Текст книги "Последний мужчина на Земле"

Лариска собирала вещи. Она знала, что никогда больше не увидит его. Но она как-то привыкла все в жизни воспринимать как должное, как судьбу, которую не изменишь и не поворотишь, как хочется. Но от мыслей, что за эти пару месяцев она прочувствовала больше, чем за всю свою жизнь, отделаться она уже не могла. Хотелось убежать. Уехать как можно дальше отсюда. В Америку. На Марс. В тридесятое царство. Но куда было бежать от себя, она не знала. Она решила уехать к себе домой, чтобы пить, валяться с книжкой на кровати, смотреть новости «про него», плакать в подушку, потом, может быть, опять устроиться на работу в ларек, которым теперь, после исчезновения хозяина, заправляла его сестра. Она могла спокойно остаться жить и у него дома, потому что знала, что он не вернется, но жить в пустой квартире, где все напоминало о нем, было выше ее сил. Надо было жить, продолжать жить – уже по-новому. Она, как и все остальные, должна привыкать жить одиноко. Да и, собственно, почему именно ей должен был достаться такой подарок – мужчина? Ей и раньше-то с ними, когда их было полно, совсем не везло. Она не лучше других. Но если бы ты была лучше, – упрямо шептал внутренний голос. – если бы ты только попыталась стать самой, самой лучшей, для него, и вообще… он, может быть, и не ушел бы. Но он ведь не от меня ушел, твердила она голосу. Он просто ушел, потому что не мог больше сидеть взаперти. И как я могла этому помешать? Поставь себя на его место. Любой бы ушел. К тому же он обещал вернуться. Ага. Тоже мне, Карлсон. Что ж ты вещи-то тогда собираешь? Вот вернется и не найдет тебя. Если надо будет – везде найдет, – отмахнулась Лариска. Он знает, где меня искать. Я ведь не за тридевять земель уезжаю. Всего лишь к себе домой. Ты могла бы удержать его, если бы захотела. Любая женщина на это способна, но только не ты, растяпа. Вечно у тебя ничего не получается. Всегда уступаешь мужикам, поэтому до сих пор и замуж не вышла.

Она вздохнула и села на кровать с его футболкой в руках. Она все еще пахла им. Ей нечего было возразить голосу. Она просто сказала: – Я люблю его. А если любишь, то отпустишь все равно. Так или иначе, понимаешь?

Глава 5. Катя

– Так, девочки, пишем, – скомандовала Катя. – Три-два-один, поехали!

У миниатюрной Кати, режиссера и заправилы местного телевидения, была ярко выраженная восточная внешность и манеры прораба. Она всегда выпускала только рейтинговые передачи, что на периферии было равносильно чуду. Новостями она заправляла тоже. Работая как ломовая лошадь, она тащила на себе практически все, потому что мысль о том, что где-то чем-то командует кто-то другой, а не она, была ей просто невыносима. Со времени исчезновения мужчин она смогла развернуться вовсю, и многие уже просто поувольнялись с телевидения, потому обращалась она с подчиненными, как с крепостными девками – могла в случае чего и за волосы оттаскать. Но Варя, очаровательная ведущая новостей, ее просто боготворила. Давно уже ходили слухи, что Катя сделала ее своей любовницей. За секунду до выхода в прямой эфир Варя замешкалась, и начальница сделала страшную рожу, погрозив кулаком. Так что новости кукольная дикторша начала с выражением ужаса на лице.

Но тем не менее все узнали о том, что единственный (будем надеяться, пока) мужчина на земле объявился-таки! И именно в нашем городе. Были бурные овации, цветы, банкеты… герой с почестями отправился в столицу. Так что, дорогие женщины, не падайте духом! У нас появилась надежда. Не отчаивайтесь, не опускайте руки – возможно, следующий мужчина объявится уже завтра!

И все в том же духе.

Рейтинги были просто ошеломительные – такое было ощущение, что весь город смотрел сейчас их передачу.

По крайней мере, так сказала Катя, а то, что сказала Катя, нельзя было не воспринимать как истину в последней инстанции. Причем воспринимать надо было с выражением восторга на лице – она все умудрялась каким-то образом замечать и не пропускать.

Эфир закончился, и Варя вышла из-за стола, подошла к оператору и попросила закурить. И тут же ураган черных волос и голоса на самых высоких нотах обрушился на нее слева – (и это не предвещало ничего хорошего).

– Ты мне чуть эфир не завалила! Что это за постоянные заикания в камеру? Что за выражение лица??

– Кать, да я… извини пожалуйста, это…

Оператор благополучно отошла от эпицентра взрыва, уже заранее зная, что дело кончится слезами. И знала, чьими.

– Убери сигарету! Что за дымовал в студии! – сигарета тут же была сломана, смята и полетела в угол. И в тот же момент Катя схватила ошалевшую девушку за грудки и потащила вон из комнаты.

Оператор и редактор стояли рядом и переглянулись. У первой были в голове какие-то мысли, нечто похожее на то, что она испытывала в детстве, когда обижали какую-нибудь уродливую девчонку в классе – нечто похожее на чувство справедливости. Чувство, что, кроме нее, этого никто сделать не сможет. Не сможет помочь.

– Может, это уж слишком? – осторожно заметила она в сторону редактора, которая стояла и курила, гладя в окно. – Может, надо как-то вмешаться?

Та пожала плечами, всем своим видом, даже не поворачиваясь, показывая, что она с этим никак не согласна, но дело ее – тридцатидвухлетней, разведенной и, прямо сказать, не слишком уж привлекательной Лизы Агафоновой, пусть делает что хочет.

Это всегда и подводило Лизу – она слишком робко заявляла о себе, и поэтому ее никто никогда не поддерживал, а иногда доставалось и самой. От тех же хулиганов.

Вторая же, та, что курила в окно, думала сейчас совсем о другом. О том, что у нее никогда не было детей. А теперь, скорее всего, и не будет. Она, взятая сюда по протекции Катьки, которая была ее родственницей, также была и мусульманкой. Как и ее муж. Она беременела много раз, но всякий раз оказывалось, что это были девочки. И муж заставлял ее делать аборты всякий раз, как это узнавалось. А узнавал он всегда. Потому что сам был врачом. И все контакты в городе у него были схвачены по этой части. Она много раз думала, как это только этот ублюдочный козел мог вообще помыслить в свое время стать врачом. Теперь его не было. Как и ее отца, который довлел над ней всю ее сознательную жизнь. Их обоих она ненавидела и боялась. Ее работа на телевидении была первым шагом к свободе. Они, конечно же, все были против. Но она не собиралась сдаваться, пусть и ценой жизни. Сначала делала все украдкой. Однажды она прочитала нашумевшую книгу о той мусульманке, которую пытались сжечь родственники и даже пыталась отравить собственная мать, только за то, что она лишилась девственности до свадьбы. Именно после прочтения этой книги ненависть взорвалась в ней красным грибом – с такой силой, что она твердо решила убить мужа. И сделать это с особой тщательностью, чтобы комар носа не подточил. Ибо развестись ей, конечно же, не позволил бы никто и никогда, сколько бы ей ни было лет. Кончить жизнь самоубийством, – это да, это пожалуйста – а вот развестись и попытаться хоть немного пожить нормальной жизнью – это нет. Не на тех нарвалась, красавица.

Но потом он исчез. И разом исчезли все проблемы. И нет – она нисколько не горевала его уходу. И не только его, а и вообще всех мужчин в частности. Пропадите вы все пропадом!

Оператор подошла к ней и положила руку ей на плечо. Она этого даже не заметила. Шел второй месяц БЕЗ

Глава 6. В Кремле

Они летели над городом, в котором ему никогда не приходилось бывать. Сам не зная почему, он воспринимал его как живого розово-серого монстра, который равнодушно заглатывает в себя и изрыгает обратно всех, кто только пожелает сам быть переработанным на блевотину. А вот теперь он сидел и смотрел на московские огни из окна вертолета. Никогда в своей жизни не думал он, что попадет сюда так странно… ну в крайнем случае, в купейном вагоне поезда, если не жалко будет лишней тысячи рублей. А теперь он – последний мужчина на земле, и его везут неизвестно куда, в ночи, и он не может видеть собравшуюся внизу огромную толпу, и все они смотрят вверх, глядя на огоньки вертолета, слыша стрекочущий звук лопастей, зная, кто и зачем это летит, но пока не зная, или только догадываясь – куда. Не знает он и то, что метро прекратило работу, потому что ни одна женщина раньше не допускалась к управлению подземными поездами. И теперь, когда работницы метро и водители трамваев в спешке обучались, всему городскому населению, около десяти миллионов, приходилось путешествовать на машине. И были пробки. И были страшные аварии. Ибо за руль машины мужа или любовника теперь сели все, кому не лень, а кому в такой суматохе было до проверки документов и прав? Они все еще торопились в свои красивые офисы со сплит-системой, чтобы усесться за мониторы, подсчитывая никому уже не нужные цифры, чтобы включать радио, из которого вместе с последними хитами Мадонны и Рианны давно звучали призывы «встать к станку». Ибо запасы продовольствия постепенно исчезали, а кормить оставшуюся половину населения Земли было нужно. Притом срочно. Желудок ведь не ждет. Пока еще призывы были добровольными. Так что офисные сотрудницы, чьим трудом всю жизнь было кликанье мыши, подбивание баланса и поиск туфлей в ТЦ «Европейский», воспринимали новую жизнь с весьма смешанными чувствами. Им стало тяжелее жить – и однозначно вскоре жизнь собиралась стать еще хуже. Кто, кто будет убирать и печь хлеб (ну ладно, печет пусть хлебопечка Ровента), ловить красную рыбу к их столу, добывать уголь и электричество? Кто будет таскать сумки от дверей супермаркета до багажника, в конце-то концов? А кто теперь будет покупать шубки? Ах, хотя теперь это все так неважно… кто же будет действительно зарабатывать? И офисные женщины, девушки и бабушки с тоской вспоминали недавнее время. Своих котиков, зайчиков и пузиков.

В Москве были самые большие в России запасы еды и алкоголя. Провинция это хорошо понимала. И как никогда актуальным было это слово сейчас – понаехали. Ажиотаж был в ночных клубах, и московский воздух огласился звуками пьяных песен, исполняемых как москвичками, так и не очень; они высыпали на улицы с бутылками шампанского в руках, каждую ночь, без праздников и выходных, и это было несколько необычное зрелище даже для ко всему привыкшей и равнодушной столицы. Оказалось, и эти улицы, видевшие последнего русского царя и последнего президента несуществующей более страны, еще можно чем-то удивить. Они напивались и заблевывали улицы. И не всегда находился кто-то, кто мог убирать блевотину. И она высыхала и подтаивала вместе со снегом.

Но он ничего этого не видел, потому что уже стемнело.

Женщина за штурвалом вертолета пока что с ним не говорила, возможно, потому, что и у нее перед глазами стояла эта картинка – может, отдельными дергаными кадрами, как у него в голове, а может, замедленно или, наоборот, убыстренно, как в драмах или комедиях. Но руки у нее не тряслись. Видимо, подумал он машинально, она служит в армии и много уже чего насмотрелась за эти месяцы. (она действительно служила в армии, а еще и ко всему – в полиции, ведь рук теперь везде не хватало, и за некоторое время ей пришлось повидать некоторое количество выцарапанных с мясом глаз и порезанных маникюрными ножничками глоток… сломанных длинных пальчиков с наращенными ногтями… так что в общем-то, смерть мэра не очень задела тонкие струны ее души, она даже успела подумать, что умерла Анна Сергеевна очень даже легко и совсем не мучилась… но последний мужчина на земле этого не знал).

Все-таки она заговорила первой – уж очень было любопытно.

– Откуда ты такой взялся?

– Оттуда.

– А чего грубый какой?

– Ничего.

– Ну чего ты теперь, зациклишься на том, что ты видел? Ты же мужик! Хочу сообщить тебе новость – это не первый, не единственный и не последний случай – если ничего в ближайшее время не изменится. А ничего, если хочешь знать мое мнение, не изменится.

– Я просто, видимо, не в курсе, как у вас тут все. Каждый день кого-то с крыши скидывают? Тем более начальство? – серьезно спросил он.

– Ну, каждый не каждый, а убийств и самоубийств просто волна. Я не знаю, с чем это сравнить. Насколько я знаю историю, такого никогда и нигде не было. Девки просто сходят с ума… ну… некоторые. Да-да. Психушки переполнены. А что начальство убили… ну что начальство….? Значит – такое начальство. Сейчас разговоры короткие. Это все только думают, что женщины дипломаты, а на самом деле… Ну, ты знаешь. Не маленький. Жестокие мы.

Она сверилась с навигатором.

– Но почему они это сделали? Что она им сделала? – спросил он.

– Дурень, что ли? – скривилась она. – Ты серьезно спросил или как? А то ты не знаешь, как, зачем и почему. Как это бывает… они хотели оставить тебя себе… так сказать, для внутреннего пользования…

У него по спине побежали мурашки, хоть это и был тот ответ, которого он ожидал, это было сказано с таким же спокойствием, с каким она говорила об этой недавно увиденной им сцене. Он не был тепличным мальчиком, однажды в драке, в которой он тоже участвовал, убили одного его друга, но это была оправданная агрессия, это были мужчины. А тут… можно сказать, ни за что ни про что…

Хотя нет. Она была на сто процентов права. И если бы он не успел залезть в вертолёт, еще и не известно, где и как бы он закончил свои дни.

– Ну, понимаешь… – продолжала она. – …молодые… неразумные… кровь играет… так что ты хотел… представь, они знают, что есть мужчина, мужик, с настоящим живым теплым… ну, ты понимаешь… а гормоны-то играют, никакой вибратор тебя не заменит.

Он покосился на нее и покачал головой. Что, если и она вдруг захочет оставить его для «внутреннего пользования»? Нет, это, конечно, дико смешная мысль, потому что он же не будет сопротивляться, но просто вся эта ситуация сама по себе дикая, настолько, что появляются такие мысли – вот например она захочет оставить его себе, вдруг, и он начинает с ней драться…. Ха! А если она еще и сделает его, вот будет позор-то – какая-то она уж очень накачанная, хоть и толстая, наверняка проводит в спортзале полно времени, – не меньше пары часов в день, это точно – а он, хоть и ходил в школе в секцию карате, явно не умеет ничего, ну может только случайно сломать нос гопника вечером после пьянки у подъезда.

Ладно…

Чтобы как-то отвлечься, он стал смотреть вниз. Под ними лежала ночная Москва. Это было потрясающе красиво – сотни тысяч огней, река, отливающая золотым в вечернем свете, дома-свечки и шпили высоток – горы стекла, железа и бетона. Где-то люди. Сколько же он упустил, ни разу не побывав в таком месте! Постойте-ка. Только кажется, или огоньков должно быть больше? Ему и в голову не приходило, как он прав, ибо того, что представлял из себя этот город раньше, он уже никогда не увидит. Потому что когда-то это были не сотни тысяч огней, а миллионы. И многие окна погасли навсегда… мир изменился безвозвратно, и всем теперь управляют те, кто в большинстве своем не был создан для управления – вообще не был создан для чего-то, кроме каблуков, кафе и перелистывания глянцевых журналов.

Москва была сверкающей и равнодушной. Где-то там спали люди… может, и не спали… наверняка нет… ведь его появление наделало шума. Интересно, видят ли они сейчас меня, подумал он.

– А куда мы? – спросил он, не отрывая взгляд от панорамы внизу. Пытался что-то узнать, но ничего не узнавалось. Во рту был мерзкий вкус блевотины.

– В Кремль, куда же еще, – усмехнулась девушка.

– В Кремль? Ого-го!

– Жить там теперь будешь. Будешь президентом планеты! Ха-ха-ха!

Он нервно засмеялся вместе с ней. Скорее всего, она обязана ничего ему не говорить либо просто ничего не знает. Ладно, это, впрочем, очень скоро выяснится. А вот то, что происходит что-то очень странное, и все идет не так, как должно быть – это ему очень и очень не понравилось. Как бы ни были и ни будут приветливы и добры женщины вокруг, он чувствовал какую-то полосу отчуждения. Словно он был вообще первым человеком на свете – ну, кем-то вроде Адама, вынужденного впервые в жизни идти из пещеры добывать себе пропитание – охотиться на мамонта и разжигать костер.

Он внимательно посмотрел на ее спокойное, ничего толком не выражающее лицо. Она посмотрела на него и ухмыльнулась. Отблески московских огней были в ее глазах. А что-то такое же первобытное – в улыбке. В первый (но не последний) раз в жизни захотел он узнать, о чем думают женщины. О чем вот она думает сейчас – мускулистая солдатка с маленькой косичкой сзади. Солдат Джейн прямо. Он попытался представить, как она громко стонет под его ритмичными движениями – и не смог. Слюна застряла где-то в горле. Он поспешно отвернулся. Да что же это такое?

– Подлетаем, – сказала она.

Здания внизу стали расти. Она собирались садиться на крышу невысокого здания за стеной у Красной площади. Теперь-то он все узнал, хоть и смотрел с необычного ракурса. Между тем у стен Кремля начал собираться народ. Она проследили вертолет глазами и теперь просто собрались поближе. Чтобы быть в курсе всех событий. Хотя пока что посвящать их в эти события наверняка никто не собирался.

Он, шатаясь, вышел из вертолета. Народу, к его удивлению, его встречало совсем мало – и это были, как он не сразу заметил, одетые в форму автоматчицы. Он даже как-то обиделся – где толпы и цветы, почему его встречает конвой? Он свободный человек, неужели они думают, он собирается куда-то убегать? Стало немного противно, но потом он плюнул на все и вдруг понял, как же ему хотелось курить… Распихать бы всех их по домам, пусть идут к детям, в какую войну они тут играют? Что за маразм?

– У тебя руки трясутся, будто ты идешь на вручение Оскара, – сказала солдатка из-за штурвала. Он не мог не улыбнуться.

– За главную мужскую роль…

– Точно!

Он стоял и просто смотрел, как они приближаются. Они обступили его полукольцом, он обвел всех взглядом, развел руками – здорово, мол, девчонки! Что-то говорить не хотелось. Он вдруг понял, как они напряжены. И что кому-то его появление доставляет радость, а кому-то не очень… все это совсем сбивало с толку.

– Вот. Привезла, – сказала пилот. – С ним вроде все нормально – адекватный.

Одна из женщин в форме – с большим количеством звездочек на погонах – кивнула и сказала, обращаясь к нему официальным голосом, без улыбки – добро пожаловать в Кремль. Президент уже ожидает вас.

– Президент? – забыл поздороваться он. – так он…

– Президент Сергеева. Людмила Геннадьевна.

Он почувствовал и разочарование и облегчение одновременно – значит, он все же главная сенсация. Ну а в том, что президент теперь бывшая жена президента – в этом-то никакой сенсации не было.

– А-а. Понятно. Ну ведите, коль не шутите. (что у вас тут за новые порядки? колотилось в голове. И так и не отпускала мысль про дикую театральность всего этого – они ведь женщины! Всего лишь… женщины! И вот он идет в середине автоматной колонны из одних сплошных существ женского пола. И хоть бы одна среди них была хорошенькая. Вертолетная девица по сравнению с самой красивой из них – просто богиня).

Когда его вели по крыше к выходу на лестницу, он попытался с ними заговорить. («а что, девчонки, вы всегда теперь с автоматами ходите?») но одна из них покачала головой, и он понял, что они не настроены флиртовать. Ну да бог с ним. Он был уверен, что президент окажется поласковей.

Его вели длинными коридорами Кремля. Почему-то было темно, хотя он с самого детства верил, что в этих зданиях свет горит чуть ли не круглосуточно – да и к тому же могли бы уж расстараться по поводу приезда дорогого гостя. Но спрашивать он ни о чем не стал. Волнение уже совсем прошло, а на место него пришла какая-то разочарованность. Может, он не такая уж и знаменитость в этом новом мире? Или – еще того хуже – эта мысль вдруг внезапно пронзила его – может быть, он здесь вообще лишний? А?

В коридорах было темно, и он не успевал ничего заметить. Шли они очень быстро – почти бежали. Видимо, их торопили. Но все никак не могли дойти. У него уже кружилась голова от этих поворотов и переходов. И все это время никто из его конвоиров не проронил ни словечка. Как женщины могут быть такими молчаливыми, да еще и рядом с живой сенсацией, у него в голове не укладывалось. По логике вещей, она уже давно должны были расцеловать его и понести на руках. Потом он вспомнил, что они все выглядят, как бучи, и внутренний голос умолк. Мозг переваривал, пережевывал ситуацию.

Наконец, они остановились перед какой-то дверью с огромной ручкой. Главная посветила на нее. Они пропустили его вперед, сами зашли следом. Всего в комнате их было что-то около восьми человек. Не считая президента, как они ее тут все называли. Нет, не так – Госпожа президент. Автоматчицы выстроились полукругом позади него. И так и стояли молча весь разговор. К концу которого он и забыл, что они вообще есть в комнате.

Госпожа президент сидела в огромном кресле, напоминающем трон. На еще более громадном столе горело множество свечей. Из-за этого ее лицо казалось лицом старой ведьмы, которая, как ни пытается замазаться всякими молодильными кремами, становится только гаже и гаже. Хотя, наверно, она такой и была… прическа у нее была «под Ангелу Меркель», губы накрашены ярко-красным, не в меру румян, будто сегодня праздник, в руке какая-то склянка, которую она вертела в руке. Он знал, что ей под пятьдесят, но одновременно ей могла быть и сто пятнадцать.

Но с первыми же ее словами это впечатление рассеялось. Она была – само гостеприимство. Поднялась из-за стола, протянула ему руку и с лошадиной, а оттого смешной, улыбкой, сказала:

– Добро пожаловать, молодой человек! Мы вам очень рады!

– Здрастье, – улыбнулся он, пожимая ей руку. Ну мог ли он предположить еще пару-тройку месяцев назад, когда сидел с друзьями в баре перед новым годом, что скоро будет трогать за руку вот эту вот сухонькую тетку из телевизора? Глаза непонятного цвета внимательно смотрели на него, но в них не было ни капли негатива – чистое любопытство и восторг. Впрочем, ученый тоже вполне искренне восторгается только что разделанной лягушкой под микроскопом.

– Вам мешают девочки? – спросила она, и он неопределенно пожал плечами. На самом деле ему было совершенно все равно, кто там стоял у него за спиной. Он наслаждался ситуацией, как когда-то фильмом «Автостопом по галактике».

– Ну ладно, пусть остаются. На самом деле они мне нужны. Так же, как и вы.

– А почему меня встречали именно они?

– Потому что это в ваших же интересах. Для вашей же безопасности. Я потом покажу вам картинку с наружных камер наблюдения – вы просто удивитесь, когда увидите, сколько народу может вместиться на Красной площади.

Она жестом пригласила его садиться. Сцепила руки замком и опять улыбнулась. И не прекращала улыбаться еще очень долго. Он сел напротив нее и стал ждать продолжения. Но его не последовало. Она все так же сидела и улыбалась, и, если бы ее глаза были не открыты, он бы наверно поставил бы пару тысяч, что она просто так спит. Ну а что, важные новости вызывают у людей разную реакцию. Он смотрел на нее. Тени колыхались у них на лицах. Она улыбалась. Он пытался улыбаться тоже. Когда это стало невыносимо, он спросил:

– А почему тут у вас так темно? За электричество-то платите, или как?

– Нет, мальчик, – грустно улыбнулась она. – Теперь не надо платить за электричество. С ним вообще трудно разобраться в эти нелегкие дни. Я вот просила Светку только сегодня утром что-то сделать, она вроде возилась весь день, а потом – бац! – и вылетели пробки! Ну как вот в таких условиях работать, ты скажи! Электрики – настоящие электрики – теперь на вес золота. Мы готовы платить им огромные деньги, но их попросту нет. Или сантехников! Ты вот представь себе женщину-сантехника! Представил? Вот и я не могу.

(господи, ну ты и болтливая, подумал вдруг он)

– А я могу, в какой-то порнухе видел, кажется. А вы уже все про меня знаете?

Она пожала плечами – это и так было понятно. А также по этому нехитрому и одновременно высокомерному жесту, который удается всем богатым людям, он понял, что можно было и не сообщать об Анне Сергеевне – обо всем этом было доложено уже с первой секунды после происшествия.

– Конечно. Ее не допускающий возражений тон забавно напомнил ему мать.

– А кто-нибудь собирается что-нибудь сделать по поводу происшествия на крыше?

– А что мы должны сделать?

– Наказать виновных. Так нельзя. Это уже хаос. Анархия.

Людмила Геннадьевна подошла к нему и дружески похлопала по плечу. Ничего, мол. Не твое это дело.

Запах духов у нее был приятный. Но в общем, она была… какая-то никакая. Картонная будто. Он все смотрел на нее и никак не мог понять, из каких эмоций она состоит. Гнев? Не, не похоже. Страх, волнение, что вот сейчас он станет и грозным голосом начнет всех тут изобличать (в чем? Ну, раз уж он в этом осином гнезде политики, то просто обязан кого-нибудь изобличить, как в лучших сериалах про копов…). Да, она врет (он смотрел пару эпизодов «Обмани меня» и мнил себя великим экспертом по части бегающих глазок и нервных подергиваний разных частей тела). Интересно, а она сейчас вот так же пытается меня раскусить? Хотя чего там раскусывать? Я и так пришел к вам – готовый – на блюдечке.

Тут она взяла его руку в свою и внимательно посмотрела ему в глаза. Ну что ты там увидишь, господи? Они чисты, как горшок ребенка, страдающего запором.

Он вдруг захотел, чтобы у него было время. Хоть немного времени, чтобы отдышаться и подумать. Почему все происходит так быстро?

А разве у тебя не было времени подумать, пока ты сидел там взаперти у себя в Энске? – спросил кто-то в голове. И тут же пришел ответ. Нет – времени подумать не было. Не было, потому что он вообще не думал в это время. Даже и не собирался. Просто ел, спал и трахался с Лариской.

Лариска. Это воспоминание (ха, уже воспоминание? Словно с тех пор прошло тысячу лет, но ведь он видел ее только вчера!) вспыхнуло где-то посреди головы, как красная полоса. Так же моментально ушло. А может, не ушло, а просто затаилось. Чтобы, когда он останется наедине со всеми этими мыслями, приползти снова. И он сразу забыл. Потому что было противно аж до дрожи. Не любил он вспоминать. Ничего вообще вспоминать не надо. Но, зазудел противный комариный писк в голове, тогда может и думать ты ни о чем не хочешь? Ну а что я один могу сделать? Да и нужно ли вообще?

– Ну и что ты хочешь, мальчик? – вдруг спросила она.

– А? – он поднял на нее глаза, и тут она опять так напомнила ему мать, что он сильно вздрогнул. Все морщины на ее лице располагались так же, как он запомнил их на том лице. Лице и руках, некогда дающих силу и защиту, а потом жалящими, и калящими, и проклинающими.

– Хочешь-то, говорю, чего?

– Ответов на вопросы.

– У меня их сейчас не больше, чем у тебя, а точнее сказать – совсем нет. Что ты реально хочешь? На данный момент.

– Ха! – он почесал в затылке. – А вот об этом я и не подумал что-то.

Было как-то совсем неуютно. Не в первый и далеко не в последний раз почувствовал он себя изгоем. А если они навалятся все сразу? Он же не будет сопротивляться автоматам Калашникова? И что они с ним сделают?

– Чего пришел-то?

– Привезли же…

– Все так. Но если бы ты не показался, тебя никто никуда бы не привез еще сто лет. Или совсем бы не привезли. Но вряд ли бы ты это выдержал. Не просидишь же всю жизнь в пещере, правильно?

– Конечно. Вдруг выйдет новый Айфон, пока меня не будет?

– Это очень смешно. Но это все для твоего же блага!

Что – это? А вот что, интересно, для него является благом? Что вообще такое благо для всех людей – всех вообще, как человечества, и каждого в отдельности? И вот лично для него, парня из города Эн, в пятнадцати часах езды на поезде от Москвы? Когда-то он думал, что нашел ответ. Но сейчас ведь она скажет ему совсем другое. Счастье у каждого свое. Просто расплачиваются за это все по-своему – кто-то полной монетой, а кто-то по акции в течение сезонной распродажи.

– Я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Да и к чему отказываться? У тебя будет другая жизнь. И она тебе понравится.

Он молча выслушал ее – понял – отказаться, действительно, было невозможно.

А потом все замелькало перед глазами, как в окнах скоростного поезда Сапсан из Питера в Москву, только вот поезд этот мчался куда-то гораздо дальше, чем между двух столиц. И набрал гораздо большую скорость, чем это было положено по законам физики.

Все изменилось