Текст книги "Петербург. События и лица. История города в фотографиях Карла Буллы и его современников"

Петербургские страницы А.Д. Б-ова

Лет сто назад книжек о нашем благословенном городе выходило меньше, чем теперь (хотя некоторые из них и по сей день составляют лучшую часть литературы о Петербурге). Но это не значит, что петербуржцы тогда были мало осведомлены об истории молодой российской столицы: в газетах нет-нет да появлялись заметочки «из прошлого». То расскажут они о «маскерадах», бывших еще при Елизавете Петровне и Екатерине II, то вспомнят, как создавалась первая русская газета, то поведают о первостроителях Петербурга…

Но всплеск интереса к истории города возник в преддверии празднования двухсотлетия со дня его основания.

Не было газеты, так или иначе не затронувшей эту тему.

«С.-Петербургские ведомости», которые и сами были ненамного моложе Петербурга, начали серию публикаций с выяснения вопроса, когда же был основан город на невских берегах – 16 мая или 29 июня 1703 года. Спор этот возник между историками в связи с разным комментированием ими записей в «походном юрнале» Петра I. Поскольку мы с вами и поныне празднуем день рождения нашего города 27 мая, то есть по старому стилю 16-го, то ясно, что историк П.Н. Петров, выдвинувший как раз вторую версию, был неправ. Естественно, что опровергали его аргументы и «С.-Петербургские ведомости»…

Они же рассказали в апреле-мае 1903 года и «об истории местности», на которой возник Петербург. О том, как и кем он строился (первые два десятка лет – собранными сюда со всей России «по земским нарядам» людьми; ежегодно, сменяя одну партию другой, прибывало их по 40 тысяч). Как заселялся (первыми были вытребованы торговые люди из московских слобод, с семьями, затем было велено явиться для поселения боярам, придворным, «гостям», то есть купцам, мастеровым и «всех художеств людям заводным»). Как разрастался (в 1713 году на Городской, то есть Петербургской стороне, откуда город и начинался, насчитали примерно 25–30 тысяч мужских душ, а при Екатерине II уже свыше 200 тысяч). Как управлялся при Петре (первым петербургским «полицейским» был, как известно, Антон Девиер, но мало кто знает, что он зять первого петербургского губернатора Александра Меншикова).

Как видите, сведения в общих чертах и нам известные, но с деталями любопытными…

Однако с гораздо большим интересом читала я «Исторический очерк» о Петербурге, опубликованный весной 1903 года в «Петербургском листке». Автор его был мне до того незнаком – Алексей Дмитриевич Бочагов (тут он еще и скрылся под псевдонимом «А.Д. Б-овъ»).

Двадцать восемь (!) его очерков, опубликованных в газете с 9 апреля по 23 мая, представляют собой добротное, насыщенное множеством интереснейших фактов и деталей исследование двухсотлетней истории Петербурга (а потому смотрятся даже несколько неожиданно в бульварном «Петербургском листке»).

Все сочинение Бочагова мне, конечно, не пересказать, но кое-какие сведения, оттуда почерпнутые и показавшиеся мне особенно интересными, я приведу.

Например, о названиях некоторых петербургских улиц. Оказывается, улица Бармалеева на Петроградской стороне носит имя подполковника С.-Петербургского гарнизонного полка; свои имена оставили на городской карте офицер того же полка Полозов, гренадеры Плуталов и Подрезов, командир 4-го пограничного батальона Шамшев (не правда ли, любопытное уточнение к известному нам справочнику «Почему так названы?»).

Или вот еще – о Дворцовой набережной: в 1714–1725 годах звалась она «слободою по Неве от Фонтанной речки»…

А знаете ли вы, что на месте нынешнего Румянцевского сквера, по соседству с «хоромами Меншикова», был в первые петербургские годы рынок, звавшийся «Меншиковским»?..

Что в Летнем саду со времен Екатерины II русское купечество устраивало смотрины женихов и невест? Причем обычай этот, правда, уже не в прежних масштабах, дошел даже до времени Бочагова…

Что Никольский морской собор был построен на «мостовые деньги»? Те, что были собраны в 1727–1750 годах с переправляющихся через Неву по Исаакиевскому плашкоутному мосту: с пешего – копейка, с лошади – 3 деньги…

Что первые четыре версты Невской першпективы, до Фонтанки, проложили при Петре пленные шведы? Это была аллея, вымощенная бревнами и обсаженная по сторонам березками?..

Не менее любопытны приведенные Бочаговым сведения о достаточно известных в старой столице людях.

Например, о купце А.П. Березине, бывшем городским головою в конце XVIII века. Он выстроил первое в Петербурге народное училище, против Вознесенской церкви. За то хотели ему дать чин, а он отказался: «чин взять – пешком носить его тяжело, а надобно возить его в карете, пускай уж он охотникам достанется!».

…Между прочим, фотографию для своего рассказа я выбрала не случайно. Это знаменитая верейка Петра, о которой уже упоминалось, в главке «Петровский кураж». В день празднования 200-летия столицы была она провезена парадом по Неве, для всеобщего обозрения.

«Неоконченная» улица

«Для общей, полной панорамы города лучшее, единственное место есть верхняя галерея Адмиралтейской башни… Дойдя до Адмиралтейства, вы войдете во двор, прикажете сказать дежурному офицеру, что желаете с галереи видеть панораму нашей столицы: вам будет тотчас указана дорога». Это я процитировала Александра Башуцкого, автора уже упоминавшегося сочинения «Панорама Санкт-Петербурга». Вместе с ним я хочу предложить вам обратить внимание на один из трех лучей, исходящих из точки, обозначенной Адмиралтейством. И тот именно, что «по народной привычке, которой причины совершенно не известны, называется Гороховою улицей»…

Улица эта – одна из старейших в нашем городе. Члены Русского исторического общества, издавшие в 1873 году очередной том своих трудов, утверждали, что сенатский указ о ее проложении появился 11 сентября 1719 года.

Впрочем, все другие источники указывают на другую дату ее появления, не менее, однако, почтенную – 1737 год. И состоялось оно трудами новоучрежденной Комиссии о строении Санкт-Петербурга.

Проложенная среди леса и болота «першпектива» (писали еще и так: «проспектива») поначалу была коротка: кончалась у Мойки. В следующем году ее продлили до Глухого ерика – нынешнего Екатерининского канала. А в 1739-м, 20 августа, высочайшей резолюцией Анны Иоанновны было узаконено ее первое наименование – Средняя Перспективная.

Потом она все прибавляла и прибавляла себе длину: дотянулась до Фонтанки и наконец уперлась в Большую Загородную улицу.

По мере роста менялось у нашей улицы и имя. Средняя Адмиралтейская перспектива, Адмиралтейский проспект – и, наконец, знакомое всем нам именование Гороховая. Гороховой старая столичная улица уже была обозначена в вышедшем в 1820 году «Новейшем путеводителе по Санкт-петербургу», составленном Фридрихом Шредером, библиотекарем великого князя Константина Павловича…

Но как же она выглядела на общем столичном фоне?

Уже знакомый нам Башуцкий назвал Гороховую «яркой заплатой на белом платье», «тусклым пятном на свежей картине», «Невским проспектом народа».

И то правда, начиналась-то улица, можно сказать, в аристократическом центре, а заканчивалась близ рынков, «среди грязи и темных закоулков».

(Недаром и имя она себе присвоила, в конце концов, «народное», по поводу которого до сих пор гадают – откуда пошло. То ли и вправду от русского купца Горохова, когда-то построившего себе тут первый каменный дом, то ли от фамилии купца английского – Гарраха, чью фамилию переиначили на русский лад?)

Еще один автор, М. Михайлов, посвятивший достопримечательностям Петербурга в 1862 году большой очерк в журнале «Северное сияние», тоже был невысокого мнения о Гороховом проспекте, как он почему-то повеличал эту улицу. Хоть сей проспект и один из главных в столице, писал он, однако «не замечателен особенно ничем, что сильно говорило бы в его пользу». И Невского он гораздо уже, и «щегольских широких тротуаров» не имеет, разве только у Адмиралтейства. И мостовая тут сложена из булыжника, летом на ней пыль, а осенью и весною – грязь… Что касается панорамы этого «луча», то она определенно не просматривается из-за «неуклюжих» мостов, которые слишком подняты над общим уровнем улицы. И если от Загородного худо-бедно, но все-таки увидишь Адмиралтейство, то при взгляде в обратную сторону глазу не за что зацепиться…

Если вы думаете, что на этом все недостатки Гороховой и кончаются, то ошибаетесь. Михайлов все продолжает их перечислять, даже отсутствие монументов и приходских церквей в упрек поставил. И вообще, по его мнению, Гороховая улица есть «неоконченная мысль и даже ошибка», поскольку устроители в свое время не прорезали ее за Обводный канал: «не на конце ли ее надлежало быть воксалу Московской железной дороги?».

Вот тут-то наш автор, кажется, мог бы подойти к объяснению невыразительного вида Гороховой. Просто бывшая Средняя першпектива, в отличие от Невской, надолго задержалась в роли проезжей дороги. Впрочем, ведь и Невский по-настоящему параден был лишь до Аничкова моста! Только вряд ли сами обитатели Гороховой считали свою улицу «ошибкой». Кстати, населена она была густо и как бы слоями: родовая и денежная аристократия – до Мойки, далее – ремесленники всех цехов, а чем ближе к Фонтанке, тем больше было среди местных обывателей торговцев.

А теперь посмотрите на снимок. Это Гороховая у Красного моста через Мойку. Что-то не так? Конечно – совсем другой дом на углу! Здание же, что нам всем знакомо, построили на его месте в 1906–1907 годах для Торгового дома «Эсдерс и Схефальс».

Это – Лиговка…

«…Мимо станции протекает узенькая речка, по крутым берегам которой растет трава. Вода в ней мутна и грязна, а по берегу тянутся грубые деревянные перила. Это

Лиговка…», – так писал А.Ф. Кони в своих воспоминаниях о Петербурге 1850-1860-х годов.

«Станция» – вокзал Николаевской железной дороги на Знаменской площади. Старая наша фотография сделана была по соседству с ней, незадолго до того, как Лиговского канала здесь не стало.

А был он одним из старейших столичных каналов. Автор «Описания Санктпетербурга» А.И. Богданов, сочинявший свой труд в 1749–1751 годах, касательно времени сооружения его, написал так: «зделан в (…) году». То есть, когда именно – ему было не ведомо?

Это уже позже в разных статьях и энциклопедиях стали уточнять, что строился Лиговский канал в 1718–1721 годах. Вода дальней речки Лиги, или Дудергофки, отводилась прямо в центр столицы ради питания фонтанов Летнего сада, а потом и Таврических прудов.

Попутно и столичным обывателям оказалась выгода: они смогли пользоваться бесплатной водой для своих нужд.

За многие годы по берегам канала понастроились дома, а потом и предприятия. Граждане были беспечны, полоскали в канале бельишко, сливали отходы и никак о нем не заботились. Канал зарастал и зацветал, стал «вовсе не благовонным».

Власти забеспокоились. Министерство Императорского двора, которому принадлежал тогда канал и которое однажды целых десять лет тратило по 5 тысяч рублей на его очистку, поняло, что проблему в одиночку не решить.

Так что в 1866 году по высочайшему повелению составилась комиссия по улучшению состояния Лиговского канала. Она первой и выдвинула предложение ликвидировать его в черте города – заключив в трубу.

Однако дальше дела потекли по обыкновению… В 1875 году образовалась новая комиссия, все по тому же вопросу. И все к тому же выводу она пришла: канал в черте города ликвидировать, но уже просто его засыпав. Проект засыпки тогда же выполнил инженер Зброжек. От Бассейной улицы до Обводного канала планировался бульвар с пешеходной дорожкой посредине, с двумя рядами деревьев по сторонам, с тротуарами, со сквозными переходами и переездами на месте бывших на Лиговском канале мостов…

Почти пятнадцать лет хозяева города собирались с духом и со средствами. «После долгих споров и сборов Дума приводит ныне этот проект в исполнение». На дворе был уже 1891 год, когда журнал «Нива» поместил это сообщение.

Зато уже в следующем, 1892-м году, еженедельник «Всемирная иллюстрация» поздравлял Петербург «с новой широкой великолепной улицей». Было устроено даже торжество ее открытия – наверное, уникальный случай в тогдашней истории столицы. Происходило оно в воскресенье 18 октября. Все прилегающие дома были украшены флагами. Бульвар посыпан свежим желтым песком. У Греческой церкви поставили шатер для молебна, а у Николаевского вокзала арку из еловых венков.

После молебна духовенство, думцы и управцы сели в специально заказанные четыре вагона конки и проехались новой улицей от Знаменской площади к церкви Иоанна Предтечи и обратно. А «толпы народа» целый день гуляли по бульвару.

«Лиговка уплыла в вечность», – писала на следующий день газета «Новое время».

Как бы не так! К сожалению, петербуржцы имели о Лиговке совсем другое понятие. Лишь малая часть новообретенной Лиговской улицы была «прилична»: от Знаменской площади к Бассейной улице. Та же, что уходила в сторону Обводного канала, несмотря на все перемены, продолжала иметь затрапезный облик и дурную славу. Селилась здесь во множестве беднота. Много было постоялых дворов для приезжих. Давно облюбовали ее извозчики, которые держали тут свои дворы и сенные склады…

А уж по питейным услугам мало какая столичная улица могла соревноваться с Лиговкой! Газеты время от времени подсчитывали количество бывших тут кабаков, трактиров, портерных и ренсковых погребов. А гласные – думские депутаты – заявляли, что бульвар «служит местом разных непристойностей»…

Но вернемся к каналу. Ведь оставалась незасыпанной еще значительная его часть. Были предложения ликвидировать и ее. В 1904 году, например, гласный Н.Н. Елизаров предложил продлить Лиговский проспект до Морского порта, переименовав его в проспект имени Александра III, поскольку планировали открыть памятник на Знаменской. (К 300-летию дома Романовых поступила другая верноподданническая просьба: назвать проспект Романовским.) А в 1913-м проект засыпки Лиговского канала до Забалканского проспекта обсуждали в Думе.

Однако участок этот, от Обводного канала до нынешнего Московского проспекта, был засыпан только в 1926 году. Следующий же, до речки Красненькой, как должны помнить наши петербургские старожилы, исчез с городской карты в 1969-м…

От зодчего Росси – потомкам

Ноября 27-го дня 1832 года, министр императорского двора – санкт-петербургскому военному генерал-губернатору: «Честь имею уведомить Ваше Высокопревосходительство, что Государь Император Высочайше повелеть соизволил ведущую от Александрынского театра к Чернышову мосту улицу называть Новою Театральною».

Пройдет лет десять, и станет она зваться просто Театральной. А в 1923 году дадут ей имя Зодчего Росси, которое ей больше всего и пристало носить…

Первое же ее название имело то основание, что родилась улица одновременно с новым каменным театром, который тремя месяцами ранее подобным же указом Николай I повелел именовать «Александрынским».

Театр этот проектировал Карл Росси, строился он на месте прежнего деревянного, к которому уже существовал проезд от Невского. Росси же задумал сделать к зданию еще один проезд, с другой стороны, от Чернышова моста.

Новую улицу образовали два протяженных, практически зеркально отображающих друг друга здания.

Корпус с правой стороны, если двигаться от Невского, предназначался для учебных заведений Военного ведомства. С левой – для Департамента уделов.

Однако очень скоро выяснилось, что ни одному из этих ведомств здания на Ново-Театральной улице не нужны.

Военные, те отказались сразу. Корпус решили продать, назначив цену в 1310 тысяч рублей. Покупатели два года не находились. Только в сентябре 1834 года, наконец, часть здания приобрело Министерство внутренних дел, другую же продали Министерству народного просвещения.

В ожидании хозяев правый корпус стоял неотделанным. Когда же они появились, то оказалось, что у них совершенно несхожи интересы, вкусы и капризы, так что бедный Росси попросил отставки от дальнейших работ, объяснив это «нуждою в спокойствии от трудов».

Что касается Департамента уделов, то он хоть и поселился в левом корпусе, но занимал его только до 1839 года. После чего состоялась передача здания Дирекции Императорских театров, и оно было перестроено внутри сообразно новому назначению. В начале 1890-х годов здесь были также надстроены дворовые флигели, устроен новый репетиционный зал для балетной труппы, возведен еще один дом во втором дворе, который заняла дирекция Александринского театра. В 1910-е годы тут размещались квартиры служащих дирекции, гардеробные мастерские, контора театров, театральная библиотека и театральное училище. Как вы, впрочем, знаете, театральные хозяева у этого корпуса – и по сей день…

Еще Росси задумывал лавки в первых этажах зданий на своей улице. По данным Строительной комиссии, их должно было быть по обеим сторонам четыре десятка, а на углах – большие кондитерские магазины.

Идея эта встретила бурный протест купцов и торговцев Гостиного двора, Апраксина и Щукина рынков. Двадцать два самых «общественно активных» из братии подали всеподданнейшее прошение об отмене сего плана. Но высочайшего на то согласия и не потребовалось. Идея скончалась явочным порядком. Или, вернее, неявочным. Несмотря на рекламу новых помещений, просторных, с большими витринными стеклами, нашлось только несколько желателей торговать на задах Александринского театра. Да и те едва дождались окончания контрактного срока: их магазины оказались покупателям «не по дороге» и пустовали. Позже в помещении одной из таких лавок был открыт ресторан «Феникс», полюбившийся актерам Александринки, которые там сиживали после спектаклей.

Кстати сказать – раз уж мы с вами смотрим на улицу Зодчего Росси с площади Ломоносова, как и фотограф, делавший этот снимок в 1927 году, – замысел архитектора простирался и на особое устройство площади перед Чернышовым мостом. Он хотел поставить в центре ее небольшой круглый храм с портиком, выходящим на Фонтанку. Но на том месте разбили сквер, и с 1892 года стоит бюст Михаила Васильевича Ломоносова.

…Надо ли повторять всем известное – то, что коротенькая эта улица является одной из первейших и славнейших достопримечательностей нашего города? Посягать на ее красоту было бы так же преступно, как попортить картину Репина или Рембрандта, как украсть раритетную драгоценную рукопись…

Слава богу, кажется, ей это не грозит.

Хотя, что скрывать, объявился в начале 1930-х годов такой смельчак, который предложил проект надстройки знаменитых зданий Росси – для получения лишних квадратных метров. Но мы о том безумце и не ведали бы, если бы не злая карикатура Николая Радлова в вечернем выпуске «Красной газеты»…

Другая столица

«Желающие на обсерваторию зделать по рисункам в окошки также и в мастерские палаты несколько рам с переплетами и со всеми приборами и взять ниже требуемых цен, явиться могут к окончательному торгу в канцелярии Академии Наук сего апреля 4 числа по полуночи в 10 часу».

Разобрались, о чем речь? А петербуржцу, читавшему во вторник апреля 1 числа 1763 года свежий номер «Санктпетербургских ведомостей», было все понятно: требуются мастера, готовые дешево изготовить для обсерватории оконные рамы с переплетами, замками и ручками.

Обсерватория к тому времени существовала в российской столице уже без малого сорок лет. Устроить ее задумал Петр I, но увидеть не успел – умер в январе 1725 года.

Поначалу разместилась она в башне над Кунсткамерой. Место, конечно, для такого учреждения неподходящее, и со временем это все больше чувствовалось. По набережной кареты и телеги ездят, здание сотрясают – точность измерений хромает. Да и тесно в академической обсерватории – новые приборы некуда ставить.

Через сто лет уже другой царь, Николай I повелел соорудить новую обсерваторию в Петербурге и даже, как утверждают, лично указал на Пулковскую возвышенность как на «приличнейшую для этой цели местность» (а вот граф А.Г. Кушелев-Безбородко готов был пожертвовать для этой цели участок своей дачи на Выборгской стороне). И опять же лично отобрал потом из двух проектов тот, что представлен был А.П. Брюлловым.

21 июня 1835 года состоялась торжественная закладка Пулковской обсерватории. До окончания ее строительства оставался еще целый год, когда пунктом первым Устава, утвержденного в 1838 году, названа она уже была ГЛАВНОЙ астрономической обсерваторией России, каковой и остается по сей день.

…30 июня 1870 года на экскурсии в обсерватории побывали старшие воспитанники Петергофской военной гимназии. Их впечатления я прочитала в коллективном дневнике, удостоенном опубликования в педагогическом сборнике Главного управления военно-учебных заведений. Больше всего понравилось мне то, что гимназистов приняли там так же охотно и любезно, как принимали коллег-ученых. Особенно если учесть, что мальчишки, при всей своей любознательности, не в состоянии были оценить по достоинству место, куда они попали. Зато г-н Эйри, директор Гринвичской обсерватории в Англии, о нашей примерно в те же времена писал так: «я убежден… что без прилежного и внимательного изучения всех сокровищ, находящихся в Пулкове, никакой астроном не может считать себя вполне знакомым с практической стороной нашей науки в том совершенстве, которого она теперь достигла…». И «астрономической столицей мира» назвал ее тогда же американский астроном Гулд.

Принятый в августе 1862 года новый устав Астрономической обсерватории в Пулкове подтвердил ее статус «центрального учреждения сего рода в Империи». (Вот только смутило меня при чтении то, что по этому уставу, в отличие от первого, обсерватория отходила из ведомства Академии наук в ведомство Министерства народного просвещения. Но потом я разобралась: переход этот оказался повышением. Ведь сама Академия наук в то время подчинялась Министерству народного просвещения, так что тем самым обсерватория ставилась наравне с нею!)

Тем же уставом был определен новый штат сотрудников. Теперь к директору, четырем астрономам, механику, смотрителю и письмоводителю добавились два астронома-адъюнкта, два вычислителя и врач. Труд и знания специалистов оценены были высоко. Директору положен был годовой оклад жалованья в 2500 рублей серебром плюс 1000 рублей столовых и 600 – на экипаж. Старший астроном получал 1500 рублей жалованья без столовых и 300 на экипаж (все-таки до Петербурга 17 верст). На «научное содержание» обсерватории отпускалось ежегодно 3500 рублей, на библиотеку – 500 и на «ученые путешествия» – 1500.

К началу XX века штат Главной астрономической обсерватории был еще раз увеличен. Здесь стали работать даже две дамы – бывшие слушательницы высших женских курсов – Бестужевских.

…Не один раз в пулковскую обсерваторию (я пишу со строчной буквы привычное нам имя, потому что тогда-то она звалась – Николаевская) приезжал на извозчике со своей аппаратурой фотограф Карл Булла. Ходил, снимал тут в разных уголках: душа-то у Буллы была репортерская. Не тех ли бестужевок, которых разрешили тогда зачислить в штат, видим мы на этом снимке?