Текст книги "Москва – Амдерма – Тикси – Анадырь"

Москва – Амдерма – Тикси – Анадырь
Наталия Часова

© Наталия Часова, 2023

ISBN 978-5-0059-5058-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наталия Часова
Москва – Амдерма – Тикси – Анадырь

Чукотка. Город Ана́дырь. Пятидесятые годы прошлого столетия. Ветхие деревянные домишки с коммунальными квартирами, без воды и удобств. Непролазная тундровая грязь в распутицу.

Что стало с округом через несколько лет, с 1960-х по 1980-е? Эта книга – непридуманные рассказы журналиста о событиях, увиденных собственными глазами, истории, которые иногда напоминают фантастику. Бывшее общежитие оленеводов, как тыква в «Золушке», обернулось зданием телецентра, откуда велись местные радио– и телевизионные передачи.

Золото, олово, вольфрам. Появилась первая в мире заполярная атомная станция. Сотни тысяч оленей выпасались в тундре. Руководили в то время округом, сменяя друг друга, три удиви-тельные женщины, представительницы малочисленного корен-ного народа. О них и о тех, кто из разных уголков страны отваживался отправиться с насиженных мест в этот опасный, суровый и холодный край, эта книга.

Северянам, тем, кто жил и работал на Чукотке, их родствен-никам в России и за рубежом, всем, кто хочет больше знать о сво-ей стране.

 
Моей маме,
 
 
Валентине Матвеевне Огольцовой,
 
 
и дочери,
 
 
Лидии Владимировне Романчиковой,
 
 
посвящается.
 

Пурга

Ситуация отчаянная и безысходная. Что самое обидное, в высшей степени нелепая. Её нельзя было ни предугадать, ни предотвратить. Пережить похожее, не всегда благополучным исходом, я уверена, довелось каждому северянину. А начиналось всё так по-житейски просто.

Уже почти «старожил». Третий месяц живу на Чукотке, в столичном городе Анадыре. Успела сделать несколько занимательных открытий. Двери в то время в домах никто не закрывал на замок, а друзья появлялись как-то сами собой, надолго, иногда на всю жизнь.

Случилось так, что попала в больницу моя подружка. Нужно было её навестить. Хоть мы жили и не за по-лярным кругом, но темнота зимой наступала тоже очень рано.

Одноэтажное здание больницы располагалось внизу, на берегу лимана. Из города к нему можно было спуститься по длинной деревянной лестнице. Вечерело, мела небольшая позёмка. Наверху уже зажгли огни.

Довольно быстро сбежала по ступенькам и оказалась буквально в двух шагах от приёмного покоя. Тут не было «драконовских» законов, вроде «посещение только до…», поэтому мы спокойно поболтали о том о сём. Пора домой. Вышла на улицу, сделала несколько шагов и обомлела: вокруг меня непроглядная мгла, и я абсолютно не знаю, куда идти… По настоящему разыгралась непогода, и ни больницы, ни лестницы не было и в помине. Ещё не-много, и могло бы произойти непоправимое: я могла бы оказаться на льду лимана. А там ищи ветра в поле…

Сейчас я стояла, не двигаясь, будто мне, как в детской игре в прятки, завязали глаза.

Вдруг произошло нечто невообразимое. Мне показалось, что чья-то невидимая мощная рука отодвинула снежный вихрь, и вот они, контуры лестницы. Один олимпийский прыжок… Руки сами ухватились за спаси-тельные перила.

Вспомнились страшные рассказы, как многих, кто на минутку в пургу выскакивал из дома, к примеру, вынести мусор, находили неподалёку, но только уже весной.

Однажды я проснулась ночью от завывания ветра. И тут пришла невесть откуда взявшаяся мысль: а что, если кто-то в такую пургу оказался на лимане? До сих пор не могу понять, почему я так подумала, а утром узнала, что с той стороны не вернулся врач, который рискнул пойти домой от больного ледяной дорогой.

Как я здесь оказалась? На краю света, на стыке двух полушарий, двух океанов? Стечение обстоятельств? Да. Но стекались они исключительно в моей голове.

После окончания факультета журналистики ЛГУ, имея уже маленькую дочь, я стала референтом ленинградского отделения Союза журналистов. Работа наша, прямо скажем, была не сложная, а интересной стала благодаря неиссякаемой энергии, опыту, удивительной фантазии непосредственного руководителя нашего небольшого коллектива. Это был едва ли не самый почитаемый в профессии человек и мэтр радио-журналистики, Матвей Львович Фролов.

Какие удивительные идеи приходили ему в голову!

Работники редакций радио, телевидения, газет встречались по его инициативе в Доме журналистов с первыми космо-навтами, выезжали в Кронштадт на военные подводные лодки, были в гостях у моряков, у авиаторов. В общем, работа кипела. Вся жизнь Матвея Львовича была связана с радио. Будучи ещё совсем юным, он вёл свои репортажи из партизанских отрядов, с фронта, из блокадного Ленинграда, поднимая дух его жителей. Он первым познакомил слушателей с дневником Тани Савичевой, который стал одним из свидетельств преступлений нацистов на Нюрнбергском процессе.

Как бы там ни было, но наш организаторский энтузиазм, прямо скажем, имел мало общего с избранной мною профессией. А подумав однажды, что могу до самой пенсии ез-дить одним и тем же маршрутом на работу… Ну уж нет!

В самом начале 1972 года села я в самолёт, и через четырнадцать часов, с двумя посадками в Амдерме и Тикси, наш лайнер в шесть утра приземлился в аэропорту Анадыря.

Матвей Львович был чрезвычайно внимателен к людям, и позже я получала иногда от него поздравительные открытки с адресом: «Чукотка. Анадырь. Ча́совой». Доходило.

Амдерма… Тикси… Боже! Какая большая и неизведанная у нас страна! Пройдёт ещё несколько лет, и совершит свой первый беспосадочный перелёт рейсом Москва – Анадырь Ил-62. Уже не за четырнадцать, а за восемь часов. И можно уже так никогда и не узнать, что Тикси – это бухта у моря Лаптевых, недалеко от устья реки Лены, крупный населённый пункт Якутии. А Ам-дерма – в то время богатый, процветающий негласный центр Ненецкого автономного округа на побережье Карского моря. В благополучные времена там проживали до пятнадцати тысяч, а сейчас в полуразрушенном посёлке население сократилось до шестисот с небольшим человек.

А пока Анадырь и первый сюрприз. До окружного центра мне ещё нужно было добираться по зимнику, пути, накатанному по снежному бездорожью, через семикилометровый лиман. Удивительно, но несколько важнейших инфраструктурных объектов: аэропорт, угольная шахта, рыбозавод с посёлками, расположились на левом берегу, а город на высоком правом. Мне ещё повезло, лёд встал, и можно было ехать на машине. А весной и осенью только вертолётом, которого иногда приходилось ждать неделями. Меня никто не встретил. В аэропорту, здесь так и хочется поставить кавычки, небольшом сарайчике,

Я села на холодный стул и закрыла глаза. Впереди неизвестность. Тут же оговорюсь, водитель довольно скоро появился и, нужно отдать ему должное, больше никогда не подводил.

Я ехала на работу на телевидение. Представляете, собственное телевидение на Чукотке! Фантастика!

Кажется, ещё совсем недавно, как вспоминают ста-рожилы, Анадырь и городом-то трудно было назвать. Здесь частенько можно было встретить едущую по без-дорожью то собачью, то оленью упряжку. А деревянные дома, где чаще всего жили по несколько семей, не имели ни водопровода, ни центрального отопления, не говоря уже о других удобствах. «Украшали» будущий окружной центр строения из того, что, как говорится, под руку по-пало, или так называемые балки́,и непролазная грязь по весне и осени.

Но постепенно всё начало меняться. Не вдруг, конечно, не само собой. Существует давно и неоднократно проверенная истина: занадобится истории, и появляются талантливые генералы и фельдмаршалы. Вот и тогда, на рубеже семидесятых, председателем Чукотского окрисполкома стала Анна Дмитриевна Нутэтэгрынэ, в пере-воде «мчащаяся по тундре», дважды член Верховного Совета и член Президиума Верховного Совета СССР.

Откуда она взялась, неутомимая, всё схватывающая на лету, деловая женщина, умеющая заглянуть не на один шаг вперёд? Да из обыкновенного национального села Рыркайпий, что расположено на берегу Северного Ледовитого океана. А соседи моржи, то есть рырки по-чукотски, дали ему название.

Когда она родилась, в 1930 году, ещё и письменности-то на Чукотке не было. Только-только появились здесь первые русские учёные-языковеды, кочевые учителя.

И вот поди ж ты, выросла, получила высшее образование. Десять лет руководила округом. Отсюда и телевидение, и много чего ещё, о чём раньше и мечтать не могли.

Это было становление новой Чукотки. Но за десять лет руководства и округ, и Анадырь стали уже совсем другими. Конечно, со множеством нерешённых проблем, однако начало было положено, направление задано. Мы ещё не раз встретимся в этой книге с «мчащейся по тундре» и по Москве Анной Дмитриевной Нутэтэгрынэ.

Для неё открывались двери самых высоких правительственных кабинетов, она не упускала возможности, находила веские аргументы для продвижения самых, казалось бы, нереальных проектов. Ей удалось устранить чудовищную несправедливость в оплате труда оленеводов и морзверобоев, которые единственные не получали северных надбавок. Когда их ввели, одновременно и для всех национальных образований, многие совхозы и колхозы.

Хочу оговориться, я не ставлю перед собой задачу вдаваться в подробности истории Чукотки, об этом уже немало написано. Мне хочется рассказать, каким я увидела этот уникальный край, его людей, о событиях, участником или свидетелем которых стала.

Первым, кто меня встретил на работе, был мой непосредственный руководитель, Николай Михайлович Айнавье, заместитель председателя по телевидению. Никто никогда не слышал, чтобы он повысил голос, показал своё неудовольствие или раздражение. И, главное, все чувствовали его глубокое внутреннее уважение к окружающим. У меня и сейчас при воспоминаниях о нём на душе становится тепло. Это был образованный, добрейший, интеллигентнейший человек, который, к великому сожалению, очень рано, как сказали бы чукчи, «ушёл к верхним людям».

Итак, я на телевидении. Располагалось оно в здании бывшего общежития оленеводов. Там ютились все: и администрация, и редакции, и техническая служба. Журналисты размещались в одной большой комнате вместе с режиссёрами, ассистентами, кинооператорами, выпуском и так далее. В общем, настоящая бочка с селёдками. Иногда шум стоял невообразимый. Помню, как однажды, готовя выпуск новостей, я разговаривала по телефону в этом гаме и не могла расслышать собеседника. «Может быть, можно потише!» – возмутилась я, забыв закрыть трубку рукой. Воцарилась глубокая тишина. Никто не ожидал от меня такой реакции, как и я сама. Потом все засмеялись, но стало тихо. Правда, ненадолго.

Небольшая часть нашего коллектива

Впрочем, проработала я, можно сказать, всего ничего. Заболела дальневосточной лихорадкой, экзотической для тех мест болезнью. Почему-то долго не было врача, а когда доктор всё-таки появился и посмотрел на меня, только покачал головой: «Ну и переболела же ты!»

Меня в стационар он уже не взял, а долечивала меня врач-инфекционист окружной больницы Галина Константиновна Вельвыне. Она не заставляла есть горы лекарств, но каждый день из детской молочной кухни приносила диетические продукты. И довольно скоро я уже вышла на улицу. Был конец мая, светило яркое северное солнце, и из-под снега на дорогу выплыли «подснежники»: куклы с оторванными головами, разный мусор… Ногу некуда было поставить. И я мимо студии телевидения пошла прямо в окрисполком. На первом же кабинете висела табличка с надписью: «Лев Александрович Морозов, зам. председателя по городскому хозяйству». «Вот то, что нужно», подумала я, и не ошиблась. «Лев Александрович, говорю, у нас в городе за брошенный окурок штрафуют». Было и в Ленинграде такое время. Я даже анекдот припомнила. Мужчина покурил и бросил окурок на тротуар. Тут же появился милиционер. Представился. Попросил заплатить штраф. «Какой штраф! Уже и папироску на минутку положить нельзя!»

Мы сразу договорились провести совместный с телевидением санитарный рейд.

«Рейд по помойкам». Справа председатель горисполкома Леонид Иванович Шаповалов

На следующий день все руководители города, сотрудники окрисполкома, журналисты вышли на улицу. Запись вела звукорежиссёр Эмма Горбулина на магнитофон. Но что это была за допотопная техника! Не меньше шести килограммов весом. А фотографировал Женя Кучин, наша палочка выручалочка. Он работал журналистом в чукотской редакции, владел кинокамерой и фотоаппаратом. Наш старенький магнитофон хорошо записал реакцию очаровательной и всемогущей заведующей «Северосмешторгом», то есть всеми непродовольственными товарами, поступавшими в навигацию на Чукотку, Зинаиды Михайловны Дегтярёвой. С большой обидой говорила она: «Лев Александрович, но ведь это же не наша грязь!»

Вечером передача вышла в эфир. Наша скудная техника не подвела. Реакция, как я и предполагала, была бурной. На студии на следующий день смеялись: «Представляете, они бумажки по городу бульдозерами собирают!»

Смех смехом, но всем было ясно, что ни рейдами, ни уговорами проблему не решить, тем более что это касалось не только окружного центра. Необходимо было массовое строительство домов с канализацией, новых аэропортов, детских садов во всём округе. Все так-же понимали, что это не только нужно, но и возможно. Всё больше и больше Чукотка добывала золота, олова, вольфрама – весомые аргументы для улучшения жизни и быта северян. Да и фундамент для этого был уже заложен. В Анадыре, например, работали три крупные строительные организации: СМУ-1, «Анадырьстрой» – СУАТЭЦ. Была поставлена задача и перед некоторыми предприятиями обеспечить жильём и детскими садами своих рабочих. Конечно, дома возводились не слишком красивые, из одинаковых железобетонных плит, зато не хрущёвки, а типа «Арктика», с большими и удобными квартирами. Ну не было ещё «Тиккурилы». Цветными красками здания тогда не раскрашивали.

Легко сказать, строить дома на вечной мерзлоте! Однажды прибежала домой на обед. Жила я тогда в коммунальной квартире на улице Отке. Совершенно случайно, как это и бывает, подошла к окну. Передо мной расстилалось тогда ещё чистое поле, и хорошо была видна параллельно идущая улица Ленина. Там стояло старое неказистое здание анадырских геологов, а рядом только что построенный для них нарядный дом. И вдруг… Я так и не поняла, что произошло. Мой мозг отказывался принимать эту информацию. Сначала только что сданное в эксплуатацию строение пронзила сверху до низу широкая полоса виде молнии, потом дом осел, и всё накрыла серая мгла пыли. Никто, по чистой случайности, не пострадал. Там в этот момент находился лишь один человек. Но это оказался умный человек. Он встал в пролёт окна и спас свою жизнь. А ещё более мудрыми, и это уже неоспоримо, были анадырские геологи. В это время они праздновали новоселье в старом здании, где проработали много лет и сделали немало важных открытий. При разборе полётов выяснилось, что кто-то перепутал марку бетона для свай.

Лина Григорьевна

Справа Лина Григорьевна Тынель

На посту председателя окрисполкома Анну Дмитриевну Нутэтэгрынэ в 1970 году сменила дочь оленевода Лина Григорьевна Тынель. Они были очень разные. Стремительная, быстрая и, правда, всегда мчащаяся Анна Дмитриевна и мягкая, спокойная, интеллигентная Лина Григорьевна. Но, несмотря на такую внешнюю несхожесть, у них было много общего. Обе выросли в тундре, получили высшее образование, набирались опыта, житейской мудрости, а главное, искренне любили и заботились о своём народе. В каких-то вопросах обе были несгибаемо принципиальны и непреклонны.

Лина Григоьевна Тынель

Лина Григорьевна Тынель тоже была избрана депутатом Верховного Совета СССР и членом президиума. Но двери высоких кабинетов в Москве открывать было уже легче. И потому, что росла и крепла сырьевая база округа, но и потому, что о нуждах Чукотки после Анны Дмитриевны многие министры знали на-много больше.

Я расскажу вам об одной из встреч с Линой Григорьев-ной. Собираюсь в командировку. Но тут пришла редак-тор вещания на чукотском языке Зина Кевев. У неё было два сына, один свой, другой – племянник, потерявший родителей. «Что мне делать? Я с детьми не могу жить в своей квартире, там страшно дымит печь». – «Зин, да-вай сделаем так: переезжай сейчас ко мне, а за это время реши проблему». Возвращаюсь, а печь как дымила, так и дымит. Беру Зину за руку, и мы вместе идём (к кому бы вы думали?) к председателю окрисполкома Лине Григо-рьевне Тынель. Нас она приняла сразу.

– Так и так, вот печь, начальники отмахиваются, ноче-вать негде…

– Девочки, а вы что, сами не могли решить этот во-прос? Вы же журналисты!

– Мы пытались. Да за себя просить как-то неудобно…

– Ну хорошо.

Лина Григорьевна снимает трубку, с кем-то очень не-долго говорит. Мы поняли, вопрос решён. Вечером Зина с детьми была у себя дома. Оказалось, в дымоходе отва-лился кирпич. Его поставили на отведённое ему место, попутно в квартире, где нужно, выложили кафель и покрасили красивой краской панели.

Ведь не случайно мы пошли к Лине Григорьевне, знали, она обязательно поможет. Для неё не существовало мелочей, если дело касалось хотя бы маленьких забот коренных жителей. И ещё о том, почему удивилась Лина Григорьевна, что мы не могли решить этот вопрос сами. Могли бы, конечно, только не так молниеносно.

Л. Г. Тынель с оленеводами

Вспомнился мне разговор с первым секретарём Анадырского районного комитета партии. Располагался их «офис» на другой стороне лимана, и мы практически не были знакомы. В перерыве какого-то совещания он подошёл ко мне и неожиданно сказал: «Смотрю я как-то телевизор, на экране что-то говорит красивая женщина (других у нас тогда и не было). Решил послушать. И обомлел: что она говорит!»

А мы тогда на той стороне лимана в его «вотчине» от причала дорогу к аэропорту строили. Ну, не мы, конечно, дорожники. Нам нужно было только их уговорить, показав не один сюжет по телевидению, как преодолевают люди в стареньком переполненном автобусе, по бездорожью послед-ние десять километров до самолёта. Дорогу отсыпали́. Мы уже тогда знали, что нас не только слушают, но и слышат.

Лину Григорьевну очень любили тундровики. Она часто бывала в оленеводческих бригадах, у морзверобоев и многое сделала для облегчения их труда.

Хорошели города, обустраивались сёла, вступила в строй Билибинская атомка, открылся Дворец пионеров, да всего не перечислишь.

Хорошо помню тот необыкновенный вечер. Мы все собрались в студии в ожидании, когда станция «Орбита» начнёт первую передачу из Москвы через всю огромную страну. Это была трансляция Олимпийских игр из японского Саппоро, тогда не таких пышных, но по-настоящему спортивных. С первого винтика собирал её наш инженер Стас Чиликов, а потом и Юрий Васев. Какой это был для нас праздник!

Многое из задуманного Анной Дмитриевной Нутэтэгрынэ осуществилось при Лине Григорьевне Тынель и Надежде Павловне Отке.

Станция «Орбита»

Тундра

Никогда не думала, скучая над учебником географии, что мне доведётся когда-нибудь увидеть тундру своими глазами. Как непохоже оказалось написанное для школьников на то, что есть на самом деле.

По какому-то странному стечению обстоятельств оказалась я на Чукотке, на самом что ни на есть Северо-Востоке страны. Её территория как велика (не знаю, что вам скажут цифры 470 тысяч километров), так и разнообразна.

Есть здесь и горы, и плоскогорья, и, словно оазис в пусты-не, среди тундры село Марково, где растут большие деревья и выращиваются в открытом грунте знакомые нам овощи, не так уж и далеко от Анадыря. Чудеса, да и только!

Это место облюбовали когда-то первопроходцы, по од-ной из версий, русские казаки. Они ужились с местным населением, образовав новую национальность чуванцы. А за оазисом снова болотистые кочки, белые мхи и лишайники, желтые рододендроны и сотни других занесённых в Красную книгу карликовых растений.

Когда летишь на вертолёте зимой, это белая ровная, покрытая снегом пустыня, а летом из окна иллюминатора видны зеленые поля, сплошь изрезанные реками и речушками, искрящимися озёрами и озерками.

Село Марково

Как-то в Чёрном море я заплыла очень далеко от бе-рега, и меня поразило охватившее тогда непередаваемое чувство единения с природой. Только солнце, необъят-ная даль моря и тёплые волны, которые легко несут всё дальше и дальше…

А в тундре на многие километры чистый, нетронутый снег, иногда вдали гряды гор и затерявшийся маленький человек. Но величие и масштаб не угнетают, правда, так же как и в море, при одном условии, если есть уверенность, что через какое-то время будет возможность вернуться из этого космоса в свой мир.

Мы ехали на вездеходе в бригаду оленеводов. Это не коллектив шахтёров или строителей. Обычно это одна или несколько семей, каждая в своей яранге, живущие годами в тундре, выпасая стада оленей. Животные идут в поисках корма, бригада кочует за ними.

Выехали мы где-то к полудню, в хорошую погоду. Наш вперёдсмотрящий, молодой чукотский зоотехник Аркадий Гиулькут, выглядел прекрасно, я бы даже сказала, «на зависть». Его обычная одежда была с таким вкусом украшена чукотскими орнаментами, что искусству его мамы, а так нарядить его могла только она, позавидовали бы многие известные модельеры.

Нужно сказать, что тундровую одежду шьют здесь сами. Местные мастерицы проявляют немалую фантазию, украшая камлейки, кухлянки, торбаса самыми необычными чукотскими и эскимосскими узорами. Шкуры оленя выделывают тоже женщины, а каково шить кожу, к тому же «нитками» из жил животных!

Я совсем забыла сказать, что с Аркашей Гиулькутом мы познакомились гораздо раньше. Как-то нас с дочкой пригласили в клуб села Тавайваам, что вблизи Анадыря.

Мы быстро добрались до места и только вошли, к нам, как будто к старым знакомым, подошёл Аркаша. Без лишних вопросов, зная, что он делает, привёл в буфет, где была небольшая очередь. И, когда подошла наша, он заказал три порции (чего бы вы думали?) оленьих языков! Свеженьких, горячих, разложенных на одноразовые тарелочки из фольги. Ни я, ни моя дочь в жизни не ели подобной вкуснятины. Было это в начале 80-х, а уже к середине 90-х языков мы не видели. Оленеводы шутили, что на кораль (место заготовки мяса) олени приходят уже без языков.

Так началось наше знакомство с Аркашей.

Ехали мы весело, и вдруг, как это частенько бывает на Чукотке, поднялась пурга, да такая, что видимость метеорологи определили бы цифрой ноль. Всё окутала белая мгла. Куда ехать? Кругом на сотни километров круговерть из ветра и снега, а нам нужно было отыскать крошечную ярангу, почище, чем иголку в стогу сена. Вездеход остановился. Аркаша открыл верх кабины, осмотрелся, поднял вверх руку, чтобы определить направление ветра, и спокойно опустился на сиденье. Мы двинулись дальше. К ночи подъехали к яранге. Не к той, к которой отправлялись первоначально, но это было уже не важно. Сколько было радости у тех, кто не ждал в этот раз гостей, а уж о нас-то и говорить не приходится. Это было спасение, если не сказать жизнь.

Я зашла в ярангу последней. Аркаша тут же оказался подле меня. «Ты почему такая неряха?» – спросил он. Я остолбенела: «Что с тобой?» – «Ты вошла в дом и не очистила снег с торбасов. Если обувь намокнет, в чём ты дальше поедешь?» Посмотрев на свои старенькие торбаса, я поняла, что Аркаша прав. Урок запомнила. Меня всегда поражало, как коренные жители умеют отделять главное от второстепенного.

Яранга. Это что-то невероятное! На сотни километров вокруг ни души, только снег да ветер, а мы в тепле, у костра, пьём горячий, необыкновенно вкусный душистый, заготовленный из летних целебных трав чай на снежной воде и чувствуем себя прекрасно среди радушных, гостеприимных хозяев. Можно только поражаться этому гениальному изобретению древних «архитекторов». Здесь всё просто и продумано до мелочей. Деревянные шесты, дары моря, крепко связанные ремнями из шкур морских животных, образуют круг. Каркас накрыт надёжно сшиты-ми оленьими шкурами. Жилище не боится ни ураганов, ни морозов, ни дождей, при этом опытные пастухи могут собрать свой дом буквально за полтора часа. Это важно, особенно зимой.

Чай в яранге

В холодной части, чоттагине, горит костёр, дым от которого уходит в специально оставленное отверстие вверху, а во второй половине – полог, большой мешок из тёплых, мягких шкур, место отдыха. Мы, конечно, уста-ли, переволновались, и так туда захотелось! Вспомнила сказку Ершова «Конёк-Горбунок»: «А Иван наш, не снимая ни лаптей, ни малахая, забирается на печь». Так и я залезла в полог в кухлянке, не сняв даже меховой шапки с головы. Знала, что вреда не нанесу. Работницы яранги, чаще всего это жёны пастухов, очень тщательно следят за чистотой полога. Шкуры проветривают, просушивают, промораживают. Зато какое это здоровье – сухое естественное тепло оленьего меха! Уехав в тундру не совсем здоровой, я вернулась оттуда как новенькая.

А в чоттагине ещё долго горел костёр, готовили вкусную еду, пили чай, пели чукотские песни, радовались приезду гостей.

Утром, как ни в чём не бывало, светило зимнее солнце. На холодном полу стояли тазики с мясом, ходили собаки, стараясь вроде случайно, хотя бы хвостиком, задеть перед носом лежащую еду. Ни одна из них, как бы голодна она ни была, никогда не стянет ни крохотного кусочка, похоже, потому, что из поколения в поколение каким-то неведомым образом передают они друг другу информацию о том, как неотвратимо грустно может закончиться попытка воровства. Это тоже к вопросу о выживании.

Мы вышли в тундру. Рядом паслось небольшое стадо ездовых оленей. Аркаша взял чаат – длинную верёвку с петлёй на конце. Её нужно набросить на рога оленя и притянуть его к себе.

Ой, как бы посмеялись оленеводы, узнав, что чаат – это верёвка. Не верёвка, а произведение искусства.

Оленевод с чаатом

Его плетут из различных материалов, но самый дорогой и престижный из искусно выделанных эластичных шкур нерпы и лахтака́, так здесь называют тюленя. Назвать чаат «верёвкой», конечно, круто. На самом деле это главное орудие оленеводов. Попробуйте-ка бросить его так, чтобы отловить в стаде нужного оленя. Они же не стоят на месте. Это почище, чем баскетболисту забросить мяч издалека в корзину. Чаат ещё и очень убедительный язык общения с «сильными» тундрового мира. Если рас-крутить его над головой, то встретившийся медведь сразу поймёт: лучше спокойно идти своей дорогой.

Аркаша старался поразить нас своей ловкостью в метании чаата, но он почему-то всё время летел мимо. И тут, к нашему изумлению, олени начали играть с зоотехником. Возглавлял стадо могучий и, наверное, очень умный вожак. По его незримой команде стадо, в зависимости от броска, не спеша и, казалось, немного насмешливо перебегало то на одну, то на другую сторону. Конец был совершенно неожиданный. Этому большому красавцу, по-видимому, надоело водить всех за нос. Он знал своё предназначение – ездовой олень. Отделившись от стада, сам покорно подошёл к Аркаше.

На нартах

Скажу вам по секрету, ездить что на оленьей, что на собачьей упряжке непривычному человеку удовольствие не из приятных. Сидеть в санях ровно, да ещё и с вытынутыми, да и с согнутыми, ногами совсем неудобно. Зато мы почувствовали на себе, каково это оленеводу или охотнику добираться до места иногда за сто и двести ки-лометров.

Сколько удивительных историй рассказывали нам о «друзьях наших меньших»! Когда в пургу олени, да и собаки, сами, без команды, приводили хозяина к жилью или останавливались в темноте на краю обрыва, как бы ни «упрашивали» их ехать дальше, а весной на льду ловко обходя полыньи и промоины.

Пришло время отправляться к месту назначения. Там стояло несколько яранг, и бригадир на мой казённый во-прос о лучшем из оленеводов вдруг неожиданно замялся, засмущался, называя его имя.

– Понимаете, он человек достойный, но сейчас он находится под следствием.

– То есть? – не поняла я.

– Дело в том, что у нас существует обычай, идущий из глубины веков. Иногда старые родители просят старших сыновей «отправить их „к верхним людям“», когда долго и безнадежно болеют, чтобы не быть обузой в семье. Есть специальный обряд, в котором принимает участие вся семья.

– А как же современная медицина, ведь по каждому вызову в тундру вылетают санрейсы?

– Ну, на это нужно время, погода, к тому же убедить старика отказаться от того, что было законом его предков, сразу не получается.

Я была потрясена, как бесцеремонно местные органы власти применяют общее законодательство там, где нужно тысячу раз подумать. Счастливы те, кто не сталкивался с проблемой безнадёжно больных людей тогда, да и с бюрократией сегодня. А законы тундры выковывались годами и не на пустом месте. Наверняка кое-какие обычаи прошлого сейчас уже потихоньку исчезают. Но далеко не все. Местные жители веками, и не понаслышке, знают о силе природы, её переменчивых нравах. Нет ничего странного в том, что они почитают и обожествляют её до сих пор.

Самое долгожданное время в тундре – это весна, когда оленихи, или, как их называют, важенки, приносят потомство. Обычно выбирают для отёла защищённые от ветра места, где совершается чудо. Маленький, а на самом деле совсем не маленький, оленёнок, только что родившись, тут же встаёт на свои тоненькие ножки. Если нет, то мама обязательно позаботится об этом. На ещё не везде растаявшем снегу холодновато. На пастбище какая-то особенная, таинственная тишина. Очень хотелось погладить малыша, но мне тут же объяснили, что этого делать нельзя. Он погибнет, если важенка не узнает своего телёнка по запаху. Появление первых телят – это большое и радостное событие. Повсюду в о́круге в эти дни проходит любимый всеми праздник молодого оленя, «Кильвей», как символ продолжения жизни.