Текст книги "Дети кицунэ"

Глава 6
Мальчишка и палач

– Переоденься, – строго бросила Кин, оставив на полу сложенное кимоно. Белый – цвет тех, кто идёт на казнь. Траурный цвет. – Настойчиво прошу поторопиться.

– Спасибо, – Я поклонилась. – А… меня будут допрашивать? Или что-то уже поменялось?

– Будут. Но для этого ты должна выглядеть достойно своему положению. И пожалуйста, убери уже эту книгу. Никому не интересно, что ты там читаешь.

Складывалось ощущение, будто меня вообще не воспринимают, как человека. Здесь я – что-то наравне с чудовищами, а значит и вежливого отношения не достойна.

Всё равно же никто больше не узнает…

Нет. Я всё ещё не верила, что умру насовсем. И в то, что уже умерла, тоже не верила. Щупала пальцами жуткие иероглифы, начерченные на шее, разглядывала руки. Разве это могло произойти со мной? Разве Такеши мог оказаться… зверем? Я надела похоронное кимоно и затянула пояс. Проверила рукава – едва ли в таких можно что-то спрятать. Чтобы получился карман, кое-как заколола и припрятала внутри всё, что пряталось в старой одежде. На глаза, как назло, снова навернулись слёзы.

– Едут! Едут! – послышалось за дверью. – Всё готово?

Кин постучалась в мою дверь.

– Ты одета? – спросила она.

– Да, – ответила я, поправив булавку.

А потом началось отвратительное ожидание, напоминающее пытку. Сначала я просто сидела, как полагается встречать гостей, затем взялась за книгу. Как предзнаменование, «Свод нечистых дел» опять открылся на странице с преобразившимся.

«В прежние времена преображённые часто помогали в нечистых делах. Их сверхъестественное чутьё, подобно осьминожьим щупальцам, вытягивало из мрака опасных ёкаев, а благословение некоторых ками способствовало скорейшей поимке врага. Естественно, не последнюю роль в этой работе играли мико – без их чуткого контроля преображённые быстро сходили с ума и уже сами представляли опасность для людей. К счастью, с приходом к власти сёгуна, такая практика больше не применяется, и преображённые, если таковым представляется возможность обрести жизнь, тотчас же подвергаются уничтожению».

Когда в коридоре послышался шум, я навострила уши. Шагов было множество, и подсчитать, сколько людей их издавали, я никак не могла.

– Приветствуем вас, господин, – приветливо начала Кин – кажется, в глубоком поклоне. – Пройдёмте, пройдёмте за мной…

Она ушла вперёд. Гостю это позволило переброситься парой слов со своим спутником.

– Если ваш отец узнает, он будет вне себя от ярости, – шёпотом сказал тот.

Я подобралась ближе и попыталась прислушаться – так, чтобы уж ничего точно не упустить. Складывалось странное ощущение, будто только что я распознала то, чего раньше никак бы не расслышала, и одна только мысль об этом раскрыла предо мной настоящую бездну. Это длилось совсем недолго – секунду, две, – но в один момент я услышала… всё. Шелест шёлковых одежд, чьё-то сбивчивое дыхание, скрип деревянных подошв, грохот доспехов… Я закрыла голову руками, и в то же мгновенье на глаза мне упала прядь – такая же пепельно-рыжая, как в отражении медного зеркала.

И тут я поняла.

То, что я слышу сейчас, слышу не я. Это делает тот, кто… преобразил меня. Его лисьи уши, его звериный слух! Поняв это, я попыталась взять себя в руки. Сосредоточилась. Попробовала нащупать эту связь и воспользоваться ей, чтобы подслушать.

– Хван, ты говоришь очевидные вещи, – пробурчали в ответ.

– Прошу прощения, господин. Но ваш отец может решить, что вы проявляете страх перед тем, что готовится.

Когда этот загадочный Хван говорил вслух, я слышала лёгкий акцент – скорее всего, тот самый, с материка. Значит, говорил он с «мальчишкой с богатой родословной».

– Даже если и узнает, пусть думает, что я делаю это из здравого любопытства, – чеканил «мальчишка». – Перед такими опасными делами для разумного человека будет нелишним узнать, с чем он имеет дело.

Что-то за дверью моей камеры щёлкнуло, но открылась не створка, а маленькое окошко вверху. Сначала ненамного, всего лишь для щёлки, но я успела быстренько собраться и кое-как пригладить волосы, чтобы выглядеть лучше. Кажется, на меня посмотрели. И не узнать эти густо-чёрные глаза под вечно хмурыми бровями я уже не могла.

Господин Ясухиро. Ко мне пожаловал сам сын даймё.

– И так выглядят ожившие мертвецы?.. – холодно спросил он.

– Именно, мой господин, – ответил ему один из стражников, сторожащих камеру. – Как общипанная тушка, не иначе.

– Это естественное следствие преображения, – пояснила госпожа Кин. – Что, впрочем, является очень даже полезной меткой для определения таковых…

Я опустила голову. Неужели и вправду так? Серые руки, чёрные зубы, мерзкая корка иероглифов на шее… Начала ловить себя на мысли, что быть преображённой куда хуже, чем просто умереть.

– Я бы хотел пообщаться, – холодно заявил гость.

– Вы уверены? – всполошилась мико. – Я не могу ручаться за достойное поведение этой преображённой, и лучше бы…

– Я спокойно переживу пару грубых слов.

И окно открылось полностью.

Его чёрные глаза на секунду выглянули из-под расписного веера и тут же спрятались, не удостаивая меня долгим взглядом. Я не могла верить, что вижу такую высокую особу настолько близко. Тело слегка потряхивало.

Первое дело – поклониться. Долго и низко, чтобы не оскорбить.

– Лишние приличия здесь ни к чему, – едва скрывая раздражение, сказал господин Ясухиро.

Я выпрямилась. Выглянув, он снова прятался за веером. От мысли, что этот человек считает меня за какую-то грязь под ногтями, стало противно. Закралась такое детское желание подразнить. Отомстить за то, что я здесь, в одеждах смертницы, а он, такой из себя важный, машет веером за окошком.

– Помнишь ли ты себя? – продолжал молодой даймё.

Я ненадолго замялась. Кин уставилась на меня, как на глупого ребёнка, который не понимает самого простого вопроса. Жестом поторопила – быстрей, не тяни.

– Да, – тихо сказала я. – Я Харуко, дочь…

– Это не имеет никакого значения. Имела ли ты при жизни… какие-нибудь силы?

– Нет, господин Ясухиро.

– Стоит отметить, – снова затесалась мико. – Что некоторые факты указывают на то, что её брат… не совсем человек…

– Это неправда, – отрезала я.

Ясухиро снова взглянул на меня поверх веера. В его глазах мелькнуло какое-то раздражительное недоумение – как так, мёртвая девчонка вдруг посмела перечить мико? А я злилась на весь мир. На ками, которые так повернули судьбу, на семью, на стражников, на гостя…

– Мой брат всегда был человеком, – проговорила я, смотря ему глаза. – И я всегда была человеком, и вся наша семья – люди.

– Ты позволяешь себе слишком много, – рыкнула Кин.

Я должна была бы опустить голову, хотя бы в знак смирения, но вместо этого лишь больше выпрямилась.

– Простите. Я лишь защищаю репутацию своей семьи.

– Что ж, это весьма похвально, – подметил господин Ясухиро. – И всё же… что в целом представляет из себя смерть? Может быть, ты встречала каких-то духов? Или… спускалась в подземный мир?..

Кин бросила в его сторону мимолётный, но полный недоумения взгляд.

– Нет, – честно сказала я. – Я… я как будто просто уснула. А потом меня разбудили. Вот и всё.

– И если бы тебе представилась возможность вернуться к прежней жизни, ты бы смогла делать это целиком и полностью?

– Зачем вам это знать?

– Как ты смеешь так отвечать? – снова затесалась Кин.

– Всего лишь из здравого любопытства, – Я позволила себе лёгкую полуулыбку – так, чтобы Ясухиро уж точно понимал, что я действительно слышала его разговор. – Разумному человеку ведь нужно знать, с чем он имеет дело.

Это был странный разговор. Совсем без слов. Ясухиро вскинул брови, одним лишь взглядом задав вопрос. Я ответила – дотронулась до своих ушей, как бы подсказывая, каким образом прознала его секрет. А ещё снова укрепила связь. Выбившаяся прядь перед глазами посветлела, и сами глаза, я уверена, опять стали мертвенно серыми.

– Весьма занятный трюк, – хмыкнул Ясухиро. – Этому ты уже после смерти научилась?

Стоило мне лишь ненадолго задуматься, как человеческое снова взяло верх.

– Да, – ответила я. – Позаимствовала у своего убийцы.

Кин скрипнула зубами. Лютую злость в ней выдавали только глаза – казалось, эта женщина была готова испепелить меня прямо сейчас. Если бы не даймё…

– В таком случае… Да помогут тебе боги в следующем рождении.

Окно захлопнулось. Но на этот раз я не растерялась. Это же получается, это легко даётся! Я чувствую своего убийцу, я могу позаимствовать у него любое чувство, какое только захочу… Почему бы не попробовать? Что мне мешает научиться этим управлять, и…

Да. Я жива и хочу жить. Мне есть, ради чего это делать.

– Всё напрямую зависит от того, кто убил, – объясняла мико, провожая Ясухиро. Из-за лязганья доспехов охранника, идущего рядом, мне пришлось додумывать часть её слов. – Если это сделал оборотень, естественно, после преображения жертва будет немного… склона в подобному образу жизни.

– Это не портит её кровь? Не ведёт к… скажем так, к уродствам?

– Мне известны три возможности подобного преображения. Первый, как у этой несчастной, подразумевает наличие убийцы – ёкая по происхождению. Само убийство должно быть совершено без сильного кровопролития, и оживление сработает только в тот же день…

– Какие остальные два?

– Допустим, призыв духа, господин Ясухиро. Бестелесную сущность. Обычай не наш, перенят с материка. Используется крайне редко – для него нужны те, кому дарован голос, способный призвать мёртвых. Таких я встречала всего несколько раз…

– А третий способ?

– Самый трудный, господин Ясухиро. Для него необходим не только сильный проводник, но и хякки-ягё – парад сотни демонов, случающийся примерно раз в двадцать лет, – в качестве… завершающего этапа. В отличии от первых способов, тут нет никаких временных ограничений – этот поднимет даже кости. Но… опять же, всё упирается в исполнителя. Для подобного обряда необходим проводник с чудовищной силой…

– Какой-нибудь о́ни?

– Кто-то намного, намного более сильный, господин Ясухиро. Такие рождаются только в хякки-ягё.

Я не имела понятия, что представляет из себя этот загадочный «хякки-ягё» или, как пояснила мико, «парад сотни демонов», но всё равно продолжила слушать.

– Что ж, весьма разумно. Получается, преобразить таких, как эта девушка, проще всего, не так ли?

– Именно так.

– Наверно, в последнее время это случается чаще обычного…

– Что вы, господин Ясухиро, – с завидной уверенностью заявила Кин. – Этот случай единичен. Больше оживших мертвецов у нас не было и не предвидится, передайте это вашему отцу. Сразу же после допроса она, как и положено, будет умерщвлена.

– Умерщвлена? И для существа с такими способностями не найдётся места не службе?

– Мы не привлекаем к помощи ёкаев. Те ками, которым они подчиняются, несут лишь боль и разрушения, и держать таких близко к нашим святыням… немыслимо.

– Досадно. Пяток таких преобразившихся – и целый город обеспечен полезными ушами.

– Божественные законы нерушимы, господин Ясухиро.

– Естественно. А с тем человеком, который остался в камере за моей спиной, я всё-таки рекомендую быть осторожнее. Она довольно смышлёна и наверняка имеет свои цели. На допросе вам могут попасться подводные камни.

– Как бы не был хитёр враг, мы всегда окажемся хитрее.

– Безусловно.

Ещё на середине разговора я ясно поняла, что господин Ясухиро говорил не с мико. В конце концов, не настолько же он глух, чтобы не расслышать её настойчивое желание как можно скорее препроводить гостя. Он обращался ко мне. И говорил именно со мной, и мне же делал комплименты, и предо мной же оправдывался, почему ничем не может помочь. Я приняла. Именно сейчас внутри затеплилась надежда – сегодня меня не убьют.

* * *

Я ожидала большего от допроса. В конце концов, когда тебя почти что хвалит такой человек, ты и сам чувствуешь себя героем. Но… меня допрашивали, как обычную заключённую. В какой-то момент пришла забавная парочка – бравый вояка, закованный в доспехи с ног до головы, и старенький скрюченный писарь. Первый встал напротив, второй с дощечкой и бумагой засел в углу. Посыпались вопросы. Имя, возраст, семья – вплоть до бабушек с дедушками, половину из которых, по линии отца, я не знала и в лицо не видела. Выяснение обстоятельств. Я умолчала о том, из-за чего случилась ссора, и просто пожала плечами, когда об этом спросили. Язык развязался, лишь когда речь зашла о Соре – уж о загадочном дружке, который затуманил голову моему брату, я могла говорить сколько угодно. В любом случае, ответ устроил. Самурай задал несколько уточняющих вопросов – как начался пожар, где находились остальные вовремя обрушения… Всё спокойно. Писарь старательно перенёс на пергамент все мои ответы, и вместе со своим спутником, не сказав ни слова, вышел из камеры. Под конец начали закрадываться смутные сомнения – меня ведь поднимали не для этого…

«Помимо ками, к коим преображённый может обратиться лишь при некотором опыте, с момента пробуждения ему даётся возможность обратиться к силе своего мучителя. Их связь крепка, и ощущается на уровне простого чутья. Известна история юного послушника, преобразившегося от рук коварной морской девы нингё. Едва очнувшись, юноша сразу же проявил свою тягу к морю. Он без подготовки мог нырять, дышал под водой и даже понимал язык морских существ. Притом ками, к которым он обращался, сумели поднять невиданное до тех пор цунами»

Я читала и вертела в руках отцовские чётки. Эти маленькие лисьи головы, вырезанные из кости – неужели они были предзнаменованием? И неужели мне суждено умереть – вот так, глупо, под лезвием самурайского меча? В это не хотелось верить. Ни во что, ни во что не хотелось верить! Я сосредотачивалась и прислушивалась к каждому шороху. Охрана, двери, чьи-то шаги…

– На выход, – строго объявил чужой женский голос.

Я пихнула книгу в рукав своего позорного белого кимоно и там же запрятала чётки. Исподлобья взглянула на гостей. Один явно был мужчиной – самураем, от других отличавшимся разве что тем, что прятал лицо за лиловой повязкой. Второй была женщина, но тоже в доспехах. Двое мечей, совершенно обычных для других воинов, на её поясе выглядели странно – так же странно, как и прикрытое лицо.

Открыли дверь. Меня сковали и вывели из камеры. Без лишних слов дотащили до лестницы, там спустили в подвал. Внутри было темно и холодно. Свет из маленького окошка заливал пол, покрытый тёмно-багровой коркой. Здесь убивали – и убивали не единожды. На земляной насыпи остались следы волочения от тел, пахло сыростью и гнилым мясом.

Мне должны отрубить голову – читала ведь, что при должной сноровке достаточно всего одного удара, чтобы рассечь человеку шею. Толкнули в спину, я упала на колени. Так страшно мне не было даже в горящем доме. Там-то ещё была надежда – ещё немного, вот-вот, всё закончится, и я выберусь на улицу… А тут поджидала только смерть. Мне было некуда бежать.

– Есть ли последнее желание? – холодно отчеканил самурай.

Женщина-палач, вытянув меч, стояла за спиной. Я слышала, как она дышит. Как переминается с ноги на ногу, как задевает лезвием пол. Казалось, она делала это нарочно. Запугивала перед тем, как убить.

– Может быть… – пробормотала я. – Вы скажите то, что известно о моём брате? Сейчас. Куда он убежал, может быть? Где его видели?

Они переглянулись.

– Зачем тебе это знать? – усмехнулась женщина.

– Я… я хочу знать, что он в безопасности. Что с ним всё в порядке.

– И это всё?

Если бы мои руки были свободны, я бы закрыла ими лицо. Спряталась бы. Эти двое не походили даже на тех стражников, которые сторожили меня ночью – те хотя бы лица не скрывали. А эти…

Я поймала себя на мысли, что форма – доспехи и чёрный дзюбан, выглядывающий из-под них, – заметно отличались от формы городских стражей. Они были клановыми – то есть, получается, казнить меня собирались не служаки из городского дозора, а представители кого-то из самурайских родов. Разница огромная – пропасть между рангами. И таких людей пригласили, чтобы отрубить мне голову?

– У меня никого нет, кроме него… – пробормотала я. – Все ведь погибли, да? Их больше нет?

– В комнате обвалилась крыша. Тебя спасло только то, что ты была под балкой, – пояснил самурай. – Ну, вернее, твоё тело. В конце концов, ты ведь отравилась дымом.

Меня пугало, как они растягивали этот разговор. Вместо того, чтобы просто отрубить голову, эта парочка начинала затягивать какую-то странную пытку, не дотрагиваясь до моего тела. Заставляли снова и снова прокручивать перед глазами вечер, вспоминать каждую деталь, каждый звук…

Лучше бы просто закончили. Одним ударом, они же обучены…

– И у тебя не осталось других родственников? – с любопытством продолжала палач. Я слышала, как она протирала лезвие. – Бабушек, дедушек… отца?

– Бабушка и дедушка умерли. Дедушка ещё до меня, а бабушка… кажется, лет семь назад… А отец давно пропал. Я о нём ничего не знаю.

Я заметила – за каждым моим словом пристально следили. Тот вояка, который стоял сбоку, внимательно заглядывал мне в глаза – как будто наблюдал, не вру ли. Для себя решил, что не вру.

– В таком случае, – так же холодно сказал он. – Ты вполне можешь рассчитывать, что ещё какое-то время твой братец пробудет среди живых. Он сбежал – и, скорее всего, не без помощи господина Нобу.

Стражник глянул мне за спину – на свою спутницу. Как будто что-то спрашивал одним лишь взглядом. Та, судя по всему, ответила согласием.

– Ну что ж… – хмыкнула она.

– Пожалуйста… – пробормотала я, невольно вжав голову в плечи. – Пожалуйста, я же ничего не сделала… Я могу уйти в лес… я могу уйти из города, и вообще…

Свистнуло лезвие.

Остановившись единожды, моё сердце было готово остановиться вновь. Я сидела в унизительном положении – на коленях, со связанными руками и скрюченной спиной. Успела зажмуриться, и по щекам, ещё не остыв, катились тёплый слезинки. А у шеи застыло лезвие. Острое и крепкое. Я чуть подняла голову, но тут же ясно ощутила – холодок. Меч по-прежнему был готов перерубить мой позвоночник. Самурай с хладнокровным интересом наблюдал за моим лицом.

– Видишь, какое быстрое дело? – проговорил он. – Один удар – и всё готово.

– Это к тому, что непослушание стоит жизни, – усмехнулась палач. Она чуть повела лезвием, поддевая мои волосы, и обожгла сталью ухо. – И если твой брат продолжит заниматься тем, чем он занимается сейчас, его ждёт именно это.

Я чуть повернула голову. Лезвие меча мягко дотронулось до моей щеки – сначала что-то кольнуло, через секунду по коже пробежала тёплая капля. Кровь. Самурай подошёл ко мне и сел напротив. В его руке блеснула тонкая металлическая спица. Палач молча разрезала верёвки, и в ту же секунду, не дав отдышаться, её сообщник схватил меня за руку. Стиснул запястье, потянул на себя. Я вскрикнула. Острие вонзилось прямо в костяшку.

– Что вы делаете?! – закричала я. – Ай! Больно!

Палач схватила меня за плечи и завела свободную руку за спину.

– Отпустите! Пожалуйста, отпустите!

Самурай не слушал. Он молча выводил на моей руке иероглиф. Стирал проступающую кровь и с хрустом сдерживал, когда я пыталась вырваться.

– Потерпи, мертвячка, потерпи ещё немного…

– Что это? Что это, мне больно, пожалуйста…

«Глаз». Самурай размял руку и вытер о тряпку окровавленную спицу. Снова взялся за работу. Рядом с одним иероглифом, через мои крики и нестерпимую боль, появился ещё один – «небо». На этом воин закончил. Палач стянула мою окровавленную руку повязкой.

– А теперь ты свободна, – довольно протянула она. – Иди. Ищи своего брата. Найдёшь – уведи подальше из города. А его дружок пусть останется здесь, ясно?

Я не поняла. Уставилась на неё, судорожно пытаясь понять, не пошутила ли эта женщина. Она любезно помогла мне подняться и так же любезно, даже с какой-то издёвкой, проводила до выхода. Тамошним стражникам дала понять, что меня можно отпускать. И только у ворот я сообразила, что произошло.

Глава 7
Идзакая господина Нобу

Когда я подходила к дому, уже затевался рассвет. Бледные лучи скользили по снежным шапкам на крышах, пробирались на узкие улочки, заготовленные для цветов кадки, торговые лавочки, городские дворики… Всё казалось таким обычным и спокойным, что мне сложно было поверить во вчерашнее. Как оно могло произойти? Нет, всего этого не было! Мать, дядя, брат – все они просто ждут, когда я вернусь, и…

Но там, где я спала ещё вчера, громоздились обгоревшие развалины.

Что-то уже успели разобрать, доставая людей из-под завалов, другое так и осталось напоминать сложившийся карточный домик. Весь двор вокруг истоптали. Рядом валялся выпотрошенный дядин кошелёк, опустевшая мамина шкатулка, какие-то гребешки, поломанная обувь… Ещё и обокрали! Я оглянулась по сторонам, прошла дальше… Обугленные балки под ногами хрустели и сыпались обмёрзшими угольками… Из-под руин выглядывали обломки нашей старой жизни – погнутый чайник с загнутым носом, обгоревшая циновка, отцовская маска из комнаты Такеши… Я взяла её, даже не думая. Подобрала и дядин кошелёк, и какую-то мелочёвку – клянусь, я просто не соображала, что пихала себе в рукава! Пробиралась по развалинам, приподнимала какие-то куски крыши – и искала, искала, искала, что можно подобрать и спрятать! Ныли ссадины, болела эта жуткая метка под повязкой, а я не замечала… Не замечала!

Под некоторыми досками, покрывшимся изморозью, прятались черви. Так много, что меня начинало воротить. Нос снова чувствовал запах – ту самую вонь, которой несло от кровавых фонарей на празднике. Смерть ещё никогда не бродила так близко ко мне…

– Девочка! – донеслось со стороны дороги.

Я вздрогнула и, резко обернувшись, чуть не рухнула прямо в угли. Скрюченный мужичок, стоящий у дома, выглядел обычным горожанином с плешью и хитрющим прищуром. И ведь я действительно подумала так вначале, действительно хотела сорваться с места и броситься прочь, но…

Вовремя заметила странности. Хитренький прищур был нужен не просто так – с ним было проще прятать полностью чёрные глаза, лишённые зрачков и белков. Уши казались несколько длиннее, чем должны были бы, а передние зубы, выпирающие, как у какого-нибудь зверька-грызуна, уж никак не вписывались во внешность обычного человека. Мужичок подобрался ближе. Двигался он как-то быстро и прытко, несвойственно возрасту, а меня совсем не боялся – будто каждый день оживших мертвецов встречал.

– Кто вы? – пробормотала я, отступив на пару шагов назад. – Что вы тут делаете?

– Ты не думай, что я с каким-то злом пришёл, – Мужичок по-собачьи принюхался и подобрался к дому с другой стороны – с той самой, где ещё недавно была кухня. – Не-ет, я плохого не принесу. Я только позаимствовать кое-что хочу. Вам ведь запасы домашние уже не нужны, так ведь? Во-от. А на кухне они всяко полезней будут…

Он отпихнул ногой обломок крыши и так же, по запаху, принялся что-то искать. Вытянул завёрнутый в тряпку тофу. Кинул в заготовленный мешок и снова взялся за поиски.

– Что вы делаете?.. – тихо спросила я.

– Заимствую кое-что, – преспокойно отозвался мужичок. – Ты ж мёртвая, мёртвым можно вообще ничего не есть – они только сохнуть будут, как цветок без воды. Братец твой, судя по всему, в другом месте пропитание находит, а остальным… они о еде даже и не подумают.

Одно только упоминание семьи заставило меня просто вспыхнуть от злости. Как эта крыса смеет о них так говорить?! Как она смеет забираться в нашу кухню и красть нашу еду?!

– Прекратите! – Я попыталась подобраться ближе, но обугленное перекрытие под ногами треснуло, и мне пришлось остаться на месте. – Это не ваши вещи, не трогайте!

– Да что ж ты так злишься-то? Спокойней, девочка, спокойней. Вон, у тебя глазки уже побелели – призовёшь ещё кого-нибудь, проблем не оберёшься…

Я вытянула прядку – и снова встретила этот тошнотный серовато-рыжеватый цвет.

– Кто вы такой? – не отрывая взгляда от волос, спросила я.

Потемнели. Конечно, не стали полностью чёрными, но оттенок уже поменяли. Я начала чувствовать приятный контроль над собственным телом. Значит, не чудовище. Значит, ещё могу сойти за человека.

– Работник, – хихикнул мужичок. – У господина Нобу в идзакае служу.

Внутри что-то щёлкнуло – господин Нобу. Тот самый, которого так остерегалась мать. Тот самый, о котором говорил дядя, и тот самый, который, по словам палачей, помог моему брату сбежать.

– У господина Нобу? Вы не шутите?

– Я вор, а не врун, девочка. Хочешь – пойдём со мной и проверишь.

– В Сливовый квартал?

– Не-е, девочка, не туда. Там для людей идзакая, не для нас с тобой. Нам с тобой положено идти к другому месту…

* * *

«Другим местом» оказался любопытный квартальчик Итё на западе города. В отличии от роскошного Театрального квартала на юге или злачного района Суги на востоке, куда даже самураи не рисковали соваться, это место славилось тем, что… здесь ничего не происходило. Рыбаки вязали сети, по улицам тянулся крепкий рыбный запашок. И ничего больше. Здесь почти не было людей – и естественно, что их место кто-то должен был занять.

– Вот-вот, сюда, девочка.

Хиленькое зданьице с двумя бумажными фонарями у входа едва ли походило на место, где мог обитать тот самый длинноволосый модник, которого я видела на рынке. Изнутри доносились разговоры, смех и музыка.

В одиночку, оставив мужичка во дворе, я прошла внутрь. Снимать обувь не пришлось – её у меня попросту не было. Внутри, вместо привычной прихожей, встретил узкий закуток с тонкими бумажными перегородками. В углу, играя в го, устроились… вещи. Буквально, это были ожившие вещи – одноглазый зонтик, дырявая сандалия с хитренькой мордой, метла и чайник с погнутым носом. На меня они уставились скорее с недоумением, нежели с неприятием.

– Чего уставилась? – фыркнул зонтик. – В твоём доме вещи до ста лет не живут, если цукумогами никогда не видела?

– Цукомогами? – удивилась я.

– Дальше, дальше иди, – пробухтел чайник. – Все новички сначала с господином Нобу говорить, а уж потом в чужие дела соваться.

Я на всякий случай поклонилась и, отодвинув перегородку, шагнула вперёд.

Никогда не бывала в идзакаях – тем более, в таких. В первую секунду в нос ударил дым из трубок – настолько крепкий, что у меня заслезилось в глазах. Кое-как привыкнув, я огляделась вокруг…

И просто обомлела. Оживший зонтик – это ещё что! В одном месте собрались и мелкие демоны-они (их более крупные собратья здесь просто не поместились бы), и рокурокуби из дядиных рассказов – и опять же, выдало эту женщину белое пятнышко на шее, – и девушки-додомэки с россыпью птичьих глаз на руках, и раскормленный барсук в человеческой одежде (наверняка оборотень, не иначе), и двухвостый кот с бамбуковой трубкой под мышкой, и лягушка размером с собаку, и столько ещё неведомых тварей, что у меня закружилась голова. Между ними вертелись маленькие красноватые человечки с головами-луковицами, разносящие напитки, а посреди этого хаоса, на бархатной подушке, с длинной курительной трубкой и незаконченной экибаной под боком, возлегал сам господин Нобу.

– Дорогой друг, пожалуйста! – кричал он одноглазому музыканту. – Сямисэн – это не топор, с ним нельзя так грубо!

В его ушах блестели золотые серьги, голову венчали цветастые рожки с витиеватой резьбой. Завидев меня, растерянно переминающуюся на пороге, он подозвал к себе одного лукового человечка, и тот прытко бросился ко мне. Обычному человеку он едва ли доходил до колен, и было трудно представить, как его собратья в этом месте управлялись с тяжелеными подносами.

– Проходите-проходите! – звонко прощебетал он. – Проходите, не задерживайтесь у двери!

Я сделала шаг и чуть не споткнулась о ещё одного человечка с подносом. Нобу жестом подозвал меня к себе.

– Преображённая? – вдруг оживился о́ни, сидящий за столиком. – Гляньте-ка, преображённая!

Все тут же воззрились на меня. Кто-то зашептался, другие закричали вслух. Даже музыкант смолк – хозяину пришлось дать ему отмашку играть дальше.

– Стоит сказать, кимоно ты выбрала весьма скверное, – вместо приветствия сказал Нобу. Он выдохнул клуб сизого дыма и прибавил к экибане ещё одну веточку. – Сочетания белого и чёрного – весьма скучная вещь. Я бы назвал её…

– Старушачьей? – прокряхтел из угла барсук в человеческой одежде.

– Скорее возрастной, – Он с интересом сощурился. – Знаешь, дорогая, мне кажется, тебе бы пошёл сине-зелёный. Немного красно-фиолетового туда, да… о, да, и жёлтой-оранжевый акцент, конечно, да! Что думаешь, старый друг?

– Изумительное дело! – засмеялся барсук. – Такие цвета пойдут любой девушке.

Краем глаза я заметила, что абсолютно все женщины в этой идзакае носили именно эти цвета – у кого-то потемнее, у кого-то посветлее, но исключений с какими-нибудь «позорным коричневым» или «идиотским голубым» я не заметила.

– Кстати, – Нобу снова задымил. – Как тебя зовут, дитя?

– Харуко, господин Нобу, – Я вздрогнула и подскочила, когда прямо у ног пробежал ещё один луковый человечек с подносом. – Я… я ищу своего брата… Я знаю, что он часто заходил к вам…

Нобу куда больше интересовало состояние его собственных ногтей.

– Ко мне ходит много чьих-то братьев, – хмыкнул он. – И сестёр, и сыновей, и жён. Думаю, мне всё-таки потребуется уточнение.

– Такеши. Сын Орочи и Минори.

– Это тот лис, который вчера устроил погром в собственном доме! – человеческим голосом закричал двухвостый кот. – Нобу, старина, так это ж его почившая сестрёнка!

– Так подрать городских стражей! – расхохоталась рокурокуби. – Твой братец редкостный смельчак, девочка! Безумец!

– Вы знаете, где он может находиться? Мне нужно его найти, это очень важно…

– Подобная помощь небесплатна, – лукаво подметил двухвостый кот. – А у тебя и одного мона на поясе не болтается.

Господин Нобу медленно поднялся жестом позвал меня за собой. Каждый шаг провожался десятком взглядов – как бы странно это не звучало, но на человека, хоть и преобразившегося, здесь смотрели, как на диковинку. Может быть, оттого и стало легче, когда мы скрылись от них за бумажной перегородкой – здесь, у поворота на кухню, устроилось некое подобие хозяйской комнаты.

Ковры, цветы, побрякушки – казалось, в этом месте всяких предметов было больше, чем в любой городской лавочке с любопытными вещицами. В стену хозяин встроил высоченный шкаф с сотнями маленьких ячеек. Каждую кропотливо подписали: «Головная боль», «Бессонница», «Судороги в конечностях»… Кажется, только что я увидела самый большой аптекарский короб из возможных. К тому же, расписанный узорами в виде рыб.

Господин Нобу жестом пригласил меня присесть на циновку. Я послушалась.

На стенах висели гравюры. Не те, что я привыкла видеть – здесь не было прекрасных девушек или отважных самураев. Со всех сторон на меня таращились чудовища, будто сбежавшие из «Свода нечистых дел». Их было больше, чем сидело в соседнем зале, больше, чем я вообще могла предполагать. Жуткое собрание уродов.