Текст книги "Королевы анимации Disney. Кто и как придумывал всем известных принцесс: от Белоснежки до Мулан"

Не слушал один только Уолт. «Мультфильм-концерт», у которого до сих пор не было названия, казалось, пожирал его целиком. Мультипликатор мало на что отвлекался. К концу 1938 года он вообще забыл о трудоемкой работе над вторым полнометражным фильмом и перестал приходить на собрания по «Бэмби».

Самолет катился по взлетной полосе, набирая скорость, пропеллер выл, а металлический фюзеляж бренчал. Грейс потянула штурвал, и тряска прекратилась, а самолет мягко поднялся в серые облака пасмурного дня. В тот понедельник 1939 года она была сама не своя, обычно в это время Грейс пропадала на работе, но из-за переработок девушке удалось взять отгул. Она надела шерстяной полетный костюм, который был велик ей на несколько размеров, варежки с меховой подпушкой, шерстяные носки и крепкие кожаные ботинки. Компанию в кабине ей составляли баллон кислорода, датчик расхода топлива и кислородная маска Бутби-Лавлейса-Булбуляна, которая лежала под рукой там, где должно было стоять второе кресло. И само кресло, и подушки, и ящик с инструментами, и еще несколько вещей, которые Грейс сочла лишним балластом, остались в ангаре.

За пару дней до этого полета она получила письмо от доктора Рэндольфа Лавлейса II, одного из создателей кислородной маски. Изначально ее разрабатывали как оборудование для более эффективной подачи наркоза пациентам, а затем приспособили для пилотов, которые пытались побить рекорд высоты полета. Лавлейс, как и многие до него, прислал Грейс письмо с отказом, сообщив, что лаборатории обмена веществ клиники «Майо» в Миннесоте больше не требовались пилоты для опытов на большой высоте. Грейс уже привыкла к подобным отказам, однако была благодарна доктору за совет использовать кислородную маску.

Внизу, в Бербанке, стоял теплый день, но вот в небе чем выше она поднималась, тем холоднее становилось, температура падала на пару градусов Цельсия каждые триста метров. Однако, несмотря на холод и плохую видимость, девушка была в восторге. Этому моменту предшествовали годы тренировок и месяцы подготовки. Не без труда ей удалось арендовать два самолета «Фэйрчайлд» у местного дилера, который надеялся прославиться благодаря ее полетам. Девушка часами сравнивала модели самолетов, тщательно заполняя таблицы, в которых оценивала температуру и давление подачи масла, а также давление наддува. Грейс даже позаимствовала у брата секундомер, чтобы точно засекать время, за которое самолет поднимался на высоту триста метров. Она заменила винты на новые, с меньшим сопротивлением, и дрожала в кабине во время первых полетов. Все трудности на пути к этому моменту – мольбы предоставить ей шанс, неловкость за допущенные ошибки – все это улетучилось, как только она поднялась высоко в небо. Наконец-то это произошло. Грейс собиралась установить новый рекорд высоты на одномоторном моноплане.

Взмывая над дымкой акватории Лос-Анджелеса или «идя наверх», как она любила говорить, за пятьдесят минут Грейс достигла высоты шесть тысяч метров. И даже несмотря на нехватку кислорода на такой высоте и риск гипоксии, девушка чувствовала себя прекрасно. Пока ей не понадобилась даже маска. А вот самолет сдал. Девушка поверить не могла, что именно сегодня, после стольких дней, «Фэйрчайлд» начнет капризничать. Она перепробовала все, что было возможно, но самолет отказывался подниматься выше шести тысяч метров. Это предел, и топливо было на исходе. Галлон топлива весил почти три килограмма, поэтому девушка заправилась впритык, несмотря на то что механик перед полетом умолял ее: «Грейс, пожалуйста, залей больше, чем в прошлый раз. У тебя в баке осталось топлива на полчашки!» Эти слова звенели у нее в ушах, как только она пошла на разворот, понимая, что нельзя потерять ни капли.

Она снижалась быстро, но максимально безопасно, оставив позади горы Сан-Гейбриел, пролетая над Пасаденой на запад, навстречу закату. Когда она резко нырнула в облака, видимость сильно упала, до восьмисот метров. Грейс начала беспокоиться, что аэропорт Бербанка закроется. Если она будет приземляться в таких условиях, то нарушит правила Управления гражданской авиации и подвергнет опасности других. Ей сразу вспомнился случай, когда, пролетая над долиной, она отвлеклась и чуть не столкнулась с крупным транспортным самолетом Douglas DC-3, чудом избежав катастрофы благодаря резкому пике в последний момент. Сейчас Грейс подумала о транспортниках, которые кружили под ней в пасмурном небе Бербанка, и решила, что игра не стоит свеч. Прекрасно понимая, что топливо на исходе, она решила рискнуть и лететь до Глендейла.

Колеса подпрыгивали, катясь по посадочной полосе, пока Грейс осматривала летное поле. Она поставила самолет на стоянку, разместила упоры перед передними колесами и забрала опечатанный барометр, с которого глаз не сводила. Позже она отправит его в Вашингтон, чтобы там официально зафиксировали ее попытку, но сначала бросится к телефону, чтобы друзья из аэропорта Бербанка узнали о произошедшем.

Пока Грейс ждала приятелей, которые смогут забрать ее из аэропорта, она разговорилась с механиком. Вернувшись на землю, обратно в июльскую жару, Грейс взмокла в полетном костюме. Под ним ничего не было, и потому девушке пришлось томиться и ждать, пока она доберется домой и сможет переодеться.

Вместе с друзьями приехали репортеры, и начался ажиотаж. Волнуясь, Грейс позировала фотографам в кабине пилота и перед самолетом, а улыбка не сходила с лица. Но вернувшись домой, она поняла, что это не конец. Грейс жалела, что самолет не смог подняться выше, как во время тестовых полетов. Девушка переживала, что если не предпримет еще одну попытку, то все будет зря. Эти мысли одолевали ее, пока она ворочалась всю ночь, так и не сомкнув глаз.

Наутро, открыв «Лос-Анджелес Таймс», она обнаружила в газете свое фото и заголовок: «Девушка-пилот установила новый рекорд высоты». И наконец ее настигли ощущения абсолютного счастья и успеха, и Грейс с гордостью показала статью матери. Однако во взгляде женщины была не гордость, а отвращение. И, к ужасу Грейс, она сказала: «Тебя волнует лишь слава!»

Локомотив несся по рельсам, но станции так никто и не построил, чтобы поезд мог сделать остановку. Именно это напоминала работа над «Мультфильмом-концертом» осенью 1939 года. Не имея четких представлений о конечных сроках, некоторые художники предполагали, что этот фильм уничтожит Уолта, став его первой незаконченной работой. Самое интересное, что и сам Дисней опасался того же, хотя был настроен немного оптимистичнее. Ему фильм-концерт виделся бесконечным оркестровым миксом, в котором классическую музыку можно было постоянно менять и дополнять новой анимацией, тем самым показывая ее в кинотеатрах бесконечно. Но даже с такими перспективами Уолт понимал, что рано или поздно придется остановиться. Режиссеры начали приходить к нему с так называемыми «Leica reel»[12]12
  Предшественник современного аниматика, позволяющего оценить характер будущего фильма.


[Закрыть] – особым видом раскадровок, которые снимали на камеру, и фоном накладывали саундтрек.

Сильвия жутко волновалась, когда представляла свой второй ролик Уолту. Ее терзали сомнения, и не по поводу работы над фильмом-концертом, в чем уверенности ей как раз было не занимать, а относительно просьбы повысить ей зарплату. Девушка до конца не решила, попросить ли повышения сразу или лучше подождать и сначала представить свои труды. Возможно, если Уолту понравится, рассуждала она, повышение будет приличным. И хотя Сильвия была режиссером, и у нее была семья, которую нужно было кормить, она все равно получала существенно меньше своих коллег мужчин, которые зарабатывали около восьмидесяти долларов в неделю. Девушка колебалась, ей не хотелось прослыть алчной, поэтому вопрос снова был отложен. Сильвия сосредоточилась на роликах, часами пропадая на студии, наблюдая, как анимация оживала в цвете, а на фон ложилась музыка.

Девушке приходилось быть осторожной, а все потому, что один мужчина постоянно присваивал себе ее заслуги. Один из режиссеров приводил девушку в ярость тем, что регулярно воровал идеи Сильвии и выдавал их Уолту за свои собственные. Она ничего не могла с этим поделать, и приходилось смотреть, как коллега без конца получал похвалу за то, что по факту сделала она. Пятого февраля Сильвия приняла решение отомстить. У того режиссера был день рождения, и, желая преподнести ему нечто особенное, она пробралась в офис перед началом рабочего дня и замотала все предметы в его офисе туалетной бумагой. Когда мужчина пришел, его встретили смехом и аплодисментами. Режиссеру ничего не оставалось, кроме как улыбаться и усмехаться над новыми украшениями. Сильвия тоже смеялась, правда, с гораздо большим воодушевлением.

Один из коллег Сильвии любуется украшенным кабинетом. Нимб добавила Сильвия Холланд. (Из личного архива Тео Халладей)

Вся студия в срочном порядке заканчивала работу над «Мультфильмом-концертом». Производство длилось три года, и спешка чувствовалась в каждом отделе, даже в рекламном, где трудилась художник Гё Фудзикава. Ее отец был уверен, что родится мальчик, и уже придумал имя Гё, в честь мудрого и великодушного императора. Когда же «малышка» появилась на свет, отец наотрез отказался менять имя. Так она стала Гё нисэй[13]13
  Термин, используемый в странах Северной и Южной Америки, а также в Австралии для обозначения японцев, родившихся в этих странах.


[Закрыть] из Беркли, Калифорния, и выросла покладистой девушкой с интеллектом императора, в честь которого ее назвали. После окончания школы Сан-Педро ее подруги стали выходить замуж, и казалось, что она последует их примеру, девушка даже обручилась в девятнадцать лет. Однако в конечном итоге помолвка была расторгнута, к огромному стыду ее матери. Женщина была настолько унижена, что на год отправила дочь в Японию, хотя Гё вряд ли считала эту поездку наказанием, ведь она наслаждалась традиционным искусством таких мастеров, как Сэссю, Утамаро, Хиросиге и проникалась цветовой палитрой, вдохновленная дымчатым шелком кимоно.

Вернувшись домой, девушка и думать забыла о возвращении к нормальной семейной жизни. Гё отчаянно хотела стать частью мира искусства. Получив стипендию на обучение в институте Шуинар, девушка собрала вещи и переехала в Лос-Анджелес, который на следующие десять лет стал ее домом. Получив диплом, она решила остаться на кафедре и преподавать. Гё помогла многим студентам, одной из которых оказалась тихая и решительная Мэри Блэр, казавшаяся старше и мудрее сверстников. Преподаватель была убеждена, что у Мэри талант к дизайну, который принесет ей успех в мире искусства.

После четырех лет преподавательской деятельности Гё осознала, что ее собственные потребности художника давно переросли привязанность к художественной школе, и она пошла дальше, начав расписывать стены, работать с витринами универмагов, и продолжила оттачивать дома свой собственный стиль иллюстраций. Кто-то из друзей порекомендовал ее на студии Уолта Диснея, куда девушка вскоре устроилась работать в отдел рекламы.

Художественный стиль Гё очень быстро привлек внимание. Художники, со многими из которых она была знакома еще со времен Шуинара, собирались вокруг ее стола и наблюдали за работой. Одним из почитателей ее таланта был Арт Бэббит, лучший аниматор студии. Он пригласил Гё на свидание, и она не раздумывая согласилась. По студии тут же поползли сплетни, и на девушку как из рога изобилия, посыпались непрошеные советы и всевозможные предостережения – например, что она забеременеет, не успев даже войти в одну комнату с Бэббитом. Свидания между художниками были привычным делом, как, собственно, и сплетни, которые они порождали, но вот Гё это внимание совсем не нравилось. Дабы прекратить бесконечные сплетни, девушка отменила свидание.

Карьера Гё на студии тем временем шла в гору. Она разрабатывала продукцию на основе предстоящей премьеры «Мультфильма-концерта» – солонки, сервизы, стеклянную посуду, а также иллюстрировала книгу, выход которой был запланирован одновременно с премьерой. Гё создавала театральную программку для кинопоказов в некоторых городах. Эта брошюра была невероятно важна, хотя и не совсем привычна. Предстоящий фильм-концерт станет первым американским фильмом без вступительных титров, даже без классической надписи «Уолт Дисней представляет». Это сделано для того, чтобы зрители прочувствовали атмосферу настоящего концерта, а не киносеанса. В самом начале открывается занавес, музыканты рассаживаются и настраивают инструменты, готовясь к выступлению.

Вступительные титры долгое время были предметом раздора. Мультипликаторы жаловались, что приходилось бороться за то, чтобы туда попало их имя, и лишь самым безжалостным везло увидеть свои имена на большом экране. Формально правило гласило, что если ты создал минимум тридцать метров пленки, то заслуживаешь упоминания в титрах. На деле все было гораздо сложнее, особенно для тех, чей вклад нельзя было измерить в метрах.

Сильвию приводила в негодование такая несправедливость. Как-то раз она присутствовала на предварительном просмотре фильма вместе с другими режиссерами и Уолтом, который называл эти встречи «потная парилка», так как сотрудники сильно потели, просматривая метры сырой, не отредактированной пленки. И не всегда было понятно, почему потели так сильно, то ли из-за маленького душного кинозала, то ли из-за резкой критики Уолта. На той самой встрече Сильвия не особенно волновалась, в фильме она была уверена, да и Уолту все нравилось, он хвалил ее работу в своей особой воодушевляющей манере.

Как только самая напряженная часть собрания закончилась, Сильвия вздохнула с облегчением. Титры в итоге планировалось напечатать лишь в программке, но их пустили на экране для предварительного просмотра. Девушка бегло пробежала взглядом по строчкам, ни на секунду не сомневаясь, что увидит там свое имя. Но когда весь список прокрутили до конца, она с ужасом поняла, что ее фамилию опустили. Обычно спокойная и невозмутимая, Сильвия на этот раз не смогла достойно принять подобную провокацию. Не сказав ни слова, девушка встала и вышла из зала. «Сильвия? Сильвия!» – крикнул ей вслед кто-то из мужчин, но она даже не обернулась. Было очевидно, что девушка в ярости, но она не захотела ни с кем из них объясняться. Почувствовав неладное, Уолт догнал Сильвию в коридоре. «Что случилось?» – спросил мужчина. Девушка буквально кипела от гнева, и от злости она даже не сразу нашлась что ответить. Спустя минуту молчания она взорвалась: «Это возмутительно!» и потребовала, чтобы ее заслуги признали как подобает.

В конце концов просьбу Сильвии удовлетворили, и она получила возможность увидеть свое имя в титрах, хотя многие так и не были удостоены такой чести. И пусть на экране ни одно имя так и не появилось перед показом, это не означало, что борьба за упоминание имен была менее ожесточенной, чем перед любым другим фильмом. В разделе сюиты из балета «Щелкунчик», например, в программке числилось двадцать две фамилии из пятидесяти трех мужчин и женщин, которые работали над этой частью фильма. Сильвия удостоверилась, что не только ее имя, но и имена двух других женщин, которые работали с ней плечом к плечу, Бьянки Маджоли и Этель Кулсар, присутствовали в списке. Это были единственные женские имена во всей программке.

Киностудия все еще не подобрала подходящее название, чтобы поместить его на обложку, нельзя же было вечно называть фильм «Мультфильмом-концертом». Решение пришло откуда не ждали, от дирижера Стоковского, который на экране жал руку Микки Маусу. Он предложил название «Фантазия». Это слово впервые начало ассоциироваться с музыкой еще в шестнадцатом веке и означает произведение в свободной форме, не имеющее четкой структуры. Оно идеально подходило их фильму, ломающему любые стереотипы.

Оскар Фишингер появился на студии в ту пятницу, как и в предыдущие девять месяцев. Он был одним из художников, работающих над «Фантазией», а еще Оскар экспериментировал с анимацией, применяя потрясающие техники покадровой и замедленной съемки, а также замысловатых коллажей из геометрических узоров. Годами его авангардные короткометражки показывали по всей Европе, кроме родной Германии, где они подвергались отчаянной критике нацистской партии, чьи члены называли его фильмы «дегенеративными». В 1930-х из-за пропаганды Третьего рейха начали закрывать художественные школы, убирать картины из музеев, сжигать книги, контролировать фильмы цензурой. После того как в 1936 году Фишингер демонстративно подверг критике нацистское правительство, он покинул родину и перебрался в Америку.

В Азии также нарастало напряжение. Летом 1939 года на границе Монголии и Маньчжурии произошли столкновения японских и советских войск. В конце августа силы японцев были на исходе, и, неся огромные потери, им пришлось признать поражение. После подобной демонстрации силы Советский Союз подписал с Германией пакт о ненападении 23 августа 1939 года. Именно этот альянс подтолкнул Гитлера неделю спустя, 1 сентября 1939 года, напасть на Польшу. Для многих работников киностудии, да и жителей города, это был всего лишь очередной будний день, но только не для Фишингера. Несколько его коллег прикололи ему на дверь значок свастики. Так и неясно, было ли это шуткой или актом агрессии, но факт остается фактом. Это стало точкой кипения для мужчины, которого в прошлом допрашивало гестапо как раз за отказ демонстративно носить эту символику. Остряки, пошутившие над происхождением Фишингера, мало знали о нем, на собраниях он обычно сидел молча. И им так и не удалось узнать больше: Фишингер уволился спустя два месяца.

Новости из-за рубежа и реакция общества сильно нервировали сотрудников «Уолт Дисней Студио», которые поддерживали связь с Европой и Азией: Фишингера, Сильвию, Бьянку и Гё. Среди изоляционистов в Америке были и либералы, и консерваторы, и, так как воспоминания о потерях в Первой мировой войне и последствиях Великой депрессии были еще свежи, то в Штатах мало кто считал оправданным риск ввязываться в эту заваруху.

Пока боевые действия разворачивались по другую сторону Атлантики и Тихого океана, сотрудники киностудии продолжали работать и готовились к переезду. Фуры были забиты мебелью и коробками, а на кузове красовались надписи: «Микки Маус» и «Новая студия Уолта Диснея».

К переезду готовились несколько лет, чтобы Уолт и тысяча сотрудников перебрались из тесного квартала на Гиперион-авеню на новую просторную площадку в двадцать гектаров в Бербанке. Однако не все верили в продолжительный успех студии. Отец Уолта, Элиас, после экскурсии по новой территории отвел сына в сторону и спросил: «Как ты будешь использовать столько места?» Он беспокоился, получится ли у Уолта продать эти гигантские помещения, если компания обанкротится и долги придется гасить активами. «Ну, разместят здесь больницу», – ответил Уолт. С тех пор это здание так и стали называть – «больница».

В начале 1940 года, когда переезд завершился, переживания Элиаса Диснея за бизнес сына не казались такими уж и беспричинными. Кинокомпания больше не могла игнорировать то, как война сказывалась на производстве. Даже в самый разгар террора те европейцы, которые могли себе позволить свободно посещать близлежащие кинотеатры, были счастливы сбежать от реальности и, утопая в мягком кресле, погрузиться в мир иллюзий. Зрители с одинаковой теплотой встречали «Micky Maus» в нацистской Германии, «Mickey la Souris» во Франции, «Topolino» в Италии, хотя каждый раз проделки персонажа сопровождались совершенно разной кинохроникой и пропагандистскими фильмами.

Несмотря на неубывающую популярность Микки, выручку от продажи билетов не отправляли обратно в Калифорнию. Из-за военных действий платежей от кинопрокатчиков стало заметно меньше. Поэтому Уолт объявил, что им придется сэкономить на расходах миллион долларов и уволить около четырехсот сотрудников. Эти сокращения отразились на спокойствии Сильвии. Уолт только что повысил ей недельное жалование на двадцать пять долларов, а ее ассистентке Этель – на десять. И вот деньги, которые она месяцами выпрашивала, наконец-то были у нее в руках, только будущее в анимации оказалось под вопросом.

В условиях нарастающей эскалации за границей Уолт решил, что премьеру «Фантазии» можно превратить в благотворительный вечер по сбору средств в Нью-Йоркском театре на Бродвее под девизом: «Музыка, которую можно увидеть, и картины, которые можно услышать». Премьера состоялась 13 ноября 1940 года, билеты стоили по десять долларов (астрономическая сумма по тем временам), а вся выручка пошла в Британское общество помощи пострадавшим от военных действий.

«Фантазия» стала вторым фильмом, который киностудия выпустила в 1940 году, первым еще в феврале вышел «Пиноккио». Отзывы критиков оказались хвалебными, «Нью-Йорк Таймс» писала: «“Пиноккио” оказался ничуть не хуже, чем мы надеялись, даже лучше». Правда, кассовые сборы говорили об обратном. Бюджет фильма был в два раза больше, чем у «Белоснежки», более двух миллионов долларов, а вот прибыль оказалась куда меньше, к концу года набрался всего один миллион долларов. Из-за этих ужасных убытков Уолт возлагал большие надежды на «Фантазию».

На премьере в Лос-Анджелесе, которая состоялась в театре Carthay Circle, Сильвия прошла по красной дорожке вместе с тринадцатилетней дочерью Тео. Годы боли и трудностей наконец-то сменились заслуженной гордостью и торжеством. Улыбаясь, она смотрела, как композитор Димс Тэйлор, который в фильме выступал еще и в роли конферансье, объявлял музыкальное сопровождение ее фрагмента: «Вы увидите несколько танцевальных партий, взятых из балета «Щелкунчик», сам он оказался не слишком успешным, и сейчас его постановки не увидеть».

Единственное, о чем жалела Сильвия, что родные в Англии так и не увидят ее работу – показов «Фантазии» за рубежом не планировалось. Но даже несмотря на эти печальные мысли и неизбежные сокращения, Сильвия чувствовала, что ее карьера наконец-то сдвинулась с мертвой точки. Она задействована в потрясающих проектах, а Уолт пообещал ей повышение и в должности, и в зарплате, которое наконец-то обеспечит необходимую ей стабильность.

Бьянка на премьеру не пошла, и ей так и не удастся увидеть фильм целиком. Даже несмотря на то, что некоторые из ее самых потрясающих и проникновенных произведений наконец-то оказались на большом экране, девушка впала в депрессию. Она продолжила еще больше дистанцироваться от коллег, многие из которых, в основном мужчины, завидовали ее портфолио. В тихом уединении своего кабинета Бьянка пристрастилась к портвейну, отчетливый сладковатый запах которого наполнял маленькую комнату. Алкоголь забирал не только боль, но и сознание, оставляя девушку в туманном сумраке. А вдалеке над всеми сгущался мрак 1940-х.