Текст книги "Заложник любви"

Наталия Антонова
Заложник любви

© Антонова Н. Н., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Действующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.

Автор

Февраль по ночам заметал дороги, думая при этом о чем-то своем. И только ветер, перебирающий струны рассеянного лунного света, был способен проникнуть в его думы и передать их тихими звуками, которые временами так напоминали звучанье старинной виолончели.

По крайней мере Морис Миндаугас, сотрудник частного детективного агентства «Мирослава», именно так воспринимал ночные звуки, проникающие в дом. Когда он поделился своим восприятием с владелицей агентства Мирославой Волгиной, она посмотрела на него с ласковой загадочностью и согласно кивнула: «Да, я тоже слышу по ночам звучание старинной виолончели».

Ничего не имел против ночной виолончели февральского ветра и пушистый черный кот Дон, любимец хозяйки.

Морис время от времени думал о том, как было бы хорошо, если бы ночной снег занес все дороги к их коттеджу. Ему бы тогда ни с кем не пришлось делить Мирославу: ни с друзьями, ни с клиентами агентства, ни с коллегами из правоохранительных органов, которые так и не перешли в разряд бывших. Но, зная о том, что мечты имеют способность время от времени сбываться, Морис отгонял прочь морок своих сладких ночных грез и, с ясным рассудком встречая утро, отправлялся чистить снег. А снег шел снова и снова.

Расчистив дорожку, Миндаугас отбросил лопату, сошел с дорожки и улегся в пушистый мягкий снег, слегка погрузился в него, как в пуховую перину. Запахло свежестью, от которой то екало, то замирало сердце. Кот Дон немного подумав, прыгнул на грудь Мориса.

– Ты нахал, – сказал ему Миндаугас. – Почему бы тебе не лечь рядом на снег.

Кот в ответ что-то невнятно проурчал на своем кошачьем языке. И не сдвинулся с места. У Мориса же рука не поднялась спихнуть в снег пушистого друга.

Так они и лежали, наслаждаясь тишиной и покоем ровно до того времени, пока из дома не вышла Мирослава и не закричала:

– Морис! Ау! Ты где? Я тебя не вижу!

– Мы здесь, – откликнулся Миндаугас.

– Где это здесь? И кто мы? Ты не один, что ли? – Мирослава сбежала с крыльца и быстро пошла по расчищенной дорожке.

Заметив лежащих на снегу Мориса и Дона, она воскликнула: «Ух ты! Снежные ванны принимаете! И без меня!» – и прыгнула к ним. Дон, слетев с груди Мориса, шлепнулся в снег! Молниеносно выскочил на дорожку, и, сердито мяукнув, встряхнулся, как собака, и помчался в сторону дома.

– Какую идиллию вы нарушили, – смеясь, укорил ее Миндаугас.

Через пару минут, осыпанные снегом с головы до ног, они выбрались на дорожку и, весело топая и отряхиваясь, пошли в сторону крыльца.

– Скоро День святого Валентина, – проговорил Морис на ходу.

Мирослава в ответ произнесла примерно такие же звуки, какие совсем недавно издал ее кот.

Морис хмыкнул и осторожно взял ее за руку.

– Ты чего? – спросила она.

– Устроим праздник? – Он заглянул в ее серо-зеленые глаза.

Морис любил День святого Валентина хотя бы за то, что середину февраля можно считать преддверием весны. А еще в этот день можно признаваться в любви…

– Я не возражаю, – ответила она и, лукаво прищурившись, добавила: – Позовем Люси!

– Только не Люси! – вырвалось у него с нескрываемым ужасом.

– Почему? – Мирослава сделала вид, что удивилась.

– Потому!

– Ты не справедлив к бедной девушке! Ты ведь знаешь, что Люси неровно дышит к тебе.

– Вот поэтому и не надо! – отрезал он.

– Но она моя подруга!

– Знаю. Но, пожалуйста, – он сложил молитвенно руки на груди, – я ведь тоже ваш друг. – В глубине души давно и упорно он надеялся стать ей ближе любого друга.

– Ладно, так и быть, – весело рассмеялась она, – тем более что Люси и сама не захочет тащиться в наш заснеженный поселок, отказавшись от заманчивой перспективы провести вечер и ночь в компании очередного пылкого поклонника.

Морис фыркнул:

– Вы только недавно говорили, что она неровно дышит ко мне.

– Одно другому не мешает, – отмахнулась Мирослава. – Не может же она годами ждать внимания от тебя, расхолаживая свой гормональный фон.

На этот раз Морис расхохотался.

– Я вижу, что ты понял меня, догадливый ты мой, – притворно вздохнула она.

– Понял, понял, – утер он тыльной стороной руки выступившие от смеха слезы и проговорил серьезно: – Зато вы проведете вечер в компании трех галантных кавалеров.

– Двоих я, кажется, знаю. Это ты и Дон. А кто же третий?! – она сделала большие глаза. – Неужели ты позовешь Шуру на столь интимный праздник?

– Почему нет, – пожал он плечами. – Я приготовлю ужин, Шура споет под гитару, Дон создаст атмосферу уюта.

– А я? – спросила Мирослава. – Не буду ли я лишней на этом празднике высокой романтической любви?

– Конечно нет! – воскликнул он. – Ведь этот праздник имеет смысл, только когда на нем будете царить вы!

– Как жаль, что у меня такие маленькие уши, – печально вздохнула Мирослава.

– А зачем вам большие уши? – удивился Морис.

– Чтобы ты мог навешать на них побольше лапши!

На этот раз рассмеялись оба.

Немного позже Морис проговорил:

– Дело тут не в величине ушей, а в их восприимчивости. В отличие от большинства других женщин, вы абсолютно не реагируете на комплименты.

– Ага, я люблю глазами.

– Боюсь, что вы любите головой, – вздохнул он.

– Не возводи на меня напраслину, – шутливо погрозила она ему пальцем, – я очень даже люблю красивых мужчин и всю прочую красоту.

– Вот с прочего и надо было начинать, – отшутился он и перевел выразительный взгляд на вернувшегося к хозяйке кота.

День святого Валентина в коттедже детективов прошел так, как и запланировал Морис.

Из приглашенных гостей был только друг детства Мирославы – следователь Александр Романович Наполеонов, он же Шура для друзей.

Хотя какой Шура гость, когда он проводит в коттедже почти все свое свободное время, в доме даже есть комната, которая называется Шуриной.

Мать следователя Наполеонова Софья Марковна шутит, что гостем он скорее является в собственном доме.

Так или иначе, но на этот раз вечер четырнадцатого февраля у Наполеонова оказался свободным, и он приехал в коттеджный поселок еще засветло.

Первое, что он сказал, зайдя в дом: «Как у вас вкусно пахнет!»

Можно, наверное, с небольшой оговоркой сказать, что кулинария была своеобразным хобби следователя. Нельзя сказать, что Наполеонов не умел готовить совсем. Нет! Оказавшись на необитаемом острове с постоянно пополняемым мешком продуктов, он не остался бы без завтрака, обеда и ужина. Но, мягко говоря, готовка не была его любимым занятием. Есть он предпочитал то, что приготовили другие. И любимым его кулинаром был Морис Миндаугас, который не только любил именно готовить, но и умел готовить так, что даже самый привередливый гурман, попробовав приготовленные им блюда, стал бы его верным почитателем.

Что же говорить о Шуре, который уже давно объявил себя его фанатом! После завершения трапезы Наполеонов, как правило, пускался в самые фантастические рассуждения. Вот и на этот раз его понесло.

– Морис, как жаль, – сказал он, – что ты не родился девушкой!

– Кому жаль? – не понял Миндаугас.

– Мне, конечно, – охотно пояснил Шура. – Если бы ты родился девушкой, я бы на тебе женился, и ты бы всю жизнь вкусно меня кормил.

Мирослава фыркнула, а Морис сказал:

– Перебьешься.

– Какой ты все-таки несознательный, – с притворной печалью укорил его Наполеонов. – И чему только тебя учили в Европе?

– Я сам учился и практиковался.

– Видать, не тому учился, – продолжал гнуть свою линию Наполеонов.

– Шура, отстань, – лениво попросил Миндаугас, – а то я тебя придушу.

– Родного друга? – Наполеонов сделал удивленные глаза.

Детективы расхохотались.

– Ладно, если уж ты такой щепетильный и не желаешь шагать в ногу с Европой, оставайся с нами, со скифами, и женись на Славке.

На этот раз придушить Шуру пообещала Мирослава.

– Недобрые вы, – сказал он, – уйду я от вас!

– Куда? – спросили в один голос детективы.

– Спать! – отрезал Шура.

– Спать с полным животом вредно, – сказала Мирослава.

– Все-то ты знаешь, – огрызнулся Наполеонов.

– Ладно, не злись, – проговорила она примирительно, – лучше спой нам чего-нибудь.

– Хорошо, спою, – вздохнул он и предупредил: – Только песня будет невеселая.

– Пой что хочешь.

Морис сходил за гитарой, и Шура, усевшись поудобнее, запел:

 
Под сапогом чужой морали,
Как дышится тебе? Едва ли
Ты слишком счастлив и здоров
И вырваться не хочешь из оков.
 
 
Ну что еще нам брякнет с колокольни
Общественное мнение? Увы!
Своей судьбой мы недовольны,
Нам хочется свободы и любви!
 
 
И райских кущ, и лавров, и магнолий!
И чтобы в губы кто-то целовал,
Когда ты задыхаешься от боли,
Когда от пустоты и суеты устал.
 
 
А жить как все – крест непосильный!
Страх осуждений, прочь лети!
Я молодой, неглупый, сильный!
И мне с такими ж по пути!
 
 
Я сам свое измерю счастье,
Отвечу сам за жизнь свою.
Гитару, заключив в объятья,
В кругу друзей не раз еще спою.
 

После чего он все-таки ушел в свою комнату. А Морис и Мирослава остались прибираться на кухне после празднования Дня влюбленных.

Глава 1

Лия Артемьевна Свиридова, красивая двадцатишестилетняя шатенка, жена Леонтия Свиридова, подошла к окну в своей спальне, чтобы раздвинуть тяжелые портьеры, но, едва отодвинула одну из них, забыла, зачем подошла. «Какая красота! Просто сказка!» – подумала она. И действительно, вид за окном завораживал. Ночью выпал снег. Он мерцал и медленно покрывался стыдливым румянцем под многообещающим взором утренней зари. Все деревья в царственном сияющем убранстве так же розовели! И прикрывались заснеженными ветвями, как красавицы рукавами шуб. А потом на бледно-серебряном небе появилось солнце! Глаз не оторвать!

Сердце женщины просто упало от такого великолепия! «Жизнь все-таки прекрасна, – подумала она, – и только сам человек может сделать ее еще прекраснее и комфортнее».

* * *

На День святого Валентина собрались все шесть жен любвеобильного Леонтия Свиридова. Он любил встречать праздники в семейном кругу. Лия была шестой женой Леонтия – и на данный момент самой любимой. Однако и прежних своих жен любить он не переставал. Просто, увлекаясь очередной женщиной, Леонтий разводился с той, на которой был женат, и вступал в новый брак. Иначе никак было нельзя. За многоженство можно отправиться в места не столь отдаленные. А так все по закону. При этом Леонтий продолжал не только поддерживать, но и содержать всех своих детей, это же касалось и всех предыдущих жен.

Женщины, как ни странно, ничего не имели против сложившейся ситуации.

Вот и на этот раз они вместе приготовили праздничное угощение и накрыли стол.

Счастливый Леонтий сидел во главе стола и чувствовал себя чуть ли не восточным владыкой позапрошлого века. Он с довольным видом оглядывал своих жен, находил для каждой неповторимый, только ей предназначенный комплимент, нахваливал приготовленные ими кушанья и отпускал совсем не обидные веселые шутки, танцевал с каждой женой по очереди, интересовался успехами детей и здоровьем жениных родственников. Короче, ни дать ни взять большая дружная семья.

Ночевать все жены остались в большом, не так давно отстроенном особняке Леонтия. Он, собственно, и сам считал, что построил его не только для Лии и их маленького сына Кирюши, но и для остальных пяти жен и всех детей от них. Втайне он мечтал о том, что наступит время, и все они будут жить вместе, а не просто приходить время от времени в гости к ним с Лией. Но вслух свою мечту он пока озвучивать не решался. Ему казалось, что Лия может его неправильно понять, несмотря на то что с визитами к ним в дом Анны, Антонины, Марины, Зинаиды и Светланы она мирилась, не выказывая недовольства, даже если оно у нее и имелось. Хотя Леонтий очень надеялся на то, что Лия не испытывала дискомфорта. Ему даже казалось, что девочки – как он называл своих жен в интимной обстановке – подружились между собой.

Может быть, так оно и было. Чего только не бывает на белом свете. Недаром еще мудрый Шекспир в шестнадцатом веке сказал устами Гамлета: «Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Так что Леонтий не исключал, что недалек тот час, когда его мечты станут реальностью.

В доме супругов Свиридовых у Лии и Леонтия были раздельные спальни. Для того чтобы не заставлять других жен чувствовать себя отвергнутыми, каждый из супругов ночевал в своей спальне. Так случалось каждый раз, когда под одним кровом собирались все шесть жен любвеобильного Леонтия Свиридова.

Когда жены проснулись на следующее утро, Леонтия уже не было с ними. Это не слишком-то и удивило их, потому что такое случалось не раз.

После совместного завтрака старшая жена – так остальные жены называли первую жену Леонтия, Анну Геннадьевну, – решила посмотреть по камерам, во сколько же их общий муж покинул дом. Все остальные согласились с ней. Машина Леонтия выехала с участка во втором часу ночи. Это несколько удивило женщин, и они посудачили о том, куда это Леонтий мог сорваться ночью. Предпоследняя жена Свиридова, Светлана Емельяновна, покосившись на его нынешнюю официальную жену, Лию Артемьевну, высказала вслух неуверенное предположение, не завел ли Леонтий себе пассию на стороне.

– Леонтий не такой! – заступилась за Свиридова четвертая жена, Зинаида Яковлевна. – Он порядочный! Если влюбится в новую женщину, сообщает об этом той, с которой состоит в браке, и разводится с ней.

Вторая жена, Антонина Савельевна, в ответ на это пылкое заступничество только фыркнула.

– Разве я не права? – спросила Зинаида Яковлевна и обвела взглядом присутствующих, словно ища поддержки.

– Права, Зиночка, ты абсолютно права, – вздохнула Анна Геннадьевна.

– А не заигрались ли мы, девочки? – обронила, ни на кого не глядя, Марина Александровна – третья жена Свиридова.

Ей никто не ответил. И только Зинаида Яковлевна жалобно всхлипнула:

– Леонтий все равно хороший.

– Кто же спорит, – согласилась с ней Анна Геннадьевна.

Зинаида же Яковлевна, словно не слыша ее, продолжала:

– Он никого из нас не бросил с детьми на руках, всем помогает, всех полностью содержит.

– Что верно то верно, – проговорила Антонина Савельевна, – но все-таки я за то, чтобы у каждой был свой муж.

Зинаида Яковлевна отвернулась, она все еще была влюблена в Леонтия, как в день их свадьбы. Только тогда она, несмотря на его честное признание в неудержимой влюбчивости, верила всем сердцем, что на ней Леонтий остановится и они будут жить долго и счастливо. Но глупое сердце обмануло Зиночку, и Леонтий спустя всего полтора года влюбился в Свету. Когда Леонтий сообщил Зинаиде об этом, она долго не могла поверить своим ушам. А потом стала умолять его, чуть ли не в ногах валяясь. Но это не помогло ей. Леонтий твердил упрямо: «Зина! Я же предупреждал тебя! И ты знала о моей маленькой привычке часто жениться на любимых женщинах».

Зинаида согласно кивала: «Да, да, знала. Но знать – это одно, а почувствовать на своей шкуре всю эту боль разлюбленной брошенной жены, это совсем другое».

– Что за глупости ты говоришь! – поморщился тогда Леонтий. – Кто тебя бросает? Я буду заботиться о тебе и нашей дочери! Да и любить я тебя продолжу! Не сомневайся.

Зинаиде пришлось смириться. Но она так и не смогла разлюбить Леонтия, на других мужчин она даже смотреть не хотела, хотя другие мужчины смотрели на Зинаиду Яковлевну с удовольствием. Находились те, которые были не прочь поухаживать за ней и даже завести роман с серьезными перспективами. Но Зиночка одаривала их таким взглядом, что с первого же раза отбивала всякую охоту ко второй попытке общения с ней.

Да и вообще, насколько было известно, ни одна из жен Свиридова после развода с ним не завела серьезных отношений с другим мужчиной, так как это было чревато потерей большой материальной поддержки от Леонтия.

На деньги, которые выделял женам Леонтий, они могли не только припеваючи жить, не работая, но и ездить по два раза в год на заграничные курорты, одеваться в брендовые вещи и кушать каждый день на завтрак не только красную, но и черную икру. Короче, денег на свою собственность Леонтий не жалел. Но золотой источник тотчас бы иссяк для любой из жен, заведи она себе новую любовь. Так что жены предпочитали пламени любви блеск, как говорится, презренного металла. Но, видимо, не такой уж он и презренный…

Шли годы, количество жен росло, но это никак не сказывалось на качестве их содержания.

Дольше всех Леонтий прожил с Лией. Они в браке немного более пяти лет. Пятилетний юбилей, или деревянную свадьбу, Леонтий и Лия отпраздновали в самом начале ноября. Празднество Свиридов устроил за городом в кафе «Старый терем». Здание, в котором располагалось кафе, и впрямь было построено из дерева, и внутренняя отделка и убранство так же были деревянными. На торжество Свиридов собрал всех своих жен. Для увеселения гостей были приглашены деревенские музыканты, которые за короткий срок, отведенный им Свиридовым, слились в ансамбль и оправдали все его ожидания. Угощение в основном состояло из мяса, рыбы, грибов, овощей и всевозможных даров природы.

Но вот подарок, который Свиридов преподнес Лие, был выдержан вовсе не в деревенском стиле. Правда, шкатулка, в которую был вложен подарок Леонтия, была вырезана искусным мастером из дерева. Но вот лежавшие в ней драгоценности были из желтого и белого золота с вставленными в оправу бриллиантами, изумрудами, рубинами и прочими драгоценными камнями.

Все другие жены Леонтия также не остались без подарков. Правда, врученные им шкатулки были меньшего размера и вмещали всего по тройке украшений. Однако, судя по их лицам, они остались довольны.

Что касается Лии, то ее глаза сияли ярче всех, вместе взятых, самоцветов.

Завидовали ли ей предыдущие жены Свиридова, трудно сказать. По крайней мере пару слезинок утерла только Зинаида Яковлевна. Да и она вскоре развеселилась и отплясывала вместе со всеми.

После завершения торжества все промчались на тройках с бубенчиками по дороге, запорошенной первым снегом. А потом на автомобилях вернулись в город.

Дома за вечерним чаем, оставшись наедине с Лией, Леонтий спросил, довольна ли она сегодняшним днем. И она честно призналась, что очень довольна.

– Спасибо тебе, Леонтий. – Лия подошла к мужу и поцеловала его в губы.

А он в ответ подхватил ее на руки и унес в спальню. В этот раз он оставался с ней до самого утра. И Лия действительно была счастлива.

До сих пор на горизонте их супружеской жизни даже крохотным облачком не появлялось ни одной соперницы.

Так было в ноябре.

Глава 2

Женщины разъехались по своим квартирам. В доме осталась только последняя жена Леонтия – нынешняя хозяйка роскошного особняка – Лия Артемьевна Свиридова, в девичестве Маевская.

Ее четырехлетний сын Кирюша в связи с устроенным взрослыми праздником влюбленных ночевал у своей няни Фаины Михайловны Ермолаевой.

Привести ребенка домой няня должна была после того, как ей позвонит Лия. Она уже и собралась было позвонить, но почувствовала, что вся горит, и легла обратно в постель. Фаина, приученная хозяйкой к дисциплине, сама звонить не стала, решив, что праздник затянулся. Что ж, она профессиональный воспитатель, как-никак, училась и имеет педагогическое образование, год проработала в детском саду, и тут ей предложили работу няни у Свиридовых. Зарплата головокружительная! Работа примерно та же, что и в детском саду. Но ребенок всего один. И при этом очень смышленый и воспитанный мальчик. Прежняя няня уволилась по семейным обстоятельствам и уехала в Мурманск к дочери. Уезжая, искренне сокрушалась и подробно рассказала о привычках мальчика новой няне. Так что Фаина считала, что ей крупно повезло, и не собиралась беспокоить хозяйку по таким пустякам, как несколько лишних часов работы, которые к тому же, как она была уверена, будут щедро оплачены.

Ближе к обеду Лия нашла в себе силы доползти до кухни и сделать себе чай с малиновым вареньем. После чего позвонила няне сына и проговорила, кашляя в трубку:

– Фая, тут такое дело, я, кажется, простыла. Не могла бы ты подержать Кирюшу несколько дней у себя? А то я боюсь его заразить.

– Конечно, могу, Лия Артемьевна! – быстро ответила девушка. – Вы поправляйтесь и ни о чем не волнуйтесь.

– Спасибо, Фая, я тебе сама позвоню.

– Хорошо, Лия Артемьевна.

Отключив связь, Лия измерила температуру и выпила таблетку аспирина. После обеда вернулась домработница – Аграфена Тихоновна Лутковская.

Домработница – это было только названием. На самом деле Аграфена Тихоновна была при отце Леонтия хозяйкой дома, а самому Леонтию она заменила рано ушедшую мать.

Первым делом Аграфена Тихоновна спросила:

– А где Леонтий?

– Откуда же мне знать, – сердито ответила Лия Артемьевна. В глазах молодой женщины блеснули слезы.

Аграфена Тихоновна тихо вздохнула и отвернулась. Ей ли не понимать Лию? И как женщина женщину она понимала молодую жену своего воспитанника, искренне сочувствовала ей. Как, впрочем, сочувствовала она и всем его предыдущим женам.

Но Леонтий вырос на ее руках, мать его Ольга Никифоровна скончалась, когда мальчику исполнилось всего девять месяцев, и она самозабвенно любила его как собственного сына, несмотря на его многочисленные недостатки и пороки. Собственно, бог с ними, с недостатками, но вот пороки. Их было два – Леонтий с детства страсть как не любил работать! И с еще большей страстью он любил женщин.

Первый недостаток компенсировался тем, что покойные родители Леонтия оставили ему такое огромное состояние, что потратить его было трудно не только детям Леонтия, внукам, но и правнукам.

Но это, если мужчина ведет нормальный образ жизни, имея одну жену и парочку детей. Хотя ладно, пусть бы женился еще дважды, на худой конец трижды. Но у Леонтия уже шесть жен, и Лутковская подозревала, что на этом ее любимец не остановится.

И вот он, судя по всему, нашел себе новую пассию и сбежал, оставив приглашенных в дом на праздник любви всех прежних жен на попечение своей нынешней жены. «Дай бог ей терпения», – прошептала она одними губами.

Аграфена Тихоновна время от времени чувствовала себя виноватой перед женами Леонтия. Как-никак, это она его воспитала. Андрей-то Борисович после потери жены сам было чуть не слег. Хорошо, что был тогда жив его тесть. «Суровый был старик, – подумала Аграфена Тихоновна, – царство ему небесное». Но тогда именно он подставил зятю плечо и не попросил, а приказал жить ради сына и их дела. «Вот и верь слухам, – думала Лутковская, – в свое время только ленивый не говорил, что Андрюша женился на Оленьке из-за денег. А оно вон как повернулось, так и не женился после ее ухода. А уж женщины-то как бегали за ним! Гроздьями на шее висли. А он ни-ни. Моя Оленька, говорил, всегда в моем сердце».

Лутковская сначала побаивалась нового брака Андрея Борисовича. Боялась больше за мальчика, а ну как мачехе Леонтий не ко двору придется. Отправят тогда мальчишку за тридевять земель в какое-нибудь иноземное царство. И поминай как звали!

Но по прошествии нескольких лет и особенно после ухода тестя Свиридова Аграфена Тихоновна сама негласно стала подталкивать хозяина к женитьбе. Но он, заметив ее потуги, только рассмеялся и, ласково похлопав ее по руке, сказал: «Не надо, Груня. Ничего у тебя не выйдет, я так сильно любил Ольгу, что после того, как ее не стало, мое сердце напрочь разучилось любить».

– Грех так говорить, Андрюшенька, голубчик мой, – прошептала она тихо.

– Грех не грех, Груня, а правду от самого себя не скрыть. К тому же у меня есть сын, ты и моя работа.

«Вот с упоминания о работе и начинал бы», – подумала про себя Лутковская. И она была права, так как Андрей Борисович не то что дневал и ночевал на своей работе, он ею жил. И трудно было сказать, были ли в его жизни часы или хотя бы минуты, во время которых он не думал о своей работе.

Так Леонтий остался не только без материнского пригляда, но и без отцовских наставлений.

Аграфена Тихоновна, конечно, старалась заменить ему обоих родителей. Но строгой с мальчиком быть не сумела, вот и разбаловала его своей лаской да опекой. «Хорошо еще, что он не вырос злым, не стал игроманом или, не дай бог, наркоманом», – думала про себя Лутковская.

И только тут, отмахнувшись от своих мыслей, Аграфена Тихоновна присмотрелась к Лии и заметила не только ее покрасневшие глаза, но и хлюпающий нос. А лицо ее вообще горело ярким нездоровым румянцем.

– Лия, что с тобой? – спросила встревоженная не на шутку Лутковская. «Мало, что Леонтий загулял, так еще никак и Лия заболела».

Молодая женщина ответила, подтверждая ее слова:

– Заболела я, кажется, Аграфена Тихоновна.

– Да где же это ты простыть умудрилась-то? – всплеснула руками Лутковская.

– Как Леонтий не пришел, я нервничать стала. Тем более и телефон его молчит. Вот я и стала выбегать за ворота. Глупо, конечно, я понимаю.

– Еще как глупо, – согласилась с ней Аграфена Тихоновна, – выбегала небось не одевшись?

– Шарф накидывала.

– Шарф она накидывала, – проворчала Лутковская, – не лето на дворе!

– Теперь-то я уж понимаю, – прошептала Лия и отключилась.

Испуганная домработница вызвала «Скорую». Температура у молодой женщины к их приезду поднялась до сорока.

Но тем не менее от госпитализации Лия отказалась. Медики не стали настаивать, подробно разъяснив Аграфене Тихоновне, как ухаживать за больной, уехали. Наказав, если что, вызвать «Скорую» повторно.

Но, к счастью, «если что» не случилось. Лутковская, ухаживая за Лией, выполняла все их предписания, и молодой женщине стало лучше. Правда, она продолжала надрывно кашлять, и насморк требовал не носовых платков, а чуть ли не целых простыней, но температура уже не была такой пугающей.

Улучив момент, Лутковская спросила:

– Где Кирюша-то?

– Он у Фаи, – ответила Лия.

– Ну слава тебе господи, – отозвалась Аграфена Тихоновна. Она не хуже Лии знала о надежности Фаины Ермолаевой, поэтому одобрила решение Свиридовой не забирать ребенка домой. – Пусть поживет у Фаины, а то ты страсть как кашляешь и сопливишься.

Лия кивнула и тихо сказала:

– Я посплю немного, у меня что-то глаза слипаются.

– Спи, конечно. – Лутковская поправила подушку больной и со всех сторон подоткнула одеяло, после чего чуть ли не на цыпочках вышла из спальни жены Леонтия.

Чтобы отвлечь себя от беспокоящих ее мыслей, Аграфена Тихоновна занялась домашними делами. Но готовка заняла мало времени, поэтому Лутковская затеяла генеральную уборку, не забывая время от времени заглядывать к Лии и отслеживать состояние ее здоровья.

Выбранный ею метод отвлечения от беспокойства помог: к вечеру Лутковская валилась с ног и уснула она сразу же, как только голова ее коснулась подушки. Но проснувшись утром, Аграфена Тихоновна почувствовала себя полностью отдохнувшей, бодрой и полной сил. И вот тут-то все терзавшие ее накануне беспокойства вернулись к ней снова.

Леонтий не вернулся ни на следующий день, ни через два дня. Телефон его упорно молчал.

Аграфена Тихоновна обзвонила всех жен Леонтия. Он не объявлялся ни у одной из них, сами жены, как ей показалось, не очень-то и расстроились. Видимо, заподозрили, что Леонтий после пяти лет устойчивого брака с Лией все-таки встретил другую женщину или девушку, пленившую его влюбчивое сердце. Только Зиночка, Зинаида Яковлевна, тихо ойкнула, а потом неожиданно расплакалась. Но и она, успокоившись, проговорила холодно:

– Наверное, Лия, как и все мы до нее, приелась Леонтию.

Лутковская же, отчаявшись, решила обратиться в полицию. Но оказалось, что все не так просто. Ее спросили, кем она приходится пропавшему, по ее словам, Леонтию Андреевичу Свиридову.

– Он пропал не по моим словам, – не выдержала Лутковская, – а пропал на самом деле! Я же прихожусь ему домработницей.

– Здрасти вам! – присвистнул дежурный.

– Здравствуйте, – несколько растерянно ответила Аграфена Тихоновна.

– Вы меня не поняли, – проговорил дежурный, поморщившись.

«Как можно неправильно понять, здоровающегося человека», – подумала Лутковская.

Но дежурный легко развеял ее сомнения:

– Вы ему не родственница!

– Я ему ближе! Я Леонтию как мать! Он рос на моих руках.

– Это все не имеет значения, – продолжал гнуть свою линию дежурный, – у вашего Леонтия есть родители?

– Нет!

– А жена?

– Жена есть, – пробормотала Аграфена Тихоновна, – и даже не одна, – вырвалось у нее.

– Что значит не одна, – нахмурился дежурный, – он что, этот ваш Свиридов, падишах или обыкновенный многоженец?

– Ни то ни другое! – отрезала Лутковская. – Жены бывшие.

– А в настоящий момент он женат? Или со всеми успел развестись?

– Сейчас он женат на Лие Артемьевне Свиридовой.

– Вот пусть эта Лия придет и подаст заявление о пропаже мужа.

– Лия болеет, она не может сейчас прийти.

– Судя по тому, что ваш Свиридов большой любитель жениться, она может не торопиться. Пусть поправится и придет.

Аграфена Тихоновна хотела было настоять на своем, но потом догадалась, что дежурный не хочет принимать у нее заявление, считая, что Леонтий просто где-то загулял. «Зря я сказала ему, что у Леонтия было несколько жен, – укорила себя Лутковская, – и кто меня за язык тянул?» Она махнула рукой и ушла.

На следующий день Лия встала с постели и, вопросительно посмотрев на Аграфену Тихоновну, неуверенно проговорила:

– Наверное, надо в полицию обратиться.

– Была я вчера там, – ответила та, – они и слушать меня не стали.

– Как это? – удивилась Лия.

– Сказали, что заявление должна подать жена.

– Вообще-то, по закону, не только, – обронила молодая женщина и залилась слезами.

– Не плачь, деточка, мы вот завтра вместе с тобой пойдем, – сказала Лутковская и погрозила кому-то невидимому грозно кулаком.

– А почему не сегодня? – спросила Лия.

– Потому что ты первый день как встала. В поисках Леонтия один день погоды не сделает, а ты, если не побережешься, опять свалиться можешь.

Лия вздохнула, но спорить с домработницей не стала.

На следующий день заявление в полиции у них взяли. Но дни шли за днями, а Леонтий все не находился. Аграфена Тихоновна смотрела, как спадает с лица и мрачнеет Лия. Да и сама она места себе не находила. Но что делать, Лутковская не знала. Официальные лица давали один и тот же ответ: «Надо ждать. Поиски идут».

И женщины ждали. Они мало разговаривали друг с другом. Все, что можно, уже было переговорено. Лия практически не выходила из дома. Аграфена Тихоновна ходила по магазинам и отвозила продукты Фаине Ермолаевой. Решено было, что Кирюша пока поживет у няни. Нечего ему дома томиться в гнетущей обстановке.

Вскоре Лутковская к Ермолаевой ездить перестала, так как Фаина не выдержала и сказала:

– Что вы, Аграфена Тихоновна, руки тяжелыми сумками надрываете!

– Не тебе же по магазинам с ребенком ходить! – сказала Лутковская.