Текст книги "Кошка, которая умела плакать…"

Наталия Аникина
Кошка, которая умела плакать
Книга 1
Редакция вторая, дополненная, исправленная и высочайше одобренная патриархом Селорном

© Наталия Аникина (Н. С. Булыгина), 2014

© ООО «Написано пером», 2014

1. «Логово змея»

…И стоит тебе пустить в своё сердце это малое зло, стоит поступить так, как не подобает твоей расе, стоит начать жаловаться на жизнь – они заметят тебя. И придёт к тебе женщина-зверь со светящимися глазами и острыми клыками. Она околдует тебя речами о том, что всё зло в тебе есть добро, и утащит в своё логово, в обитель порока, на проклятую синюю звезду, где нет места теплу и истинному свету, где только ненависть и жажда крови будут согревать тебя. Холодным пламенем они сожгут твою душу, и не останется в ней места для красоты и благородства, сострадания и чести. Ты станешь так ужасен в своей мерзости, что даже твои друзья будут охотиться на тебя, как на зверя, ибо бездушным зверем ты станешь.

Лиддарианская сказка

Зелёное пламя толстых белых свечей отражалось в отполированной чёрной столешнице и заставляло десятки расставленных на ней бутылей таинственно мерцать. В одной из них клубился, свиваясь спиралями, белёсый туман; другая казалась наполненной каменной крошкой, от одного взгляда на которую почему-то начинали ныть зубы; в третьей ржавела кучка разномастных цепей и цепочек; четвёртая, как морской ёж, ощетинилась сотнями шипов, то и дело меняющих свою длину. В пятой бутыли кишели ярко-алые многоножки, исходящие ядом в попытке прогрызть толстую стенку своей темницы, а в её изящной, выдутой из розового стекла, соседке мирно дремали в сиропе половинки персиков, пересыпанные пепельными лепестками дарларонской вишни. Рядом примостился пузатый, приземистый сосуд на восьми паучьих лапах, в котором колыхалось нечто тёмное, похожее не то на гигантского слизня, не то на чью-то пропитую печень. «Нечто» было проткнуто десятком костяных трубок, пропущенных через отверстия в стенках сосуда и закупоренных разноцветными пробками. В горле бутыли поблёскивало жутковатого вида приспособление, напоминающее шприц с тремя иглами разной длины. Металлические кольца на его конце подёрнулись изморозью от холода, испускаемого стоящим неподалёку кувшином из голубой нель-илейнской глины – его опоясывали вереницы зачарованных льдинок, отбрасывающие на столешницу зыбкий венок бледных бликов.

Ирсон Тримм с гордостью взирал на всё это великолепие и в какой уже раз думал о том, что далеко не всякий линдоргский алхимик может похвастаться такой впечатляющей коллекцией редких веществ. А похваставшись – остаться в живых: тут же найдутся желающие наложить лапу на его разлитые по бутылкам сокровища и, главное, обезопасить собственную спину – мало ли по чью душу он их там готовит.

К счастью для Ирсона, бывшие коллеги по цеху относились к нему с таким глубочайшим презрением, что не видели в нём конкурента. И даже ограбить его считали ниже своего достоинства (что, естественно, не могло его не радовать). В их глазах Ирсон Тримм, выпускник знаменитой Линдоргской Академии Магии, был предателем своей благородной профессии: вместо того чтобы составлять эликсиры, позволяющие вкусившему их обрести иммунитет к магии, одним взглядом превратить дракона в гигантскую отбивную или, на худой конец, стать невидимым, он готовил презренную выпивку, коей и торговал здесь – в таверне «Логово Змея». И Ирсона ничуть не извинял тот факт, что напитки его славились далеко за пределами Энхиарга.

Секрет популярности «Логова» крылся в том, что отвары и настойки, которые в нём подавали, действовали на танаев, элаанцев, даоров и прочих существ, наделённых природным иммунитетом к опьянению, так же… успешно, как виноградное вино на людей. Ирсон Тримм нашёл в торговом деле никем не занятую нишу и зарабатывал на чужих слабостях неплохие деньги. Клиентов у него всегда было в достатке… и обычно это очень радовало хозяина. Но сегодня был особенный день, и Ирсон мечтал поскорее избавиться от посетителей.

С возрастающим раздражением наблюдал он за припозднившейся компанией молодых колдунов, отмечающих свой выпуск из Линдоргской Академии. Только вчера они получили вожделенные дипломы и посохи – бесполезные, но красивые символы их нового положения. Судя по манерам, эти четверо явно не входили в число лучших учеников – иначе их уже давно взял бы под полу своей мантии кто-нибудь из преподавателей, а все они, следом за господином Ректором[1]1
  Ректор Линдорга является не только главой Линдоргской Академии Магии, но и правителем города, где она расположена. Предположительно, является человеком. Настоящее имя его никому не известно.


[Закрыть], требовали от подопечных строго блюсти своё мажеское достоинство. Во всяком случае, в присутствии посторонних. Гости же Ирсона вели себя как молодые бычки, которых выпустили на первое весеннее солнышко после полуголодной зимовки в тёмном душном хлеву. Они опьянели не столько от вина, сколько от сознания того, что весь этот кошмар под названием «учёба в Линдоргской Академии» наконец-то кончился. Радость распирала их. Не зная, как ещё выразить её, они то и дело опрокидывали стулья, стучали кружками по столу, требовали все новые и новые блюда, пели дурными голосами и… не оставляли Ирсону никакой надежды на то, что скоро разойдутся.

Один из них стоял у чёрной колонны и методично плевал на неё. Ирсон усмехнулся. За неделю до начала выпускных экзаменов Линдоргской Академии он попросил знакомого волшебника наложить на колонну заклятье, позволяющее тому, кто смотрел в её отполированную до зеркального блеска поверхность, видеть в ней лицо самого ненавистного ему существа. В это самое лицо можно было от всей души плюнуть, пока оно не ушло обратно вглубь камня. Если плевок был точным и своевременным, иллюзия комично морщилась и делала запоздалые попытки увернуться. К линдоргцам из колонны с неизменной важностью выплывала, разумеется, фигура Ректора – редкостного изверга, который, казалось, в равной степени ненавидел и своих студентов, и коллег. Она немедленно атаковалась смачным плевком прямо в высокомерную морду. Хотя любой чародей мог запросто организовать себе такое развлечение в собственных покоях, то, что можно было выказать своё непочтение господину Ректору не прячась, а вроде как публично, приводило молодых магов, замученных вечными нотациями и придирками, в неописуемый восторг.

Не в силах больше смотреть на всё это безобразие, Ирсон отвернулся и остановил взгляд на магической завесе, перламутровой плёнкой затянувшей дверной проём позади стойки. Она предназначалась для того, чтобы не позволять запахам блюд, готовящихся на кухне, просачиваться в залу. Такая мера была необходима, потому как некоторые из посетителей таверны предпочитали кушанья, имеющие, мягко говоря, неприятные для других существ ароматы. Сам Ирсон страдал от резких запахов куда больше всякого из своих гостей. Будучи наполовину танаем, он, как и все змеи Тиалианны, обладал необычайно чутким обонянием. Нос был для него куда более важным органом чувств, нежели глаза или уши, и именно ему Ирсон был во многом обязан своими успехами в приготовлении зелий: он мог мгновенно определить состав любого снадобья, проверить качество и свежесть ингредиентов, доставляемых из разных уголков Бесконечного, да и многое, многое другое… Но в то же время сверхразвитое обоняние доставляло своему обладателю кучу проблем: любой резкий запах воспринимался им как горсть песка, брошенная в глаза, или оглушительный крик в самое ухо.

Вот и сейчас, втянув тонкими ноздрями воздух, Ирсон болезненно поморщился: с кухни так и разило таргами, которых изволили заказать господа маги (и которые час назад, не будучи заморожены надлежащим образом, сами едва не отобедали готовившим их поваром). Танай решил воспользоваться свободной минутой и обновить ослабевшее заклинание-абсорбент. Порывшись в кармане, Ирсон достал крошечный стеклянный шарик, в который был запаян кусочек рыхлой грязновато-жёлтой губки. Подбросив его на ладони, танай ловко зашвырнул шарик в центр дверного проёма, и тот увяз в перламутровой завесе, как муха в паутине. Вперив в него остановившийся взгляд, Ирсон начал тихо читать заклинание. Завеса вокруг шарика становилась плотнее, наливалась густой белизной – словно плутоватая молочница, разбавившая свой товар водой, заглянула в ведро, решила, что переусердствовала, и теперь, давясь от жадности, медленно вливала в него вчерашние сливки.

Закончив, Ирсон подошёл к завесе, понюхал воздух и, удостоверившись, что он снова стал идеально чистым, вытащил из неё чуть вибрирующий шарик. Вернувшись на свой пост, он оглядел залу и с радостью обнаружил, что один из магов – тот, который усердно оплёвывал Ректора Линдорга, – видимо, утомился от этого благого занятия и заснул, сидя у колонны и свесив голову на грудь.

Увы, остальные трое выглядели ещё очень бодрыми, причём один из них направлялся к Ирсону. И наглый вид его не сулил танаю ничего хорошего.

– Это кто же так колдует? А? – пьяно пробулькал чародей; его голос и движения не вязались с аристократически-правильными чертами лица, над которым явно поработали изготовители тел.

– Ирсон Тримм, хозяин таверны «Логово Змея», – пряча ухмылку, поклонился Ирсон. – Могу я спросить, что так раздосадовало ваше могущество?

– Это! – «могущество» ткнуло пальцем в Ирсонов шарик с губкой. – Магия должна быть ч-чистой! Линдоргскому магу не нужны к-к-костыли!

– Ну разумеется, не нужны. Но какой из меня линдоргский маг? Не вышло из меня мага, – «сокрушённо» покачал головой Ирсон.

Его забавляли подобные диалоги. Прекрасно зная, как второсортным колдунам вроде этого жилось в Линдорге, он давал им отвести душу. Сам же Ирсон испытывал тонкое наслаждение от сознания того, что оскорбительные речи ничуть не задевают его, не заставляют сомневаться в выбранной профессии и образе жизни. За свою безопасность танай не волновался. Во-первых, он отчётливо видел бреши в защитных чарах, которые его собеседник второпях наложил на себя перед попойкой. А во-вторых… у него были и иные причины для спокойствия.

– Я – так, выучил парочку простых заклинаний – ну там, чтобы овощи не портились, и вино не скисало, – продолжал он свой благотворительный спектакль. – А все лекции по мажескому достоинству, без которых, как известно, маг не становится настоящим магом, прогулял. Видите, я и свечи жгу как ни в чём не бывало!

Свечи были пунктиком господина Ректора Линдоргской Академии. Он строжайше запрещал своим подопечным пользоваться любым немагическим огнём (если, конечно, того не требовало одно из творимых ими заклинаний). Время от времени читая лекции по предмету под названием «Мажеское достоинство», он вдалбливал в головы студентов мысль, что тот, кто не пользуется своими колдовскими способностями в каждом удобном случае, предпочитая, скажем, застёгивать пуговицы пальцами, а не творить модифицированное заклинание левитации, не достоин именоваться волшебником. Ничего путного из него не выйдет. Магией надо жить, дышать ею, любить её, быть привязанным только к ней, пить её и есть на завтрак… Надо ли говорить, что ученики, добросовестно следующие этому совету, к концу своего обучения оказывались совершенно беспомощными в быту и впадали в панику, если по той или иной причине теряли возможность колдовать?

Ирсона Тримма буквально выворачивало от всей этой пропаганды. Пребывая в стенах Академии, он находил какое-то извращённое удовольствие в том, чтобы завязывать шнурки, расчёсывать волосы, стричь ногти или заправлять постель, так сказать, вручную. Со свечами же у него и вовсе сложились прямо-таки трогательные отношения. Он не мог пройти мимо торгующей ими лавки, чтобы не купить себе пару-тройку новых – ноздреватых или гладких, с вырезанными оконцами или утопленными в воске травами. Каждое утро Ирсон с благоговейным видом расставлял на стойке новые свечи и смазывал столешницу вокруг них душистым маслом. Вечером он гасил огни и собирал со стойки тёплые, затвердевшие восковые слёзы. Выбрасывать огарки у него не поднималась рука, и он тайком хоронил бренные останки свечей в громоздком деревянном ларце, под слоем мягких стружек.

Собеседник Ирсона икнул и, сощурив мутные глазки, окинул таверну долгим взглядом – видимо, он только сейчас заметил вышеупомянутые свечи.

– Какой позор! Позор для всех нас, которые десялитет… десятилетия положили на то, чтобы стать достойными звания линдоргских магов! – наморщив свой орлиный нос, изрёк он наконец. – Таким, как ты, не место в стенах Академии!

– Так я вроде давно в них и не появляюсь. У меня есть свой персональный гадюшник.

– Линдоргская Академия – гадюшник?! – тут же взвился волшебник. – Да я тебе сейчас язык твой раздвоенный вырву!

– Ну зачем же? Мне бы и в голову не пришло назвать прославленную ЛАМ гадюшником, – примирительно сказал Ирсон, пожурив себя за несдержанность.

Но набравшийся колдун, увы, униматься был явно не расположен.

– Тогда я хочу, чтобы ты уничтожил свой диплом. Сейчас же! Иначе что мы тут празднуем – то, что получили такие же посохи, как и всякая чешуйчатая мразь? – С этими словами он обернулся к своим товарищам, но они его явно не расслышали.

Ирсон вздохнул и едва заметным движением почесал запонку в форме кошачьего носа.

– Конечно, не такие же. На каждом посохе вырезают, какое место среди выпускников занимал его владелец. Мне, увы, тут гордиться нечем, в отличие от вашего могущества, которое, очевидно, входило в четвёрку лучших. И не противно вам говорить о высоком искусстве магии с таким неучем, как я? Позвольте лучше мне заняться своим делом – налить вам ещё по стаканчику.

С этими словами Ирсон достал из-под стойки оплетённую металлической сеткой бутылку, в которой плавали «солнечные рыбки» – медузы, до смешного похожие на яичные желтки.

Маг с угрожающей медлительностью повернулся к танаю, губы его были презрительно искривлены, пальцы поднятой руки так и мелькали, плетя заклинание… Но стоило ему взглянуть на Ирсона, как господин выпускник буквально поперхнулся словами и почувствовал, как кровь отлила от его лица. Он не сразу понял, что в облике Ирсона так напугало его. Тавернщик был всё такой же: молодой, немного высоковатый для таная, худощавый, с взъерошенными рыжевато-каштановыми волосами. Он выглядел вполне человекообразно, но в чертах его удлинённого лица с несколько раскосыми глазами, выступающими скулами и прямым, чуть сплющенным на переносице носом, во всей повадке всё же чувствовалось что-то неуловимо змеиное. Кое-где на его физиономии жемчужно поблёскивали чешуйки…

У мага едва не подломились колени. Он запоздало понял, что оказался нос к носу с самим Пирожником – неуловимым линдоргским маньяком, охотившимся на молодых чародеев и оставляющим на их растерзанных трупах жирные эклеры и корзиночки с кремом. Он убивал своих жертв в людных местах, так что, когда их находили, выпечка обычно была ещё тёплой…

Маг поискал глазами пирожное, не нашёл, но ничуть не успокоился – однажды он сам едва не стал жертвой этого безумца. Второкурсником он спускался в подвал за пискучей плесенью и еле успел убраться с дороги бегущего навстречу мужчины в драном розовом плаще. Не придав этому значения, он повернул за угол… и наткнулся на труп, на переносице которого, между остекленевшими глазами, расселась влажная ромовая баба. Не помня себя от ужаса, маг кинулся в глубь подвалов и просидел там до самого вечера.

Лица незнакомца под капюшоном он не разобрал, но успел заметить, что всё оно покрыто какими-то светящимися точками. Их расположение буквально врезалось в его память. И оно точно совпадало с расположением чешуек на лице Ирсона Тримма. Видимо, они наливались холодным белым огнём, когда танаем-убийцей овладевала жажда крови. Презренный тавернщик оказался коварным чудовищем, которое ладно бы просто убивало несчастных студентов – это ещё как-то можно пережить, так нет – оно делало с ними с нечто такое, что никто уже не мог воскресить их. Поговаривали, что Пирожник заточал сами души своих жертв в какой-то магический сосуд…

Сосуд этот стремительно трезвеющий колдун сейчас видел перед собой. Отнюдь не солнечные рыбки плавали в бутыли – там томились пленённые, страдающие души невинно убиенных чародеев… к которым – по всему видно! – скоро присоединится и его собственная душа. Линдоргец не мог даже вздохнуть, не то что позвать на помощь товарищей…

* * *

Глядя на покрывшегося испариной клиента, Ирсон и сам несколько растерялся. По его представлению, заклятие, пробуждённое прикосновением к запонке, должно было внушить драчливому колдуну совсем другие чувства: или привести его в благостное расположение духа (когда хочется петь песни и угощать всех выпивкой за свой счёт), или же, напротив, вогнать его в тоску (каковую, опять же, требовалось оперативно залить чем покрепче). Но уж никак не напугать до полусмерти. Страшно подумать, во что были способны превратить «Логово» четверо запаниковавших магов.

Не придумав ничего лучшего, Ирсон снова коснулся выглядывающего из петли на манжете носа.

Глаза его схватившегося за сердце визави начали возвращаться в свои орбиты. Смертельный ужас сменился в них недоумением… а затем пришла очередь раздражения.

– Откуда ты узнал про… – гневно сопя, начал линдоргец.

– Не продолжайте, не продолжайте, господин маг! – замахал руками Ирсон. – Я понятия не имею, что вам померещилось!

– Да уж конечно! Это не ты заставил меня поверить, что…

– Это не я, – снова оборвал его Ирсон. – Это они.

Танай ткнул пальцем себе за спину, где со стены улыбались две очаровательные кариатиды, поддерживающие декоративную арку. Одна была вырезана из редчайшего медового дерева, другая – из чёрного ствола каменного дуба. У обеих юных дев были кошачьи хвосты и уши. Каждая держала в свободной руке светильник в виде бокала, который освещал наполненные бутылками шкафы за ней.

– Это же алайки. Им не нужно копаться в вашей памяти, лезть в ваши мысли. Они внушили вам страх передо мной, а подходящую причину испуга подкинул уже ваш собственный разум. Я понятия не имею, как он истолковал ваши чувства, кем там я вам привиделся, – развёл руками Ирсон, косясь за плечо мага: пошатываясь, к стойке подтягивались его товарищи. Один из них волочил за собой посох.

– Господа, предупреждаю, что вы при всём желании не сможете устроить здесь драку. Чары этих прекрасных дам вам не позволят, – заявил танай.

– Да плевал я на твоих… дам. Морды клыкастые, – вытерев лоб рукавом, скорчил омерзительную гримасу маг. – Нет, вы посмотрите, этот неудачник пытался спрятаться алайке под хвост! А не вышло! И не выйдет. Теперь, когда мы предупреждены, этот номер…

– Пройдёт настолько же хорошо, – совершенно спокойно сказал Ирсон; вся эта сцена успела ему порядком надоесть. – А предупреждены вы были ещё раньше: справа от входа висит табличка «Охраняется алаями». Проглядеть её трудно – она специально красным подсвечена. И не надо здесь размахивать этой волшебной палочкой-переростком! Тем более что, как вы верно заметили, у меня есть такая же. С незначительными отличиями, – добавил танай, решив, что полностью полагаться на своенравных деревянных кошек всё же не стоит.

Он опустил руку под стойку, снял с крючков собственный линдоргский посох и положил его на столешницу.

– Гляньте – посох! Да он, небось, им в своих котлах зелья мешает! – пьяно заревел подошедший колдун, и Ирсон в какой уже раз подумал, что магическое образование ничуть не облагораживает. Обезьяна обезьяной.

– Иногда – да, – миролюбиво согласился Ирсон и чуть повернул посох, давая гостюшкам возможность рассмотреть резьбу на нём.

Стоило им сделать это, как на лицах троицы появилась крайняя степень недоумения. Ирсон был пятым в своём выпуске. Танай выдержал паузу – пусть господа маги попытаются догадаться, что заставило чародея такой силы терпеть их пьяные выходки (да и вообще сидеть в этом тухлом «Логове Змея»), а затем спросил:

– Я так понимаю, на этом можно считать инцидент исчерпанным?

– Да, – мигом присмирев, кивнула несостоявшаяся жертва Пирожника; её нетрезвое подкрепление тоже стушевалось.

С минуту маги топтались на месте, а потом, переглянувшись, ретировались, оставив своего не в меру ретивого коллегу в одиночестве. Он же, желая расквитаться за давешний испуг и при этом сохранить свою шкуру, переключился на безответных кариатид:

– Вот ведь гнусные твари! Вечно суют свои носы… Ну ничего, они уже доигрались. Хорошо им в Канирали хвосты прищемили! А то ли ещё будет!

– И что же будет? – поинтересовался Ирсон, убирая посох обратно под стойку.

– Шкуру с них спустят, вот что. Господин Ректор тоже решил не оставлять их делишки без внимания. Он послал в Канирали своих лучших людей, чтобы собрать доказательства.

– О! Узнаю нашего любимого Ректора, сам Веиндор Милосердный ещё сомневается, что виновники происшедшего – алаи, а ему уже всё кристально ясно. И почему же он так уверен, что именно кошачьи телепаты стравили тамошнюю знать? – Ирсон прикрыл горло бутыли с солнечными рыбками марлей и ловко плеснул из неё немного прозрачной жидкости в маленькую крутобокую рюмочку.

– А кто ещё это мог быть? – скривился линдоргец, подозрительно косясь на медуз.

– Да кто угодно – мало ли мозголазов в Энхиарге, – пожал плечами Ирсон, добавляя в рюмку несколько капель белёсого, как молоко одуванчика, ликёра.

– Тогда почему Веиндор схватил именно котов? Или ты думаешь, что он мог ошибиться? – иронично сощурился маг.

– Веиндор ещё не принял решения. Он забрал с собой нескольких телепатов, чтобы разобраться, виновны ли они, – придвигая к клиенту рюмку, напомнил танай. – А вообще – да, я думаю, что Милосердный вполне мог ошибиться. Он – наэй Смерти, и… – Ирсон на мгновение сжал челюсти, – и он вряд ли может ошибаться в отношении того, кому пришло время умирать, а кому стоит жить дальше, или в каком теле кому родиться. Но он никогда прежде не интересовался ничем, кроме смерти и всего, что с ней связано. И в области отношений между разумными, и в телепатии он – уж прости, господин маг, мой ядовитый язык – дилетант.

– Он – наэй, – возразил линдоргец.

– Неллейн – тоже наэй, – хмыкнул Ирсон. – Но ты же не хочешь сказать, что он умело правит своими землями? Да наш Владыка Вод собственную знать не может унять, чтобы они перестали друг друга резать!

Маг не стал возражать.

– А позволь полюбопытствовать, – продолжал тавернщик, – какие такие доказательства вы рассчитываете собрать, если, как известно, кошачьи телепаты никогда не оставляют следов своей… деятельности?

– Видимо, Господин Ректор нашёл способ изобличить их, – сдержанно ответил линдоргец.

– Какой же? – недоверчиво приподнял бровь Ирсон.

– Никто не знает, – пожевав губы, нехотя выдавил его собеседник. – Кроме магов, поехавших в Канирали.

– И кому же поручено возглавить эту почётную миссию?

– Них’назу Мабрагу.

– Кошкодаву? – хохотнул Ирсон. – Да, более беспристрастного посланца Ректор не смог бы найти!

– Не смог бы, – с вызовом сказал маг; каким-то судорожным, вымученным движением, словно боясь обжечься, но, не желая показывать своего страха, он цапнул со стойки рюмку и пошёл к своему столу.

* * *

Ирсону оставалось только гадать, чем представились этому беспокойному линдоргцу медузы в бутылке, и почему тот с таким ужасом переводил взгляд с одной чешуйки на его лице на другую.

Он и сам терпеть не мог эту чешую. Жемчужные пластинки, унаследованные от матери-танайки, постоянно вылезали на его физиономии в самых неподходящих местах и в сочетании с «отцовскими» конопушками смотрелись до неприличия комично. Что, разумеется, раздражало таная. А ещё они чесались. Ирсон испробовал всё – от мазей до обращения к специалистам по «проклятиям» и изготовителям тел, но злокозненная чешуя всегда находила способ проложить себе дорогу к солнцу. Чтобы одержать над ней хотя бы временную победу, приходилось действовать самыми варварскими, примитивными способами.

Танай снял с пояса тонкий кинжал, извлёк из-под стойки зеркальце, бутылочку с обеззараживающей жидкостью, кусочек чистой мягкой ткани и протёр голубоватым составом лезвие и пальцы. Осторожно ощупав чешуйку под глазом, он с радостью обнаружил, что она плохо прилегает к коже, прикрепляясь к ней лишь одним из углов. Танай попробовал оторвать её, подцепив ногтем. Как ни странно, это ему удалось. Жемчужная пластинка отделилась от лица Ирсона, не оставив после себя никаких следов. Он принялся за вторую, третью, четвёртую… На этот раз схватку с чешуёй удалось закончить малой кровью.

Довольный танай поднял глаза от зеркала и обрадовался ещё больше: наконец-то последний из магов перенёсся в мир грёз, чудом не свалившись со стула. Ирсон отложил кинжал и громко крикнул:

– Этир!

Но никто не отозвался даже тогда, когда Ирсон в четвёртый раз проорал имя своего дежурного чародея, вдобавок усилив свой голос магией. Способностей этого бездельника было достаточно, чтобы отыскать в замутнённом выпивкой сознании клиента сведения о местонахождении его дома и перенести его туда. Никакое колдовское или иное воздействие не выбило бы хмель из этих умных голов, так мирно покоящихся на крышке стола, поэтому должность, которую занимал Этир, была необходима в «Логове Змея». Вот только исполнителя этой почётной обязанности Ирсон выбрал не самого достойного – маг постоянно где-то пропадал…

Ирсон прождал ещё добрый десяток минут, пока сонный Этир, бурча что-то себе под нос, не изволил явиться пред его серые очи. Не удостоив своего хозяина взглядом, он шлёпнул ладонь на лоб первого попавшегося колдуна, поморщился, взмахом руки поднял похрапывающее тело в воздух и, маня его пальцем, направился к выходу.

Этир не возвращался странно долго, а когда наконец появился, вместе с ним в залу вошёл ещё один человек. Путаясь в длинных полах широкой серой мантии, он, словно от сильного волнения, постоянно кусал тонкие губы. Его вытянутое лицо и длинные руки, в одной из которых он сжимал большой бумажный свёрток, покрывали зеленовато-жёлтые пузыри.

– З-з-здравствуйте, – высоким сбивающимся голосом сказал незнакомец, подойдя к Ирсону вплотную.

– И вам тоже не болеть, – пробормотал танай, еле сдержавшийся, чтобы не отшатнуться от неприятного гостя: Ирсону показалось, что волдыри на лице его собеседника слегка шевелятся.

– Не бойтесь, – замахал руками тот, осознав свою ошибку и отступая от Ирсона на шаг, – я ничем не болею. Это симбионты – эксперимент. Элмианатриус адил, разумные битакстум симбельтаты… К вам сегодня должна прийти гостья. Это для неё.

– Какая гостья? – деланно удивился Ирсон. – Мы закрываемся, почтенный маг.

– Именно та алайская гостья, из-за которой вы и закрываетесь сегодня так рано, – заговорщически прошептал человек и, в лучших традициях своей профессии, истаял в воздухе.

Не обратив никакого внимания на странного гостя, Этир вынес вон ещё парочку магов. Теперь он возился с последним, пытаясь вытащить из его пальцев серебряный бокал, в который тот вцепился мёртвой хваткой.

У Ирсона кончалось терпение. Он стукнул кулаком по стойке:

– Да отправляй его так, с бокалом. Не обеднеем. И можешь быть свободен.

Этир равнодушно пожал плечами и «поволок» своего пьяненького собрата по посоху к выходу.

Ирсон тем временем убрал тарелки и кубки, оставшиеся на столике магов, и погасил огни в глубине зала, раздумывая, кем бы мог быть этот странный субъект, откуда он знал о том, какие гости иногда посещают хозяина «Логова Змея»? Гости, которые не появляются в «Логове Змея» до тех пор, пока его не покинут все, чьи глаза не должны их видеть.

Танай уже было решил, что таковых в его заведении не осталось, как, к его недовольству, зачем-то вернулся Этир. Ирсон медленно закипал, но маг и не думал этого замечать.

– Вот что я думаю, – сказал Этир, располагаясь на стуле рядом со стойкой, – друг мой танай, почему бы нам не хлопнуть по стаканчику чего-нибудь эдакого за здоровье нашего недоеденного кулинара?

– Будешь много пить – мозги сгниют, – прошипел Ирсон. – Давай лучше иди домой – отдохни после трудов праведных.

– У, змей, – укоризненно прорычал маг, которому вовсе не хотелось идти к себе: у него гостил отец, один из почтенных преподавателей Линдорга, решивший, видимо, в очередной раз повоспитывать своего непутёвого сына.

– Ладно, пойду пить к конкурентам, – обречённо пробормотал Этир, наконец спрыгивая со стула. – Смотри, Ирс, так всех постоянных клиентов порастеряешь!

– Угу, – согласился танай с ехидной ухмылкой. – Потеряю… Одну из статей расходов.

– Это почему же? – маг остановился и обернулся к Ирсону.

– А ты хоть раз за выпивку платил? – резонно поинтересовался хозяин «Логова».

Ответить Этиру было нечего. Маг с видом оскорблённой невинности фыркнул и, пробормотав что-то насчёт чешуйчатых скупердяев, из-за которых продукты откусывают руки ни в чём не повинным поварам, направился к выходу.

* * *

Ирсон действительно поджидал гостью, и гостья эта принадлежала к расе алаев – детей наэй Аласаис, прекрасной владычицы эмоций и чувств. Той, чьими глазами называют луны Энхиарга. Сегодня Аласаис закрыла свои сияющие очи, и мир погрузился в звёздную тьму. Именно в такие безлунные ночи, словно опасаясь попасть своей владычице на глаза, Аниаллу ан Бриаэллар и приходила в «Логово Змея» навестить своего друга Ирсона. В этой традиции было что-то ритуальное, мистическое… и они оба находили это очень забавным.

Познакомившись случайно, при обстоятельствах, о которых Ирсон предпочитал не распространяться, алайка и танай нашли друг в друге на редкость интересных собеседников и могли общаться часами, переходя от философских рассуждений к сплетням об общих знакомых, а от тех – к политике. К концу же встречи разговор неизбежно скатывался к жалобам на жизнь. Изначально наибольший вклад в эту его часть вносил Ирсон, чувствовавший себя неуютно из-за того, что ему больше нравится готовить зелья, нежели развивать свои магические таланты более благородного свойства; затем, в полчиха разогнав сомнения друга в его нормальности, первенство с чистой совестью перехватила госпожа ан Бриаэллар. И удерживала его вот уже несколько лет.

Тем не менее в жизни Ирсона трудно было найти более счастливые минуты, чем проведённые в этих разговорах, спорах и откровенном нытье, и каждый месяц он с нетерпением ждал появления Аниаллу.

* * *

Ирсон закрыл ставни на окнах и опустил звуковые щиты, не позволяющие ночным звукам проникать в залу. Неторопливо пройдясь вдоль стойки, он пальцами потушил свечи и вместо них зажёг несколько новых, из комковатого серого воска. Их мягкий свет расплавленным маслом растёкся по стойке, спрятал под полупрозрачным золотистым покровом бокалы, бутыли и их обитателей. Дальняя часть залы утонула в тени. Ирсон уселся на табурет, облокотился о стойку, зевнул… и «Логово Змея» погрузилось в дрёму. Казалось, даже пленённые многоножки, лишившись публики, кусали стенку бутыли уже с гораздо меньшим остервенением, а некоторые из них и вовсе свернулись алыми щетинистыми кольцами. Устали и уснули.