Текст книги "Чаща"

Я не сразу разглядела ее, потому что на ней уже наросла кора.

Лицо ее было чуть приподнято, и под слоем коры я видела, что рот у нее открыт – Кася кричала, пока кора, смыкаясь, наползала на нее. Я беспомощно, сдавленно вскрикнула, метнулась вперед, коснулась Касю ладонями. Кора уже затвердела, под пальцами серая кожица казалась непробиваемой и гладкой, словно ствол заглотил Касю целиком и вся она стала частью дерева и Чащи.

Пальцы мои беспомощно скользили по коре: я лихорадочно пыталась поддеть ее ногтями и отодрать. Наконец мне удалось отколупнуть крохотный тонкий кусочек над Касиной щекой: под корой я нащупала ее нежную кожу – еще теплую, еще живую. Но стоило мне дотронуться до нее кончиком пальца, как кора быстро наползла снова, и мне пришлось отдернуть руку, чтобы не попасться самой. Я закрыла рот руками, борясь с отчаянием. Я все еще так мало знала; никакое заклинание не приходило мне на ум, ничего такого, что помогло бы вызволить Касю, ничего, что вложило бы мне в руки топор или нож, даже будь у меня время срезать кору и освободить пленницу.

Чаща знала, что я тут; ее твари уже почуяли меня, чьи-то лапы бесшумно крались через лес – это и ходульники, и волки, и кое-кто похуже. Я внезапно осознала, что есть существа, которые Чащи никогда не покидали, жуткие чудища, которых никто никогда не видел. Они приближались.

«Босы ноги в земле, фулмия, десять раз уверенно, сотрясет землю до корней, коли у тебя силы достанет», – сообщил мне дневник Яги, и даже Дракон поверил в это заклинание настолько, чтобы не разрешить мне опробовать его поблизости от башни. Однако меня мучили сомнения насчет уверенности: я не считала, будто имею право сотрясать землю до корней. Но теперь я рухнула на землю, разгребла снег, и палые листья, и гниль, и мох, и добралась до промерзшей земли. Я выковыряла большой камень и принялась долбить почву, снова и снова, разбивая комья и дыша на них, чтобы размякли, вколачивая в землю снег, подтаявший под моими руками, и горячие слезы, что неудержимо лились из моих глаз. Кася, открыв рот в беззвучном крике, нависала надо мною с запрокинутой головой, точно статуя в церкви.

– Фулмия, – промолвила я, погружая пальцы глубоко в землю, кроша твердые комки в пальцах. – Фулмия, фулмия, – нараспев восклицала я снова и снова, из-под обломанных ногтей сочилась кровь, я в тревоге ощупывала землю вокруг себя. Даже почва здесь запятнана и отравлена; но я сплюнула на нее и завопила: – Фулмия! – и представила, как моя магия впитывается в землю словно вода, отыскивая трещины и слабые места, разливается под моими руками и под замерзшими влажными коленями; и земля вздрогнула и всколыхнулась. Там, где руки мои зарывались в землю, ощутилась тихая дрожь; я принялась подкапываться под корни дерева, и дрожь следовала за мною. Повсюду вокруг корней заледеневшая грязь трещала и ломалась крохотными кусочками, а толчки и колебания волнами расходились все дальше и дальше.

Ветви над моей головою яростно закачались, словно встревожились, а шепот листвы, нарастая, превратился в приглушенный рев. Все еще стоя на коленях, я выпрямилась.

– Отпусти ее! – заорала я дереву, колотя по стволу перемазанными кулаками. – Отпусти ее, или я тебя обрушу! Фулмия! – яростно выкрикнула я и снова бросилась ничком на землю – и там, где ударяли мои кулаки, земля приподнималась и вспухала, словно река, питаемая дождем. Магия изливалась из меня потоком. Все Драконовы предостережения были позабыты и выброшены из головы. Я готова была истратить всю себя до капли и умереть здесь, лишь бы сокрушить это чудовищное дерево; я не могла вообразить себе мир, в котором бы я осталась в живых и допустила бы, чтобы порченое чудовище выжрало Касину жизнь и Касино сердце. Нет, я лучше погибну, раздавленная собственным землетрясением, но погублю вместе с собою и дерево. Я исступленно взрывала землю: пусть разверзнется яма и поглотит нас всех!

И тут послышался новый звук – словно ломался лед по весне; в коре с хрустом образовалась трещина, снизу доверху по всей длине Касиного тела. Я тут же вскочила на ноги и погрузила в трещину пальцы, разводя края все шире, добираясь до Каси. Я схватила ее за запястье – рука ее тяжело обмякла – и потянула. Кася вывалилась из жуткой темной щели как тряпичная кукла; я отступила назад и обеими руками, обхватив ее за талию, оттащила недвижное тело в снег. Кожа ее выглядела бледной и нездоровой, как рыбья чешуя, словно из нее выпили все солнце. Древесный сок тек по ней тонкими зелеными ручейками и благоухал весенним дождем – но Кася не двигалась.

Я рухнула на колени рядом с нею.

– Кася! – прорыдала я. – Кася…

Кора уже затягивалась, словно шов стягивался вокруг дыры, где еще недавно находилась девушка. Я стиснула Касины руки в своих, мокрых и грязных, прижала их к щекам и к губам. Они были холодны – но не так холодны, как мои; в них еще теплилась жизнь. Я нагнулась и взвалила Касю на плечи.

Глава 8

К рассвету я доковыляла-таки до выхода из Чащи, с Касей на плечах точно с вязанкой хвороста. Я шла – и Чаща отступала от меня, как будто боялась снова вынудить меня прибегнуть к заклинанию. «Фулмия» звенела у меня в голове точно гулкий колокол, с каждым тяжелым шагом – я ведь несла двойное бремя, свой собственный вес и Касин, поддерживая грязными ладонями ее бледную руку и ногу. Наконец я, спотыкаясь, вышла из-под деревьев в глубокий снег пограничной полосы и упала. Отползла от Каси, перевернула ее. Глаза ее были по-прежнему закрыты. Спутанные волосы липли к лицу, там, где по нему растеклась живица. Я приподняла Касю, положила ее голову к себе на плечо, зажмурилась и произнесла заклинание.

Дракон ждал нас в верхней комнате башни. Лицо его было суровым и мрачным как никогда; он схватил меня за подбородок и рывком запрокинул мне голову. Я глядела на него, измученная, опустошенная, а он бесконечно долго и придирчиво изучал мое лицо и всматривался в глаза. В руках Дракон держал флакон с каким-то питьем; наконец он выдернул пробку и сунул флакон мне.

– Пей, – приказал он, – все до капли.

Дракон отошел туда, где на полу недвижно распростерлась Кася; простер над нею руки и сердито зыркнул на меня, когда я протестующе пискнула и потянулась было к ней.

– Немедленно! – рявкнул он. – Если не хочешь вынудить меня тотчас же ее сжечь, чтобы заняться тобою. – Дракон подождал, пока я не начну пить, затем по-быстрому пробормотал заговор, осыпав Касино тело какой-то толченой пылью – и вот над ней раскинулась сияющая янтарно-золотая сеть, точно птичья клетка; а он отвернулся и принялся наблюдать, как я пью. Первый глоток оказался невыразимо вкусен: точно теплый мед с лимоном на больное горло. Но пока я пила, мой желудок запротестовал против приторной сладости. Не дойдя и до половины, я остановилась.

– Не могу, – сказала я, давясь.

– Все до капли, – потребовал Дракон. – А потом еще вторую порцию, если я сочту нужным. Пей! – И я заставила себя сделать еще глоток, и еще, и еще, пока не допила до дна. Тогда Дракон схватил меня за запястья и произнес: – Уложиштус совьента, меджиот кожор, уложиштус меджиот. – И я закричала: ощущение было такое, будто он поджег меня изнутри. Свет засиял сквозь кожу, превращая мое тело в пылающий фонарь. Но когда я подняла руки, я, к вящему своему ужасу, разглядела, как там, под самой поверхностью, скользят бледные тени. Позабыв о лихорадочной боли, я схватилась за платье и стянула его через голову. Дракон опустился на колени рядом со мною. Я пылала как солнце, а тусклые тени двигались во мне, словно рыбины подо льдом зимой.

– Убери их! – взмолилась я. Теперь, когда я их разглядела, я их и почувствовала: они словно бы оставляли внутри меня слизистый след. Я по дурости полагала, что со мной все в порядке, потому что на мне не осталось ни царапины, ни пореза, ни укуса. Я-то думала, Дракон просто осторожничает. А теперь я поняла: под сенью Чащи я вдохнула порчу с воздухом и не почувствовала легкого покалывания, потому что тени вползли незаметно, крохотные и хитрые. – Убери их…

– Да я пытаюсь! – рявкнул Дракон, сжимая мои запястья. Он закрыл глаза и заговорил снова: долгий неспешный речитатив лился и лился, подпитывая огонь. Я сосредоточилась на окне, на льющихся сквозь него лучах солнца, я пыталась дышать, сгорая в пламени. По лицу моему ручьями текли слезы, обжигая щеки словно кипятком. Его пальцы, стиснувшие мои предплечья, в кои-то веки показались прохладными.

Тени у меня под кожей постепенно уменьшались, обгорали по краям в этом палящем свете: так вода размывает песок. Они метались туда-сюда в поисках укрытия, но Дракон не давал свету померкнуть. Я различала внутри себя сияющие очертания костей и разных органов, а вот и сердце колотится в груди. Сердце замедлялось, каждый новый удар давался все тяжелее. Вопрос в том, сумеет ли Дракон выжечь из меня порчу быстрее, чем сдастся тело, отрешенно осознала я. Я пошатнулась в его руках. Он резко встряхнул меня, я открыла глаза – и встретила его негодующий взгляд. Он ни на миг не прервал ход заклинания – ему и не надо было говорить словами: «Не смей даром тратить мое время, ты, непроходимая идиотка!» – это читалось в его зрачках, и я до боли закусила губу и сумела продержаться еще чуть-чуть.

Последние несколько теней-рыб растаяли до извивающихся ниточек, а затем исчезли вовсе, истончились так, что уже и не просматривались. Дракон замедлил речитатив и выдержал паузу. Огонь, к невыразимому моему облегчению, чуть поутих.

– Довольно? – мрачно спросил Дракон.

Я открыла было рот, чтобы сказать «да», сказать «пожалуйста».

– Нет, – прошептала я, во власти неизъяснимого страха. Я все еще чувствовала внутри себя слабые, верткие, как ртуть, следы теней. Если мы сейчас остановимся, они забьются глубже, схоронятся в жилах и в животе. Они пустят корни и начнут расти, расти, расти – и задушат все остальное, что только во мне есть.

Дракон коротко кивнул. Вытянул руку, пробормотал какое-то слово – и появился новый флакон. Я содрогнулась; Дракону пришлось помочь мне влить в мой открытый рот очередную порцию. Давясь, я проглотила зелье, и маг опять затянул свой речитатив. Во мне снова разгорался огонь – бесконечный, слепящий и жгучий.

Еще три глотка, каждый из которых вздувал пламя в полный рост, – и я была почти уверена: теперь все в порядке. Я заставила себя сделать еще один глоток, на всякий случай, и наконец, едва не рыдая, взмолилась:

– Хватит. Теперь хватит.

Но на сей раз уже Дракон застал меня врасплох и заставил выпить еще глоток. А пока я отплевывалась, он зажал рукою мне рот и нос и прибег к новому заговору: этот не жег, зато закупорил мне легкие. Пять жутких сердцебиений я не могла дышать вообще, я цеплялась за Дракона и тонула в открытом воздухе; из всего, что со мною происходило, это оказалось самым страшным испытанием. Я неотрывно смотрела на Дракона, ощущая на себе взгляд его темных глаз, неумолимый и ищущий. Эти глаза постепенно поглощали весь мир; мое зрение мутнело, руки слабели. Но вот наконец он прервался – и мои истерзанные легкие раздулись точно кузнечные мехи, втягивая поток воздуха. Я заорала что есть мочи, яростно и без слов, и оттолкнула Дракона от себя с такой силой, что он растянулся на полу.

Дракон как-то извернулся, умудрившись не пролить содержимое флакона. Мы пепелили друг друга взглядом, оба разозленные до предела.

– Из всех неописуемых глупостей, что ты тут творила… – прорычал он.

– Ты мог бы предупредить меня! – выкрикнула я, обхватив себя руками и все еще сотрясаясь от пережитого ужаса. – Я выдержала столько всего, я бы и это выдержала…

– Если бы в тебе была порча, то нет, – отрезал Дракон. – Будь ты глубоко затронута, ты бы попыталась избежать этого последнего заговора, если бы я предупредил тебя.

– Тогда бы ты все и понял! – воскликнула я. Дракон сжал губы в тонкую ниточку и отвернулся от меня как-то скованно.

– Да, – коротко подтвердил он. – Тогда бы я все и понял.

И тогда… ему пришлось бы убить меня. Ему пришлось бы меня уничтожить, а я бы просила о пощаде; я бы умоляла и притворялась… возможно, даже сама искренне бы считала, будто порчей нимало не затронута. Я умолкла, дыша медленно, размеренно и глубоко.

– Так я… я чиста? – спросила я наконец, с ужасом ожидая ответа.

– Да, – подтвердил Дракон. – Никакая порча не укрылась бы от этого последнего заклинания. Если бы мы прибегли к нему раньше, оно бы тебя убило. Теням пришлось бы красть дыхание из твоей крови, чтобы выжить.

Я обессиленно села и закрыла лицо ладонями. Дракон поднялся, заткнул флакон пробкой. Пробормотал «ванасталем», взмахнул руками и шагнул ко мне. И протянул мне аккуратно сложенный плащ – тяжелый, бархатный, густого зеленого цвета, подбитый шелком и шитый золотом. Я непонимающе уставилась сперва на плащ, потом на Дракона, и лишь когда он отвернулся от меня раздраженно и холодно, я поняла, что под кожей у меня догорают последние угли – а я по-прежнему голая, в чем мать родила.

Я рывком поднялась на ноги и, пошатываясь, прижала к себе позабытый плащ.

– Кася, – промолвила я настойчиво и повернулась к ее бесчувственному телу, накрытому сетью.

Дракон ничего не ответил. Я отчаянно глядела на него.

– Ступай оденься, – наконец сказал он. – Никакой спешки нет.

А ведь мною Дракон занялся, едва я переступила порог башни, ни секунды не упустил.

– Должен быть способ, – настаивала я. – Способ наверняка есть. Они же ее только что забрали… вряд ли она пробыла в дереве долго.

– Что? – резко вскинулся Дракон и, хмурясь, выслушал мою сбивчивую невнятицу о пережитом ужасе: о той поляне и дереве. Я попыталась описать невыносимую тяжесть, которая навалилась на меня вместе с ощущением, будто Чаща следит за мною, будто за мною охотятся. Я вывалила на него все как есть: слов не хватало. Лицо Дракона темнело все больше; и вот наконец я дошла до того, как, пошатываясь, наконец-то вырвалась из-под крон в чистый снег.

– Тебе неописуемо повезло, – наконец промолвил Дракон. – И ты неописуемая идиотка, хотя в твоем случае это, видимо, одно и то же. Никто не выбирался из глубин Чащи живым и невредимым с тех пор, как… – Маг прикусил язык. Я отчего-то сразу поняла, что речь идет о Яге, хотя имени он не назвал: конечно же, Яга ходила в Чащу и благополучно возвращалась обратно. Дракон заметил, что я догадалась, и ожег меня сердитым взглядом. – В ту пору, – ледяным тоном сообщил он, – ей было сто лет, и она так пропиталась магией, что там, где она шла, под ногами у нее вырастали черные грибы. И даже у нее хватало ума не творить великое чародейство посреди Чащи, хотя вынужден отдать тебе должное – в данном случае тебя только это и спасло. – Дракон покачал головой. – Надо было приковать тебя цепями к стене, как только эта пейзанка заявилась сюда порыдать на твоем плече.

– Венса, – промолвила я. Мой отупевший, измученный разум зацепился за последнюю фразу. – Надо сказать Венсе. – Я поглядела в сторону лестницы, но Дракон тут же вмешался.

– Сказать ей что? – уточнил он.

– Что Кася жива, – объяснила я. – Что она уже не в Чаще.

– И что она обречена умереть? – жестко докончил он.

Я непроизвольно попятилась к Касе, заслонила ее собою и воздела руки – напрасный труд, если бы Дракон захотел, он бы играючи со мной справился; но он лишь покачал головой.

– Хватит махать на меня руками, словно петух крыльями, – промолвил он скорее устало, чем раздраженно, и от этого тона в груди у меня стеснилось от ужаса. – Я уже понял, что ты ради нее способна на любую глупость, не надо лишний раз это доказывать. Можешь оставить ее в живых – пока мы способны ее обуздывать. Но в конце концов ты сама поймешь, что смерть обернется для нее милосердием.

Я все-таки сказала Венсе правду, когда она вскорости очнулась от сна. Венса сжала мои руки, глаза ее расширились.

– Я хочу ее видеть, – потребовала она, но это Дракон решительно запретил.

– Нет, – объявил он. – Ты можешь себя терзать сколько угодно, но дальше этого я не пойду. Не давай этой женщине ложных обещаний и не подпускай ее близко. Мой тебе совет: скажи, что девочка умерла, и пусть мать живет себе дальше, не оглядываясь назад.

Но я, скрепя сердце, рассказала Венсе все как есть. Ведь всяко лучше знать, что Кася уже не в Чаще и что муки ее закончились, даже если исцеления и не существует. Я сама не знала, правильно ли поступила. Венса рыдала, плакала, умоляла; если бы я могла, я бы нарушила приказ и отвела ее к дочери. Но в том, что касалось Каси, Дракон мне не доверял; он уже забрал ее и поместил в камеру где-то глубоко под башней. И сказал, что не покажет мне туда дороги, пока я не выучу какое-нибудь защитное заклинание – такое, что оградит меня от порчи.

Мне пришлось сказать Венсе, что я бессильна ей помочь; я клялась ей собственной душою, снова и снова, а она все не верила.

– Я не знаю, где он ее запер, – закричала я наконец. – Не знаю!

Венса перестала молить, она неотрывно глядела на меня, тяжело дыша и стискивая мне руки. И наконец выговорила:

– Ты злая завистница, ты всегда ее ненавидела, всегда. Ты хотела, чтобы ее забрали! И ты, и Галинда – вы знали, что он заберет ее, вы знали и радовались, а теперь ты ее ненавидишь, потому что он забрал тебя вместо нее…

И Венса встряхивала меня резкими рывками; мне не сразу удалось с ней справиться. Это было чудовищно – слышать от нее такие вещи: словно яд разливался там, где я надеялась найти чистую воду. Я так отчаянно устала, мне было дурно от очищения, вся моя сила ушла на то, чтобы вызволить Касю из Чащи. Я наконец-то вырвалась, выбежала из комнаты в прихожую, не в состоянии этого выносить, прислонилась к стене и бурно, некрасиво разрыдалась – измотанная настолько, что даже слез утереть не могла. Спустя секунду за мной робко вышла Венса: она тоже плакала.

– Прости меня, – всхлипывала она, – Нешка, прости меня, я не нарочно, я на самом деле ничего такого не думаю, сама не знаю, как вырвалось…

Я понимала, что она на самом деле так не думает, но какая-то толика правды, пусть и искаженной, в том была. Попреки Венсы разбередили мою собственную тайную вину, напомнили о том крике в сердцах: «Вот и забрал бы Касю!» Ведь мы и впрямь радовались все эти годы, мама и я, при мысли о том, что меня не заберут, и да, мне было потом тяжко и горько, хотя на Касю я, понятное дело, ни минуты не злилась.

Словом, я не стала жалеть, когда Дракон отослал-таки Венсу домой. Я даже почти не спорила, когда он отказался учить меня заклинанию защиты в тот же день.

– Попытайся не быть большей дурой, чем ты есть на самом деле, – рявкнул он. – Тебе нужно отдохнуть, а если не тебе, то мне, прежде чем я приступлю к мучительному процессу вбивания необходимой защиты в твою непрошибаемую голову. Причин для спешки нет. Ничего ровным счетом не изменится.

– Но если Кася заражена, как я… – начала было я и умолкла на полуслове.

Дракон покачал головой:

– Несколько теней проскользнули в тебя, просочившись сквозь зубы, немедленное очищение не дало им укрепиться внутри. Здесь не тот случай. Это даже не опосредованное заражение третьей степени, как в случае того злополучного пастуха, которого ты непонятно зачем превратила в камень. Ты вообще понимаешь, что дерево, с которым ты столкнулась, – это одно из сердце-древ Чащи? Там, где они пускают корни, границы Чащи расширяются; ходульники питаются их плодами. Девочка так глубоко во власти Чащи, как это только возможно. Ступай спать. Несколько часов для нее ничего не изменят, а тебя, возможно, удержат от новых безумств.

Я действительно слишком устала, и я это неохотно понимала, хотя в груди моей пружиной разворачивалось несогласие. Я отложила споры на потом. Но ведь если бы я с самого начала прислушалась к Дракону и к его предостережениям, Кася до сих пор оставалась бы внутри сердце-древа, Чаща бы пожрала ее и сгноила; если бы я принимала на веру все то, что Дракон рассказывал мне о магии, я бы по сей день твердила заговоры до полного изнеможения. Он же сам рассказывал, что еще никого не удавалось вызволить из сердце-древа, никто и никогда не выходил из Чащи живым – а вот Яге это удавалось, а теперь удалось и мне. Дракон может ошибаться, и насчет Каси он наверняка ошибается. Ошибается, и точка.

Я поднялась засветло. В книжице Яги я нашла заклинание для «сыскания гнили по запаху»: совсем простенький заговор – «айш айш айшимад». Я поработала с ним в кухне: обнаружила, где на бочонке сзади наросла плесень и где в стене штукатурка прогнила, отыскала несколько подпорченных яблок и протухший кочан капусты, что закатился под полку с винными бутылками. Когда лестницу наконец затопил солнечный свет, я поднялась в библиотеку и принялась с грохотом сбрасывать с полок книги, пока не появился заспанный, раздраженный Дракон. Бранить меня он не стал, лишь чуть нахмурился и отвернулся, не сказав ни слова. Право, лучше бы раскричался.

Но нет, Дракон просто извлек крохотный золотой ключик и отпер шкафчик черного дерева в дальнем конце комнаты. Я заглянула внутрь: там на подставке стояли тонкие и гладкие стеклянные пластинки, а между ними были вложены листы пергамента. Дракон вытащил один такой пергамент и вручил мне.

– Я его храню скорее как любопытную диковинку, – промолвил он, – но тебе, похоже, такое подходит.

Дракон положил пергамент, все еще зажатый между стеклянными пластинками, на стол: одну-единственную страницу испещрили неразборчивые каракули, многие буквы были странной формы, и тут же – корявые иллюстрации: ветка с сосновыми иголками, дым, проникающий в чьи-то ноздри. И с дюжину разных вариантов заговора: «суолтал видель», «суольята акората», «виделарен акордель», «эстепум», и много всего еще.

– А которое из них мне использовать? – спросила я.

– Что? – не понял Дракон и возмущенно ощетинился, когда я объяснила, что это отдельные заклинания, а не один бесконечно долгий напев: выходило, что прежде он этого не осознавал.

– Понятия не имею, – коротко бросил он. – Выбирай и пробуй.

Я втайне возликовала: вот и еще одно доказательство того, что познания Дракона ограниченны! Я сбегала в лабораторию за сосновыми иголками, развела из них дымный костерок в стеклянной чаше на библиотечном столе, затем нетерпеливо склонилась над пергаментом и предприняла первую попытку.

– Суолтал, – промолвила я, обкатывая слово на языке: нет, что-то в нем не то, оно вроде как соскальзывает куда-то вбок.

– Валлодитаж алойто, кес валлофож, – произнес Дракон. Этот звук, неприятно-резкий и горький, впился в меня рыболовными крючками. Дракон шевельнул пальцем – и руки мои взлетели над столом и сами трижды хлопнули в ладоши. Не то чтобы я не владела собою – но это вроде как непроизвольно содрогнешься всем телом, если вдруг приснится, будто ты падаешь. За каждым движением я ощущала продуманность, меня дергали за ниточки как куклу-марионетку. Кто-то двигал моими руками – но не я. Я уже поискала было в памяти заклинание, чтобы ударить своего мучителя, и тут Дракон снова согнул палец – и рыболовный крючок из меня вышел, и я сорвалась с удочки.

Я вскочила на ноги и кинулась к Дракону – остановилась я только на середине комнаты, тяжело дыша. Я пепелила его взглядом, но Дракон и не подумал извиниться:

– Когда это проделает Чаща, крючка ты не почувствуешь. Попробуй еще раз.

На то, чтобы подобрать заклинание, у меня ушел целый час. Ни одно не удавалось – в том виде, в каком они были записаны на бумаге. Я все их опробовала на языке, перекатывая так и эдак, пока наконец не осознала, что не все буквы обозначают привычные мне звуки. Я попробовала их менять, и вот наконец натолкнулась на слог, который на вкус показался правильным, и еще один, и еще – пока не сложила все вместе. Тогда Дракон заставил меня отрабатывать заговор снова и снова, на протяжении многих часов. Я вдыхала дым сосновых иголок и выдыхала слова, а затем он вворачивал в мое сознание одно неприятное заклятие за другим.

В полдень Дракон наконец-то дал мне передышку. Я обессиленно рухнула в кресло, словно ежом исколотая; преграды выстояли, но я чувствовала себя так, будто меня всю истыкали острыми палочками. Я покосилась на ветхий пергамент, так бережно убранный под стекло, и на странной формы буквы, и задумалась, насколько он древний.

– Очень древний, – подтвердил Дракон. – Древнее Польнии. Может, даже древнее самой Чащи.

Я вытаращилась на Дракона во все глаза; прежде мне и в голову не приходило, что Чаща была здесь не всегда – и не всегда была таковой, как сейчас. Дракон пожал плечами:

– На нашей памяти, Чаща была всегда. Она, безусловно, древнее и Польнии, и Росии. Она была здесь еще до того, как кто-либо из нас поселился в долине. – Он постучал пальцем по оправленному в стекло пергаменту. – Эти люди первыми обосновались в здешней части мира, насколько нам известно, несколько тысяч лет назад. Их короли-чародеи принесли с собой язык магии на запад, от пустошей в дальней части Росии, когда впервые заняли эту долину. А потом на них накатила Чаща, и сокрушила их крепости, и опустошила их поля. От их творений сейчас мало что осталось.

– Но если, когда они впервые поселились в долине, Чащи еще не было, откуда она взялась? – недоумевала я.

Дракон снова пожал плечами:

– Если ты поедешь в столицу, тамошние трубадуры с превеликой охотой споют тебе о рождении Чащи. Этот сюжет среди них весьма популярен, по крайней мере когда есть аудитория, знающая об этом еще меньше их самих: такой простор для творчества! Полагаю, кто-нибудь по чистой случайности вполне мог натолкнуться и на правильную версию. Зажигай огонь, и давай начнем снова.

Лишь поздно вечером, когда свет уже угасал, Дракон остался доволен моей работой. Он попытался отправить меня спать, но я и слышать о том не хотела. Слова Венсы запали мне в душу и по-прежнему язвили меня и царапали; а еще мне пришло в голову, что Дракон, может статься, нарочно вымотал меня до крайности, чтобы отложить дело до следующего дня. А мне хотелось увидеть Касю своими глазами; мне хотелось узнать, что мне предстоит – что это за порча, которую мне необходимо побороть.

– Нет, – отрезала я. – Нет. Ты сказал, я смогу ее увидеть, как только научусь защищаться.

Дракон воздел руки.

– Ладно, – кивнул он. – Следуй за мной.

Мы спустились по лестнице до конца, а потом – в кладовую за кухней. Я вспомнила, как отчаянно обшаривала все эти помещения, когда полагала, будто Дракон вытягивает из меня жизнь; я ощупала ладонями каждую стену, потыкала пальцами в каждую щель, порасшатывала каждый истертый кирпич, пытаясь отыскать выход. А Дракон подвел меня к гладко отполированной части стены – к единственной плите из цельного бледно-белого камня, не тронутой известковым раствором. Маг легонько коснулся ее пальцами одной руки и изогнул их по-паучьи: я ощутила легкую дрожь – это действовали его чары. Вся плита откинулась назад, в стену – и взгляду открылся круто уходящий вниз лестничный колодец из такого же бледного, тускло поблескивающего камня.

Я последовала за Драконом. Эта часть башни, более древняя, более чуждая, отличалась от всех прочих. Ступени, твердые, словно обрубленные по краю с обеих сторон, в середине истерлись. Вдоль основания обеих стен вилась вырезанная по камню надпись: буквы, не наши и не роские, очень походили по начертанию на те, что значились на пергаменте с защитным заговором. Мы спускались долго, очень долго, и я все сильнее ощущала монолитную тяжесть камня вокруг нас – и безмолвие. Ощущение было словно в гробнице.

– Это гробница и есть, – подтвердил Дракон.

Мы уже дошли до самого низу и оказались в небольшой круглой комнатке. Даже воздух здесь словно загустел. Надпись с одной из стен лестничного пролета непрерывной линией перетекала в комнату, тянулась по кругу, переходила на противоположную сторону, поднималась вверх по стене, изгибаясь высокой дугой в форме арки, затем снова спускалась и уводила в пролет по другую сторону лестницы. Внутри арки, у самого пола, просматривалась небольшая полоска из более светлого камня: как будто сперва возвели остальную часть стены, а затем замуровали отверстие. Выглядело оно – как раз впору проползти человеку.

– Тут… тут кто-то захоронен? – робко спросила я. Голос мой звучал не громче шепота.

– Да, – кивнул Дракон. – Но даже короли, когда они мертвы, против соседей не возражают. А теперь слушай меня, – промолвил маг, оборачиваясь ко мне. – Я не стану учить тебя заклинанию, позволяющему проходить сквозь стену. Когда ты захочешь ее увидеть, я сам провожу тебя. Если ты попробуешь до нее дотронуться, если позволишь ей подойти на расстояние вытянутой руки – я тебя тотчас же выведу вон. А теперь, если ты по-прежнему настаиваешь на своем, налагай защиту.

Я высыпала на пол горстку сосновых иголок, подожгла ее, нараспев прочитала заклинание, вдохнула дым – а затем подала Дракону руку, и он протащил меня сквозь стену.

Дракон заставил меня бояться худшего: я представляла себе, как Кася, истерзанная, под стать Ежи, с пеной на губах, царапает себя ногтями; как внутри Каси кишмя кишат эти скользкие порченые тени и выедают ее изнутри. Я собралась с духом – я была готова ко всему. Но когда мы прошли сквозь стену, Кася просто сидела, сжавшись, в уголке на тонком соломенном тюфячке, такая маленькая и беспомощная, обхватив руками колени. Рядом на полу стояла тарелка с едой и вода; пленница поела и попила, умылась, аккуратно заплела волосы. Да, это была она – пусть усталая, испуганная, но она осталась самой собою. Кася с трудом поднялась на ноги и направилась было ко мне, протягивая руки.

– Нешка, – промолвила она. – Нешка, ты нашла меня.

– Не приближайся, – коротко произнес Дракон и добавил: – Валур польжюс.

Над полом между нами внезапно взметнулась линия горячего пламени: я рванулась к Касе непроизвольно, просто не в силах удержаться.

Я опустила руки и сжала их в кулаки. Кася тоже отступила на шаг, держась по ту сторону огня. Она послушно кивнула Дракону. Я стояла, глядя на нее во все глаза, беспомощная, исполненная безотчетной надежды.

– Ты… – начала было я, и вопрос застрял у меня в горле.

– Не знаю, – отозвалась Кася дрожащим голосом. – Я не… помню. Не помню ничего после того, как меня увели в Чащу. Они утащили меня в Чащу, они… они… – Она умолкла, рот ее приоткрылся. В глазах читался ужас – тот же самый ужас, что ощущала я, когда обнаружила ее в дереве, погребенную под слоем коры.

Я заставила себя не тянуться к ней. Я сама словно перенеслась обратно в Чащу, я видела Касино слепое, задыхающееся лицо, ее молящие руки.

– Не говори об этом, – глухо и горестно сказала я. Внезапно накатил гнев: как Дракон только посмел удерживать меня вдали от Каси так долго! У меня в голове уже составился план: я воспользуюсь заклинанием Яги, чтобы понять, где в Касе укоренилась порча, затем попрошу Дракона показать мне очистительные заклинания, которые он использовал на мне. Я просмотрю книжицу Яги и отыщу другие такие же и выгоню порчу из Каси. – Не вспоминай. Просто скажи мне, как ты себя чувствуешь. Ты… больна, тебе холодно?..