Текст книги "Лавка красоты «Маргаритки»"

Глава 6

Обиды и недомолвки пришлось оставить. Тимоха заявился чуть раньше обговоренного времени, но у меня и мысли не возникло, спровадить его.

Пока парень занимается крышей, я вооружаюсь найденной в кладовке лопатой, кое-как прилаженными к черенку граблями и ржавым секатором. Инвентарь надо бы закупить, но пока хватит и этого.

Сад за домом, несмотря на торчащие то тут, то там сорняки, в общем и целом, выглядит прилично.

Первым делом расчищаю заросшие дорожки – мурава и клевер срослись тесно, так что ни подлезть, ни подступиться. Но я же фея, пусть и наполовину.

После дорожки подхожу к розам. Кусты распушились, заполонив почти всю огороженную клумбу. Оставить так, конечно, можно, но пройдёт ещё каких-то пару лет, и эта красота попросту выродится.

Осторожно, стараясь не уколоться, разгребаю ветки и обрезаю лишнее. Выкидывать что стебли, что цветы – непозволительная трата. И то, и другое прекрасно подходит для крема и ароматных настоев.

Когда пушистый куст порядком редеет, превращаясь в стройняшку, берусь за нарциссы. Эти привередливые цветы несмотря на то, что вокруг них вольготно разрослись кусты крапивы и пара лопухов, чувствовали себя прекрасно. Словно довольствовались своим видом на фоне невзрачных сорняков. Хотя, так оно и было – цветы с гордостью выпячивали белоголовые макушки, оповещая всех вокруг, что краше их никого нет и быть не может.

Самыми скромными и почти забитыми муравой оказываются незабудки. Нежные голубые лепестки скромно поникли, уже и не надеясь вдоволь насладиться солнечным светом и чистой водой.

К обеду я привожу в порядок лишь две клумбы, и устраиваю в дальнем углу одну новую. Там теперь поселятся и крапива, и лопухи, и парочка мухоморов, найденных совершенно случайно. Ещё бы приобрести корешки ромашки и шалфея, тогда можно будет не заботиться о том, что ингредиенты для крема и лосьонов закончатся в самый неподходящий момент.

Тимоха споро справлялся с большими листами железа, сила искрилась на кончиках пальцев, но уставшим парень не выглядел. Если так дело пойдёт, то уже через пару дней дом будет выглядеть как новенький.

Ближе к закату я, наконец-то, заканчиваю с садом, оставив на потом только мелочи. Долго смотрю на коряги перед домом, решая, нужно ли поделиться с садом силой сегодня, или всё же оставить на потом. Пришла к выводу, что сегодня и так неплохо поработала, и захожу под новенькую крышу обновлённого наследства.

Дом доволен, хоть и пытается это скрыть напускным равнодушием. Но я-то чувствую, как внутри едва ли ни каждой доски клокочет радость.

Как оказалось, Тимоха идеальный работник. Ему и говорит не пришлось, он сам поправил насосы, обеспечив моё жилище чистой водой. Жизнь налаживается. Работник уходит, и я остаюсь одна.

Приготовив ужин на скорую руку, сажусь в потрёпанное кресло и долго смотрю на танец яркого пламени. Почти засыпаю, когда дом настороженно ворчит и заставляет меня проснуться от настырного марева сна.

– Что? – спрашиваю, растирая лицо непослушными руками.

Оказывается, к нам вновь пожаловали гости… Хорошо хоть, уже знакомые.

Окно на кухне нарочно громко кряхтит, чтобы я точно знала, откуда ждать появления незнакомца. Когда он входит в залу, я без особо удивления бросаю:

– Опять?

Кажется, мне удаётся его напугать, потому что мужчина вздрагивает и резко оборачивается, при этом спуская с кончиков пальце туманные плети, которые без предупреждения обвивают мою шею и приковывают руки к подлокотникам кресла.

На пару секунд темнеет в глазах, а когда гадкий туман отпускает, и я слышу недовольное ворчание гостя, то едва не давлюсь вспыхнувшей злостью:

– Тебе что, жить надело? – его голос звучит угрожающе, с долей испуга.

Прокашливаюсь, перевожу дыхание и не менее угрожающе шиплю в ответ:

– А ничего, что это мой дом?! И что вас сюда никто не звал, тоже не важно?!

Вскакиваю, сжимаю руки в кулаки и уже готовлюсь прямо так, без какого-либо подручного оружия, надавать ему тумаков, как мужчина идёт на попятную.

– Всё, всё, – поднимает руки, сдаваясь. И улыбку выдавливает, якобы приветливую, располагающую. Только ему вовсе невдомёк, что расположение моё он заслужит тогда, когда перестанет приходит без приглашения.

– Он ещё и угрожает мне, посмотрите на него, – продолжаю ворчать, подходя к нему ближе. – И вообще, если бы не вы, я бы прожила лет на пять дольше!

Кажется, незнакомец не совсем понимает, о чём я говорю, приходится пояснять:

– Вы вот знаете, что нервные потрясения сокращают жизнь, как минимум, на пару лет? А чем сильнее потрясение, тем больше этот срок.

Хочу добавить, что после прошлой ночи, состарилась едва ли не на добрый десяток лет, но не выходит – мужчина заливается искренним смехом. Можно даже сказать, заразительным, не будь я так зла, непременно рассмеялась бы в ответ.

– Поразительно, – выдыхает, наконец, когда веселье иссякает.

– Что тут поразительного, я вам правду говорю, а вы… – машу рукой и сажусь обратно в кресло. Бить мне его почему-то перехотелось, а больше причин стоять вот так рядом, задирая голову, чтобы рассмотреть его физиономию, у меня не находится.

Он вновь ухмыляется, но больше ничего не говорит. И то хлеб, если б ушёл, вообще хорошо бы стало.

Садится на корявую табуретку, которая под его весом жалобно кряхтит и невозмутимо выдаёт:

– Вкусно пахнет, – я пропускаю эти слова мимо ушей, и он продолжает: – не угостите?

Всё же этот человек сумасшедший.

Качаю головой и поднимаю руку, загибая поочерёдно пальцы:

– Пахнет не так уж и вкусно, это раз, а два… Хотя мне и хочется вас извести, чтобы больше на глаза не попадались, но не таким же варварским способом! С кухней у меня дела никогда не ладились, дядя Росм всегда сам готовил, сетуя на мою криворукость и на редкость отвратительный вкус приготовленной пищи. Мне проще крема наварить, чем сварганить приличную похлёбку.

Выдаю всё почти на одном дыхании и замолкаю, испугавшись собственной неуместной искренности. Сдались мои откровения сумасшедшему незнакомцу…

Но видимо сдались, раз он спустя пару мгновений вязкой тишины осторожно спрашивает:

– И что? Всё настолько безнадёжно?

Поднимаю глаза, окидываю удивлённым взглядом расположившегося рядом мужчину и в голове проносится флегматичная мысль: наше знакомство настолько странное, что расскажи я ему хоть всю свою родословную и о проказах, что успела учинить за неполные девятнадцать лет, не будет в этом ничего особенного. Так, разговор двух сумасшедших о том, о сём.

– Можете лично убедиться, – машу рукой в сторону кухни, где в чугунке сиротливо лежат пару картофелин, безнадёжно пригоревших ко дну.

Мужчина встаёт, уходит, гремит чем-то. На несколько минут в доме наступает тишина и я успеваю уже подумать, что благодаря моим кулинарным способностям избавилась от назойливого гостя, как он возвращается в комнату, неся в руке небольшую корзину.

– Это должно быть вкусно, – ставит плетёнку на табурет, сам же усаживается прямо на пол, сложив ноги крест на крест.

Я с недоумением и всё возрастающим удивлением смотрю на корзину. Запах, что она источает, заставляет желудок громко урчать, но, стыдиться этого я и не думаю. Да и было бы перед кем стыдиться-то.

– Должно быть или вкусно? – уточняю, скорее из вредности, чем действительно сомневаясь.

Мужчина усмехается, первым достаёт кусок пирога, что покоится на белой с золотой окаёмкой тарелке и впивается в него зубами. Жуёт, брезгливо морщась, и выдаёт:

– М-м-м… Знаешь, как-то не очень. Ты лучше не ешь, а то мало ли…

Он ещё не успевает договорить, как я уже подрываюсь с кресла, беру в руки такую же тарелку, а к ней разом и запотевший стакан с ярко-красным морсом, и с довольным урчанием откусываю первый кусочек.

Какое же блаженство… Просто словами не передать, а слова, должна заметить, у меня всегда находились в достаточном количестве. Но сейчас, поди ж ты, растеряла все до единого. Вместе с осторожностью и чувством самосохранения. Благо, гость не стал убивать меня, и посягать на девичьи прелести – он тоже ел, наблюдая за мной со странной полуулыбкой. Впрочем, и этому я удивляться не стала, у странного человека и улыбка, вкупе со взглядом и поступками, тоже должна быть странной.

Задаться вопросом, где он взял корзину и её содержимое, решаю чуть позже. Не хочется размениваться по пустякам, пока представилась такая возможность – насладиться изумительным вкусом.

Правда, приходиться прерваться, потому что мужчина явно не желает сидеть в тишине.

– И как тебе столица?

С набитым ртом разговаривать не удобно, не прилично и опасно для здоровья. А потому я лишь развожу руками – пусть думает, что ему хочется.

Ещё хочется узнать, почему это он так непозволительно «тыкает» совершенно незнакомой девушке, тот факт, что прошлой ночью я назвала ему своё время, вовсе не отменяет элементарную вежливость. Я же не позволяю себе подобного, хотя можно считать, что после балясины, которой я его огрела, мы едва ли не родственники.

– А дом? – в его голосе проскальзывает излишняя заинтересованность, довольно настораживающая.

Я перестаю жевать и смотрю на него внимательно, пытаясь на невозмутимом лице отыскать хоть один ответ. Но тщетно. Уж что-что, а прятаться под масками этот человек умеет.

– А что дом? – отмахиваюсь якобы безразлично, пусть не думает, что я глупа, как пробка. – Не хуже и не лучше других. Вот приведу его в порядок, тогда вообще хорошо станет.

Судя по вспыхнувшему ярче пламени, особняк не очень-то согласен с моим определением, но тут уж ничего не попишешь. Разок предал меня, так пусть теперь молчит и проглатывает обидные слова.

– И Серый квартал не пугает? – решил зайти с другой стороны.

Тут лгать оказывается сложнее, потому что излишняя смелость, это конечно, хорошо, но…

– Пугает, – киваю серьёзно, без намёка на веселье. – Но я что-нибудь придумаю.

Последнее говорю скорее для себя, чем для странного гостя. Не испугал же меня мистер Шмот, вредненький дом и ночной гость, который вдруг решил, что может приходить каждый вечер без моего на то дозволения. Так и Серый квартал как-нибудь переживу.

– Маленькая храбрая фея, – пробормотал мужчина чуть слышно, и я предпочла пропустить мимо ушей его слова. Не то чтобы мне стало обидно, в его глазах я наверняка такая и есть – маленькая, глупая, бестолково-храбрая, но… Просто промолчала. Для собственного спокойствия и уверенности, что не наговорю ничего лишнего.

После сытного и вкусного, что немаловажно, ужина, глаза стали слипаться. Пришлось повторить уже знакомую просьбу:

– Может вы уже пойдёте? – даже не пытаюсь юлить и быть вежливой. Нет, за корзину с божественной сдобой я ему безмерно благодарна, но не настолько, чтобы пожертвовать собственным сном.

– Уже? – усмехается, явно издеваясь.

– Угу, – подтверждаю, прикрывая рот ладошкой.

– Так и быть, пойду, – поднимается с пола, отвешивает шутливый поклон и направляется в сторону кухни.

– Может вы по-человечески, через дверь выйдете?

Мне вовсе не жалко, если он уйдёт так же, как и пришёл, через окно, но… Не по-людски это как-то.

Мужчина странно ухмыляется, впрочем, по-другому он и не умеет, и качает головой:

– Нет уж, спасибо.

И уходит.

Второй день оказался не менее причудливым, чем первый. Может, на третий мне всё же повезёт?

Глава 7

Желание моё, как ни странно, сбылось. Несколько следующих дней прошли относительно спокойно. Почему лишь относительно? Да потому что местный люд разной степени воспитанности и вовсе с отсутствием оной, вдруг осознал, что странный дом и впрямь приводят в порядок. Не с виду лишь, а основательно, с планами на долгую и счастливую жизнь.

На самом деле, планов, уходящих далеко за горизонт, я вовсе не строю, мне бы насущные проблемы решить, но кому ж это интересно. Да и предположения, по большей части сказочные, волнуют куда сильнее, чем приземлённые ежедневные делишки.

Сорванцы-мальчишки всё ближе подбираются к забору, явно желая вовсе его перемахнуть и оказаться на вожделенной земле, да только страх, вбитый взрослыми, не так уж и просто преодолеть. Кумушки стали останавливаться у булочной, что аккурат напротив моего дражайшего наследства находилась. Только вряд ли их хлеб да пышки интересовали, проклятый дом куда интереснее.

А уж если мне доводилось выйти в лавку какую, чтобы обзавестись чем съедобным, так совсем всё оказывалось чудно-расчудно. Какие бы разговоры не велись – замолкали, а взгляды, любопытством перегруженные, едва ли дырку во мне не прожигали. Хорошо догадалась за амулетиком в жёлтый квартал наведаться, а то так ведь можно и проклятье какое схлопотать.

Сегодня Тимоха последний день работает у меня, и дом превратился из развалюхи в добротный особняк. Конечно, до королевских хором ему всё ж далековато, но и я не принцесса, если уж на то пошло.

С рабочим я рассчиталась, с удивлением отметив, что взял он с меня не так уж и много. Пусть я не очень-то в ценах строительных разбираюсь, но всё же…

– Так не пойдёт, – хмурюсь, когда парень называет число монеток, ему полагающихся. – Ты работал один, да на совесть. Назови хорошую цену!

Деньги у меня имелись, и хоть растрачивать их направо и налево не в моих правилась, отблагодарить Тимоху честь по чести хочется.

Парень мнёт в руках бескозырку, взгляд отводит, но молчит.

– Тимоха, миленький, – заискивающе улыбаюсь и пытаюсь в глаза ему посмотреть, что оказывается той ещё задачкой. – Не могу я так! Ты мне помог, никто больше не пожалел горемычную фею, – про горемычную я немного преувеличила, но в таком деле все средства хороши, – Дай мне хоть отблагодарить тебя по-человечески.

Наконец, парень смотрит на меня, странно как-то и озвучивает цену, которая уж больно отличается от той, что я себе представляю:

– Пойдём со мной на ярмарку на следующей седмице? – щёки работничка розовеют, а потом бордовым слоем румянца покрываются. Щедрым таким слоем, что любым румянам на зависть.

Впрочем, я отставать от него и не думаю – чувствую, как лицо начинает пылать.

– На ярмарку? – бормочу придушенно. Да и зачем переспрашивать, выразился парень понятнее некуда. Но я всё равно надеюсь, что уши у меня просто заложило, и вообще, ослышалась я.

Да только надежда не оправдывается, она трусливо сбегает, оставив меня наедине с лавиной смущения и удивления.

– На ярмарку, – односложно повторяет Тимоха и головой для верности кивает, чтобы сомнений у меня вовсе не осталось. И пока я молчу, руки его сминают шапку так, что кажется, швы вот-вот разойдутся, не выдержав такой пламенной «любви».

Надо бы отказаться, непременно надо, ни к чему мне сейчас ярмарка, впрочем, против самой ярмарки ничего я не имею, закупить всяких мелочей надобно, но не в компании парня. Не готова я как-то вот так, сразу.

А вместо отказа зачем-то говорю:

– Хорошо.

И только произнеся это, мысленно, со всей силы, отвешиваю себе подзатыльник. Нет, ну это надо? Согласилась она! Чего ради, спрашивается?! Конечно, Тимоха парень неплохой, работящий, не болтливый, и на лицо не дурен, только… А-а-а! Планы у меня! Пусть и не за горизонт сбегающие, а всё ж!

– Хорошо? – бестолково переспрашивает и я силюсь улыбнуться. Выходит, так себе, поэтому просто киваю, не придумав ничего лучше. – Хорошо, – вновь повторяет, но с таким благоговением, что мне за свои мысли даже стыдно стало. Самую малость.

– Тогда я зайду, это… Да? – красноречием парень никогда не отличался, а сейчас вовсе все слова растерял. Хотя сомневаюсь, что и у меня в запасе хоть словечко осталось.

– Угу, – мычу на манер недовольной коровы.

Тимоха, наконец, уходит, то и дело оглядываясь, будто опасаясь, что и я, и дом, вдруг исчезнем. А это ведь было бы прекрасным вариантом – исчезнуть для всех…

И вот что мне теперь со всем этим делать?

Тяжело вздохнув, ухожу в дом и разбираю купленные склянки. Работа отвлекает и мысли понемногу утихают. Не то чтобы все сомнения разом пропадают, но всё куда лучше, чем было.

Ещё с вечера я набрала ромашку на пустыре, за оградой собственного сада, там же нашлась мать-и-мачеха. Шалфей да лаванду пришлось купить на рынке, дорого больно старуха запросила за пять пучков, но я ещё у неё и корешки выторговала, так что теперь и покупать не нужно будет – теперь что шалфей, что лаванда на окошке растут.

Прилавок и несколько стеллажей тоже имеются. Правда ставить на них ещё нечего, пока приводила в порядок дом, времени на что-то другое совсем не оставалось.

Но пришла пора навёрстывать упущенное.

Выставляю запылившуюся горелку, зажигаю огонь и принимаюсь подготавливать травы. Честно признаться, я не интересовалась тем, что сейчас модно в столице. Может, уже никто и морщин-то не смущается, и не желает убирать чернющие круги под глазами, дабы не нарушить естественное течение жизни? Или вот духи… Вдруг, у всех разом аллергия на лаванду открылась, или ещё какая напасть? Что если моя холёная мечта просто рухнет и умение феи здесь вовсе окажутся никому не нужны?

Страшно…

Последние года три я только и мечтала о том, что смогу продавать мази, настои да лосьоны всякие не из-под полы, боясь наказания дяди Росма, а вот так, в открытую. Что будут у меня и покупатели свои, которым нужна будет именно Крискина стряпня, и что в округе никого так ценить не будут, как скромную фею…

Конечно, мысли эти были довольно далеки от скромности, но… Разве я о многом мечтаю? Всего лишь заниматься тем, что нравится, и чтобы это ценилось другими. Простая такая мечта, приземлённая. Не о принце же я прошу на белом коне, в самом-то деле! Что принца, что коня ещё прокормить нужно, а мне бы о себе позаботиться.

– У тебя там что-то сгорело, – голос, совершенно спокойный, заставляет коротко вскрикнуть и подпрыгнуть на месте.

Склянка с отваром лаванды, любовно мною приготовленным, летит на пол, но не разбивается, зависает в воздухе в каких-то паре сантиметров от деревянной поверхности.

– Ты!!! – выдыхаю сипло, буквально загораясь от слепящей ярости. – Ты зачем опять?!

И вежливость, и воспитание вдруг испарились. Да и как не испариться, если этот…этот…этот сумасброд вновь явился без приглашения, и чувствует себя при этом как дома? Сидит на моём кресле, греется у моего камина, ещё и насмехается надо мной?

– Вот, – искрящейся нитью водружает склянку с отваром на стол и разводит руками. – Что-то скучно мне стало…

Я едва не задыхаюсь, право слово!

– Так иди, веселись, только где-нибудь там… – цежу сквозь зубы, придумывая способ огреть этого нахала чем-нибудь тяжёлым по голове.

Моей просьбе, вполне безобидной, он не внимает, напротив, устраивается удобнее, закидывает ногу на ногу, и достаёт из корзины высокий запотевший стакан. Из совершенно новой корзина, с невероятной, одурманивающей свежей выпечкой. Жажда крови, хоть и не пропала, но всё же порядком поутихла.

– Угощайся, – правильно понял это гад ход моих мыслей, на что я лишь ворчу:

– Благодарю, конечно, за щедрость, но я и без вашего предложения угощусь! – раз злость утихла, то пора вспомнить о привычке не тыкать малознакомым, или, как в этом случае, вообще незнакомым людям.

Гордо задираю подбородок, подхожу к корзине, выбираю то, что больше всего приглянулось, хотя, будь моя воля, я бы всё содержимое утащила, и возвращаюсь к столу. За эти дни спокойствия я обошла все близлежащие булочные и в Жёлтом, и в Зелёном квартале, но ничего, даже отдалённо похожего на эту прелесть не нашла.

Мужчина смотрит на меня с улыбкой, и молчит. А мне и не нужны его разговоры, за корзину я, конечно, благодарна, но не настолько, чтобы расшаркиваться перед ним. Впрочем, моё нежелание его вовсе не интересует:

– А не плохо вышло, – окидывает взглядом комнату, где и трухлявые доски на полу заменили, и стены глиной затёрли, и аккуратно закрыли их лакированными досками. Надо бы ещё ковёр прикупить и ваз красивых…

На замечание его молчу. Да и что тут скажешь? Грубить, тем более с набитым ртом, неудобно как-то.

– И что ты собираешься делать со всем этим? – мужчина поднимается, подходит к столу и опасливо нюхает наполненные склянки.

Становится обидно – чего это он морщится? Ну опалила чуть веточку крапивы… Не так уж и противно она пахнет.

– Кремы, – бурчу лишь для того, чтобы он уже отстал от меня со своими вопросами.

На дне корзины остаётся пара пирожков, я тоскливо смотрю на них, но волевым решение оставляю их на месте. Если кое-кто не покусится на них, то на завтрак у меня будут восхитительные булочки.

– Кремы? – искренне удивляется мужчина.

– Угу, – отмахиваюсь и возвращаюсь к разбору трав. Все их нужно сложить по особым, зачарованным мешочкам, чтобы и аромата своего не растеряли, и гнить не начали, и не пересохли. А то попробуй потом выжать из них хоть каплю пользы.

– И зачем тебе столько? – не унимается этот болтун.

– Продавать буду, – огрызаюсь, даже не заботясь о пресловутом воспитании.

– На рынок будешь таскать? – понял по-своему мои слова. – Так тебя там вмиг обворуют!

Ага, обворуют. Меня? Это он зря. Я девушка, конечно, наивная, но средства свои без пригляда не оставляю.

– Зачем на рынок? – усмехаюсь. – Здесь продавать буду. Лавку красоты открою.

Последние слова говорю с придыханием и особой любовью. Всё же, сколько бы я не сомневалась, а рискнуть стоит. Если ж не попробую, то и не узнаю, что сейчас модно, а от чего лучше отказаться.

Несколько секунд длится тишина, а потом ночной незваный гость начинает смеяться. Громко, раскатисто и донельзя обидно. Что такого смешного-то я сказала?

– Лавку красоты? Здесь? – спустя, кажется, вечность, уточняет. А когда я нехотя киваю, выдаёт: – И кому ты продавать будешь? В этот дом без опаски разве что крысы ходят. Или ты решила облагодетельствовать красотой этих назойливых грызунов?

И вновь смеётся. А я едва не плачу. Почему? Да потому что совсем не подумала о том, что даже если дом привести в порядок, отдать прорву сил палисаднику, превращая неказистые коряги в пушистые деревья, и повесить над входом красивую табличку, особняк не перестанет быть проклятым, который стороной обходит честной люд и те, кто себя таковым считает.

– Не грызунов, – ворчу, украдкой стирая скатившуюся по щеке слезу. – У меня крем самый лучший, такого больше нигде нет, и… Пойдут. Все пойдут.

Голос звучит жалко, тускло. И руки дрожат.

Смеяться мужчина перестаёт. Резко как-то. Потом нагибается, заглядывает мне в глаза и удивлённо спрашивает:

– Ты что, всерьёз всё это говоришь?

Нет, конечно! Шучу!

– М-да, – выдаёт, так и не дождавшись от меня ответа. – Беда.

– Ничего не беда, – бормочу упрямо. – Вот увидите, всё у меня получится.

Впрочем, уверенности в своих словах я вовсе не чувствую. Но ему об этом знать не обязательно.

Разговор, и до этого бывший каким-то вымученным, вовсе затухает. Я усиленно размешиваю масла, переставляю банки и плашки с места на место, а мужчина, имени которого я не знаю, и, если быть откровенной, знать вовсе не хочу, молча сидит у камина. На его лице, помимо отблесков пламени, отпечатались невесёлые мысли. И это длилось бы бесконечно, если бы он не встал и не ушёл, ничего так и не сказав на прощанье.

А я… Я всё же расплакалась. Так горько и обидно стало за собственные мечты.