сада, и хотя Дракон, уже оборачиваясь, выкрикнул заклинание, зверь, прежде чем повалиться мертвым, задел-таки его руку острым когтем. Три яркие капли крови упали в снег.

Дракон рухнул на колени и схватился за предплечье. В черной шерстяной куртке зияла дыра. Вокруг царапины плоть уже зеленела от порчи. Там, где его пальцы вцепились в руку, нездоровое пятно дальше не расползалось, слабое сияние обвело по контуру его кисть, но вены предплечья набухали на глазах. Я зашарила в суме, ища эликсир.

– Лей, – процедил Дракон сквозь зубы, когда я попыталась поднести склянку к его губам. Я вылила жидкость на рану, мы все затаили дыхание, но черное пятно никуда не делось: просто распространялось уже не так быстро.

– В башню, – приказал Дракон. На лбу его выступил пот. Зубы у него свело, говорил он с трудом. – Слушай: зокинен валису, акенеж хинису, кожонен валису.

Я вздрогнула: неужто он поручает это мне – заклинанием вернуть нас назад?

Но ничего больше Дракон не прибавил. Все его силы явно уходили на то, чтобы сдерживать порчу. Слишком поздно вспомнила я, как он рассказывал: если Чаща возьмет меня, ведьму необученную и никчемную, она превратит меня в ходячий ужас. А что Чаща сделает из него, первого мага королевства?

Я обернулась к Касе и вложила ей в руку склянку с огнь-сердцем.

– Скажи Данке, пусть пошлет кого-нибудь к башне, – с обреченным отчаянием сказала я. – Если мы оба не выйдем и не подтвердим, что все в порядке, если возникнет хоть тень сомнения – сожгите башню дотла.

Глаза Каси расширились от тревоги за меня, но она кивнула. Я обернулась к Дракону и опустилась на колени рядом с ним.

– Хорошо, – коротко бросил он, быстро оглянувшись на Касю. Я поняла, что мои худшие страхи отнюдь не беспочвенны. Я схватилась за его руку, зажмурилась и мысленно представила себе комнату башни. И произнесла нужные слова.

Глава 6

Поддерживая Дракона, я кое-как помогла ему пересечь прихожую – преодолеть последние несколько шагов до моей комнатушки. Из окна все еще свисала веревка, связанная из шелковых платьев. Довести Дракона до его собственных покоев не было никакой надежды; он повисал на мне мертвым грузом, даже когда я опускала его на кровать. Он по-прежнему держался за предплечье, каким-то образом замедляя порчу, но разлитое по его руке сияние слабело с каждой минутой. Я уложила его на подушки и встревоженно склонилась над ним, ожидая, что он что-нибудь скажет, объяснит мне, что делать, но он не проронил ни слова; его глаза незряче глядели в потолок. Крохотная царапина распухла как самый страшный паучий укус. Дышал Дракон часто и прерывисто, а предплечье ниже того места, где смыкались его пальцы, окрасилось в жуткий зеленый цвет – в точности как пятна на коже у Ежи. Ногти его рук чернели на глазах.

Я помчалась в библиотеку, оскальзываясь на ступенях – даже голень себе до крови расцарапала, сама того не заметив. Книги, как всегда, стояли аккуратными изящными рядами – безмятежные и равнодушные к моим нуждам. С некоторыми я уже познакомилась довольно близко: я бы назвала их давними врагами. Они были битком набиты заговорами и заклинаниями, которые в моих устах вечно искажались до неузнаваемости, а сами страницы неприятно подрагивали, стоило мне дотронуться до пергамента. Но я все равно вскарабкалась по приставной лесенке и сняла книги с полок; я открывала тома один за другим, листала, проглядывала длинные списки – и все зря. Возгонка миртовой эссенции, безусловно, чрезвычайно полезна в самых разных видах чародейства, но не прямо сейчас; а уж до чего досадно было потратить лишнее мгновение на шесть рецептов запечатывания склянки с зельем – словами и не передать!

Но эти бесполезные попытки задержали меня достаточно, чтобы поразмыслить как следует. Я поняла, что нет никакой надежды отыскать способ справиться с подобным кошмаром в книгах заклинаний, по которым Дракон меня учил: ведь он сам постоянно твердил мне, что в них содержатся самые простенькие заклинания и всякая ерунда – даже самый ничтожный маг освоит их играючи. Я с сомнением покосилась на нижние полки, где Дракон хранил фолианты, которые читал сам и к которым мне строго-настрого запрещал прикасаться. Одни были переплетены в новехонькую неповрежденную кожу с золотым тиснением; другие, совсем древние и ветхие, едва не рассыпались в руках; одни в высоту – что мое предплечье, другие такие махонькие, что умещались в ладони. Я провела рукой по корешкам и наугад вытащила небольшой томик в потертой обложке с выдавленными буквами, из которого во все стороны торчали закладки.

Это оказался дневник, исписанный мелким корявым почерком, поначалу почти неразборчивым – сплошь сокращения, и ничего больше. А на вкладках содержались пометки, сделанные рукой Дракона: такими листками, одним или несколькими, были переложены, почитай что, все страницы. Он подробно описывал, как налагать то или иное заклинание разными способами. Что ж, это уже обнадеживает: как будто его голос мог заговорить со мной с бумаги.

В книжице обнаружилось с десяток заклинаний для исцеления и очистки ран от хвори и гангрены – но не от магической порчи. Ну да по крайней мере попробовать стоило. Я прочла одно такое: в нем советовалось вскрыть отравленную рану ланцетом, поставить припарку из розмарина с лимонной цедрой и сделать что-то, что автор описал как «вложить свое дыхание». Дракон исписал на эту тему целых четыре страницы снизу доверху, отчеркивая и размечая чуть ли не пять десятков вариаций: столько-то розмарина, высушенного или свежего; столько-то лимона, с нижним белым слоем или без, стальной нож, железный нож, одно заклятие и другое.

Дракон не уточнил, какой из вариантов срабатывает лучше, а какой хуже; но раз он так бился над этим заклинанием, видать, на что-то оно годится. А прямо сейчас мне надо было только привести его в сознание, чтобы он сказал мне хотя бы несколько слов, дал хоть какие-то наставления. Я метнулась в кухню, нашла целый веник сушеного розмарина и лимон. Взяла нож для чистки овощей, свежие льняные тряпицы и горячую воду в горшке.

А затем замешкалась: взгляд мой упал на громадный мясницкий тесак, лежащий на колоде. Если я ничего больше не сумею, если не дам ему сил заговорить, не знаю, справлюсь ли хоть с этим – смогу ли отрубить ему руку… Но я же своими глазами видела привязанного к кровати Ежи – хихикающее чудовище, совершенно непохожее на моего тихого и грустного односельчанина, который всегда здоровался со мною на улице; видела я и опустошенное лицо Кристины. Я сглотнула – и подобрала тесак.

Я наточила оба лезвия, решительно стараясь ни о чем не думать, и понесла все наверх. Окно и дверь стояли распахнутыми, и все равно в моей комнатушке уже скапливалась мерзкая вонь порчи. В животе холодело от ужаса и тошноты. Если Дракона пожрет порча, я этого просто не вынесу, не смогу смотреть, как выгнивают вся его жесткость, и резкость, и острые углы, а язвительная насмешливость сменяется воем и рычанием. Дышал он прерывисто, глаза оставались полузакрыты. Лицо бледное как полотно. Я подложила льняные тряпицы ему под руку и подвязала бечевкой. Широкими полосками счистила с лимона кожуру, обломала розмариновые листики со стеблей, размяла это все хорошенько и швырнула в горячую воду, чтобы пряный и крепкий запах изгнал вонь. Затем закусила губу и, собравшись с духом, вскрыла опухшую рану ножом. Наружу хлынула зеленая смолистая желчь. Я принялась лить горячую воду – чашку за чашкой, пока рана не очистилась. А тогда горстями выловила из горшка размоченный розмарин с лимоном и крепко привязала припарку к ране.

В Драконовых записях ни слова не говорилось о том, как «вложить в рану дыхание», поэтому я нагнулась и зашептала над ней заклятия, пробуя одно, потом другое. Голос у меня срывался; все наговоры казались неправильными, нелепыми, колючими, и ровным счетом ничего не происходило. В отчаянии я снова вчиталась в неразборчивые каракули оригинала. Там в одной строчке говорилась: «Кай» и «тихас», спетые как нравится, особливо пользительны». Все Драконовы заклинания содержали в себе вариации этих слогов, но, нанизанные вперемежку с другими и выстроенные в длинные прихотливые фразы, они так и повисали у меня на языке. Тогда я наклонилась и запела: «Тихас, тихас, кай тихас, кай тихас», снова и снова – и внезапно поймала себя на том, что пою на мотив деньрожденческой песни – песни-пожелания прожить сотню лет.

Звучит глупо, да, но простенький, знакомый мотив утешал и словно бы успокаивал. Я перестала думать о словах: они сами заполняли мой рот и выплескивались, как вода из чашки. Я уже не вспоминала безумный хохот Ежи и гнусное зеленое облако, задушившее свет внутри его. Осталось только легкое движение песни да воспоминание о счастливых смеющихся лицах вокруг стола. И вот наконец хлынула магия, но не так, как на уроках, когда Драконовы заклинания резко выдергивали ее из меня. Вместо того звук песни превратился в поток, несущий в себе магию, а я словно бы стояла у кромки воды с бездонным кувшином и вливала в стремительную реку тонкую серебряную струйку.

Под моими руками пряное благоухание розмарина и лимона набирало силу, разгоняя вонь порчи. Желчь из раны потекла снова, еще и еще; мне бы полагалось забеспокоиться, да только рука Дракона выглядела все лучше и лучше: жуткий зеленоватый оттенок спадал, потемневшие, распухшие вены втягивались внутрь.

У меня уже не хватало дыхания. Кроме того, я каким-то образом почувствовала, что пора заканчивать – работа моя исполнена. Я завершила мелодию простеньким перепадом нот: вверх-вниз; под конец я уже не столько пела, сколько мурлыкала себе под нос. Сияющее зарево там, где он держал руку у локтя, разгоралось сильнее и ярче – и вдруг тонкие росчерки света выстрелили из-под его пальцев и растеклись по венам точно ветки. Гниль исчезала; плоть выглядела вполне здоровой, по коже вновь разлилась обычная нездоровая бессолнечная бледность, всегда ему присущая.

Я глядела, затаив дыхание и едва смея надеяться, и тут Дракон заворочался. Глубоко вдохнул, заморгал, глядя в потолок – взгляд его снова стал осмысленным, – и пальцы, намертво стискивающие локоть, разжались один за другим. Я едва не разрыдалась от облегчения: недоверчиво и обнадеженно я глядела в его лицо, губы мои сами собою складывались в улыбку – а Дракон взирал на меня потрясенно и негодующе.

Он приподнялся на подушках. Содрал с руки примочку из розмарина с лимоном, сжал ее в кулаке, недоверчиво на нее уставился, затем перегнулся и схватил с покрывала в изножье кровати маленький дневник. Я положила его там, чтобы подглядывать, пока работаю. Дракон воззрился на заклинание, перевернул книжицу, чтобы рассмотреть корешок – словно глазам своим не верил! – и обрушился на меня:

– Ты, невозможная, несчастная, несуразная упрямица, что, ради всего святого, ты натворила на сей раз?!

Я негодующе откачнулась на пятках назад: и это после того, как я только что спасла не только его жизнь, но все, что только в нем есть, и все королевство от того чудовища, что сотворила бы из него Чаща!

– А что от меня требовалось? – осведомилась я. – И откуда мне было знать, что делать? Кроме того, оно же сработало, разве нет?

Почему-то мои слова лишь разозлили его так, что он аж дар речи утратил. Он вскочил с моей постели, швырнул книжицу через всю комнату – заметки разлетелись во все стороны! – и выбежал в прихожую, не произнеся ни слова.

– Мог бы хоть спасибо сказать! – крикнула я ему вслед, сама разозлившись не на шутку. И лишь после того, как шаги Дракона затихли в отдалении, я вспомнила, что ранен он был, спасая мою жизнь, и что наверняка свершил невозможное, чтобы вообще успеть ко мне на помощь.

Эта мысль, понятное дело, моего настроения не улучшила. Равно как и утомительная работа по уборке моей жалкой комнатушки и перестилание постели: пятна не отстирывались, все пахло отвратно, хотя и без привкуса искажения. Наконец я решила, что в кои-то веки воспользуюсь магией. Я начала было один из тех заговоров, которому научил меня Дракон, но тут же передумала и пошла подобрала дневник в углу. Я была не сказать словами как благодарна этой маленькой книжице и ее автору, магу или ведьме из далекого прошлого, – даже если от Дракона благодарности не дождешься! Уже на первых страницах я, к вящей моей радости, нашла заговор для освежения комнаты: «“Тишта” – петь то выше, то ниже, трудами направить». Я до середины пропела его про себя, пока переворачивала влажный запачканный чехол. Воздух вокруг меня сделался холодным и хрустким, но не неприятно кусачим; к тому времени, как я закончила, постельное белье стало ослепительно-чистым, точно его только что выстирали, а чехол пах так, как будто только сейчас из летнего стога. Я снова собрала кровать, тяжело опустилась на нее, словно бы сама себе удивляясь, когда последние остатки отчаяния меня покинули, а вместе с ними и силы. Я рухнула на постель и едва успела натянуть покрывало, как тут же и уснула.

Просыпалась я медленно, мирно, благостно, сквозь окно на меня изливался солнечный свет – и лишь постепенно я осознала, что в комнате не одна.

Дракон сидел у окна на рабочем стульчике, пепеля меня взглядом. Я приподнялась на постели, протерла глаза и в свой черед гневно воззрилась на него. Он протянул мне книжицу.

– Почему ты выбрала именно ее? – осведомился он.

– Там же полно заметок! – объяснила я. – Я подумала, это наверняка что-то важное.

– Ничего там важного нет, – заявил Дракон. Я, правда, ему не поверила: иначе с чего бы он так разозлился из-за этой книжицы? – Она бесполезна – она оставалась бесполезной на протяжении всех пяти сотен лет с тех пор, как эти записи были сделаны, и за целый век пристального изучения из нее не удалось извлечь никакой пользы.

– Что ж, сегодня она оказалась очень даже полезной, – возразила я, скрещивая на груди руки.

– Откуда ты узнала, сколько именно взять розмарина? – спросил Дракон. – И сколько лимона?

– Так ты же перепробовал самые разные дозы, судя по этим таблицам, – объяснила я. – Я и подумала, что количество не так уж и важно.

– В таблицы занесены неудачи, ты, нескладная дуреха! – заорал Дракон. – Никакая из этих доз не сработала – ни по отдельности, ни в качестве примесей, ни в сочетании с какими-либо заклинаниями – так что ты такое сделала?

Я глядела на него во все глаза:

– Ну, взяла ровно столько, чтобы запах был приятным, обдала кипятком, чтобы еще усилить аромат. И использовала заговор с той же страницы.

– Но там нет никаких заклинаний! – запротестовал Дракон. – Два тривиальных слога, и только, в них нет никакой силы…

– Когда я пропела их достаточно долго, магия хлынула потоком, – объяснила я. – Я пела на мотив «Многая лета», – добавила я. Дракон побагровел и вознегодовал еще больше.

В течение часа он придирчиво допрашивал меня, как именно я налагала чары, и раздражался все сильнее: я едва могла ответить на его вопросы. Дракон хотел знать, какие в точности слоги я использовала и сколько раз они повторялись, хотел знать, на каком расстоянии я находилась от его руки, и сколько было розмариновых веточек, и сколько лимонных шкурок. Я пыталась отвечать как можно точнее, но чувствовала – все это неправильно, не так; и наконец, пока он яростно записывал что-то на своих листочках, я не сдержалась:

– Но ведь все это вообще не важно! – Дракон приподнял голову и сердито воззрился на меня, а я продолжала, невразумительно, но убежденно: – Это просто… вроде как идти куда-то. Идти можно не одной дорогой. – Я указала на его записи. – Ты пытаешься отыскать дорогу там, где ее нет. Это все равно как… все равно как собирать что-нибудь в лесу, – внезапно поняла я. – Ты продираешься сквозь заросли и меж деревьев, и каждый раз делаешь это по-разному, – торжествующе закончила я, искренне радуясь тому, что подыскала объяснение настолько понятное и простое. А Дракон лишь отшвырнул перо и недовольно откинулся в кресле.

– Но это же чушь, – почти жалобно отозвался он и расстроенно уставился на собственную руку, как будто предпочел бы скорее вернуть порчу, нежели признать, что, возможно, неправ.

Он свирепо воззрился на меня, когда я так ему напрямик все и высказала – к тому времени я и сама разозлилась изрядно: мне хотелось пить, я прямо-таки умирала от голода, и на мне по-прежнему было Кристинино драное домотканое платье, которое спадало с плеч и совсем не грело. Решив, что с меня довольно, я встала и, не обращая внимания на выражение его лица, объявила:

– Я пошла в кухню.

– Отлично! – рявкнул Дракон и в бешенстве удалился в библиотеку.

Но вопрос, оставшийся без ответа, не давал ему покоя. Еще до того, как сварился куриный суп, Дракон снова возник у кухонного стола с новой книгой в руке – увесистой и элегантной, переплетенной в бледно-голубую кожу с серебряным тиснением. Он положил книгу на стол рядом с разделочной доской и твердо заявил:

– Я все понял. У тебя просто талант к целительству, и ты интуитивно угадала верное заклинание – пусть даже теперь ты не в состоянии точно вспомнить подробности. Это объясняет твою бестолковость в целом: целительство – это совсем особая разновидность магических искусств. Полагаю, обучение пойдет куда успешнее, как только мы сосредоточимся на дисциплинах целительства. Мы начнем с малых чар Грошно. – И он накрыл ладонью тяжелый том.

– Не начнем, пока я не пообедаю, – возразила я, не отрываясь от работы: я шинковала морковь.

Дракон пробормотал что-то сквозь зубы насчет несговорчивых идиоток. Я пропустила замечание мимо ушей. Небось он и сам был счастлив и рад сесть за стол и подкрепиться супом, когда я подала ему миску с толстым ломтем деревенского хлеба, который я испекла… всего-то позавчера, осознала я; меня не было в башне только сутки. А казалось, прошла тысяча лет.

– А с химерой ты покончил? – спросила я, зачерпывая суп ложкой.

– К счастью, Владимир не дурак, – ответил Дракон, промакивая губы наколдованной салфеткой. Я не сразу поняла, что он говорит о бароне. – После того как он прислал гонца, он подманил тварь поближе к границе, подбрасывая ей телят, а его копейщики между тем не давали ей никуда свернуть. Владимир потерял десять человек, но сумел-таки отогнать химеру на расстояние меньше часа езды от горного перевала. Мне удалось убить ее быстро. Химера оказалась совсем небольшая – всего-то размером с пони.

Голос его звучал до странности мрачно.

– Но ведь это хорошо, разве нет? – уточнила я.

Дракон раздраженно глянул на меня.

– Это была ловушка! – рявкнул он, подразумевая, что для любого разумного человека оно ясно как день. – Меня бы удерживали вдали от долины, пока порча не захлестнула бы весь Дверник и не распространилась дальше. – Дракон покосился на свою руку, сжал и разжал кулак. Он уже сменил рубашку на зеленую шерстяную. Рукав, схваченный у запястья золотым браслетом, закрывал все предплечье; я подумала, не осталось ли шрама.

– Значит, я была права, что пошла? – робко предположила я.

Лицо его сделалось кислым, как молоко, оставленное на июльской жаре.

– Ну, можно сказать и так, ежели, конечно, закрыть глаза на то, что ты извела меньше чем за день мои самые ценные зелья, на составление которых ушло пятьдесят лет. Тебе не приходило в голову, что если бы их можно было расходовать направо и налево, я бы просто выдал по полдюжине склянок всем деревенским старостам и избавил бы себя от необходимости вообще выходить в долину?

– Вряд ли зелья ценнее человеческих жизней, – выпалила я.

– Одна жизнь здесь и сейчас не стоит ста жизней в другом месте три месяца спустя, – парировал Дракон. – Послушай меня, дурочка, у меня в тигле стоит на возгонке огнь-сердце – в количестве ровно на одну склянку. Я начал работу шесть лет назад, когда король смог позволить выделить мне золота, и через четыре года зелье будет готово. Если мы изведем весь мой запас раньше, ты думаешь, Росия великодушно воздержится от того, чтоб спалить наши поля, отлично зная, что прежде, чем мы сумеем отплатить ей той же монетой, мы умрем с голоду и станем молить о мире? И все прочие зелья, что ты потратила, обходятся не дешевле. Тем более что в Росии три мага-магистра, умеющих варить эликсиры, приходятся на наших двух.

– Но мы же не воюем! – запротестовала я.

– Но по весне будем воевать, – заверил Дракон, – если только пойдут слухи об огнь-сердце и камень-коже, и твоем расточительстве, и росияне решат, что преимущество на их стороне. – Маг помолчал и устало добавил: – Или если они прослышат о могучей целительнице, способной изгонять порчу, и решат, что, напротив, чаша весов скоро склонится в нашу пользу, как только ты пройдешь необходимое обучение.

Я сглотнула и уставилась в миску с супом. Рассуждения Дракона о том, что Росия объявит войну из-за меня, из-за всего того, что я сделала или, по мнению росиян, смогу сделать, просто в голове не укладывались: чушь какая-то, да и только! Но тут я снова вспомнила, какой ужас испытала, когда вспыхнули сигнальные огни, а Дракона не было; я понимала, как мало способна помочь тем, кого люблю. Я нимало не сожалела, что взяла зелья, но я не могла больше притворяться даже перед самой собою, будто ровным счетом ничего не значит, выучу я хоть одно заклинание или нет.

– Как думаешь, я смогу помочь Ежи, когда научусь? – спросила я.

– Помочь человеку, который полностью захвачен порчей? – Дракон хмуро поглядел на меня. Но тут же неохотно признал: – Ты и мне не должна была суметь помочь.

Я взяла миску, допила остатки супа, отставила ее и посмотрела на Дракона через весь изрезанный, покрытый пятнами кухонный стол.

– Ладно, – мрачно сказала я. – Давай уже приступим.

К сожалению, готовность научиться магии еще не подразумевает, что ты непременно справишься. Малые чары Грошно ставили меня в тупик, а заклинания Метродоры не заклинались, хоть плачь. Три дня я позволяла Дракону учить меня целительным заклятиям, и все они казались такими же нелепыми и неправильными, как и все прочие. А на четвертое утро я ворвалась в библиотеку с маленьким истрепанным дневником в руках и положила его на стол перед Драконом. Маг нахмурился.