Текст книги "Ништяк, браток! Антология шансона. Хиты, изменившие русскую культуру"

Запрещенка

К закату НЭПа популярность «Лимончиков» начала снижаться. В 1929 году на Всероссийской музыкальной конференции был вынесен приговор – запретить исполнение и издание музыки цыганско-фокстротного направления. По мнению заседателей, она «наряду с религией, водкой и контрреволюционной агитацией, заражая нездоровыми эмоциями, играет не последнюю роль в борьбе против социалистического переустройства общества». Кабаки и рестораны закрывались. Романсы и уличные песни оказались под запретом.

Благодаря Леониду Утесову кабацкая и одесская песня продолжала звучать еще некоторое время. Со своим «Теа-джазом» артист стал исполнять композицию «про фрукты» на концертах, а в 1932 году даже издал ее на пластинке. И пусть она не появилась в свободной продаже, но в Торгсинах ее можно было достать. А на пластинке и «Лимончики», и «Гоп со смыком», и «С одесского кичмана» – вся запрещенка той поры.

К тому же Утесов снова, как уже делал с «Муркой», слегка подправил текст для пластинки, чтобы никакая цензура к нему не пристала.

Еврейских куплетов Якова Ядова в «Лимончиках» больше не было. Леонид Осипович превратил песню в «пролетарский джаз» со стихами Василия Лебедева-Кумача:

 
Как много пар: и млад, и стар —
Все поднялись и заплясали вместе разом,
Увлечены веселой музыкой и джазом,
Всем захотелось сразу танцевать!
Ой, лимончики, вы мои лимончики,
Вы растете на моем балкончике!
 

Какая гиперинфляция? Только музыка, танцы и парочки, которые наслаждаются веселыми ритмами. Сара, Беня, Соня и другие одесситы остались в прошлом. Но в народе песню не забывали. Официально ни про «Лимончики», ни про «Бублички» петь было нельзя, но подпольно-то – можно.

Кроме того, на концертах для партийных чинов властители сами просили исполнить запрещенные песни. Тот же Утесов вспоминал, как «душили» песню «С Одесского кичмана»:

Начальник репертуарного комитета Платон Михайлович Керженцев его предупредил:

– Утесов, если вы еще раз где-нибудь споете «С одесского кичмана», это будет ваша лебединая песня. И вообще, эстрада – это третий сорт искусства, а вы, Утесов, не артист.

– А ведь Владимир Ильич Ленин в Париже часто ездил на Монмартр слушать известного шансонье Мотегюса. Ленин высоко ценил мастерство этого артиста, – парировал Утесов.

– Да, но ведь вы-то не Монтегюс, – сказал Керженцев.

– Но и вы, Платон Михайлович, между нами говоря, тоже не Ленин, – ответил Утесов. Попрощался и ушел.

А в 1935 году Леонида Осиповича пригласили на прием по случаю спасения полярников. Сталин был в зале. После официальной части генсек через помощников передал Утесову просьбу – спеть что-нибудь одесское. Ну, артист и не сплоховал, исполнил про кичман.

– Когда я кончил петь, Сталин курил трубку. Вдруг он поднял свои ладони и захлопал. И тут они – и этот, с каменным лбом в пенсне, и всесоюзный староста, и Керженцев начали аплодировать бешено, как будто с цепи сорвались. А наши герои-полярники закричали «бис». Три раза я пел в этот вечер «С одесского кичмана», и три раза все повторялось сначала, – вспоминал позже Леонид Осипович.

После войны к «легкому жанру» стали относиться легче. Но на большую сцену «Лимончики», «Бублички», «Кирпичики» и другие песни 1920-х не попадали.

Михаил Гулько рассказывал коллекционеру шансона Максиму Кравчинскому в книге «Песни, запрещенные в СССР» о своей работе в ресторанах в 70-х:

– Люди приходили к нам отдохнуть, потанцевать, послушать не надоевший до чертиков репертуар – «И Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди!» – а что-нибудь душевное, со смыслом. Такие песни запрещали официально, но мы, конечно, только их и играли: «Журавли», «Мурку», «7.40», «Лимончики», «Ах, Одесса!»… Козина, Лещенко, Вертинского…

Руководитель ансамбля каждый вечер должен был предоставлять специальную бумагу, в которой указывались количество и названия песен, которые звучали в ресторане и при этом были одобрены отделом культуры. Но на самом деле эти песни никто и не думал играть. Да и слушать их уже мало кто хотел. А вот «Лимончики» и их близких «друзей» – это другой разговор.

 
АХ, ЛИМОНЧИКИ, ВЫ МОИ ЛИМОНЧИКИ.
ГДЕ РАСТЕТЕ? – НЕ В МОЕМ САДУ.
АХ ЛИМОНЧИКИ, ВЫ МОИ ЛИМОНЧИКИ,
ВЫ РАСТЕТЕ У САРЫ НА БАЛКОНЧИКЕ.
 

https://vk.com/music/playlist/-227895316_3_dcf500601597176f87

Глава 4. Танго «Магнолия»

Если бы в 2021 году Авдотья Смирнова не сняла сериал-байопик «Вертинский», то это обязательно нужно было бы сделать кому-то другому. Потому что в один фильм всю его историю не уместить, а экранизации судьба великого шансонье действительно достойна.

Александр Николаевич умел петь веселые песни с грустным лицом, а грустные песни пел так, что ему безоговорочно верили все, кто становился слушателем. О своей судьбе Вертинский рассказал в книжке «Дорогой длинною…», правда, сделал он это очень осторожно. И на то были причины.

Артист уехал из страны в 1920 году на пароходе «Великий князь Александр Михайлович». Уезжал быстро: в Петербурге и Москве власть под себя уже подмяли красные, в Киеве, Одессе и Севастополе беспорядки только усиливались. С остатками армии Врангеля Вертинский прибыл в Константинополь.

Он жил и пел в Румынии и Бессарабии, выступал в дешевых кабаках, перебивался с хлеба на воду. А потом одна кишиневская актриса, состоявшая в слишком близких отношениях с важным генералом, отомстила Вертинскому за то, что он отказался выступать на ее концерте, и донесла «куда следует», что якобы Александр Николаевич – советский шпион. Артиста выслали в Бухарест.

Дальше были Польша, первый брак с богатой еврейкой и первые прошения о возвращении домой, в Россию. А с ними – и первые отказы. Потом Берлин, большие гастроли по Европе и новые попытки оказаться в Москве или Петербурге. Снова не вышло.

Тот самый хит

В 1925 году Вертинский переехал в Париж. И здесь были написаны его, пожалуй, главные (самые известные) песни. Визитной карточкой Александра Николаевича стало танго – «Танго “Магнолия“». Песня о женской тоске по возлюбленному с очень запоминающимся бриджем: «Ах вот эти тади-дам там-там-там». Как именно Вертинский написал это танго, историй не сохранилось, но есть две легенды.

На одном из выступлений в Париже к артисту подошел мужчина в красивом смокинге и попросил исполнить одну песню. Название он, конечно, забыл, алкоголь в том заведении лился рекой, но напел мотив «тади-дам там-там-там». Вертинский свое «Танго» узнал, спел. Гость был доволен, ушел с концерта в хорошем настроении, а перед уходом пригласил Александра на обед в дорогом парижском ресторане.

Вертинский от таких приглашений не отказывался, в назначенное время явился в заведение, сообщил администратору, что его ожидают за столиком у камина. Администратор откровенно удивился: лицо Вертинского ему было не знакомо, а вот тот, кто этот стол резервировал, всегда был желанным гостем в ресторане. И кстати, этот гость уже ждал русского шансонье за столом. Пока Вертинский приветливо кивал своему новому знакомому и объяснял администратору, что никакой ошибки тут нет, сотрудник ресторана ему сообщил: «Вы вообще знаете, что вас ждет сам принц Уэльский?» Александр Николаевич об этом слышал впервые, но виду не подал. Провел вечер в королевской компании, мог себе позволить и такое.

Вторая история, связанная с «Танго», была рассказана мне одним поклонником Вертинского, а позже ее же удалось встретить в закромах блогов LiveJournal. Не могу ручаться за достоверность, но байка любопытная, потому что строчка «когда под ветром ломится банан» может смутить человека, который видел, как банан растет. Это же трава. И во время бури его просто с корнем вырвет из земли.

Так вот, на одном из концертов Александра Николаевича присутствовал мужчина с азиатским разрезом глаз, который после «Танго “Магнолия“» спешно покинул зал. А на следующий после выступления вечер в номер отеля Вертинского кто-то постучал. Артист открыл дверь и увидел четверых мужчин с тем же разрезом глаз и саблями на поясах. Разговор, однако, пошел очень вежливо.

– Вы вчера пели про магнолию и баньян в Сингапуре.

– Пел, – подтвердил Вертинский.

– Так вот, баньян – это наша святыня. И она несокрушима. А вы поете, что он ломится под ветром. Но его не могут сломить ни бури, ни ветра, ничто!

Вертинский задумался и предложил:

– А давайте я заменю его на банан!

Гости улыбнулись, и сабли им так и не пригодились. На этом разошлись. В песне остался банан, который никого не оскорбляет, а что до того, что он ломится под ветром, – пускай. Главное, что каравану птиц это никак не мешает.

То, что мы должны знать

В Париже Вертинский познакомился с Чарли Чаплином и Марлен Дитрих, которой, кстати, посвятил песню «Марлен» и с которой позже у Александра Николаевича был яркий, но непродолжительный роман. Во Франции завязалась дружба Вертинского с Анной Павловой, Тамарой Карсавиной и Федором Шаляпиным. В общем, жизнь била ключом. Но в 1933 году он уехал в Ливан и Палестину, дал большой концерт в Иерусалиме на семь тысяч человек. Затем уехал в США, выступал в Нью-Йорке и Сан-Франциско, жил в Голливуде, но в итоге отправился в Харбин, а оттуда – в Шанхай, где встретил Лидию – свою вторую жену, которая была младше артиста на 34 года.

Денег катастрофически не хватало. Вертинский давал по два концерта в день и перед каждым выступлением выкупал свой фрак из ломбарда, а после концерта – сдавал его назад. В 1937 году Александр Николаевич получил приглашение ВЦИКа СССР, начал оформлять документы, но до Второй мировой войны выехать артист с семьей так и не успел.

Только личное письмо к Молотову в 1943 году позволило Вертинскому оказаться дома. Все свои приключения в эмиграции и само решение уехать из страны Александр Николаевич объяснял так:

«Что меня толкнуло на это? Я ненавидел Советскую власть? О нет! Советская власть мне ничего дурного не сделала. Я был приверженцем какого-либо другого строя? Тоже нет: очевидно, это была страсть к приключениям, путешествиям. Юношеская беспечность».

А как еще мог он написать в автобиографии, которая вышла в СССР после его многочисленных попыток вернуться? Только так, по-взрослому. За 14 лет в дуэте с пианистом Михаилом Брохесом Вертинский дал в Союзе более двух тысяч концертов. Снимался в кино и все время ждал, что о нем начнут писать газеты, что его по-настоящему признают дома.

В 1957 году в московском Театре эстрады, который располагался на месте сегодняшней прогулочной зоны и качелей возле памятника Маяковскому, проходил спектакль-концерт. Вел его молодой Александр Ширвиндт вместе с очаровательной артисткой Эллой Некрасовой. Называлась постановка то ли «Москва-красавица», то ли «Красивая Москва» – Александр Анатольевич точно не помнил.

По сюжету, Некрасова недавно приехала в столицу из провинции, а москвич показывает ей красоты города. Их «прогулка» разбавляется песнями о Москве, о Союзе, о достижениях страны и ее прекрасных жителях.

Зрители в зале хлопают и радуются. Звучит музыка, прожектора сменяют цвета. Настоящий праздник.

Все это время за кулисами стоял гроб.

В гробу лежал Александр Вертинский.

Его привезли сюда из Ленинграда после последнего в жизни артиста концерта.

Ах вот эти тадидам там… там… там…

 
В БАНАНОВО-ЛИМОННОМ СИНГАПУРЕ, В БУРИ
КОГДА У ВАС НА СЕРДЦЕ ТИШИНА
ВЫ, БРОВИ ТЕМНО-СИНИЕ НАХМУРИВ
ТОСКУЕТЕ ОДНА.
 

https://vk.com/music/playlist/-227895316_4_2321cd0c90c69a869c

Глава 5. У самовара я и моя Маша

Когда талантливый исполнитель берется за песню, получается шлягер. Даже если эта песня существовала раньше, но никак не могла «выбиться в люди». Показательный пример: Петр Лещенко и нетленная «У самовара я и моя Маша».

Еврейская девушка Фейга Йоффе из Ялты переехала в Варшаву во время Гражданской войны. Увлекалась музыкой, придумывала разные мелодии, хотя нотной грамоты не знала. Она взяла творческий псевдоним по фамилии отчима и стала называться Фанни Гордон. Как-то раз в гости к ее родителям заглянул Анджей Власт – владелец варшавского театра-кабаре «Морской глаз» (или «Морское око», кому какой перевод больше нравится). Фанни сыграла ему свою новую мелодию в стиле фокстрот, Анджей был так очарован, что написал на эту музыку стихи. Незамысловатые, легкие – про самовар, девушку Машу и кипящие страсти. На польском языке. Песня вошла в репертуар кабаре. Всякий раз, когда она звучала, на сцену водружался огромный самовар.

В 1931 году литовский певец Даниэлюс Дольскис записал фокстрот Гордон со своим текстом: про Палангу, так тогда называли Балтийское море, и утонувшую любовь. Но международного успеха у этой песни не было.

Вскоре фирма Polydor Records предложила Фанни записать песню на пластинку и выпустить хорошим тиражом. Только было одно условие – нужен был текст на русском языке, чтобы эмигранты покупали эту пластинку и танцевали под нее в странах Балтии, в Германии, Франции. Фанни текст написала сама, адаптировав польскую идею и про самовар, и про Машу, и про страсти.

Первым исполнителем «У самовара» на русском языке стал Арполин Нюма. Он спел ее в Риге, где песню услышал Петр Лещенко. Певец-эмигрант дополнил текст еще двумя строфами, в которых объяснил, что Маша – это жена, с которой даже снежной ночью хорошо, как летом. Лещенко повез эту песню по всему свету – он был одним из самых востребованных артистов той эмигрантской волны.

Все, что было

Вообще Петра Лещенко сложно назвать эмигрантом, потому что он не принимал как такового решения об отъезде. Вырос артист в Кишиневе, получил общее и музыкальное образование, пел в хоре и этим зарабатывал на жизнь. Когда его голос стал ломаться, он уже не мог звонко звучать в хоре и остался без средств, поэтому пошел на фронт. В августе 1917 года Лещенко был тяжело ранен и контужен, его отправили в кишиневский госпиталь. Пока лечился, случилась революция. Румынские войска захватили Бессарабию, и Петр Константинович оказался румынским подданным. На пароход, как Вертинскому, ему садиться не пришлось.

Два года будущий шансонье перебивался подработками: работал токарем, мыл посуду в ресторанах, пел в вокальном квартете и местном театре. И все-таки выбрал сцену. Начал гастролировать по Европе, в итоге перебрался в Париж, где окончил балетную школу Веру Трефиловой и устроился в ресторан «Норманди». Радовал публику танцевальными и песенными номерами. И снова гастролировал.

Благодаря композитору Оскару Строку мы сейчас не только можем наслаждаться песнями «Черные глаза», «Моя Марусечка», «Синяя рапсодия» и многими другими, но и вообще можем слышать голос Петра Лещенко. Ведь именно Строк уговорил певца записать свой голос на грампластинках. В итоге английская фирма звукозаписи Columbia пришла к артисту с контрактом по изданию альбомов, а за ней потянулись и другие компании из Германии, Румынии и Латвии. Пластинки расходились огромными тиражами и разлетались по миру. Говорят, даже в личной коллекции Сталина были записи Лещенко, хотя генсек крайне нелестно отзывался на людях об артисте, называя его пошлым белоэмигрантским кабацким певцом.

Петр Константинович хотел переехать в Советский Союз. Он обращался к властям, просил его пустить, но все безуспешно. Даже наоборот – так он привлек к себе больше внимания, ведь после Второй мировой войны Румыния стала частью социалистического лагеря, и сотрудники НКВД получили право сломать артисту жизнь.

Его обвинили неблагонадежным за то, что в 1930-х Лещенко сотрудничал с западными студиями грамзаписи, выступал в Европе. А также «принуждение к переезду в Румынию», поскольку в Одессе, во время войны, Петр познакомился с 19-летней студенткой Верой. Поженились и переехали в Бухарест. В СССР Вера официально считалась предательницей родины.

В марте 1951 года Лещенко давал концерт в Брашове. Органы госбезопасности во время антракта арестовали артиста по прямому приказу из Москвы. Следующие три года Петр Константинович провел в тюрьмах, в 1954 году у него открылась язва желудка, из тюремной больницы он уже не вышел. Вере о смерти мужа сообщили только через два года. Она также была арестована, но чуть позже – в 1952 году. По 58-ой статье, за измену родине, ее приговорили к расстрелу, но не успели привести его в исполнение – после смерти Сталина Веру амнистировали. Найти могилу мужа и узнать обстоятельства последних лет его жизни Вера так и не смогла. Материалы уголовного дела Петра Лещенко до сих пор засекречены.

Остались лишь его песни, в том числе и «У самовара я и моя Маша». Она по-прежнему звучит. Звонко, задорно, искренне.

Утесов, как всегда

В СССР известной песню сделал Леонид Утесов. Конечно же, она вошла в его репертуар и попала сначала на пластинку, а потом под запрет. Она была слишком буржуазной для советского слушателя. Хотя именно исполнение «У самовара» Утесовым больше остальных нравилось Фанни Гордон. Она считала, что Леонид Осипович смог передать шуточный подтекст.

Только в 1975 году песня снова была разрешена для исполнения и записи на пластинках. Автором текста указывался Василий Лебедев-Кумач, а музыки – Леонид Дидерихс, игравший в 30-х годах в оркестре Утесова. Сделано это было с легкой руки артиста. Он сам предложил указать автором музыки Дидерихса, которого уже не было в живых, аргументировав очень просто: «Покойник не обидится». А автором текста назвал своего друга.

Фанни Гордон написала много разной музыки, выжила в гетто во время фашистской оккупации, а после войны переехала в Ленинград, жила под фамилией мужа как Фаина Марковна Квятковская и, между прочим, была хорошо знакома с Утесовым. Но он почему-то в ее таланты и авторство не верил. Только в 1979 году Фаине удалось доказать, что песня была написана ею, и получить гонорар – 9 рублей.

«Я человек непритязательный. У меня даже пианино нет. Хотя в свое время могла бы, наверное, на одном “самоваре” заработать миллион. Но у меня тогда и в мыслях не было, что есть какие-то формальные вещи. Поют “У самовара” – ну и хорошо», – говорила Фанни в интервью.

Поют до сих пор. Но кажется, что лучше Петра Лещенко этого пока никто не сделал, пусть Фанни Гордон и отдавала предпочтение Леониду Утесову.

 
У САМОВАРА Я И МОЯ МАША,
А НА ДВОРЕ СОВСЕМ УЖЕ ТЕМНО.
КАК В САМОВАРЕ, ТАК КИПИТ КРОВЬ НАША,
И МЕСЯЦ СМОТРИТ ЛАСКОВО В ОКНО.
 

https://vk.com/music/playlist/-227895316_5_b72979b9b4231dfa5e

Глава 6. Саша, ты помнишь наши встречи

В русском шансоне всегда существовала преемственность поколений. Если песня хорошая, то она исполняется разными артистами в разное время. «Цыпленок жареный», «Мурка», «Лимончики» звучали сто лет назад и продолжают звучать в наши дни. Но уже в новых аранжировках и новыми голосами.

У прекрасной песни «Саша» недавно тоже появился новый голос. Актриса и певица Настасья Самбурская выпустила свое прочтение шлягера Изабеллы Юрьевой. И сделала это изящно, с уважением к опыту самой песни и ее главной исполнительницы. Ведь тот путь, который прошла Юрьева, занял весь ХХ век со всеми его перипетиями. И это не преувеличение: Белла Лейвикова (такой была ее настоящая фамилия) родилась в 1899 году, а умерла в конце 2000-го.

Певица в интервью вспоминала, как бегала к кабаре рядом с домом и смотрела за артистами в маленькую дырочку, которую они с подругой проковыряли в заборе. А потом к Белле подошла гадалка и сказала: «Сама цыганкой станешь, будешь в бриллиантах ходить, а жених станет носить на руках». Магия, но все так и вышло!

К миру искусства будущая артистка всегда была близко: ее папа изготавливал театральные шляпы, шил костюмы актерам в Ростове-на-Дону, а мама работала постижером – делала театральный грим. По соседству с Лейвиковыми жил скрипач Ефрем Цимбалист. Во многом благодаря ему Белла стала петь: он случайно услышал, как девочка поет во дворе, и уговорил родителей показать ее педагогу по вокалу. Уговорил, кстати, с большим трудом, ведь отец был настроен против сцены и хотел, чтобы дочь пошла в медицину.

Наперекор ему Белла стала петь еще больше. В 16 лет она, благодаря соседу-скрипачу, вышла на открытую летнюю эстраду городского парка Ростова-на-Дону и была готова покорить публику.

У нее получилось, но не из-за удивительной красоты голоса. Как только Белла запела, ей в рот нахально залетел комар. Девушка поперхнулась, закашлялась и убежала со сцены. Другая бы расплакалась, ушла домой. Но это не про нее! Попила воды, вернулась на сцену и спела так, что зрители рассыпались в овациях. А родители сдались и разрешили Белле поехать в Петроград.

Педагог консерватории прослушал ростовчанку и сделал вывод: «Судьба послала ей природную постановку голоса. Учиться не надо. Ни в коем случае! Сведите ее с хорошим эстрадным певцом, пусть выучит с ней несколько песен – и она готовая певица».

Изабелла начала заниматься музыкой с композитором Алексеем Таскиным, он же был аккомпаниатором одной из самых востребованных певиц той эпохи – Анастасии Вяльцевой – и работал с великим Федором Шаляпиным. Но поскольку Таскин тоже считал, что учиться Белле особо не надо, чтобы не уничтожить природный дар, певица так нотную грамоту и не выучила.

В 18 лет Изабелла вышла на сцену кинотеатра «Колизей». Она исполнила песню «Нищая», аккомпанировал ей Артур Полонский. Фамилию «Лейвикова» уже к этому выступлению было решено сменить: в начале 1920-х еврейские корни «модно» было прятать. Изабелла Юрьева – звучно, красиво. С отсылкой к той самой Екатерине Юровской, которой маленькая Белла так восхищалась.