Текст книги "Последний мужчина на Земле"

Глава 2. Сборище

Через 3 недели в Женеве оперативно собралось что-то вроде общемирового женского консилиума. Приехали все – и всемирное общество домохозяек, и партия феминисток, и уважаемые леди из Гринписа (теперь только женская его часть), и ученые дамы, и представительницы широкой общественности, ну и уж, конечно, куда без вездесущих журналисток. Шум и гвалт стоял просто невероятный – в огромном белом конференц-зале, похожем на амфитеатр, акустика была превосходная. Все старались перекричать друг друга, но никому не удавалось. Паники, однако, не было – просто время от времени кого-нибудь выносили из зала в обморочном состоянии.

Наконец, первая докладчица, лет тридцати, с короткой стрижкой и очень строгая на вид, постучала по микрофону, и он истерически взвизгнул так, что у всех заложило уши. Спокойно встретив возмущенные взгляды присутствующих, она начала по-английски:

– Мисси Керт, Оксфорд, Соединенное Королевство. Дорогие женщины. Все мы уже знаем о той печальной ситуации, в которой оказались. Кто-то или что-то, сейчас не будем вдаваться в подробности… – она замялась, обдумывая самое подходящее к данной ситуации слово, – …заставило наших мужчин покинуть нас. Некоторые посчитают это божьей карой, а некоторые… – она закашлялась.

– …подарком судьбы, – успел вставить кто-то из первых рядов, пока она глотала водички из стакана. Раздались смешки, пошли перешептывания. Докладчица жестко посмотрела в зал и продолжила:

– …а вот некоторые, если не все из нас, теперь всю жизнь будут кусать себе локти! – микрофон опять оглушительно взвизгнул. – Что остались без мужского плеча и поддержки. Мы просто не замечали, что мир держался на них (при этих словах послышались сдавленные стоны и всхлипы). Уважаемых лесбиянок это тоже касается.

– Ой, только давайте без патетики, – сказала какая-то феминистка. – И короче, пожалуйста!

– Хорошо, если вкратце, то суть дела такова! Новогодней ночью, вернее, уже ближе к утру, между шестью и восемью утра, с лица земли исчезли все мужчины. Все до одного. Никто не знает толком, как и почему. Те, кто это застал, говорят, что это было просто как провал в памяти. В общем, наутро никто из нас не нашел своих мужчин… Я не хочу раньше времени вас всех пугать, дамы. Но давайте посмотрим правде в глаза. Со всего мира сюда пришли телефонограммы, что никого нет. Теперь это точно. Они бы уже появились, хоть где-нибудь! Но никто, понимаете, никто их не видел! Мы искали их, как могли. Ездили даже на самые отдаленные острова, видели эти отсталые племена… Вы просто не представляете, что там творится. Нигде их нет, а они там говорят, что настал конец света. Пропали в том числе и все дети, даже младенцы мужского пола, а женщины, беременные мальчиками, к сожалению, тоже потеряли детей. В общем, не мне вам это говорить – я так думаю, что в зале нет ни одной женщины, которая не потеряла никого из близких, хотя бы друга.

Тут уже почти все не смогли сдержать горестных возгласов, многие заплакали. Щеки, черные от размазанной туши, мокрые носовые платочки, туфли на каблуках, стертая помада, припухшие веки и порванные колготки, на которые уже не обращали внимания – впервые в мире это было чисто женское сборище. И они не знали, что делать. Они были ужасно растеряны. Подавлены. Напуганы, как маленькие дети в темноте. Нарастал гул голосов. Докладчица пыталась понимающе молчать, но тоже не выдержала и воспользовалась контраргументом – микрофоном:

– Я прошу-у тишины! – она с треском застучала ладонью по кафедре, за которой стояла, и в конце концов начала просто орать. – Эй, так мы ничего не добьемся! Да дайте наконец сказать!

Гул перешел в недовольное ворчание, но так и не стих до конца. Отовсюду были слышны всхлипывания, на нее уставилось несколько тысяч красных глаз. Наконец, вроде бы в тишине, ей удалось неловко выдавить из себя:

– Я не знаю, что это было. Как это произошло и за что все это нам. – она опустила голову и смотрела себе под ноги. – Можете сейчас выгнать меня отсюда, дамы, но я думаю… что они уже не вернутся. И нам надо учиться жить без них.

Вот теперь наступила тишина – они прямо-таки почувствовали, как она мертвым грузом села им на плечи, впилась острыми когтями, начала клевать сердце… А потом какая-то невероятно красивая женщина – с длинными золотыми волосами и бездонными глазищами – закричала, вскочив с места:

– Заткнись! Они вернутся, если мы будем их ждать! Это все временно!

– Правильно! – закричала другая, с противоположного конца зала. – Нельзя опускать руки.

– Но я и не говорила, что мы должны опустить руки! – запротестовала Мисси Керт. – Просто надо что-то решать, понимаете. Нам надо думать, как теперь выжить.

Зал забормотал. Все это понимали, но, когда это, наконец, было озвучено, стало очень и очень не по себе. Выжить. Но почему? Разве их мир был так надежен и устойчив только потому, что в нем были мужчины? Как же так? Теперь некому будет ими командовать, указывать, что делать, решать все за них, не с кем будет им соревноваться и бороться за равноправие, но им все равно безумно больно. Потому что некому будет вести их трудными тропами, любить и беречь от всего того грязного и жестокого, что каждый день ждало их за порогом дома. Они осиротели. И эта потеря, кажется, была невосполнима.

Мисси Керт из Соединенного Королевства так и не поднимала глаз. Так, молча, потупившись, она села на место. Но сразу же за кафедру встала вторая докладчица, на вид ей было около шестидесяти, и что-то в ее голосе сразу заставило успокоиться почти всех. Она даже не представлялась, но говорила по-русски, и ее слова переводили.

– Теперь защитить себя должны мы сами, сами должны позаботиться о себе. Извините, но плакать некогда. Нам предстоит очень многое сделать. Население планеты сократилось почти вдвое. Не знаю, понимают ли это все присутствующие, но сейчас зима… а очень многие предприятия встали, в то самое время, когда нам необходимо тепло, свет, еда… Теперь нам с вами придется выполнять всю мужскую работу. Надо как-то организоваться… может быть, всем собраться вместе, переехать в более теплые края… Надо жить, несмотря ни на что. Я сама потеряла мужа, двоих сыновей и внуков. Надо работать, в память о них, и, может быть… когда-нибудь они вернутся… – она вздохнула и нахмурилась, но потом подняла голову, и никто не увидел в ее глазах слез. – Какие у кого будут предложения? Только дельные и по существу! И не плачьте, я прошу вас!

– Только знаете, знаете что! – закричала, не вставая, маленькая девушка в очках, похожая на продавщицу книжного отдела. – Мы забыли о самом главном! Как же теперь мы будем рожать детей? Кто будет продолжать род?

Эта мысль вертелась у всех в голове, но никто не решался ее высказать. Теперь все напряженно ждали ответа… от кого, они и сами не знали. Может быть, от господа бога, который должен же был оставить им хоть какую-то альтернативу взамен ушедшим. Ведь так всегда бывает! Кто-то приходит, но кто-то и остаётся. Это Круг жизни, и она обязана продолжиться, что бы ни случилось. Женщины все же сильнее мужчин, и они удивительно быстро смиряются.

– Мы, конечно, не забыли и о банках спермы… – ответила старая женщина за кафедрой. – Оттуда ничего не пропало… Но кто сейчас сможет сказать наверняка? Всё станет ясно только через несколько месяцев, когда добровольцы – а я знаю, что теперь их будет много – сделают УЗИ, и мы выясним пол будущих детей. Будем молиться, чтобы это были мальчики – хотя бы несколько десятков на несколько тысяч, и то будет прекрасно. Но кто знает, кто может это знать наверняка? Когда-нибудь сперма все равно закончится. Я надеюсь, что случится очень и oчень нескоро, но это же не панацея. Я не хочу думать о плохом, правда не хочу. Но нам, конечно же, очень нужны мальчики. Может быть, не стоит сейчас об этом. Слишком много нерешенных проблем и без этого.

Опять повисло всеобщее неловкое молчание. Они словно зашли в тупик.

– Ладно, не отвлекаемся! – подошла к русской третья выступающая, долговязая шведка с короткими немытыми волосами и длинными ногтями. Она быстро оглядела собравшихся. – Я Астрид Свенсон, из Стокгольмского Университета. Выдвигаю следующие предложения…

Кое-как, с перерывами на закуску и просто перерывами, к глубокой ночи (а кое-кому пришлось уехать к детям) им удалось сорганизоваться и договориться о дальнейших действиях. Решено было вот что:

1) Создается специальное Мировое Председательство со специалистами из всех областей знания, чтобы консультироваться с ним по всем спорным вопросам – от выращивания хлеба до политических разногласий.

2) В каждой стране избирается президент и правительство, политический строй везде останется неизменным.

3) Организовать перевозку женщин, если они согласятся, в места наибольшего скопления людей из отдаленных и мало приспособленных к жизни мест, например, из районов Крайнего Севера или с островов.

4) В первую очередь всем работать на жизненно важных объектах, таких, как сельское хозяйство и легкая промышленность. Тем, кто раньше имел профессии «паразитические», такие, например, как работа в рекламе, индустрии моды и красоты или офисно-канцелярского бумагомарания – переквалифицироваться на «полезные» профессии – такие, как рабочий-станочник, водитель комбайна, электрик, мясник, инженер, программист, летчик, врач. И так далее.

5) Увиливать от работы никто не имеет права. Материальные блага распределяются поровну среди всех.

7) Создаются вооруженные отряды из женщин-полицейских, милиционеров и военнослужащих для поддержания правопорядка.

8) Все банки спермы – охраняемые стратегические объекты.

9) Оберегается и сохраняется культурное наследие до возвращения мужчин.

Были и еще пункты, но эти оказались самыми важными. Получилось даже что-то вроде Международной конвенции – в общем, вполне прилично и здорово. Даже мужчины, пожалуй, не смогли бы лучше и, наверное, сейчас гордились бы своими женщинами.

Глава 3. Лариска

Лариска сидела у него дома, подавленная до невозможности. По ее виду казалось, что она потеряла главный смысл в жизни – но, наверно, так оно действительно и было – в конце-то концов, большинство женщин планеты потеряли свой главный смысл в жизни! Темнело. Уже успели и поспать, и поесть, и побродить по улицам, безуспешно ища хоть кого-нибудь из мужского населения города. Его телефон разрывался от звонков (он не брал трубку, но и не выключал его, словно ждал решающего звонка от самого господа бога, просто установив бесшумный режим). Быть с Лариской было замечательно, даже по такому сомнительному поводу. Она была собеседником на все случаи жизни, хоть и встречались они не часто.

Звякнули рюмашки, они одновременно опрокинули в себя водку и скривились. Она помахала ладонью у рта и потянулась за лимончиком. Он зачерпнул огромную ложку салата с корейской морковкой, приготовленного накануне Той, Что Хлопнула Дверью (они случайно обнаружили миску на холодильнике).

– А знаешь, – вздохнула Лариска, и в ее голосе он углядел неподдельную горечь. – Мне так один мальчишка в школе нравился, одноклассник, прямо, наверное, с первого класса. Такой хороший и скромный мальчишка. Он щас вроде бизнесом каким-то занимается… занимался… – она прикрыла рот рукой, чтобы не закричать, но всхлипы все равно прорывались сквозь сжатую ладонь. Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть на него. Ее глаза были полны слез, а у него в голове вертелось только одно – какой у них необычный, дымчато-зеленый оттенок. Как будто нырнул на несколько метров в море. Ему вдруг очень сильно захотелось поцеловать ее прямо в эти слезы, чтобы создать окончательный эффект присутствия. Не поцеловал.

– Как думаешь, это теперь всегда так будет? Ну, в смысле, без мужиков, – спросила она.

– Ты меня спрашиваешь? Я-то откуда могу знать.

– Почему тогда ты остался, если все исчезли?

– Не знаю.

– Но ведь кто-нибудь еще все равно есть, раз ты есть? Правда?

– Не знаю.

– И что теперь делать?

– Не знаю.

– А ты что-нибудь вообще знаешь?

– Не знаю.

Лариска уже начинала улыбаться, когда он вдруг громко захохотал.

– Что? – еще шире улыбнулась она.

– А-а… хо-хо-ха… ахах… Ты знаешь, что она мне вчера выдала, перед тем, как меня покинуть? Тоже вот, как ты, дверью… ха-ха… хлопала!

– Ха-ха… А что?

– Короче, что-то типа «Я бы к тебе не подошла… даже если бы ты был последним мужчиной на земле», во как!

Она захлопала глазами:

– Правда, что ли?

– Вот те крест. Серьезно. Так и сказанула, прикинь.

– А ведь действительно – может, ты последний мужчина на земле, – сказала она.

– Все возможно.

– Что же теперь делать?

– Да что ты заладила – что делать, что делать! – гаркнул он. Резкие перемены настроения – это еще не самое худшее, что с ними могло случиться за день. – Не знаю я, что делать! Я тебе не господь бог, чтобы все решать и все знать! Да, я мужик, но это не значит, что я кому-то чего-то должен!

А разозлился он потому, что увидел какой-то странный огонек в глазах Лариски. Что это было, интересно? Может, показалось? Ладно, поживем-увидим. Но ему это определенно не нравится. Мало им неприятностей на их голову.

– Не надо нервничать, – обиделась она. – Просто все равно рано или поздно тебе надо будет что-то решать. Вот именно, что тебе! У тебя теперь, – в ее голосе поневоле проскользнула ирония, – новый статус.

– Да?

– Ага.

– …

Он плюхнулся обратно на табуретку и молча стал крошить хлеб. Рядом Лариска так же задумчиво скребла ложкой миску с остатками салата. Пожевала острую полоску морковки. Закурила. Им до сих пор, кажется, не верилось в происходящее. Перед глазами плыло… А за окном медленно и тихо падал равнодушный снег, и это было даже раздражающе красиво.

Заговорила, когда он уже совсем забыл о ее существовании.

– Мне страшно, – сказала она.

– Мне тоже, – буркнул он.

– Не хочешь ответить на звонки?

– Нет.

Помолчали еще. И еще. Он вдруг поднял на нее мутные глаза.

– Почему это все нам? Ты зна… аешь или н-нет??

– Ты совсем пьяный. Ложись спать, утро вечера мудренее.

– С тобой?

– Нет. Мне еще надо… подумать. Посидеть.

– Ык. Я тогда тоже с… тобой. Посижу. Па-адумъю.

– Тогда давай разговаривать.

Спустя час Лариска очнулась от раздумий и кое-как оттащила его на плечах к дивану. Он уснул было на столе. На диване было удобнее… Как с ребенка, стащила она с него джинсы и свитер (он отпихивался и ворчал), укрыла одеялом. Лариска и сама жутко хотела спать. Ушла в дальнюю комнату и заснула сном без сновидений.

Утром он разбудил ее, залезая к ней под одеяло. Она не сопротивлялась, только со смехом лягнула его ледяные ноги. Его захлестнула волна неожиданной нежности к копне ее кудряшек, к ее медовому смеху… потом курили и смотрели в потолок.

– Что теперь? – спросила она. – Нет, правда интересно. Что теперь будет?

– Лучше спроси, что будет, когда я появлюсь… хе-хе… А вообще – не знаю. Надо что-то думать, делать.

– А давай поженимся, – хохотнула она.

Утро. Светлое утро. Пружинки ее волос, в которых бликует зимнее солнце. Они пропахли вчерашним дымом. Она вся как—то пахла родным человеком. Ему стало так хорошо и легко, как не бывало с самого детства. Как будто сбросили с его плеч давнишний груз.

– Она тебе вчера обзвонилась, я видела. Та девушка, наверно, с которой ты расстался. И ведь надо же было, чтобы вы поругались именно накануне этого всего!

– Что я слышу! Твой голос не лишен самодовольства, женщина. А это страшный грех.

– Ну и что. Я в бога не верю ни на грамм. И при чем тут самодовольство? Просто удивительно, какие фортели выкидывает жизнь. Еще вчера мы все жили как жили – как придется. А теперь как раньше уже никогда не будет. На моем месте сейчас была бы она…

– Но уже никогда не будет, это уж точно, – сказал он. – Она сама пообещала, что больше не придет. Даже притом, что я последний мужчина на земле, ха-ха. Да пусть хоть… хоть что хочет делает, мне-то что.

Она задумчиво посмотрела в потолок.

– А еще очень вот удивительно, что мы с тобой нисколечко не волнуемся и не переживаем, что теперь будет. А ведь надо бы! Почему у нас нет паники? Нет, у меня была, конечно, первое время…

– …у меня тоже…

– …но теперь нет. Я спокойна. И ты вроде тоже. Почему мы не носимся, как куры с отрезанными головами и не кричим о конце света?

– Я? Да боже упаси!

– Ну хорошо, хотя бы я. Вот если сейчас выйти на улицу, там ужас что творится. А мы такие лежим тут, спокойно курим и рассуждаем о высоких материях.

– ну наверно потому, что мы теперь не по отдельности, а вдвоём, – неожиданно вырвалось у него. – Я почему-то с тобой ни о чем вообще не думаю и не переживаю.

Она заискрила на него зеленым светом. Он молчал и пытался улыбнуться.

– Я тоже! Но все равно это как-то не так. Ведь подумай, мир перевернулся!

– Может, еще и не перевернулся… Может, все вернётся. Мы, наверно, просто перепили на новый год с тобой. И нам снится один и тот же сон.

Он помолчал, потом погладил ее по щеке.

– Я думаю, Лариска, главное только то, что внутри тебя, а не то, что происходит снаружи. Это, наверно, почти то же самое, что и война. Человек настолько ко всему быстро приспосабливается, что прямо-таки диву даешься. Поэтому мы, как паразиты, и выживаем в любой ситуации и в любых условиях.

Глава 4. Открытие

Они подходили к окну и слышали отовсюду крики.

– О боже, мне это не нравится.

– Добро пожаловать в мир женщин.

– …

– Мне кажется, тебе пока не стоит выходить на улицу. А вот мне придется. Еды у нас маловато уже.

Прошла еще неделя. И еще. Он украдкой бегал на балкон, не выходя даже в подъезд. По телевизору говорили, все уже устаканивалось (они приспособились даже быстрее, чем он думал) – рассказали о какой-то там всемирной конференции по вопросам вроде «как жить без мужчин», как многие женщины переквалифицировались в рабочих и как решили поставить памятник мужчинам – как воспоминание о светлом прошлом… И интересная же теперь была жизнь! Никаких следов мужчин по-прежнему не наблюдалось, никто уже давно не призывал выйти на связь, ему никто не звонил, и он не звонил никому. Он предчувствовал, что его появление произведет эффект разорвавшейся бомбы. Но не торопился. Люди на улице часто теперь проявляли немотивированную агрессию, и он хотел хорошенько продумать свои действия по «выходу в свет».

С Лариской у них установились совершенно замечательные, но странные отношения. Он совершенно не понимал, к чему все идет, и порой чувствовал себя не в своей тарелке с ней, хотя они за эти дни, казалось, узнали друг о друге все, что только можно. И ни один из них не заводил разговора о том, что ему надо показаться. Так продолжалось какое-то время, а потом он первый сказал, что, наверно, надо дать о себе знать.

– Сколько уже времени прошло? – спросил он.

– Два месяца, – ответила она.

– Я должен что-то предпринять. Не могу больше.

– Нет! – невольно вскрикнула она. И тут он опять увидел в ее глазах то странное выражение, которое иной раз, как старая заноза, не давало ему покоя. Теперь он, кажется, уже знал ответ.

– Но я же не могу всю жизнь просидеть взаперти. Рано или поздно меня найдут. Или просто увидят на улице.

– И сделают из тебя… всеобщее достояние! – отвернулась она. – Ты что, не понимаешь, что будет?

– Ну да, я стану знаменитостью, меня станут водить на цепи по городам и селам и показывать маленьким девочкам… – усмехнулся он. – Но это неизбежная часть славы. А что в этом такого плохого?

– Да что ты, не понимаешь, что ли, а? Ты же теперь уникум! Таких, как ты, больше просто нет в природе! Когда они тебя увидят… все эти женщины… они… и ты…

А он слушал и не слышал.

– Да все ты прекрасно понимаешь, – прошептала она.

– И ты тоже, – вздохнул он. – Но почему ты так переживаешь-то? Я же никуда не денусь.

И взял ее за подбородок.

– Ну посмотри мне в глаза, не прячься.

– Знаешь, это будет как в той сказке, – печально улыбнулась она. – Когда принц оставил принцессу на морском берегу, ненадолго, а когда вернулся домой, забыл о ней.

Ее глаза заблестели.

– Да ты что, солнце! Не плачь! Как можно тебя забыть. Мне просто… надо выйти. Надо что-то сделать. Я больше не могу. Ты же знаешь.

– Знаю. Я просто думала, что все это продлится подольше. Но не имею права тебя держать. Иди.

Он чувствовал, что надо сказать что-то еще. В духе какой-нибудь мыльной оперы. Но на ум ничего не приходило, он вообще не очень был силён по части всяких там речей. Главное, думал он, чтобы она верила, что он вернется. По-честному. Но в конце-то концов, почему ему не вернуться? Ему просто нужен глоток свободы. Ну и конечно – очень интересно посмотреть, что же будет…

И он вышел. Был первый день весны. Солнце неимоверно слепило глаза. Полы его пальто развевались от ветра. Она смотрела на него с балкона, и он с улыбкой помахал ей. На душе было очень радостно, так радостно, будто ему было снова двенадцать, когда он вставал на заднее колесо на велике и ехал без рук. Было около двух часов дня. Он обходил лужи. Откуда-то громко играли «Ночные снайперы».

Первая женщина, словно что-то почувствовав, обернулась и посмотрела на него. И в этот момент весь мир замер. Был только этот взгляд, который не передать словами – она смотрела на него так, как смотрит человек, чудом избежавший смерти и еще не до конца этого осознавший. И в этом взгляде было всё – и радость, и боль, и утраченные надежды, и изумление, и страсть, и порыв души, и тот безумный коктейль чувств, который умеют смешивать только женщины.

– Смотрите! – закричала она. – Смотрите!

И тут же его обступили со всех сторон. Они визжали. Кто-то фотографировал, многие плакали, обнимали его, пара пожилых женщин упала в обморок. Он чувствовал себя героем, вернувшимся с войны. Хотел что-то сказать – и не мог. Ему вдруг стало как-то страшно от той боли, которая читалась на их лицах, смешиваясь с восторгом. Их энергия словно передалась ему, и он прочувствовал всю скорбь, которую они испытали за эти два месяца. И он просто старался обнять их всех – не женщин, а просто друзей, которые оказались в беде, которым надо чем-то помочь. И любое его слово, любой взгляд были для них самым лучшим лекарством.

А дальше всё закрутилось так быстро, что он уже не помнил ничего по отдельности – все слилось в бесконечный, вопящий, яркий круговорот. У него не было времени даже думать, не то что толком есть или спать. Но это было только поначалу…

После того, как его нашли, рев и визг толпы уже не утихали. Он, конечно, немного ошалел – столько внимания от стольких людей сразу! И все только и делали, что спрашивали. Главные два вопроса, конечно, были – где он пропадал все это время и есть ли еще кто-то, кроме него. Ни на один из этих вопросов он не мог ответить более или менее вразумительно. Да, он был дома с самого Нового года, не выходил, потому что опасался реакции людей. Нет, остальных не видел и не слышал и не знает, что с ними случилось. Но, может быть, говорили в толпе, они сейчас вот точно так же сидят по домам и боятся выйти на улицу! Потому что их слишком мало. «Или потому, что их не пускают их женщины», машинально подумал он.

Массовая истерия не прекращалась.

Пошел снег.

С тех пор, как он обнаружил себя, он больше не был предоставлен сам себе. Его отвели к главе города. Это была женщина под пятьдесят с глубокой морщинкой между бровей. У нее были такие черные, блестящие волосы, что можно было подумать, что это парик. Как только они ворвались в ее кабинет, буквально таща его за собой, она посмотрела ему в глаза и тут же, ни о чем не спрашивая, попросила всех очистить помещение. Толпа зароптала, но все же попятилась назад. Как только за всеми закрылись двери, она протянула ему руку.

– Садись, не волнуйся. Не смотри так на все ошалелыми глазами. Я вижу, ты немного напуган.

– Кто, я? – нервно усмехнулся он. – Да нет, просто слегка новые ощущения.

Он присел в шикарное кожаное кресло. Сидеть так было очень приятно, хотя слегка неудобно смотреть на нее снизу вверх. Потому что она осталась стоять, да к тому же была высокой женщиной.

– Будем знакомы. Дементьева Анна Сергеевна, губернатор области.

Он назвал свое имя.

Она не отрываясь смотрела на него, потом улыбнулась.

– Я знала, что это когда-нибудь произойдет. Я никогда не теряла надежды, как остальные. Не плакала в подушку.

Оно и заметно, мелькнула у него крохотная мыслишка и пропала.

– Хороший кабинет, – сказал он, лишь бы что-нибудь сказать. Было не по себе. Что она хочет от него? Что они все от него хотят? Такое ощущение, что его действительно ждали.

– Ты один, – полуутвердительно сказала она, слегка кивнув. Воцарилось молчание. Тут она резко наклонилась к нему. – А ты знаешь, кто ты такой, мой мальчик?

Он молчал, смотрел на нее и вдыхал аромат ее духов, больше похожих на советский одеколон.

– Ты, возможно, последний мужчина на земле. – Она так же резко выпрямилась и забарабанила длинными ногтями по столу. – Никто. Никто до сих пор не вышел на связь.

– Вы даже ни о чем меня не спрашиваете, – слегка удивился он.

– А какая теперь разница? Главное, что ты здесь появился. Вылез-таки из своей норы. Неважно. Но я думаю, что, прежде чем я отправлю тебя в большой, так сказать, мир, не лишним будет сказать тебе то, что тебе необходимо знать.

Он уселся поудобнее. Во всю стену кабинета было широкое окно с видом на город. Пока она говорила, он постоянно смотрел в это окно, и в его льдисто-серых глазах отражалось заходящее солнце.

– Сейчас, после этого нашего разговора, я выведу тебя через крышу к вертолетной площадке. Все входы и выходы уже, разумеется, оккупированы этими истеричками. Тебя отправят на вертолете в Москву. Тебе понадобится надежная охрана. Я бы сказала, очень надежная. Ситуация в любой момент может выйти из-под контроля. – Она стала отмерять шагами кабинет. – Теперь ты – объект государственной важности. Национальное достояние, можно сказать. Я не удивлюсь, если из-за тебя разразится война.

– Ой, ой, а не слишком ли круто? – замахал руками в притворном ужасе он.

– Нет, в самый раз, – горько усмехнулась Анна Сергеевна. – Ты смотришь новости вообще? В курсе, что сейчас происходит? Человечеству грозит гибель. Мы пытаемся жить так, как это было при мужчинах, но что-то плохо у нас получается. Мир на грани катастрофы. Я бы сказала, ты появился как раз вовремя, чтобы увидеть это непередаваемое зрелище. И вряд ли ты тут чем-то поможешь.

– Что, прямо так все плохо? – улыбнулся он, не ожидая увидеть такой страх в ее глазах. А еще в них стояли слезы.

– Тебе больше никто не скажет того, что здесь сказала я. Готовься к овациям, цветам, поцелуям… ну, словом, привыкай к славе. Но будь осторожен, слышишь! Всегда будь начеку и наготове и помни, что у тебя в этом мире есть по крайней мере один друг.

– почему вы мне все это говорите? – спросил он, все ещё глядя ей в глаза, пытаясь разглядеть за ними хоть что-то и не сумев.

– Потому что ты напоминаешь мне моего сына, – закусила она губу.

– Тоже пропал?

– Нет. Погиб в аварии год назад. Он был примерно твоего возраста. Теперь вот думаю, может, оно было и к лучшему… я хотя бы знаю, где его могила – где искать его… а каково тем, кто всю голову себе сломал в поисках ответа… ведь мы не знаем не то что где они. А… кто знает, что с ними стало?

Они помолчали.

– Пойдём прямо сейчас. Ждать нельзя. – наконец сказала она.

Она взяла его за руку и повела через черный ход по темным коричневым коридорам, где изредка попадались горящие лампы дневного света. Было странное ощущение чего-то грядущего. Что-то поднималось в сердце, и оно начинало биться все быстрее и быстрее, но страх ли это был? он не мог бы сказать. Может быть, просто опасение неведомого. Она все ускоряла шаг, они уже почти бежали, и ему все время слышались шаги позади. Но когда ему удавалось оглянуться, за спиной никого не было, только все тот же темный коричневый коридор, нескончаемый безвыходный лабиринт, как в фильмах ужасов.

Наконец они начали подниматься по лестнице. Там было совсем темно, но она, казалось, знала каждый ее сантиметр и ни разу не споткнулась, чего нельзя было сказать о нем. Один раз он даже чуть не шваркнулся носом о ступеньку. Сердце стучало как у загнанного оленя.

Преодолев лестницу, они оказались на крыше. Черт, какая же здесь была высота. Наверное, самое высокое здание в городе. Он невольно замер, любуясь открывшимся видом. Ветер свистел в ушах, но не только – одновременно он слышал два приближающихся звука: шум вертолета сверху и нарастающий топот десятков поднимающихся по лестнице ног. Внизу уже собралась толпа, но он этого не знал. Подойдя к краю крыши, замерев в какой-то странной апатии, он разглядывал здания вокруг. Вертолет уже был совсем близко. Шум лопастей перекрыл все звуки, но до него долетел ее голос, похожий на комариный писк (это у него зазвенело в ушах):

– Ну что ты там копаешься?

– Пытаюсь найти свой дом, – пробормотал он, даже не пытаясь повысить голос.

Вертолет, наконец, сел, и он увидел, что придется обходить его, чтобы забраться внутрь. Пилотом была толстая брюнетка в бейсболке и темных очках. Она недоверчиво улыбалась ему, как мешку с деньгами, только что найденному на обочине дороги. Вдруг отчаянно захотелось улететь. Подальше отсюда – куда глаза глядят. В Америку. На Марс. В тридесятое царство. Подальше от этого города, где так мелко и ничтожно прошла его жизнь. Напоследок он посмотрел на Анну Сергеевну. Но отшатнулся, увидев в ее глазах выражение неизбывного ужаса. Ее волосы и одежду трепал ветер от лопастей, а в глазах была вечность. Он много в своей жизни видал женских глаз, сотни эмоций, и ненависти, и нежности, и желания, и страха, но эту бездонную пропасть, бесконечное ничто, которое, казалось, не мог вместить в себя человеческий взгляд, он помнил до самой своей смерти. Она оттолкнула его и сказала дрожащим голосом:

– Беги, лети как ветер, иначе будет поздно.

И он побежал до вертолета было совсем недалеко, и, один раз оглянувшись, он скорее увидел, чем услышал, что она что-то сказала.

– Что? – крикнул он, и она опять тихонько пробормотала про себя, покачав головой:

– Какая же я рассеянная… опять забыла запереть дверь…

И в тот момент, когда поднялся вертолет, на крышу ворвались женщины. Казалось, их были сотни, но в тот момент он что-то плохо соображал и не стал считать. Все еще улыбаясь приклеенной к морде улыбкой, он видел, как все они что-то кричали ему вслед, и выражение их лиц было совсем не дружелюбным. Это, кажется, были совсем не те, что встретили его на улице. Эти были моложе и – ну словом, какие-то другие. Некоторые даже пытались уцепиться за вертолет, но, когда они поняли, что он уже вне пределов досягаемости, повернулись к Анне Сергеевне. Яростно размахивая руками, они что-то доказывали ей, но она только качала головой. Тогда группа особенно агрессивно настроенных подхватила главу города под руки и вытолкнула ее с крыши. Все произошло очень стремительно, она так внезапно исчезла за краем, что он помотал головой, не веря своим глазам. Но все было видно слишком отчетливо, чтобы он мог убедить себя в том, что что-то перепутал. И тут его вырвало прямо на пол вертолета.