Текст книги "Маскарад"

В комнату ворвался Джакомо Сельво. На нем был бирюзовый сюртук и красные панталоны, жилет в красную и бирюзовую полоску и такой же расцветки чулки. Плащ он небрежно перебросил через плечо, а в руках держал за тесемки красную маску. Джакомо склонился над рукой Фоски и, будучи не в силах отдышаться, поспешно проговорил:

– Я ужасно спешу, мои дорогие. Вы себе даже представить не можете! Простите, я могу задержаться лишь на минутку…

– Но куда вы несетесь, Джакомино? – поинтересовалась Фоска.

– Естественно, на вечернее заседание сената!

Его друзья обменялись удивленными взглядами. За все время, что они знали Джакомо, он никогда не проявлял ни малейшего интереса к делам правительства. Посещение заседаний Большого сената и подача голоса считались непременной обязанностью каждого дворянина, но Джакомо с радостью выплачивал любые налагаемые государством штрафы, лишь бы считать себя свободным от такой привилегии.

– Вы что, милый, заболели? – спросила Фоска, приложив ладонь к его лбу. – Мне кажется, Антонио, он бредит.

– Хотите сказать, что ничего не слышали? – нетерпеливо спросил Джакомо. – Сегодня сенат вручает награду – грамоту за отвагу – еврею по имени Леопарди. Он герой дня, месяца, года! Сегодня в сенат явятся все для того, чтобы хотя бы посмотреть, как это произойдет.

– Но что может произойти? – пожал плечами Антонио. – Церемония награждения не такое уж волнующее событие.

– Верно, если бы не одно обстоятельство. Вручать награду будет не кто иной, как сам Лоредан. А этот еврей довольно резко публично высказывался о нем. Никто не способен предсказать, что произойдет, коль скоро в такое дело замешан еврей. Ведь все знают, что они собой представляют.

Фоска нахмурилась. Если не считать ее высланного недавно из Венеции портного, она никогда не сталкивалась ни с одним евреем.

– Ну и что же они собой представляют? – требовательно спросила она.

– Моя дорогая, они убивают христианских младенцев и едят их на пасхальную неделю!

Фоска издала вопль ужаса.

– Именно поэтому Лоредан и государство хотели бы избавиться от них. Они подобны крысам. Вдруг вновь появляются неизвестно откуда.

– Как прыщи, – заметил Антонио. – Но тогда скажите, почему правительство намерено наградить еврея?

– Не верю, что вы действительно ничего не слышали. Об этом писали в «Газзеттино» и в…

– Я больше не читаю этот грязный листок, – фыркнула Фоска. – Они отказались напечатать оду Антонио, воспевавшую мои глаза!

– Мы сейчас либо лениво хлопочем, либо деловито бездельничаем, – вступил в разговор Антонио.

– На прошлой неделе торговый корабль Леопарди вернулся в Венецию лишь с половиной груза, который он принял на борт в Америке. Как вы думаете, что стало со второй половиной? Оказывается, Леопарди перегрузил его на борт поврежденного венецианского военного корабля, поджег его и полностью взорвал гавань Туниса. Стер с лица земли весь флот варваров. Ни больше ни меньше! И теперь впервые за долгие годы моря свободны от пиратов. Леопарди воистину храбрец! Комиссия по морям даже получила поздравительное послание от французского короля Людовика, высоко оценившего решающую победу нашего военно-морского флота. – Джакомо иронично усмехнулся. – Как будто флот имел к этому какое-то отношение.

– Простите, мой друг, за непрошеное вмешательство, – заметил Антонио, – но я никак не могу понять ваш внезапно возникший интерес к проблемам войны и судоходства.

– Разве я вам не говорил? – удивленно спросил Джакомо. – Перед тем как «Мага» ушла в плавание, я купил несколько ее акций. И несмотря на потерю рома и пороха, капитан сумел извлечь некоторую прибыль. Я вообще-то не одобряю подобный морской разбой и скажу ему об этом. Но в целом все это не такая уж глупая затея. Предполагаемая награда, несомненно, привлечет крупных инвесторов. Речь идет даже о присвоении этому человеку офицерского звания в Венецианском военно-морском флоте. Можете себе представить? Еврей – офицер нашего флота?! Бьюсь об заклад, Лоредан пришел в ярость! Вместе с другими за такое решение выступает даже адмирал Сагредо. Несомненно, теперь для Леопарди построят несколько прекрасных грузовых судов. Целый флот!

Антонио забрал плащ и маски, захватил веер Фоски. Когда они пошли вслед за ней вниз по мраморной лестнице в ожидавшую Джакомо гондолу, Антонио сказал ему:

– Поздравляю вас, дорогой друг! Вы поступили весьма благородно, сообщив о таком выгодном вложении капитала, каким стала для вас принадлежащая Леопарди «Мага». Вы, конечно, не сохранили новость только для себя. Это не в вашем характере.

Шедшая впереди них Фоска услышала обмен колкостями и улыбнулась.

Джакомо несколько сконфузился, но потом высокомерно заметил:

– В конце концов то была не очень надежная сделка. Я убежден, что имел право рисковать только собственными деньгами. У капитана, вы знаете, горячая голова, и я мог потерять все.

Гондола высадила их у Мало, широкой набережной напротив Дворца дожей. Расположенные слева правительственные здания выходили фасадами на дворец, от которого их отделяли небольшая площадь Пьяцетта, переходящая в большую площадь Сан-Марко. Украшавшая собор Сан-Марко сверкающая мозаика ярко блестела под солнечными лучами. Знамена полоскались на ветру, плывущие по ослепительному синему небу белые облака напоминали воздушных змеев.

Толпа запрудила все пространство. Наступило шестое января, канун Крещения Господня, или, по церковному календарю, Двенадцатая ночь. В этот день возобновлялись после рождественского перерыва карнавальные празднества. Перед собором возникли десятки ларьков, в которых ютились уличные торговцы и мошенники, самозванцы и уродцы, продавцы магических ядов и добрых советов, жулики и святые. У основания Кампанилы, высокой остроконечной звонницы, возведенной на скрещении площади Сан-Марко и Пьяцетты, разглагольствовал бородатый францисканский монах. Он обращался с пламенной речью к прохожим, призывая их раскаяться в содеянных грехах. Впрочем, сгрудившаяся вокруг него кучка слушателей была самой малочисленной.

Великан-ирландец ростом более двух метров и весом двести восемьдесят килограммов играл своими поразительными бицепсами и никак не реагировал на чумазых уличных мальчишек, забрасывавших его гнилыми фруктами, раковинами и камнями. Расположившийся рядом с ним мужчина развлекал бессмысленно глазевшую на него кучу зрителей, проглатывая живых мышей, а потом выплевывая их. Некоторых менее стойких зрителей тошнило вместе с ним. Его сосед, темнолицый араб в развевающемся одеянии, не проливая ни капли крови, прокалывал щеки длинными иглами. Шпагоглотатель переваривал свой стальной обед. Группа наряженных в красные колпаки гондольеров играла вблизи Кампанилы в кости, не обращая внимания на проповедующего в двух шагах от них монаха. Некая женщина пыталась подработать на девственности своей дочери.

Взволнованную толпу детей привлек кукольный театр. Зрители орали от удовольствия, когда Пульчинелло распекал хвастливого солдата Бригеллу и получал от него в ответ крепкие тумаки. Бородатые, в черных рясах священники бродили вперемежку с торговцами-мусульманами. Нарумяненные шлюхи искали клиентов среди бесцельно бродящих туристов из Англии, Голландии и Германии. Через толпу пробирался карлик, предлагавший на счастье ударить его по горбу, а тем временем очищающий карманы простаков. Разодетые в красные плащи сенаторы и члены Совета в традиционных черных одеждах, похожих на тоги, шли к входу во Дворец дожей.

На башне на другом конце площади два отлитых в бронзе дородных мавра, приведенных в движение спрятанным механизмом, ударили по стоявшему между ними большому колоколу. Будто в ответ им зазвонил колокол на Кампаниле, возвещая время молитвы богородицы. Толпа мгновенно умолкла – за исключением бродивших там и сям неверных, – бросилась на колени, образовав гигантскую трепетавшую волну. Прошло несколько секунд, молившиеся поднялись, и площадь вновь огласилась шумом и гамом.

Коридоры внутри Дворца дожей до отказа были забиты посетителями. Зал сената, представлявший собой обширную палату с позолоченными потолками и расположенными вдоль стен деревянными скамьями, заполнили многочисленные зрители – любопытствующие и искренне заинтересованные в происходящем. Те, кто, как и Джакомо Сельво, уже был осведомлен о возвращении адмирала Сагредо на борту «Маги», жаждали взглянуть на человека, которому удалось добиться того, что был не в силах совершить венецианский военно-морской флот: открыть венецианские торговые маршруты для свободной торговли. Эту новость во многих кругах встретили с ликованием.

К моменту прибытия Фоски и ее чичизбео члены Комиссии по морям и Совета десяти уже заняли свои места в передних рядах зала. Фоска с друзьями немного опоздала, встретив при входе нескольких знакомых и поболтав с ними полчаса. Толпа в зале никак не могла угомониться. Маленькие мальчики – дети дворян – разносили членам собрания бумаги и чашки кофе.

На подиуме для ораторов появился Алессандро Лоредан и начал речь. Он был в алонжевом[5]5
  Мужской парик из длинных волос, завитых в локоны, ниспадающие по плечам. До сих пор такой парик носят английские судьи.


[Закрыть] парике и в богатой красной мантии и меховой накидке, свидетельствующей о его ранге комиссара морей. Фоска, многократно выслушивавшая дома его торжественные разглагольствования, не обращала внимания на его слова и оживленно разговаривала с Джакомо и Антонио, которых столь же мало интересовала речь Лоредана.

– …великий день Республики… избавление от проклятия морей… прекрасный пример изобретательности и храбрости Венеции… высшая похвала от адмирала Сагредо…

Вокруг Фоски гудение голосов людей, уставших от подобных банальностей, становилось все громче.

– Вчера вечером видели Ля Трон? Она стояла полуобнаженная у дверей в свою ложу в театре Сан-Бенедетто. Инквизиторы сделали ей предупреждение…

– Что, по-вашему, произошло с тем кораблем, который братья Бенедетти два года назад отправили в Америку? Ведь этот еврей вернулся почти через год…

– Вы не знаете, что это за божественный юноша стоит там? Должно быть, один из Балдини. Они все такие кривоногие…

– …мы высоко оцениваем поступок этого преданного патриота… выражаем ему нашу глубочайшую признательность… горячо надеемся, что наступит новый день… восстановление чести и славы…

– Смотрите, смотрите! Вон он! Этот еврей! – шипящим шепотом сказал Джакомо. – Боже мой, вы только посмотрите. Ведь он в красной шапке!

– Что это значит? – спросила Фоска. – Неужели церковь произвела его в кардиналы?

– Нет, нет! Согласно давно принятому закону, все евреи должны носить красные колпаки, чтобы все остальные могли отличать их. Он напоминает грубое животное. Не правда ли? Лицо заросло волосами.

Фоска вытянулась и изогнула шею, но не смогла разглядеть красную точку в море красных мантий.

Раф Леопарди поднялся на подиум и прошел вперед, чтобы получить от Алессандро Лоредана благодарность Венецианской республики и приказ о присвоении ему, Леопарди, звания капитана Венецианского военно-морского флота. Он был одет во все черное, и только его голову венчал красный, напоминавший тюрбан убор. В соответствии с иудейскими обычаями его лицо было полностью покрыто бородой. Он не поклонился Алессандро Лоредану и не опустился на колено, когда тот вручил ему пергаментный свиток с приказом о присвоении офицерского звания. Люди, толпившиеся вокруг Фоски, засуетились и глухо забормотали.

Раф круто отвернулся от Лоредана и взглянул на толпу.

– Сенаторы! – заговорил он глубоким и резким тоном, выдававшим в нем человека, который привык отдавать приказы, заглушая рев волн и ветра. В аудитории раздался свист и бормотание, но потом все умолкло. – Я не знаю, понимаете ли вы, что произошло здесь сегодня. – Почувствовав, что к его словам прислушиваются, Раф продолжил: – Вы поблагодарили гражданина за тот минимум, который обязан сделать любой человек для страны, где он родился, для страны, которую любит. Я принял благодарность за выполнение миссии от человека, самым решительным образом возражавшим против нее. Как могло такое случиться в некогда гордой Республике? Как мог венецианский флот низвестись до одного-единственного, к тому же поврежденного военного корабля? Как вы, сенаторы, поручившие развернуть кампанию против тунисского бая и его варварских орд, в конце концов отвернулись от адмирала Сагредо и его моряков? Выходит, что вам было сподручней отказать ему в подкреплениях и дополнительных кораблях, нежели найти деньги, необходимые для финансирования этого предприятия? Не верю, что среди вас есть такой, который хотел бы позора для собственного флага, унижения перед дикарями. Почему трусость и лень заставили вас отказаться от принятых вами самими обязательств? Вместо того чтобы ликовать по поводу моей победы, вы должны стыдиться за себя. Прославляя храбрость одного человека, отверженного вами, вы показываете всему миру, что он сильнее вас, жалких и слабых.

Невероятная смелость и дерзость Рафа вызвала в зале озлобленные выкрики. Все взгляды обратились на Лоредана, ставшего объектом критики. Но его лицо оставалось бесстрастным.

Фоска почувствовала, что сердце глухо забилось в груди, внутри все сжалось будто пружина – она ждала, что же случится дальше. В зале было жарко, и она непрерывно обмахивалась веером. Происходящее по-настоящему взволновало ее.

– Мужчины, которые привели нашу страну к величию и власти, были храбрыми людьми, – продолжал Раф. Его громкий голос легко заполнил зал и приглушил протестующие выкрики, подчинил слушателей. – Они отнюдь не напоминали евнухов, которые сейчас прислуживают старой шлюхе, которая некогда была красавицей Венецией. Ныне ведьма стара и беззуба, слепа и немощна, отвратительная карикатура ранее прекрасного. Среди вас есть много таких, кто по-прежнему прославляет ее красоту и горделивое очарование. Но ваша пустая ложь никого не обманет. Эта ложь опасна. Она ведет к тому, что вы верите, будто Венеция все еще сильна, когда на самом деле она впала в слабость. Армию охватила паника, арсеналы пусты, промышленность в упадке. А вы, корыстные и безвольные, ищете лишь наслаждений. Первый жадный тиран, приди он сюда, сможет овладеть этой ведьмой. Если только ее захочет.

Гнев, охвативший зал, давал о себе знать все громче и угрожающе. Но Раф завершил свою речь выкриком:

– Вы предложили мне офицерское звание в вашем флоте. Я отвергаю ваше предложение. Я – еврей, но даже у еврея есть гордость. Я не буду служить шлюхе, какой стала Венеция, поскольку непомерно люблю ту красоту, которой она издавна обладала.

Он стоял прямо напротив Лоредана. Ни один из них целую минуту не двигался с места. Толпа затаила дыхание. Раф бросил пергаментный свиток к ногам Лоредана, сошел вниз с подиума и стал прокладывать себе путь сквозь толпу к выходу в дальнем конце зала.

Потрясенные его жестокими, но справедливыми словами, заклейменные позором, сенаторы расступались и давали ему пройти. Их башмаки скрипели по мраморному полу. Мантии шуршали. Устрашающая тишина нависла над палатой.

Потом раздался женский смех. Его звук был таким высоким, ясным и веселым, что он разорвал густое молчание – так пение птицы звучит сквозь туман. Смех снял напряженность и вывел собравшихся в зале из оцепенения. Возобновился громкий и взволнованный ропот.

Услышав смех, Раф Леопарди остановился. Он быстро обернулся и увидел женщину, стоявшую у дверей в окружении пары щеголей в масках. Она была тоже в маске и помахивала маленьким веером.

Дрожа от гнева, Раф сделал шаг к ней. Сопровождающие ее мужчины инстинктивно приблизились, собираясь в случае необходимости прийти на помощь. Глаза женщины насмешливо смотрели на Рафа сквозь прорези в маске. У нее были странные глаза. Переливчатые и серые.

Его взгляд завлек ее. У него были черные глаза, окруженные длинными черными ресницами, что делало их необычно большими. Черные густые брови угрожающе сомкнулись.

Фоска обратила внимание на руки крепкого, широкоплечего, вместе с тем стройного человека – крупные, грубоватые, с ногтями, никогда не знавшими маникюра. Одежда его вызывала смех: красная атласная шляпа на макушке непричесанной густой шевелюры, вместо мужских туфель-лодочек солдатские ботинки, свободные панталоны и черный сюртук, плотно облегающий широкие плечи и узкий в рукавах. На нем была довольно чистая рубашка, хотя и без кружев.

Фоска рассматривала эту необычную личность, ее красивые губки сложились в презрительную улыбку, но внутри она вдруг почувствовала странное тепло. Ей казалось, что, кроме них, в комнате никого нет и что он собирается прикоснуться к ней. Удивительно, однако такая мысль не вызвала у нее отвращения.

Фоска больше не могла выносить его пылающий взгляд. Она отвернулась и что-то сказала Джакомо. Когда она снова перевела на него взгляд, мужчина уже уходил, быстро направляясь к выходу. Толпа поглотила его. Сердце Фоски громко стучало, в груди закололо. Она забыла сделать вдох.

* * *

Оказавшись на улице, Раф был взят в полон все прибывающей, приветствующей его толпой. Находившиеся вне здания люди каким-то чудом уже узнали все, что он сказал в зале сената, и встречали его как героя. С ликующими криками они подняли его на руки и понесли. Женщины прорывались к нему, чтобы поцеловать, прикоснуться. Его красная шапка слетела.

Фоска и ее чичизбео пили кофе у Флориана. Ее утреннее дурное настроение исчезло, испарилось в никуда. Из-под нижнего края маски алели щеки, глаза сверкали.

Джакомо тяжело вздыхал.

– Он их уже держал в своих руках и послал к черту. Теперь ему больше никогда не получить судов. Они, по-видимому, конфискуют «Магу», а вместе с ней и долю моего груза! Что с ним случилось? Разве он не понимает, что революционное витийство сейчас не в моде?

– А я не услышала в его словах ничего революционного, – заметила Фоска.

– В них громче звучало предательство, чем революционность, – решил Антонио. – Тот момент, когда вы рассмеялись над ним, Фоска, незабываем. Вы его просто обескуражили.

– Не понимаю, что на меня нашло, – сказала Фоска. – Но его пассаж о евнухах и шлюхах был совершенно абсурден.

– Идиот, – мрачно пробормотал Джакомо. – Дайте мне только встретиться с ним! Он не получит от меня ни гроша!

Антонио, вы должны благодарить меня за то, что я спас вас от этого негодяя.

Отпивая кофе, Фоска чуть вздрогнула.

– Ужасный человек! Настоящий головорез! Он, конечно же, не дворянин. Более того, думаю, он вообще не принадлежит к человеческому роду!

– Надо было предвидеть, что он использует этот повод. О, эти евреи! Будь моя воля, давно бы вышвырнул их отсюда. Бросить приказ об офицерском звании мне в лицо! Какая наглость!

Пьетро Сальвино, секретарь Алессандро, съежился от страха, слушая возмущенные речи своего шефа. У Пьетро была сгорбленная спина и покалеченная нога, поэтому казалось, он всегда выражал раболепство.

– Что теперь предпринять сенату? – кипел Алессандро. – Вы мне можете сказать? Здесь постоянно кто-то чего-то добивается – нового судна, церкви, моста. Предполагается, что мы должны либо добыть деньги из воздуха, либо поднять налоги, либо сотворить чудо. Меня нисколько не удивит, если я узнаю, что Леопарди и Сагредо заварили всю эту кашу, чтобы унизить меня. Сагредо был вполне готов использовать свою неудачу и некомпетентность, чтобы преподать мне наглядный урок. Ведь он из года в год твердит о развале нашей обороны. А тут, на его счастье, подвернулся еврей, который спас его от позорного мученичества.

– Но было бы хуже, ваше превосходительство, если бы погиб весь флот, а вместе с ним и адмирал Сагредо, – осмелился вставить Пьетро. – Вы полагаете, что инквизиторы арестуют Леопарди?

– Как? – сердито спросил Алессандро. – Он – герой! Народ пойдет на штурм дворца и всех нас повесит. Вы не слышали, что произошло на площади Сан-Марко? Они подождут, пока толпа не переключится на что-то новое, и тогда схватят его.

– Мир наблюдает за происходящим…

– Возьмите письмо из Франции. Все правильно. Но хороши ж мы будем, если сегодня вынесем ему благодарность, а завтра бросим в тюрьму!

– Они направят на его след шпионов, – мягко предположил Пьетро.

– О да. Я полагаю, они уж это сделали. Выясните, Пьетро, что они знают. Все выясните. Вы знаете людей, которых они используют. Может, им удастся завербовать кого-нибудь в гетто. Этот человек опасен. Он только что вернулся из Америки, и голова его забита чепухой о демократических идеалах. Узнайте все, что сможете, о нем, о его происхождении и прочем.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – вкрадчиво сказал Пьетро. – Я уже фактически составил на него досье. Но у меня было мало времени.

– Да? Ну тогда скажите, что знаете.

– Леопарди, ваше превосходительство, незаконнорожденный. Для евреев, насколько я понимаю, это весьма необычно. Они очень следят за своими дочерьми. Кто его отец, неизвестно. Его мать умерла сразу же после его рождения, и его воспитывал дедушка, торговец в гетто. Судя по всему, дела старика шли хорошо. Мальчику наняли умелых домашних учителей, и он отправился в Падую изучать юриспруденцию. Но его дед погиб, направляясь в Грецию, и Леопарди оставил учебу и принял дело на себя. Он оказался практичным, проницательным дельцом. Инвестировал несколько торговых миссий, а потом приобрел собственное судно и научился им управлять. «Мага» зарегистрирована на имя владельцев-христиан, хотя они мелкие инвесторы. На самом деле судно принадлежит Леопарди и двум другим купцам-евреям.

– Это не противозаконно? – поинтересовался Алессандро.

– Здесь все в порядке, ваше превосходительство. Он никогда не вступает в конфликт с законом. Обучение в Падуе оказалось весьма полезным.

Алессандро нахмурился.

– Негодяй. Он опасен. Революция, Пьетро, это игра для молодежи.

– Да, ваше превосходительство.

Лоредан дал еще несколько указаний и покинул палату на целый день. Пьетро, оставшись один, волоча ногу, приковылял к письменному столу своего шефа и уселся в кожаное кресло с высокой спинкой, которое еще сохраняло тепло Лоредана. Пьетро знал, что его шеф испытывает отвращение к его физическому недостатку. Но он был блестящим секретарем – скрытным, лояльным и работоспособным. По мере того как Лоредан обретал власть и влияние, Пьетро становился его союзником, без которого Алессандро обходиться уже не мог.