Текст книги "Москва – Амдерма – Тикси – Анадырь"

Пути́на

Пути́на

Как-то раз в субботний день мы с дочкой встретили у дома знакомого из другого района, собственного корреспондента газеты «Советская Чукотка» Леонида Анопа. «Ты же не видел, как у нас рыбу ловят? Пойдём с нами», – пригласили мы, и он охотно согласился.

Путину заготавливают кету местные жители. Приезжим полагалось покупать лицензии. Засаливают в бочках, неплохое подспорье зимой. Рыбалка была недалеко. До места ловли мы шли по высокому берегу, и нам не было видно, что делается внизу на лимане. Мы только с увлечением рассказывали, как это иногда бывает (но далеко не всегда): «Вот сейчас спустимся вниз, мужики вынут сеть, а там… 15 штук вот таких огромных красавиц кетин!» Лёня слушал и смеялся. Он, конечно, и не подумал верить нашим россказням. Спустились вниз, и так случилось, к нашему удивлению, что именно в этот момент местные жители вытаскивали сети. Стали считать.

В ячейках плескалось ровно 15 сверкающих на солнце огромных рыбин. По-моему, обычно сдержанный Лёня был потрясён. Да и мы тоже.

В ячейках плескалось ровно 15 кетин

Ведь путина путине рознь. Бывает так, что кета совсем «не идёт». А сегодня весь длинный берег был полон народа. С радостью встречались здесь те, кто давно не виделся, кругом горели костры, над ними котелки и вёдра с невероятно вкусной, с дымком, ухой из свежего улова.

Стояли разделочные столы, готовилась «пятиминутка» из красной икры, полным ходом шли заготовки на зиму. Всем хватало места и добычи.

Во время путины ловят рыбу все и везде, где можно: по берегам многочисленных рек и морей. Напротив города работал крупный рыбозавод. На это время там нанимали бригады рыбаков, готовили кунгасы (специальные лодки) и сети, приглашали желающих, в основном женщин, на обработку продукции за конвейерами, там же готовили икру. Хранить её можно было в замороженном виде, и стоять приготовленная таким образом она могла сколь угодно долго. Продукцию отправляли в бочках потребителям, получая немалый доход. Руководил заводом долгое время необыкновенно интеллигентный человек Иван Степанович Бутенко.

На материк

Он частенько выручал нас водным транспортом, когда мы опаздывали на рейсовый катер. Его интеллигентность как-то совсем не вязалась с малоэстетичным производственным циклом предприятия. Зато вполне уравновешивала это несоответствие его жена. Она обучала музы-ке ребят посёлка, удивляясь природной талантливости, абсолютному слуху малышей коренной национально-сти, их трудолюбию.

Однажды пригласили меня в гости чукотские участники какой-то конференции. Стол украшала трёхлитровая банка ярко-красной икры и тонко нарезанная кета. Икры мне не хотелось. А вот рыба… Свидетельствую, я никогда не ела подобного деликатеса. Кета сама по себе суховатая, не очень, да что там не очень, совсем не жирная. А тут просто сёмга. Но я-то знала, что это вымоченная солёная рыбина. «Ну расскажите, как вы добиваетесь такой нежности и вкуса?» – пытала я. Кто-то смеялся, кто-то старался шутить: «Её нужно отмачивать в очень холодной воде», – заговорщически говорил один из гостей. Так ведь и не выдали секрет.

Как-то уезжала я в отпуск в Ленинград, и очень захо-телось привезти с собой в подарок родным трёхлитровую банку икры. Звоню в расположенный почти рядом совхоз имени ХХII съезда КПСС. Говорят: «Только что поставили бочку на оттайку». Прошло время, и я привезла это богатство домой. Такая же яркая и вкусная, настоящая, как и всё на Чукотке.

Но совершенно особая статья из «рыбной песни» округа – это корюшка. Ленинградские старожилы хорошо помнят, как в мае весь город обычно был пропитан её запахом. Но хоть и называются они одинаково, и семейство одно и то же, но с чукотской не сравнится. Здесь она крупная, жирная, ловится лучше всего в марте, на удочку. В это время весь лиман в рыбаках любителях, всюду лунки и горы тут же замерзающей рыбы. Март на Чукотке казался самым длинным и уж точно всегда очень морозным месяцем. Время года, когда так уже хотелось тепла и весны.

Здесь требуется небольшое отступление, на первый взгляд далёкое от темы. Появилась у меня в Анадыре ещё одна подружка.

Яркая, ухоженная, элегантная Ольга Волкова. Она обладала мощным энергетическим зарядом, удивительной скоростью мышления и реакций. Жили они в большой трёхкомнатной квартире в центре, на улице Ленина, с мужем и двумя детьми. До сих пор ума не приложу, как она всё успевала. Нет, это не так. Она ни-когда не «отключала» голову, стараясь предвидеть, предусмотреть всё на несколько шагов вперёд.

Алексей, её муж, видный, под стать жене, получив высшее образование во Владивостоке, работал в морском порту. Однажды оба должны были уехать на пару дней а попросили меня присмотреть за детьми. Дочери, Нине, было тогда шесть, а старшему, Андрею, одиннадцать. Я со всей ответственностью отнеслась к поручению. Рано утром прибежала к ним и встала от изумления на пороге. Увидеть такой порядок я никак не ожидала. Постели были уже аккуратно застелены, каждая вещь лежала на своём месте. Идеальная чистота на кухне. Почему-то меня особенно поразило, с какой тщательностью Андрю-ша намывал крышечку от бидона для молока. «Хозяин» дома так же ревностно следил за своей младшей сестрой.

Я поняла, что просьба «присмотреть» была чистой формальностью.

Может быть, это просто совпадение, или, как говорят, судьба, но в какие-то важные моменты жизни, где бы мы ни находились, наши с Ольгой пути обязательно пересекались.

Как-то раз мы с дочерью поехали отдыхать в Абхазию. Совершенно не известно, почему я отправила Ольге телеграмму: «Мы в селе Гумиста́, у Арегназ». Вы бы что-нибудь поняли? Не знаю… Но через какое-то время в деревне, где мы жили, появилось шикарное такси, и из него как инопланетянка выпорхнула наша подружка. Она обожала сюрпризы.

В саду у Арегназ чего только не было! Жили они на то, что выращивали и заготавливали высококачественный табак. Ей помогали два сына, Фарад и Аик. Несмотря на эту идиллию, очень чувствовалось, что односельчан что-то беспокоило. На стене висело ружьё, а по утрам соседки собирались и гадали на кофейной гуще, что-то взволнованно обсуждая на своём языке. Мы беспечно купались в море и наслаждались отдыхом.

Жители этого древнейшего армянского поселения, расположенного на территории Абхазии, беспокоились совсем не зря. Именно здесь, на реке Гумиста, несколько лет спустя после распада Союза, во время грузино-абхазской войны 1992—1993 годов, развернулись самые ожесточённые бои. Что сталось с нашими друзьями?

Но вернёмся к пути́не. Как-то на работе раздаётся звонок Ольги, зовёт в обед прийти к ней. На столе большая посудина с только что выловленной из лимана корюшкой. Быстро вооружаемся острыми ножами, специями и спешим на строганину, сырую замороженную рыбу. Не оторваться. К нам подходит дочка подруги: «А можно мне?» – «Нет, что ты! Ещё маленькая!» – отшутились мы.

По берегам рек часто делают строганину из нельмы и чира. Много там хариуса и другой рыбы. Как говорил знаменитый «русский чукча» Миша Зеленский, коренные жители не вымрут ни при каких обстоятельствах. И говорил так, конечно же, имея в виду не только рыбу.

«Летающий доктор»

Никогда бы не подумала при первой встрече, что Алек-сандр Григорьевич Вольфсон на Чукотке работал, можно сказать, с середины прошлого столетия. Приехал после окончания Львовского медицинского института в маленькое село Рыткучи участковым врачом. Потом карьера пошла в гору, позвали в Лорино уже на должность главврача.

Но легенды о нём начали слагать позже, когда он возглавил окружной передвижной медицинский отряд.

Представляете радость тундровиков, когда недалеко от яранги или в маленьком селе садится вертолёт с красным крестом. Это и весточки от родных, и продукты, а ещё полное медицинское обследование.

У Вольфсона была, ко всему прочему, старенькая передвижная флюорографическая аппаратура. Оказалось, что в глубинке завёлся туберкулёз. Выявленных больных увозили в окружную больницу, лечили в стационарах. Даже трудно сказать, сколько людей спасла эта передвижная медицинская лаборатория. Зато врачи в передвижной подвергали себя неминуемому риску облучения.

«Летающим» доктор Вольфсон стал позднее, а поначалу его бригада пользовалась, как и все, вездеходом. Вездеход в тундре летом – это и больше подспорье, и огромная беда. Его широкие гусеницы оставляют в теле тундры глубокие, почти сто лет не заживающие раны. Да и во многих ли бригадах на вездеходе, при чукотских-то расстояниях, сумеют побывать врачи? И вот Александр Григорьевич в приёмной председателя окрисполкома. Секретарша строго сказала: «Приём окончен. Руководитель округа уезжает в аэропорт на сессию Верховного Совета. Машина уже ждёт». «Ну и прекрасно, – сказала Вольфсону Анна Дмитриевна Нутэтэгрынэ, выходя из своего кабинета, – поговорим в машине». «Да что тут говорить! – сердился Александр Григорьевич. – Нельзя оставлять тундровиков без медицинской помощи, тем более что так много туберкулёза. А сколько мы можем обследовать на вездеходе? Нам вертолёт нужен». Деталей не знаю, но вертолёт с красным крестом довольно быстро появился в чукотской тундре.

Есть же такие люди, которых касается всё. Это можно сказать и о Вольфсоне. Так случилось, что международная китовая комиссия запретила добычу кита, чтобы сохранить популяцию. Не повезло этому огромному млекопитающему. Разве он виноват, что в его желудке оказалось вещество, которое очень высоко оценили парфюмеры – амбра. Вот в погоне за деньгами и доистребляли этого хозяина океанов. Пришлось вмешаться международной комиссии. Цель восстановить популяцию, конечно, благородная, но для коренных жителей Севера это стало настоящим бедствием. Морзверобои, рискуя жизнью, выходят на поединок с китом не для того, чтобы добыть снадобье для красавиц. Это необходимый для них китовый жир, кожа, мясо, которое, кстати, ещё и еда для ездовых собак. Мне пришлось не раз наблюдать, как зимой им бросают замороженные куски мяса. Они, практически не жуя, их проглатывают, а потом долго дрожат от холода, переваривая пищу.

Я уже говорила, что у нас в редакции национального вещания собственным корреспондентом работал Михаил Зеленский. О нём сейчас многое можно узнать в социальных сетях под рубрикой «замечательные люди Чукотки». Так вот они с Вольфсоном собрали внушительный доказательный материал и отправили его руководителям округа, а затем он попал в международную китовую комиссию. И ведь прислушались высокие зарубежные чины, выделили квоты на отлов животных, и не только для Чукотки, но и для всех автономных округов.

Месяцами не вылезал Вольфсон из тундры, спасая жизни людей, и сам заболел почти такой же тяжёлой болезнью, запойным алкоголизмом, в самом неприглядном его варианте. Конечно, его могли бы уволить, но никому это и в голову не приходило. Потому что лучшего, более самоотверженного человека, врача, знатока тундры найти было невозможно. Я расскажу, и это не легенда, как закончилась история его собственной болезни.

Однажды он летел на задание. В кабине вертолёта попросил налить себе спиртного и сказал пилотам: «Вы будете свидетелями. Я пью последний в своей жизни стакан водки». С этой минуты доктор Вольфсон, повторю, это не легенда, никогда в рот не брал спиртного. Сейчас, когда я спрашиваю у людей, знавших «летающего доктора», действительно ли он проявил такую силу воли, все как один говорят: «Да нет, не было такого». Действительно, это было давно. Может быть, кое-кто и не помнит. А зря. Его пример мог бы послужить многим на пути к избавлению от этой тяжёлой болезни.

За годы налёта по тундре Александр Григорьевич хорошо изучил быт и нравы коренных жителей, их многочисленные проблемы, он часто выступал в печати с резкими публицистическими материалами. У него накопился огромный научный материал, который позволил ему по-лучить кандидатскую степень.

Да, был такой человек на Чукотке, Александр Григорьевич Вольфсон, учёный, интеллигент, бесстрашный и так много сделавший для коренного народа. А ещё с такой силой воли.

Гыргольтагин

Поражаюсь способности коренных жителей давать имя родившемуся ребёнку, как будто предвидя его будущее. Миша Зеленский появился на свет в 1950 году, в яранге. Русский мальчик тут же получил чукотское имя Гыргольтагин, что означает «достигший верхнего предела».

Миша Зеленский

Его отец приехал в округ в 1933 году, был учителем. В сороковом привёз жену.

А знаменит тем, что стал основателем первой кочевой школы на базе богатого оленевода.

Миша мечтал стать археологом. Он откопал семь древних стоянок и множество артефактов. В то время окружным краеведческим музеем руководил крупнейший учёный археолог Николай Николаевич Диков. Узнав о любознательном следопыте, он неожиданно приехал к юному исследователю старины. Однажды он даже взял Мишу с собой в экспедицию. Но карьера археолога как-то не задалась, а тёплые отношения с учёным сохранились надолго.

Когда семья переехала в Лорино, голубоглазый мальчишка навсегда влюбился в море и ещё больше в сильных и мужественных охотников на царственных зверей, китов и моржей.

Пожалуй, самым сильным впечатлением детства был отпуск с мамой «на материк» (так называют на Чукотке «большую землю»). Добирались трое суток на перекладных; был потрясён, увидев первое дерево; а когда, уста-лые и измученные, ехали на такси по Москве, их ошеломил запах сирени. Мама остановила машину и купила огромный букет.

Родные настаивали на поступлении в Институт Герцена. Но педагогическая деятельность совершенно не привлекала. Миша пошёл работать в агитбригаду. Что позвало его туда? Конечно, знание чукотского языка, а главное, возможность ездить по тундре, радовать рабо-тавших там оленеводов и морзверобоев, и, как говорил сам Миша, это «ощущение моей родины».

Когда его спрашивали о его национальности, он не-много впадал в ступор, потом говорил: «Конечно, я рус-ский, а во всём остальном чукча».

Много лет проработал Михаил Зеленский собственным корреспондентом окружного радио. Материалы, которые он присылал в редакцию, часто были просто сенсационными.

Мало кто теперь уже помнит, что Миша был в числе корреспондентов, встретивших на острове Ратманова невероятную женщину Линн Кокс.

Он брал у неё интервью в момент, когда она завершила своё потрясающее плавание через русско-американскую границу от Крузенштерна до нашего берега на острове Ратманова.

Когда пограничники рассказывали нам об этом незабываемом заплыве, детали его мы уже знали от Михаила Зеленского.

Интервью с Линн Кокс. Справа: Михаил Зеленский

Как-то в конце восьмидесятых Александр Григорьевич Вольфсон предложил Мише организовать первый на Чукотке кооператив. Идея понравилась. Михаил создал в Лорино бригаду из лучших морзверобоев, взяли ссуду, на которую отремонтировали вельботы – китовые лодки, и другое снаряжение, и морзверобои отправились на первую охоту. Им повезло. Они сразу увидели зверя. Лоринские охотники не зря и не раз доказывали, что они в этом деле профессионалы. Одно меткое и сильное движение – и гарпун точно летит в цель. Правда, тут же, на радостях, Миша на полную мощь врубил мотор, и из строя вышел руль. Вельбот, потеряв управление, упёрся, но, к счастью, уже в неподвижную тушу моржа.

Доходов кооператив приносил немного, но люди были обеспечены традиционной едой. Для председателя артели это было главное.

Пришли девяностые годы. Социальные потрясения сильнее всего, и это известно, отражаются на наиболее незащищённых. Казалось бы, только что всё было нужно: золото «только давай», и олово, и вольфрам, и олени, и люди… И вдруг, в одночасье, ничего никому стало не нужно. Вспомнился старый анекдот. Приходит одессит на Крещатик и говорит: «Вот тут стояла бочка с красной икрой, а здесь с чёрной. Ума не приложу, кому эти бочки помешали?»

Некогда цветущая Чукотка превратилась в депрессив-ный регион. Её население сократилось со ста пятидесяти тысяч до пятидесяти. Но самым «убитым», по свидетель-ству Михаила Зеленского, оказался Чукотский район. Как-то он зашёл в магазин и увидел в продаже только дихлофос, хлорофос и хлеб. Но выжили. Сообща.

Страна, а вместе с ней и Чукотка, стали постепенно подниматься. Михаилу предложили занять пост главы Чукотского района. И он, не прилагая к этому никаких усилий, набрал на выборах 98% голосов.

С чего начал? Как ни странно, с ремонта разрушенных мостов. Не всё сразу, но в районе стали появляться

Михаил Зеленский в зале

магазины, построили две школы, детский сад, дизельную электростанцию, да всего и не перечис-лишь. Здесь базируется даже свой вертолёт. Подросло уже хорошо подъеденное стадо оленей.

Но тут новая беда. Страну охватил бум укрупнения. «Мелочь пузатая» в виде фельдшерских пунктов и маленьких больничек убиралась, а всё, что побольше, объединялось в ещё большее. Коснулся этот бум и Чукотского района. Его всерьёз хотели объединить с соседним, Провиденским. Что это значило для жителей двух огромных регионов – подумать страшно.

А кто встал на защиту? Скромный, улыбчивый, всегда доброжелательный Михаил Антонович вдруг перестал быть покладистым. Он выразил своё категорическое несогласие главе администрации Чукотки Абрамовичу, приведя такие веские и неопровержимые аргументы, что Чукотский район не стал, как хотели, называться Провиденским.

Когда шла работа над этой книгой, мы постоянно со-званивались с Мишей, обменивались мнениями, воспоминаниями, он присылал фотографии из своих личных архивов, и вдруг, в одночасье, его не стало. Образовалась какая-то пустота, заполнить которую невозможно. Я думаю, это коснулось очень многих жителей Чукотки. Он, русский чукча, может быть, больше других чувствовал свою особую ответственность перед народом, частью которого стал он сам.

Золото

Монитор отделяет пустую породу от золотого песка шлиха

До Чукотки я ничего не знала о золоте, ни о том, как его добывают, ни в каких объёмах. И вот первая командировка, практически на Северный Ледовитый океан, на мыс Шмидта, где невдалеке (относительно, конечно) добывал золото крупнейший Полярнинский горно-обогатительный комбинат. В анадырском аэропорту мне повезло. Я встретила секретаря окрисполкома Бориса Александровича Журавлёва, который должен был лететь по тому же маршруту. И вдруг, в последнюю минуту, выясняется, что пограничники не могут выпустить меня ввиду отсутствия прописки. Живя здесь, я забыла, что она вообще существует. И, как убедилась, напрасно. Оставалась одна надежда. «Борис Александрович, мне кажется, сейчас самое время доказать, что Вы – секретарь окрисполкома», – неуклюже пошутила я. Он ничего не ответил, но куда-то пошёл, и в итоге наша группа в полном составе поднялась по трапу самолёта. Аэропорт на Шмидте был таким же деревянным сарайчиком, как и в Анадыре. Журавлёв пошёл решать вопрос о нашем перелёте до комбината уже на небольшом двенадцатиместном самолёте Ан-2. Я стояла у диспетчерской. Дверь была открыта, и хорошо слышен громкий женский голос: «Прибыла „Аннушка“, на борту девятьсот килограмм металла». «Что, они металлолом „Аннушками“ возят?» – удивилась я. Но всё поняла, когда вышла на улицу и увидела то, что больше никто и никогда не увидит. К боковому подвальному окну аэропорта задним бортом «пришвартовался» открытый грузовик, и несколько рабочих перебрасывали друг другу небольшие, но, видимо, очень тяжёлые одинаковые ящички, которые тут же куда-то исчезали. Нетрудно было догадаться, что это те самые девятьсот килограмм металла. Очень скоро процесс перемещения золота стал покрыт глубокой тайной.

Безотказная труженица «Аннушка» довольно быстро доставила нас на «Полярный», где находилось управление комбината. Посёлок был благоустроенный и ухожен-ный. А наш путь лежал на другой прииск предприятия, «Ленинградский».

На следующее утро мы были уже там, и я пришла представиться его директору, Иосифу Филипповичу Марьяновскому. Это был высокий, уверенный в себе человек, он разговаривал по рации, точнее, возмущённо и громко кричал то ли простуженным, то ли прокуренным голосом: «Что? 104 килограмма в сутки с прибора? Вы там что, спали, что ли?!» Я не верила своим ушам.

Долина реки Рывеем с чукотского переводится как «Долина мёртвых». Названа она так не случайно. Здесь нередко дули северные ветра, до тридцати метров в секунду при температуре минус тридцать градусов. Может, так природа оберегала свои недра. Но наших геологов не проведёшь. Они-таки нашли здесь это единственное в мире уникальное месторождение почти видимого при промывке золота. Иногда горняки приносили с полигонов грязь на сапогах, в которой блестели крупицы драгоценного металла.

Вскрыша торфов. Ещё немного – и откроются золотоносные пласты

Кто-то называл отработку варварской, кто-то хищнической, но, как бы то ни было, долго так продолжаться не могло. Снимали сотнями килограммов с промывочного прибора за сутки, потом счёт пошёл на десятки, а потом радовались и граммам.

Большие объёмы металла оставались в отвалах, отра-ботанных песках.

Был август. Стояли тёплые дни. И вдруг пошёл снег. Сразу изменился пейзаж, напоминая о скорой зиме. И тут кто-то вспомнил, как в такие же погожие дни при-ехала комиссия из Москвы. Походили, посмотрели и говорят:

– Какие тут суровые условия? Надо подумать и, наверное, снять северные коэффициенты. И, как в сказке Пушкина, «только вымолвить успела…», тут же пошёл снег, замела пурга, и они неделю не могли вылететь в Мо-скву. Разговоры об отмене надбавок для Крайнего Севера как-то само собой сошли на нет.