Книга: Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности - Наталия Лебина

Собственно, эту книгу я и взялась читать в желании воскресить сходные воспоминания. Вы можете считать меня наивной, сентиментальной, глуповатой или слишком «советской», но мне хотелось еще раз оживить тогдашние эмоции, привести их в движение, дав возможность реконструировать какие-то утраченные со временем подробности нашей тогдашней жизни. Но… авторский текст сразу пошел вразрез с моей памятью из-за избыточности чужих (да нередко и чуждых!) контекстов и коннотаций. Теперь я, конечно, жалею, что вопреки завету Канта, с этой книгой я мысленно вернула себя в то место, где была счастлива, и книжные контексты обманули меня под маской представленных Н. Лебиной тогдашнего большого и малого пространства. Не то чтобы я жалею, что прочитала ее, просто это оказалось не в моей оптике, не в моей семантике, и я предпочла оставить кесарю кесарево. Чужая пристрастность мне оказалась ненужной.

Читалось довольно монотонно, книга была малоинформативной, но многооценочной. Почему-то особенно раздражал настырно присутствующий образ песика Фафика, который придавал обсуждаемому содержанию слегка ёрнический характер, в то время как я рассчитывала на нейтральность и, пусть даже квазинаучную, отстраненность. Еще мне сильно мешало отсутствие фотографий реальных людей в хрущевских интерьерах, их подмена описанием картин, карикатур из «Крокодила» и цитат из давно уже не читаемой никем литературы в качестве свидетельств и аргументов. Было в этом что-то неживое, но навязчиво транслирующее авторское отношение, которое мне не хотелось пускать в свое светлое прошлое.

Да, я субъективна, я пристрастна, я “born in USSR”, но читая, не раз думала, что из сегодняшней перспективы все видится и осмысляется иначе, чем в момент исторического проживания и переживания реальности, но объективнее ли? Предметы реставрировать легко, ментальность – трудно, почти невозможно, остается только научно-популярно спекулировать на подобных темах. Автор просто безапелляционно минимизировала или вынесла за скобки все то, что выпадало из логики ее анализа, убрав психологическую многоцветность любого обсуждаемого ею явления и, несмотря на множество контекстов, сделав феномен хрущевки одномерным и серо-желтым, как выгоревшая фотография. Для меня же хрущевка всегда – дитя того времени, в которое, может, и вообще не стоит вписывать и вчитывать сегодняшние смыслы. Просто принять ее как есть, потому что ничем другим она, скорее всего, тогда и быть не могла.

Но, пожалуй, главное негативное впечатление от книги - то, что я воспринимала автора находящейся в какой-то внутренней политизированной оппозиции к предмету своего анализа. В итоге от нее остался неприятный осадок, как от осквернения чего-то, что не должно было бы быть оскверненным. Хрущевка ничем не виновата перед Н. Лебиной.

Какой бэкграунд желательно иметь для чтения книги: никакого. Достаточно просто любопытства. Обычно такие книги попадают в руки тех, кто интересуется историей повседневности

Что ещё можно почитать у Лебиной: - Мужчина и женщина: тело, мода, культура - Советская повседневность: нормы и аномалии - Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991

написана книга интересно, многопланово. Автор рассматривает хрущёвку и как жилое пространство для ячейки общества, впервые - индивидуальное пространство для обычной, не номенклатурной, семьи. Квартиры в сталинках строились либо для элиты - отдельные квартиры, либо как коммуналки - для "премирования комнатой" семьи отнюдь не из одного человека (!) в многокомнатной квартире, оттуда и огромные кухни:

... в новостройках располагаются в основном либо отдельные квартиры советской знати, либо относительно комфортные коммуналки с ванной, газовым отоплением и т. д. и обязательным взаимоконтролем соседей.

рассматривает автор хрущёвки и как точку отсчёта для понимания места человека/индивида в системе СССР. И как символ перемен недолгой хрущёвской "оттепели".

Книга, предлагаемая вниманию читателя, – попытка описать и осмыслить феномен массового типового жилья, появившегося в СССР во второй половине 1950-х – в начале 1960-х годов. Этот сюжет достоин создания большого фундаментального труда, который можно было бы назвать «Хрущевка: постоянность временного. Опыт толкового словаря». Но для этого следует объединить общегражданских историков и историков архитектуры. А пока, рассматривая внешний облик зданий, построенных в годы оттепели, формы их внутриквартирного устройства, предметное насыщение нового жилого пространства, можно попытаться показать изменения в жизни человека советского, связанные с общемировыми и европейскими тенденциями модернизации повседневности. В общем, рассказать о «хрущевке» как о парадоксе, сочетающем в себе элементы «советского» и «несоветского».

вопреки расхожему мнению, хрущёвки - это не "советский продукт", мейнстрим на создание стандартного массового жилья был общемировым (с 1920-30-х, и после Второй мировой войны). В СССР вопрос обеспечения граждан молодого государства стоял крайне остро, а после войны - тем более, и об этом(с убедительными примерами, порой вызывающими оторопь) рассказывает Наталия Лебина в своей книге.

На рубеже 1940–1950-х годов разрастался не только жилищный, но и своеобразный санитарно-гигиенический кризис. Индивидуальные ванны по-прежнему были немногочисленны. В Москве в 1947 году они имелись менее чем в 10 % домов. При этом больше половины внутриквартирных санузлов не функционировали из-за нехватки дров, элементарной поломки водопроводного и канализационного оборудования, а также использования ванных комнат в качестве жилых помещений.

Даже в начале 1950-х годов в жизни большинства горожан мало что изменилось. В это время тогда еще начинающая певица Галина Вишневская переехала в Москву, обменяв свою комнату в Ленинграде на клетушку в столичной коммуналке. В квартире жило 35 человек, вспоминала будущая оперная прима, и «все пользовались одной уборной и одной ванной, где никто никогда не мылся, а только белье стирали и потом сушили его на кухне. Все стены ванной завешаны корытами и тазами – мыться ходили в баню. По утрам нужно выстоять очередь в уборную, потом очередь умыться и почистить зубы…»

В квартире с 22 соседями в 1943–1955 году жила великая Майя Плисецкая. В ее коммуналке «на всех был один туалет, запиравшийся на кривой крючок, сделанный из простого гвоздя… Ванная, – как зафиксировала в своих мемуарах звезда советского балета, – была тоже одна. Пользовались ею по строгому расписанию. Хорошо, что театр был напротив, в полуминуте хода. Кое-кто из нетерпеливых жильцов бегал в Большой театр по малой нужде». Подобных свидетельств множество, особенно если обратиться к жалобам по жилищным вопросам. Впечатляет письмо жителей одного из домов переулка Ильича (ныне Большой Казачий) в Ленинграде. Оно поступило во властные структуры города в 1959 году. «Жалобщики» сравнивали свой быт с повседневностью блокадной зимы 1941/42 года, ведь почти через 15 лет после победы в Великой Отечественной войне у них более полугода не действовали водопровод и канализация.

и после всего этого - получить полностью благоустроенное жилое пространство с индивидуальной ванной комнатой, со своей маленькой кухней... Да это было воплощением мечты, как мне кажется. Конечно, была и критика: критиковали то, что медленно строят (строили на самом деле намного быстрее, чем сталинки - в книге описан метод, позволивший максимально быстро возводить дома), что слышимость высокая (смотря с чем сравнивать - более поздние брежневки были столь же шумными, что уж говорить о нынешних "человейниках" эконом-класса), что тесные (после коммуналки?), что территория неблагоустроенная (хоть и старались вписать дома микрорайона в ландшафт, хоть и закладывалось в проекте наличие социальной инфраструктуры, но не всегда получалось избежать "хотели как лучше, а получилось как всегда"). Кстати, как ни странно, но особо рьяно критиковали хрущёвки, как пишет Наталия Лебина, жители деревень, которых переселили в квартиры из снесённых домишек:

Очередникам, жителям коммуналок и бараков, жилье в новостройках предоставлялось бесплатно. А вот жителям расположенных на городских окраинах полусельских поселений, где в конце 1950-х – начале 1960-х годов начали возводить новое многоэтажное жилье с удобствами, выплачивалась компенсация за сносимые, часто не слишком презентабельные домишки с удобствами во дворе.

столь резкое изменение структуры быта вызывало неприятие - иная цивилизационная модель, по сути. И совсем новый, городской, уклад жизни, не выбранный, а навязанный. Комичными кажутся описанные попытки прихватить с собой в новое жильё, козу, но вот, действительно - что делать с домашними животными в этом случае? А горожане восприняли хрущёвки позитивно, даже с энтузиазмом, радостно избавляясь от атрибутики "высокого стиля" прежних лет, на волне десталинизации общества. И начвшейсе вестернизации, символом которой тоже стали хрущёвки:

стандартное жилье в СССР в 1950-х – начале 1960-х формировалось под сильным влиянием именно французской архитектурно-культурологической традиции

Типовое строительство заполонило всю Европу и помогло на определенный срок решить квартирный вопрос. Во Франции особенно прославилась методика инженера-архитектора Раймона Камю. Уже в 1948 году он презентовал принципы крупноблочного строительства. По системе Камю дома росли стремительно. И конечно, это обстоятельство оказалось очень привлекательным для советского политического руководства. Его представители выезжали во Францию в 1955 году для ознакомления с западным опытом решения «квартирного вопроса». Одновременно чиновники из строительного отдела ЦК КПСС посетили Англию, Австрию, Голландию, Италию. Но французы оказались вне конкуренции и не только в сфере кино и моды. В общем... можно сказать, что со второй половины 1950-х годов началась тотальная «камюлизация» жизни в СССР. Советские люди могли пить коньяк семейства Камю, который с 1959 года импортировался в Страну Советов, читать прозу Альбера Камю (роман «Посторонний» перевели на русский язык в 1966 году) и даже жить в новых домах, построенных по проектам Раймона Камю. Он продал Советскому Союзу свою технологию массового крупнопанельного строительства. Жилье а-ля Камю не отличалось высокими потолками, считалось лишь, что они должны быть не ниже 2,5 метра, а кухни – не меньше 6 квадратных метров, жилые комнаты полагалось проектировать не менее 9 квадратных метров. Ненужными оказались и лифты – ведь во Франции дома типовой застройки не превышали четырех этажей. Природная французская экономность пришлась по вкусу антисталинской государственной элите, и прежде всего Хрущеву. Он же санкционировал использование в СССР и американского метода «подъема перекрытий», с помощью которого можно было сократить затраты на подготовительные строительные работы.

Новое руководство страны явно спешило с реализацией программ жилищного строительства. Индивидуальное жилье превращалось в антитезу коммуналок – порождения советской системы 1920–1940-х годов. Сооружение типовых домов являлось частью политики десталинизации общества и деструкции «большого стиля».

в книге приводятся цитаты из Эльза Триоле - Розы в кредит , вероятно, как дань этой связи с Францией. В книге вообще цитат много - не только из периодики тех лет, но и из художественной литературы, что делает книгу ещё интереснее. Это настоящий срез того времени, как своего рода путешествие на машине времени.

«Хрущевка» в книге определена как архитектурно-строительное и культурно-бытовое пространство, возникшее в эпоху оттепели; как советская вариация общемировых способов решения жилищного вопроса и как символ отрицания норм повседневности сталинского «большого стиля». Продуцирование этого пространства началось в 1957 году после ликвидации антипартийной группировки Молотова, Маленкова, Кагановича и прекратилось в конце 1963 года незадолго до отставки Хрущева. Истинные «хрущевки», многие из которых существуют и сегодня, реально перестали строить с 1964 года. На смену пришли новые дома, относящиеся ко второму поколению советского типового домостроительства. А с 1971 года их, в свою очередь, сменило третье поколение массового жилья. Хронологические рамки хрущевского периода массового возведения жилья – 1957–1963 годы – совпадают со своеобразным акме оттепельных перемен. Именно в это время и руководство страны, и ее общественность стремились к самым радикальным переменам в политике, экономике, культуре и, главное, в сфере быта и повседневности.

В 1957–1963 годах наиболее ярко проявилась связь западных и советских практик решения жилищного вопроса. В СССР активно использовались европейские, в первую очередь французские стандарты строительства. Так происходило ускоренное приобщение населения СССР к практикам модерности. Этому процессу помогала и отечественная «протокультура» типового жилья – наследие советских конструктивистов 1920–1930-х годов. Выраженная советскость феномена «хрущевок» проявлялась в распределении жилья по формуле N = n – 1, в сдерживании частных инициатив по организации быта... И все же из «хрущевки» получился антипод архитектурного и бытового гламура эпохи «большого стиля», эмблема легкости, спортивности, если угодно, природности и экологичности, а главное – символ разрушения сталинского коммунального мира.

не важно как вы относитесь к эпохе Сталина или к хрущёвской "оттепели", неважно какими вам теперь кажутся пресловутые хрущёвки, но если вам интересна история своей страны не только как история политики или экономики, но как история быта, отвечающая на вопрос "как жили люди в то время", то, полагаю, эта книга покажется вам интересной. И, надеюсь, не разочарует.

рассказ о том времени мне показался настолько интересным, что захотелось прочитать и Наталия Лебина - Советская повседневность: нормы и аномалии .

Взяв за объект изучения такое простое и, казалось бы, скучное явление, как типовые дома старой советской застройки, автор сделала интереснейший социально-культурный срез жизни в Советском Союзе эпохи оттепели, да еще и в сравнении со сталинскими годами, с одной стороны, и реалиями Европы тех же лет, с другой стороны.

Конечно, азарта и любопытства при чтении добавлял тот факт, что последние пару лет я живу как раз в хрущевке, да еще и в часто упоминаемом в книге универсальном для таких домов районе – в Черемушках. Кстати, не могу не согласиться с автором, что в наши дни районы «хрущевок» — самые зеленые городские локусы.

Книга написана очень живо. Наверное, во многом потому, что помимо серьезных и солидных источников типа партийных постановлений и архитектурно-проектной документации, для создания общей картинки использовались и воспоминания различных людей, и карикатуры из «Крокодила», и отрывки из художественных произведений.

Кухня, ванная, спальня, гостиная. Каждая комната – увлекательный экскурс то в культуру питания, то в традиции гигиены, то в историю советского досуга. Очень много интересных фактов и цифр. Читаешь, сколько стиральных машин или холодильников было реализовано в таком-то году и сразу объёмнее представляешь быт большей части населения.

Вот несколько случайных любопытных моментов:

• Первые советские «супермаркеты» появились уже в конце 1954 года, а к лету 1956 года в СССР насчитывалось уже 673 магазина без продавцов.

• Тоталитарный подход к досугу граждан проявился во введенной еще в конце 1940‐х годов системе обязательной регистрации телевизоров, сохранившейся даже в годы ранней оттепели.

• В 1955 году на фарфорово-фаянсовой фабрике в Риге создали статуэтку «Джавахарлал Неру», а в 1957 году в Чудове появилась фарфоровая группа «Индира Ганди и пионеры.

А еще я знаю, что хрущевки проектировал дедушка Ильи Лагутенко, в латинской транскрипции хрущевка пишется как Khrushchyovka, а крутоны, высмеиваемые «Квартетом И» как новомодные ресторанные штучки, фигурируют в советском издании «Кулинария» за 1955 год!

В книге много забавного, что не мешает ей быть вполне серьезным научным исследованием, которое будет интересно не только архитекторам, дизайнерам и историкам, но и, как говорится, широкому кругу читателей.

В общем, истово рекомендую!

Любопытная книжка об образцовых квартирах среднего достатка попалась мне на глаза. Имидж жилья под названием "хрущёвка" в обществе до сих пор имеет слегка негативную окраску; моя подруга живёт в такой квартире (очень даже хорошая квартира, две комнаты, совмещённый, правда, санузел, но те, кто к нему привыкли, привыкли уж навсегда, плюс тёмная комната, у меня вот такой, к примеру, в моей "панельке" нет! Зелёный тихий район, рядом администрация, участковый пункт, Сбер и Wildberries, что ещё для жизни нужно :D)

В доступной манере изложена история зарождения такого проекта, и далее подробно, по пунктам — экстерьер и интерьер, кухня (больше всего ждала и больше всего понравилось!), ванная и туалет (гаванна), спальни и остальные комнаты. А между уместилась история оттепели в СССР вкратце. Очень много отсылок к карикатурам журнала "Крокодил" (они тут в изобилии), к литературе тех времён, где упоминаются "хрущёвки", к образам квартир в театре и кино. Как впихнуть невпихуемое в компактное прогрессивное жильё? Большой вопрос, и постановления Совета министров с ценными советами сыпались одно за другим. Для общего развития было очень познавательно.

И да, наша страна была не единственной, где возводили типовое жильё в краткие сроки — Франция и Германия не отставали, а ещё и опережали нас в этом.

Книга удачно рассматривает хрущёвки как пространство для жизни с бытовой и психологической сторон. Распространено заблуждение, что советский человек, намучившись с коммуналками и хибарами, видел в отдельном жилье практически безупречный формат, пожаловаться не на что. На самом деле в живой коммунальной среде всё обсуждалось вполне откровенно, а журнал "Крокодил" активно острил по поводу развития новых районов в чистом поле и детских площадок, которые после заселения дома превращались в сушилки для белья. В книге – десятки карикатур разных лет с пояснениями.

Детализация в тексте большая, но разные аспекты гармонично друг друга дополняют, находя баланс между СНИПами, народным фольклором, литературой (много цитат из художественных произведений), мебельными узорами, товарами народного потребления и решениями Госстроя. Сложнее сказать, чего здесь нет. В итоге у Лебиной выходит очень насыщенный и живой текст, в котором и сами хрущёвки, и люди, в них обитающие, обретают свой голос. А если брать шире, то это историческая перспектива эпохи оттепели через призму личного пространства.