Текст книги "Кошка, которая умела плакать…"

Ирсону на ум пришло совершенно неуместное сравнение: когда-то один из посетителей таверны рассказал ему, как у него на родине охотятся на тварей, именуемых в переводе на всеобщий язык «недохищниками». Эти чрезвычайно осторожные существа нападали лишь на спящую добычу. Только убедившись, что дыхание жертвы стало глубоким и ровным, тело расслабилось, сердце стало биться реже, они крадучись приближались к ней и прыгали, чтобы одним мощным ударом челюстей перекусить ей горло. Именно в этот момент (прыжка, а не перекусывания) притворившемуся спящим охотнику и надлежало заколоть недохищника длинным кинжалом.

Вот и «Логово Змея» сейчас затихло, поджидая жерт… гостью. И гостья не замедлила появиться. В дверном проёме обрисовался невысокий силуэт с двумя треугольниками ушей на макушке. В зале пахнуло свежим духом драконьих сосен – видимо, Аниаллу переместилась в «Логово» из леса или парка. Она всегда появлялась незаметно, без так любимых магами эффектов – вульгарного пламени, искр или тумана. Давая возможность глазам привыкнуть к полумраку, она остановилась, задумчиво поскребла когтями дверной косяк и, совершенно по-кошачьи изогнув шею, потёрлась о него щекой.

Ирсон, не сразу стряхнув дремоту, рассеянно подумал о том, как это удивительное существо, в котором так сильно звериное начало, которое обожает охотиться, с урчанием ест сырое мясо, моется языком и беспардонно шипит на собеседника, способно выглядеть настолько возвышенно-прекрасным. Трудно было сказать, где его ночная гостья смотрелась бы лучше, органичнее, естественнее – на ветке в чаще, когтистыми пальцами обдирающей перья с пойманной птички, или же в каком-нибудь храме, в сверкающих одеждах спускающейся к коленопреклонённым жрецам.

Аниаллу ан Бриаэллар приближалась к Ирсону той необычайной походкой, которая отличает алаев от всех остальных рас – летящей и вместе с тем плавной; величественной и одновременно крадущейся. Кошка ступала с такой лёгкостью, что её стройное тело, обтянутое чёрной замшей, казалось невесомым, но при этом складывалось впечатление, что перед тем, как сделать шаг, она ощупывает пол перед собой чуткими пальцами ноги. Правда, сейчас, когда её узкие ступни были спрятаны под кожей мягких серых сапог, эта иллюзия танца на тонком льду была не так сильна, как бывало, когда Аниаллу по алайскому обыкновению разгуливала босиком.

Подобно самой наэй Аласаис и всем прочим её Теням, сианай[2]2
  Сианай – Тень Аласаис, одна из её ближайших помощниц, призванных выполнять особые поручения наэй. Все Тени внешне чрезвычайно похожи на свою госпожу и созданы лично ею.


[Закрыть] Алу была синеглазой и черноволосой. Её длинная волнистая грива, свитая в небрежную косу, почти сумела освободиться от стягивавшего её шнурка. Пользуясь этим недосмотром, особо своевольные прядки падали на загорелые щёки. Хотя гостья Ирсона, как и положено алайке, была существом чрезвычайно привлекательным, сегодня чем ближе она подходила, тем менее очаровательной казалась танаю. Ещё несколько секунд назад он любовался ею, а теперь… Теперь Ирсон разглядел, что Аниаллу бледна, под глазами у неё залегли тени, губы напряжённо сжаты, она сутулится, да и движения её на самом деле скованные, неловкие, вот и хвост облезлый так и льнёт к ноге, словно хочет спрятаться за неё от чего-то. И вся Алу какая-то нескладная, неказистая. Жалкое зрелище. Подозрительно жалкое…

Резко тряхнув головой, Ирсон сделал шаг назад, нащупал за спиной лодыжку деревянной копии своей гостьи и, прижавшись к ней лопатками, зажмурился. Когда он открыл глаза, Аниаллу настоящая выглядела уже значительно менее уныло.

Она, кажется, не заметила, что произошло с её другом. Не успев поздороваться, Алу вдруг обернулась к двери, чёрные бархатные уши быстро задвигались – кошка прислушивалась к чему-то насторожившему её. Длинный хвост, продетый в специальное отверстие в брюках, обшитое, как и ворот куртки, узором из серебряных нитей, грациозно изгибался, выражая сомнения своей хозяйки. Наконец Аниаллу отвернулась от двери и, пройдя несколько десятков шагов, отделяющих её от стойки, опустилась на высокий стул напротив Ирсона.

– Алу, будь добра, придуши эмоции, ты меня заражаешь, – недовольно пробурчал Ирсон. – Испортила мне всю картинку.

Аниаллу виновато втянула голову в плечи, сложила руки перед лицом и сосредоточенно уставилась на них, впуская и выпуская когти. Дожидаясь, пока она закончит, Ирсон сделал глубокий медленный вдох. Помимо хвои, от Аниаллу пахло фиалками, мандаринами, жареной птицей и еще тем замечательным запахом старой кожи, которым пропитан воздух в хранилищах древних фолиантов. «Была в Ар-Диреллейт[3]3
  Ар-Диреллейт – одна из ведущих магических Академий Энхиарга. Особо примечательна тем, что, помимо магов, готовит специалистов в области правозащитной деятельности – от журналистов до юристов. Студентов-волшебников также всячески стимулируют посещать семинары, посвящённые искусству отстаивания прав и свобод разумных существ, защите природной среды от магических загрязнений, а животных – от истребления. Ар-Диреллейт находится на территории королевства Канирали, с момента основания её возглавляют две ректорши – Диреллея ил Лейтан и Канирали ан Фейм.


[Закрыть], в библиотеке, потом отобедала, пошла в сад и забрела в лес… но десерт себе ловить не стала. Или – стала, но съела его в кошачьей форме», – заключил танай.

– Так лучше? – спросила Аниаллу, опустив руки; голос её был чарующе мягок.

– Да, – поморщился танай. – Хорошо хоть я научился засекать эти твои штучки. Надо бы разок показать тебе, как ты выглядишь со стороны, когда занимаешься самоедством и не глушишь свои чувства.

– Не стоит. Вряд ли это воодушевляющее зрелище, – грустно улыбнулась Алу и, желая сменить тему, спросила: – А что у тебя здесь случилось? Всё вокруг так и звенит от страха.

– Это тебя нужно спросить – что. Твоя статуя вдруг решила до смерти запугать бедного безобидного пьяненького мага. Я и забыл, что она так умеет!

– Умеет, но должна приберегать этот фокус на крайний случай. То-то у меня нос чесался. Ничего себе безобидный маг к тебе зашёл! – присвистнула Аниаллу.

– Ну, не знаю – на вид дурашлёп дурашлёпом, – пожал плечами Ирсон.

– Тогда, видимо, она посчитала, что тебе почему-то выгодно ещё и напугать его. Подумай! – приглашающе подняла брови алайка.

– Разве что… ты в курсе, что Ректор собрался натравить на вас Кошкодава?

– В курсе, конечно. Это глупость какая-то! Все знают, что у Мабрага с нами личные счёты. Даже если бы у него был шанс найти что-то против нас, мы всегда смогли бы сказать, что это «что-то» сфальсифицировано.

– Действительно, глупость… А как там вообще настроения? Ты ведь только что из Канирали?

– Я не из Канирали, а от Канирали, из Ар-Диреллейт, – улыбнулась Аниаллу. – Она пытается помочь, чем может, но к словам королевы-изгнанницы мало кто станет прислушиваться. Вся её школа сидит на чемоданах. А в Канирали-государстве всё очень скверно. Нашего посла хотели арестовать… в общем – Веиндор удружил, так удружил!

– Ой! Какие мы сегодня с тобой невежливые! Иншетте риссе, Ирсон, – спохватившись, по-танайски поприветствовала друга Алу.

Она перегнулась через стойку, чтобы в своей кошачьей манере потереться щекой о его щёку. И Ирсон в какой уже раз почувствовал досаду.

Когда она была так близко, он различал сотни запахов, которые впитала в себя её одежда. Они так и эдак сплетались в сознании Ирсона, и его воображение осторожно и тщательно выписывало фон на картине под названием «День Аниаллу»: вот она, усевшись на стуле с сиденьем из морской губки, лакомится знаменитыми пирожками Канирали, которая отвлеклась от работы в своей магической лаборатории, чтобы угостить дорогую гостью (рука волшебницы оставила на плече сианай чуть заметный запах теста и кое-каких реактивов); вот, гуляя по саду, Алу задела рукавом куст акации и попыталась счистить пыльцу семянкой тысяченожки, похожей на крохотную щётку; вот… Вот только там, где должны были располагаться голова, шея, руки Аниаллу – в этом зыбком, живом полотне зияли аккуратно прорезанные дыры. Как и все алаи, Алу ан Бриаэллар не имела собственного запаха и оттого казалась Ирсону почти невидимкой. Невольно глубоко втягивая ноздрями воздух, он чувствовал себя обворованным, обделённым, словно ребёнок, который, развернув яркий конфетный фантик, обнаружил внутри холодную гальку…

– Да не померкнут твои глаза, сианай! – откликнулся он, намеренно потеряв половину её титула.

– Ты уже знаешь? Откуда?

– Да есть у меня один ценный источник, приближённый, так сказать, к телу… Я слышал, ты опять попала в неприятную историю и после этого… хм… – Ирсон помолчал, подбирая подходящее слово и, так и не найдя ничего достаточно ёмкого, полувопросительно закончил: – Уволилась?

– Да, – кивнула Аниаллу, – именно это я и сделала. Терпению моему пришёл конец.

– Ты уверена, что это лучший выход? Всё-таки, тебя создали именно для этой работы, – осторожно заметил Ирсон.

– Не всё, что мы создаём, оправдывает наши ожидания. Ты тоже вылил в сток не одну сотню котелков с неудачными зельями.

– «Тоже»? – возмутился Ирсон. – Аниаллу! Тебя никто не «выливал в сток». Это ты сама себя туда отправила. И потом, я – это я, а тебя создал не танай Ирсон, а дружный коллектив из двух мудрых наэй.

– Коллективчик из Владычицы Чувств кошки Аласаис и Хозяйки Пути змеи Тиалианны, – протянула Аниаллу. Немыслимым образом подогнув большой палец, она протиснула руку в горлышко розовой бутыли и теперь безуспешно пыталась выловить из сиропа скользкий кусочек персика. – Меня вот почему-то совсем не удивляет, что их совместный проект получился чересчур противоречивым.

– Но…

– Я не спорю, – не давая себя перебить, подняла свободную руку Алу, – они испокон веков дружно наводили порядок в Бесконечном, но – по-разному. Аласаис помогала существам понять и принять природу своих душ, выяснить, чего они хотят от жизни, а Тиалианна создавала для них Пути, чтобы они, следуя этой самой природе, пореже сталкивались лбами, чтобы всякое создание нашло своё уникальное место в Бесконечном и дальше мря-мря-мря по тексту. Каждая из наэй делала свою часть работы, не смешивая, как говорится, шерсть с чешуёй. Верно?

– Верно.

– Вот. Они слишком разные. И мы, их дети, тоже. Мы не способны давать общее потомство вовсе не потому, что биологически несовместимы, а оттого, что невозможно будет найти для нашего ребёнка подходящую душу – душу, в которой органично переплелись бы черты танаев и алаев, для которой ни дух Змеи, ни дух Кошки не были бы чуждыми.

Аниаллу всё-таки удалось подцепить когтем персик. Она прикрыла глаза, медленно пережёвывая вожделенную добычу.

– Многое из того, что не встречается в природе, можно создать искусственно, – пожал плечами Ирсон. – Что и было сделано в твоём случае.

– Ирсон, я уже много сотен лет наблюдаю за ходом этого эксперимента по созданию алаетанайки. С максимально близкого расстояния, – облизывая палец, хмыкнула Аниаллу. – И чем дальше, тем отчетливее вижу, что он не удался… и его пора прекратить из соображений гуманности.

– Извини, Алу, но сейчас, когда ты его прекратила, ты всё равно не выглядишь особенно счастливой.

– Разумеется, не выгляжу, – вздохнула Аниаллу, и напускная беззаботность слетела с неё, как пух с одуванчика. – Наши замечательные наэй хоть и приняли на словах моё увольнение, на деле и не думали отпускать меня на волю.

Она грустно усмехнулась и некоторое время молчала, задумчиво теребя кулон на витой цепочке. Длинный кристалл казался изящным сосудом, наполненным светящимся туманом. Он мягко мерцал и переливался всеми оттенками розового и лилового. Такая подвеска стоила больше, чем все «Логово Змея» (а также соседствующие с ним земли и стоящие на них селения Южный и Северный Мост вместе взятые). Изготовленная мастерами из Долины Снов, она позволяла хозяину заглядывать в чужие ночные грёзы.

– Тебе ведь уже донесли, что я сделала… уволившись? – собравшись с силами, спросила Аниаллу.

– Ты, кажется, пошла учиться на волшебницу? – едва удержался от улыбки Ирсон: могущественная Тень Аласаис в роли прилежной студентки – это что-то!

– Да. Я решила, что раз уж я начинаю новую жизнь, не связанную со служением Тиалианне, мне неплохо бы обзавестись дипломом мага. Ну, для конспирации. Вот я и поступила в Ар-Диреллейт.

– Странно, что ты не выбрала Академию Агадара. Тебе их стиль обучения всегда больше нравился.

– М-м-м, – Аниаллу чуть заметно поджала губы, но тут же нашлась с ответом, – начнём с того, что там у меня нет такой шикарной протекции, как в Ар-Диреллейт. Когда обе ректорши твои лучшие подруги, можно, например, за три месяца сдать экзамены за почти тридцатилетний курс обучения. Вообще, это очень интересное ощущение, когда получаешь оценки от своих бывших учениц, – оживилась Алу. – Готовишься, тянешь билеты…

– Ты делала это? – спросил Ирсон таким тоном, каким подвыпившая молодёжь интересовалась у него самого, спят ли танаи с неразумными змеями.

– Конечно, делала. И даже один раз наколдовала шпаргалку – неудачно, правда… Я же, Ирсон, затем и приехала – чтобы начать жить обычной жизнью. Но это мне так и не удалось.

– Что тебе помешало? – участливо положил руку на её запястье танай.

– Тиалианна. Она предвидела, что в Ар-Диреллейт я самостоятельно найду себе очередную «жертву», вот и отпустила меня… с лёгким сердцем.

– И ты нашла?

– А как же. Канирали собралась отчислять некую Дани из Дарларона. Я заинтересовалась… У даорки[4]4
  Даоры – «дети Тьмы», обитатели Дарларона. В массе своей даоры милосердны, честны, чрезвычайно щедры, однако отличаются болезненной гордостью (в частности тотальным неумением принимать помощь) и склонны впадать в меланхолию. Покровителем их является Дарион, энхиаргский бог Тьмы. Ввиду отсутствия своего наэй даоры постоянно находятся под угрозой уничтожения со стороны Элаана.


[Закрыть] Дани действительно почти не было способностей к магии. Зато, как выяснилось, был потрясающий, критический, въедливый ум и редкостная невосприимчивость ко всякого рода внушениям. Семья насильно запихала её в Ар-Диреллейт, причём не столько из желания сделать из неё колдунью, сколько в воспитательных целях. Они надеялись, что тамошняя благостная атмосфера сделает их чересчур подозрительную и саркастичную дочь более отзывчивой, чуткой и… доброй, наверное. Но этого, разумеется, не случилось. Ар-Диреллейт отторгал Дани, она была чужда ему по духу, её способности и душевные качества не были в нём востребованы. А я вот пришла в восторг от трезвости её ума, которую окружающие почему-то так мало ценили. (Действительно, почему бы это?..) Мне вспомнилось одно место, где к Дани, возможно, отнеслись бы совсем иначе. Я стала убеждать её отправиться в Анлимор – в Храм Богатства на факультет борьбы с мошенничеством. Она упиралась, видимо, в моих словах ей тоже чудился какой-то подвох, но я так горела желанием помочь ей, что она уступила. Я устроила ей встречу с деканом. – Алу усмехнулась. – После двух часов беседы на повышенных тонах декан вылетел из кабинета как ошпаренный и… буквально с руками оторвал её у Канирали. Вот, собственно, и вся история. Дани встала на свой Путь, у неё появилось любимое дело, занимаясь которым она не только будет счастлива сама, но и принесёт пользу Бесконечному.

– Бесконечный стал интересоваться финансами? – иронично поднял бровь Ирсон.

– Бесконечный интересуется тем, чтобы у каждого живущего в нём существа была возможность идти своим Путём, реализовать свой потенциал, – серьёзно ответила Аниаллу. – А когда кто-то обобрал тебя до нитки и твоей семье стало нечего есть, тебе уже не до самовыражения. Если ты не совсем уж сухарь, конечно. Многие существа и вовсе кончают с собой… Нет, я не спорю, некоторых полезно разок оставить без штанов, чтобы у них мозги на место встали, но таких единицы. Видимо, моей Дани предстоит предотвратить какую-то грандиозную аферу. Сотни существ благодаря ей спасутся от разорения, – без энтузиазма в голосе проговорила алайка.

– Но тебе от этого не легче.

– Легче, но не намного. Стоило мне пристроить её, как я поняла, что со мной снова случилось это. Не я захотела ей помочь найти это самое своё место, а Тиалианна…

– Да какая же разница, Алу?!

– Огромная… Ирсон, вот ты когда-нибудь слышал такое слово – «приворот»? – вдруг спросила Аниаллу.

– Конечно, – поморщился танай. – От моих гостей и не того наслушаешься. Это когда кто-нибудь пытается с помощью магии заставить кого-то влюбиться в себя, так?

– Да. Жертва заклинания проникается к сотворившему его горячей симпатией. Она перестаёт замечать его недостатки, находит в нём тьму достоинств и делает всё, чтобы он был счастлив. Но стоит этой жертве каким-то образом освободиться от заклинания, как она начинает ненавидеть своего «возлюбленного», она его растерзать готова, хотя вчера ещё была абсолютно счастлива. Потому что невозможно простить подобное насилие над собственной душой, над собственными чувствами. Ничего не напоминает?

– Фу, Аниаллу!

– Вот именно – «фу». И это «фу» происходит со мной раз за разом. В мою духовную оболочку внедрена инородная частица – чуждого духа, чужой воли. Время от времени, по велению Тиалианны, он подчиняет меня себе, заставляет смотреть на мир глазами танайки и опрометью бросаться кому-то на помощь. В тот момент, когда я делаю это, когда продумываю, планирую и осуществляю попытку вызволения того или иного существа из мешающих ему встать на его Путь условий, я испытываю истинное наслаждение. Но потом, потом голос Тиалианны в моём сознании замолкает, и я снова начинаю смотреть на мир своими собственными, алайскими, глазами. Да! Я ведь не танайская жрица, которая отлично чувствует себя среди всяческих предназначений с предзнаменованиями, и вся жизнь которой – это служение. Она бы, наверное, легко всё это стерпела. Но я-то, я – эгоистичная, свободолюбивая и – как там ещё про нас говорят? – самовлюблённая дочь Аласаис! Ты представляешь, что такое для кошки, когда её заставляют буквально влюбиться в совершенно чуждое ей существо? Сказать, что это надругательство, насилие, что это невыносимо – значит ничего не сказать. Ужасно осознать, что ты только что готова была вывернуться наизнанку ради самодовольной, бесчувственной девчонки, которой плевать на чужие беды. Не ради той пользы, которую эта Дани может принести Бесконечному – ради неё самой!

По щекам Аниаллу потекли слёзы; Ирсон нашарил под стойкой носовой платок, припасённый как раз для такого случая, и протянул его подруге.

– Извини, Алу, но я всё равно не очень улавливаю различие. Ты ведь признаёшь, что ей надо помочь, так?

– Конечно. Я не бестолочь какая-нибудь, чтобы не понимать, насколько все, живущие в Бесконечном, связаны между собой; что, помогая существу, каким бы чуждым и неприятным оно нам ни казалось, встать на его Путь, мы преображаем, гармонизируем мир вокруг себя, и в конечном итоге наша собственная жизнь становится лучше. И я совсем не против заниматься этим. Но спокойно, осознанно, понимая, что и почему я сейчас делаю, а не так… очертя голову, забывая себя. Это суррогат какой-то. На самом деле я никогда не смогла бы полюбить большинство из них, а они – меня. Многие даже «спасибо» не скажут…

– Аниаллу, ждать благодарности в подобных случаях… – начал было Ирсон, но алайка резко перебила его. – Да не нужна мне их благодарность! Меня злит то, что я не могу поступать иначе. Я не против помочь этой Дани и другим тоже. Я против того, чтобы меня влюбляли в них.

– В этой «влюблённости» наверняка есть смысл.

– Да, конечно. Мне не раз говорили, что некоторым существам невозможно помочь найти себя и свой Путь… традиционными – чисто алайскими или чисто танайскими – методами. По разным причинам. Для этих случаев и были созданы мы с Эталианной – тал сианай, Тени Аласаис на службе у Тиалианны.

– Вот видишь…

– Что я вижу? Да, Ирсон, я понимаю, для чего мы нужны. Но что мне с этого?

– Подожди. Давай разберёмся. В чём такая уж принципиальная разница между вашим и нашим подходом? Ведь ты не будешь отрицать, что и вы, все из себя эгоистичные кошки, помогая существам найти себя, тоже служите Бесконечному?

– Не буду.

– Вы вдохновляете существ, помогаете им перестать шарахаться от особенностей собственных душ. Как это там у вас написано про скитания вашей обожаемой Аласаис?.. «Она всегда очень тонко чувствовала дисгармонию во всём, будь то косо висящая штора или же чья-то идущая наперекосяк жизнь. И она не могла не заметить, что множество существ в Бесконечном не живёт в гармонии с собственными душами: стесняется, презирает, боится себя. Один кажется себе недостаточно красноречивым и привлекательным, чтобы достичь успеха хоть в каком-нибудь деле; другая считает позором, что ей нравится жить тихой жизнью, печь пирожные и нянчить детей, а не заниматься – как все в её роду – колдовством; а третий, напротив, стыдится своего магического дара, своей страсти к волшебству, так как местная религия объявила это богопротивным». Можешь продолжить?

– Могу, конечно, но какой в этом…

– Продолжи, пожалуйста, а там посмотрим, – лукаво улыбнулся Ирсон.

– «Аласаис наслаждалась тем, что могла помочь душам таких существ – словно запертым в клетки сомнений, боязни обмануть ожидания окружающих, ужаса перед некоей высшей карой – вырваться на свободу. Аласаис не наставляла их на путь истинный, а давала возможность остановиться, передохнуть и внимательно посмотреть на себя, в себя, и решить, что для них самих более ценно: заветы божества и традиции предков или же нечто совершенно иное. Она мурлыкала им о жизнях, которые они могли бы прожить, о местах, которые, возможно, могли бы стать их настоящим домом – обо всех тех богатствах, что рассыпал перед ними «бесконечный Бесконечный», в коем, как известно, «для всех и всего найдётся место». Она шептала о том, насколько разные существа его населяют, каким разным делам посвящают они свои жизни, как непохожи друг на друга их мировоззрения… Она настаивала, что право на жизнь в согласии со своей душой, на собственный взгляд на вещи, на собственный дух, наконец, – есть священное право каждого создания, и попытки лишить его этого права – преступление перед Бесконечным», – с чувством закончила Аниаллу; слёзы её просохли, глаза так и сверкали от воодушевления.

– Разве это не прекрасно? – мягко спросил Ирсон.

– Это прекрасно, без всякого сомнения, – болезненно поморщилась Алу. – Это – да. Но в этом чудесном отрывочке ничего не сказано о том, что Аласаис раз за разом выжимала себя, как лимон, чтобы очередной Избранный мог прополоскать себе горлышко и не кашлянул лишний раз! – Её голос почти сорвался на крик. – Извини, извини, я злобная старая кошка… Но уж какая есть.

– Ты говорила про Аласаис.

– Да. Аласаис не насиловала свою природу. Она не пыталась заставить себя любить всех, кто оказывался с ней рядом. Она говорила существам – да, многие тебя не любят, я тоже могу тебя не любить, но в Бесконечном обязательно найдутся те, кто полюбит. Как бы я ни относилась к тебе, это не должно отнимать у тебя право быть собой.

– А разве мы, танаи, делаем не то же самое?

– Нет. Всё это очень близко, но наши побуждения и… методы воздействия несколько иные. Для вас важнее всего гармония в Бесконечном, в любви к нему вы, я имею в виду танаев-жрецов, доходите до полного самоотречения и находите в этом источник наслаждения, нам, алаям, увы, недоступный. Я без иронии говорю, Ирсон. Без малейшей. В каждом существе вы в первую очередь видите частицу своего обожаемого Бесконечного, и потому все существа в ваших глазах в равной степени достойны любви и помощи. И вы любите их искренне и глубоко и с радостью помогаете им преодолеть жизненные невзгоды.

– Разве это плохо?

– Нет. Просто мы, алаи, так не умеем. Наши души имеют другую природу. Мы – существа весьма и весьма пристрастные. Мы со всеми ладим, это факт, но это отнюдь не значит, что мы всех любим. Даже наши лекари душ[5]5
  Лекари душ – энхиаргский аналог психологов; обучены в числе прочего выявлять различные чужеродные магические (телепатические) воздействия на разум клиента и устранять их.


[Закрыть], которые со стороны так похожи на вас, никогда не разыгрывают спектаклей в духе «как я обожаю всех моих клиентов». Нет, хотя слов осуждения ты от них не услышишь и помогать тебе, каким бы ты ни был, они вряд ли откажутся. Но то лекари. Для большинства же из нас помогать тем, кто нам не нравится, – страшное насилие над собой. Это за свою духовную родню мы пойдём в огонь и воду, но не за чуждых нам созданий. И я – явно из числа этого самого большинства.

– Алу, мне кажется, ты наговариваешь на себя и свою расу. Одним своим присутствием вы настолько благотворно влияете на окружающих…

– Вот именно – одним своим присутствием. Мы ничего не делаем специально. Мы не бегаем ни за кем с волшебным зеркалом, уговаривая посмотреть в глаза своей душе. У нас просто… спины зеркальные, и каждый, в ком созрело желание увидеть настоящего себя, может подойти и поглядеться. А мы в это время будем жить своей жизнью. О да! В умении жить своей жизнью – нам нет равных. И в этом наша главная ценность – мы, сами того не желая, избавляем существ от страхов перед миром и качествами их собственных душ, заражаем окружающих своей неуёмной жаждой жить – познавать, творить, наслаждаться, не боясь трудностей, не позволяя ничему, кроме собственной совести, вставать у себя на пути.

– Но тем, к кому Аласаис и Тиана посылают тебя, этого мало.

– Да. Чтобы сдвинуться с мёртвой точки, им нужен гибрид. Танаеалайка. Или алаетанайка – один пёс. Та, что будет отчётливо видеть их Путь и любить их с танайским самоотречением, но при этом будет видеть в них их самих, во всём многообразии черт их натуры, а не просто… порядком обезличенную частицу Бесконечного, по определению достойную любви.

– Всё это действительно нелегко. Но ты особенная, ты – тал сианай Аниаллу, ты создана для этого и ты справишься. Тебе нужно только начать хоть немного ценить то, что ты делаешь.

– Я ценю… – пробормотала Алу.

– Единственное, в чём, как мне кажется, ошиблись наши наэй, создавая тебя, так это в том, что они дали тебе тело чистокровной алайки. Думаю, во многом из-за него ты пытаешься подойти к себе и ко всему, что с тобой происходит, с алайской меркой и часто разочаровываешься. Твоё окружение тоже чисто алайское, и оно постоянно подливает масла в огонь, отрицая, что твоя душа по природе своей танаеалайская, что существование такой души в принципе возможно. Всё это не даёт тебе почувствовать, что, несомненно, не только в твоём духе, но и в твоей душе есть частица мудрой, благородной Змеи.

– Ты так уверенно говоришь… Ты видишь это?

– Нет. Ты же знаешь, я не силён в таких штуках. Но у меня перед глазами есть живой пример – твоя сестрица Эталианна, тоже тал сианай и при этом вполне довольная жизнью. Если бы дух Змеи был чужд её душе, она вряд ли бы имела такой цветущий вид, верно?

– Не знаю, Ирсон. Мне кажется, что, хотя так и не должно быть, наши с ней души очень разные. Голос Тиалианны, звучащий в её сознании, никогда не замолкает. Да и её «влюблённость» в своих подопечных имеет иную, более танайскую, природу. Эталианна – она скорее танайка, чем алайка, вот дух Змеи и прижился в её душе. Кажется, всё алайское в ней существует лишь для того, чтобы помогать ей лучше выполнять работу: воодушевлять существ и так далее. Но со мной всё не так. Я всё-таки кошка. И мне, уж извини, Ирсон, от духа Змеи толку в хозяйстве мало. Я бы с удовольствием избавилась от него.

– Отказываться от части себя – это не выход, Алу, – настаивал на своём Ирсон. – Пусть Тиалианна и не позволяет тебе оставаться «чистокровной алайкой» во время исполнения очередной миссии, пусть даже твои страдания являются частью этой работы. Но ничто не мешает тебе наверстать упущенное в перерывах между заданиями. Тебе просто нужно научиться быстро скидывать змеиную шкурку и становиться кошкой.

– Я бы рада, Ирс, но они не хотят жить мирно. Дух Змеи душит мой дух Кошки…

– А я думаю, что, если бы кое-кто не накручивал тебя постоянно, всё устроилось бы наилучшим образом. Ты смогла бы успокоиться, посмотреть на ситуацию трезво и найти… противовес – отыскать в жизни что-нибудь настолько интересное твоей алайской половине, что оно не позволило бы танайской части слишком часто брать верх, нарушать баланс в твоей душе.

– Для этого я и пошла в Ар-Диреллейт… Но даже там мне не удалось спрятаться от эльфов[6]6
  Думаю, нелишне будет сказать здесь пару слов о скверной привычке энхиаргцев объединять под одним названием существ самых разных рас, исходя только из относительного внешнего сходства. Они могут назвать «ящером» и карга, и жителя Лар’эрт’эмори, и какого-нибудь двуногого псевдодракона – лишь бы чешуя была в наличии. В «люди» записывают всех человекообразных, в «эльфы» – хм… тоже человекообразных, но обладающих более лёгким, удлинённым костяком. Вот интересно – тот, кто первым назвал и элаанца, и даора, и налара «эльфами» (светлыми, тёмными и водными соответственно), хоть раз видел всех этих ребят в разрезе? Наверное, нет, иначе язык поганый не повернулся бы!


[Закрыть] и неприятностей. Ладно, Ирсон, – Алу вдруг шлёпнула по столу замшевыми перчатками и спрыгнула с табурета, – мне надо убегать. Спасибо за добрые слова.

Она сняла с шеи цепочку с драгоценным кулоном и, мимолётно улыбнувшись, бросила её в стакан Ирсона. Растерявшийся танай молча смотрел, как длинная цепочка медленно оседает на дно бокала сквозь вязкую жидкость напитка. Наконец он поднял глаза и, увидев, что Аниаллу уже успела бесшумно дойти до двери, громко крикнул ей: «Почему?»

– Потому что ты единственный, кто понимает, что и мне может быть плохо, что я кошка, которая умеет плакать. Надеюсь, он тебе пригодится, – ответила Аниаллу и скрылась за дверью.