Текст книги "Третий брак бедной Лизы"

– О том самом. О чем вы говорили в кабинете.

– А-а! Понятно, – рассмеялся Тихон Михайлович и сделал знак официанту.

Еду принесли быстро. Так быстро, что подозрительный Бойко стал выводить официанта на чистую воду:

– Разогрели в микроволновке? То есть вы не готовите каждому посетителю, а как в ресторанах быстрого питания – только греете?

Официант замялся и густо покраснел. Спасла его Лиза:

– Все очень вкусно. Спасибо. Господин просто вредничает.

Когда парень ушел, она напустилась на Бойко:

– Вкусно? Вот и ешьте, что вы ужин в допрос превращаете?

– Не люблю, когда обманывают.

– Значит, больше сюда не ходите. А сейчас, раз уж здесь и сделали заказ, давайте есть. В конце концов, вкусно ведь. Или я ничего не понимаю.

– Вкусно, – нехотя согласился Бойко.

– А потом, вы обещали рассказать о Калюжном. Я, кстати, хотела извиниться, что подвела вас. С этой идиотской ошибкой. Но это действительно опечатка. Вы же поняли.

– Перестаньте, вы сделали гениальную ошибку. Все несогласие оппонента сосредоточилось на этом пустяке. На существенные возражения у него не хватило запала. Потом вы тактично убедили его в его же собственном превосходстве, дали проявить власть и были так великодушны, что позволили быть ему мудрым и снисходительным.

– Вы серьезно?

– Абсолютно. Идеально правильные работы опасны тем, что их могут отвергнуть по идейным, суетным или принципиальным соображениям. Причем эти принципы будут известны только тому, кто отвергает. А когда есть недочет, ошибочка, все внимание падает на нее. На ней отыгрываются, показывают власть, потом снисхождение, и в итоге работа принимается. Всегда оставляйте зазор для критики. Если вам важен результат.

– Это же надо! – рассмеялась Лиза.

– Этот принцип я уяснил еще в школе. На уроках физики. Я тогда заметил: если я отвечаю урок, не ошибаясь нигде, – преподаватель начинает задавать мне вопросы сверх положенного. Например, сложную задачу, чтобы проверить, как я понимаю теорию. В результате я могу наделать столько ошибок, что вместо заслуженной четверки-пятерки получу «пару». Но если я расскажу параграф, забыв один маленький абзац, то учитель только задает вопрос, и именно по нему. Я, естественно, четко отвечу и получу пятерку.

– С ума сойти. Каким мудрым вы были уже в школе.

Бойко расцвел от похвалы:

– Не мудрый. Практичный.

– И все же, что сегодня сказал Калюжный после моего позора? – Лиза улыбнулась.

– Сказал, что берет два дня для доклада главному. А потом начинаем работать. Так что спасибо вам.

– Неужели! Господи, завтра Людмила Ивановна мне не поверит. И это вам спасибо! Без вашей поддержки ничего бы не получилось!

– Полноте. Это же мой бизнес.

– Нет, тут удачное сочетание устремлений и интересов. И ваше благорасположение ко мне сыграло огромную роль, – важно произнесла Лиза.

– Ну, тогда и Ирку надо вспомнить!

– Да, конечно! Я завтра же ей позвоню!

– Кстати, откуда вы ее знаете?

– Мы учились вместе, а потом она была свидетельницей на моей свадьбе.

– Да?! Как легко теперь задать следующий вопрос. Вы – замужем?

– Да, – машинально кивнула Лиза и в замешательстве перестала есть.

– Что это с вами? Вы забыли – замужем или нет? – рассмеялся Бойко.

– Представьте себе, да. – Лиза отложила вилку. – А что удивительного, если в течение семи лет ты вполне заслуженно считаешь себя замужней женщиной, и в один прекрасный день этот статус меняется фактически. Причем без скандалов, воплей, битья посуды и хлопанья дверей, почти, подчеркиваю, почти незаметно, и мысль, что ты уже не замужем, кажется весьма неожиданной.

– Не очень понял. – Тихон Михайлович даже умерил пыл в поглощении отбивной.

– Ну, как вам сказать. Я в состоянии развода. Официально замужем. – Лиза потеряла терпение. – Муж от меня ушел. Но мы не поругались.

– Это вы с ним не поругались, – задумчиво произнес Бойко. – А ему-то с вами чего ругаться?!

– Как это? – сначала опешила Лиза, а потом добавила: – Впрочем, мама выразилась примерно в таком же духе.

– Она правильно выразилась. Ему с вами ругаться не резон – он виноват. А вы вот имеете все права на скандал. И это миротворчество не приписывайте ему как заслугу. Поди плохо – свалить и еще на блины к бывшей жене приезжать! Извините…

– Да уж. Вы мало что знаете о ситуации.

– Это верно. Может, он ушел от вас, потому что вы ему неверны были. Или не кормили, то есть не готовили. Или… Ну мало ли в чем может быть виновата женщина.

– Господи, все не так.

– А если не так, значит, вы просто святая!

– Вы думаете? Мне все время кажется, что святой – он.

– Вы пирожное это выбрали?

– Я? Ах да, это. – Лиза растерянно посмотрела в меню.

– Вот и отлично, сейчас мы поторопим молодого человека и будем пить с вами чай.

– Будем. – Лиза совершенно потерялась. Стержня, который состоял из гордости за «благополучный» развод и сохраненные «высокие» отношения, как не бывало. Спина ее сгорбилась, плечи опустились, уголки рта скривились.

– Слушайте, плюньте вы на все эти размышления. Случилось – и случилось. Ну, конечно, хорошо, что вы не измотали себе нервы идиотским и безнадежным противостоянием. Бесконечно думать об этом нельзя.

– А мне до бесконечности еще далеко. Все случилось совсем недавно.

– Ну и что! У вас что, дел мало? Дети, как я понимаю, с вами остались?

– Дочь. Она – со мной.

– А где сейчас?

– У мамы. На два дня отдала.

– Вот. Значит, у вас есть большая дружная семья, в которой вы не пропадете, а со временем решите все личные проблемы.

– А вы? У вас тоже крепкая семья?

– Я разведен. Давно. Три года. Есть дочь, как и у вас. Но, к сожалению, вижу ее не очень часто.

– Почему?

– Не дают.

– Простите, – в Лизе заговорила злость. – Я не очень верю в эту формулировку. Как педиатр я часто встречаюсь с разведенными мамами. И пришла к выводу, что в подобной ситуации чаще всего виноват отец. Я не конкретно о вас. Я – о своем профессиональном опыте.

– Я и спорить не буду. Моя вина есть. Но я устал ее искупать. Бесконечно приносить извинения за ошибки, когда-то сделанные, – это не один ангел не выдержит.

– А вы причисляете себя к ангелам? – съязвила Лиза.

– Нет, я хотел сказать, что даже ангелы с праведной дорожки сходят очень быстро. – Бойко отставил пустую чашку и пояснил: – Лиза, как показал мой опыт – рассудить разведенных людей невозможно. Хотя бы потому, что они даже сами себе врут, не то что другим. Я переболел развод. Мне было тяжело. Сейчас я чувствую себя лучше, а потому предпочитаю не залезать в дебри психологии семейной жизни.

– Извините, это я вас спровоцировала своим признанием.

– Ну, отчасти. – Бойко улыбнулся. – Лиза, нам теперь предстоит часто встречаться.

– Почему это?

– Потому что Калюжный назначит вас ответственной за реализацию той самой идеи, которую он сегодня, по сути, утвердил. И я бы не хотел ни с кем работать, кроме вас.

– Что так? – Лиза была удивлена. И тем, что ее сделают главной, и тем, что Бойко отдает предпочтение ей.

– На вас можно положиться. Вы умны, совестливы…

– Но Людмила Ивановна…

– Людмила Ивановна – прекрасный человек, но у нее не тот возраст. А тут надо будет бегать, утрясать вопросы, ругаться, нанимать людей и еще много чего. Все, что делается при запуске нового проекта.

– Как солидно звучит!

– Так и дело солидное. Хорошая лаборатория – это нужная и полезная вещь. Мы вам все смонтируем, а вот работу вы наладите сами. Там есть нюансы.

– Подозреваю. А откуда вы знаете, что Калюжный назначит меня?

– Я с ним говорил.

– А как же мой участок, пациенты?

– Думаю, в конце концов надо будет пациентов передать другим врачам.

Лиза вздохнула.

– Наверное. Но сейчас я очень устала.

– Доедайте пирожное, и я вас отвезу домой.

– Как хорошо. Я так устала, что даже кокетничать не буду и сразу соглашусь.

Любое хорошее дело сразу обрастает нехорошими нюансами. Утром следующего дня Лиза успела выслушать и шутливое поздравление, и саркастический смех – мол, делать больше нечего, и открыто завистливую реплику: «Ну, предусмотрительные люди плацдарм для отхода заранее готовят!» Последнее было не что иное, как намек на возможное сокращение, которым пугала администрация. В конце концов Лиза пошла к заведующей. Людмилу Ивановну она застала за приятным занятием – та застыла перед коробкой «Ассорти» и выбирала шоколадную конфету.

– Угощайтесь, – Людмила Ивановна протянула Лизе огромную коробку, – подарили. Благодарные пациенты. Крепилась неделю, сегодня не выдержала.

– Спасибо. – Лиза выбрала конус в золотой фольге. – Красивые. Я таких не видела.

– Это – из Франции. Там внизу еще второй слой. – Людмила Ивановна положила в рот кусочек. По ее виду было заметно, какое это удовольствие – так просто, без причины открыть шикарную коробку конфет. Лиза знала, что Людмила Ивановна одинока, зарплата у нее невелика, а частной практикой она не подрабатывает, знакомых консультирует бесплатно. Лиза понимала, что это следствие и возраста – настоящие врачи старой закалки были всегда более щепетильны, не так быстро подстраивались под новые правила.

– Очень вкусно! Вам надо сегодня целый день пить чай с этими конфетами. И настроение будет отличное. Как-никак шоколад – источник счастья.

– Елизавета Петровна, вы же врач, не повторяйте эти глупости! – Людмила Ивановна со вздохом вытянула еще одну конфетку.

– Не буду, – улыбнулась Лиза. – Вы в курсе вчерашних событий?!

– Еще бы! Уже в курсе вся поликлиника.

– Я заметила.

– Не обращайте внимания. Дальше будет хуже.

– Почему?

– Потому что я предложила вашу кандидатуру на место заведующей лаборатории. Правда, Калюжный в своем репертуаре. Новое подразделение будет называться не лабораторией, а Центром диагностики. Между нами, название громкое и дурацкое. Но его не переспоришь. У вас сейчас завистников появится – видимо-невидимо. Готовьтесь.

– Господи, а можно мне не соглашаться?!

– Можно, но не стоит. Во-первых, будет сокращение. Это точно. Во-вторых, лучше вашей кандидатуры не найдешь.

– Почему вы так думаете?

– Вы очень ответственный человек. Очень спокойный. Неконфликтный. Вы умеете обращаться с людьми. Бережно. Ну и потом вы молоды, вам надо делать карьеру.

– А если я не хочу?

Людмила Ивановна оторвалась от шоколада.

– А что же вы хотите?

Лиза задумалась. Сказать, что она хочет, чтобы вернулся муж и они зажили бы как раньше, было нельзя. Не поймут.

– Я не знаю. Я, правда, не знаю, но я так не люблю перемены.

– Послушайте, Лиза, вы можете отказаться. На это место прытких найдется куча. В нашем же коллективе. Еще больше сможет привести сам Калюжный. Но лучше вам пойти туда. Для вас же лучше.

– Почему?

– Работа лечит.

Лиза подняла глаза на заведующую, но та замахала руками:

– И ничего не спрашивайте, у нас в коллективе даже государственную тайну разболтают!

Лиза вдруг почувствовала, как появляются слезы. Людмила Ивановна оторвалась от конфет, глянула на подчиненную и спросила:

– Слушайте, а как вы свой «Наполеон» печете? Это же вы приносили на праздники торт?

– Я, – кивнула Лиза, понимая, что ее отвлекают.

– Ну так пишу. – Людмила Ивановна достала ручку.

Лизе пришлось сосредоточиться и, вспоминая пропорции, произнести:

– Там главное тесто…

Она вышла из кабинета через полчаса с улыбкой. Судя по всему, у нее начиналась новая жизнь.

Элалия Павловна была недовольна. Жизнь в квартире на Соколе вдруг приобрела черты таинственные и загадочные. Более того, дочь вдруг все чаще оставалась дома с внучкой и даже иногда не отводила ее в детский садик.

– Ты можешь мне сказать, что все это значит?

– Что именно?

– Почему Ксения не была в саду.

– Я была дома, зачем же в садик отводить?

– Детям нужно общение. Нужны сверстники, нужна социализация…

– Мама, три месяца назад ты говорила, что я сдала ребенка на руки государству и тебе. А теперь выясняется, что и дома плохо.

– Не цепляйся к словам, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

– Нет, не понимаю. Мам, я работаю, сейчас Ксюша проснется, и мы пойдем гулять. Я тебе тогда и позвоню.

– А почему ты дома работаешь? Что за новости?

– Это старые новости, я тебе как-то пыталась рассказать.

– А, это про то, что кал и мочу можно будет сдавать прямо у вас.

– Да, именно про это. – Лиза вздохнула. Она помнила тот разговор – маме не понравилось, что дочь вдруг задумалась о карьере. «Для тебя главное – ребенок! А не анализы какие-то там. Руководить – это значит тратить свое время на чужие интересы и чужую выгоду! Сейчас ты это себе позволить не можешь. И потом, что это за должность такая – баночки с калом и мочой сторожить!» Говоря это, Элалия Павловна повернулась за поддержкой к мужу. Но тот никак не отреагировал. Лиза не очень удивилась подобной реакции, но надеялась, что мама все-таки оценит ее карьерные успехи.

– Знаешь, у тебя растет дочь. Надо думать о будущем в прямой связи с этим обстоятельством.

– Мам, это как-то обтекаемо. Ты конкретно можешь сказать, что ты имеешь в виду?

– Могу. Ты должна остаться педиатром. Уж коль выбрала эту профессию.

– Эта профессия остается при мне.

– Но заниматься ты будешь другим. А там выше этих баночек уже не прыгнешь.

– А педиатром?

– Ты можешь заниматься частной практикой, ты можешь устроиться в коммерческую поликлинику. Ты, наконец, можешь стать семейным врачом. Кроме того, есть масса организаций, которые занимаются проблемами педиатрии на самом высоком государственном или международном уровне. Из своей лаборатории ты туда не попадешь. Ты останешься там навечно. Там рост невозможен. Там невозможно зарабатывать деньги. А Ксения должна учиться, ей надо дать хорошее образование, она девочка. А следовательно, это танцы, рисование, музыка. Ну, музыка, ладно. Это я устрою, но все остальное?! Потом, надо ее выдать замуж…

– Мама, ей шесть лет! Она в школу еще не ходит!

– Ты не представляешь, как быстро летит время, как быстро исчезают силы и как сильна конкуренция. Ты, Лиза, живешь в вате. Причем очень плохого качества.

Лиза аккуратно отключила телефон. Этот разговор был как две капли воды похож на предыдущие – о Лизиной учебе, замужестве, хозяйственном устройстве. Мать всегда считала, что планка Лизы недостаточно высока и дочь довольствуется малым. Даже ничтожно малым, а самое главное, не думает о будущем. «Странно, почему она об этом не сказала раньше. Или к таким выводам мать пришла только сейчас? Так или иначе, а отступать мне некуда. Договор между больницей и фирмой Бойко подписан. Ремонт правого крыла, где это все будет размещаться, уже идет. Завтра я должна быть в фирме и уточнить список оборудования. Я дала согласие и не могу никого подвести. Наверное, мама права, а я, как всегда, сглупила. Жаль, что с этими сомнениями мне предстоит работать». Лиза попыталась вникнуть в переводную статью, но на душе было тяжело от разочарования и раздражения против себя самой. «Ладно, статью осилю завтра. Да и с Бойко имеет смысл поговорить. Он на редкость разумный и практичный человек». Лиза отложила журнал и пошла готовить дочери какао.

Гуляя с Ксенией, Лиза маме не перезвонила, но мысленную полемику с Элалией Павловной вела: «В конце концов, так было всегда – мама недовольна любым моим начинанием. Понимаю, это от излишнего беспокойства за меня, хотя сейчас, будучи матерью, я начинаю понимать, что в этом беспокойстве есть доля эгоизма. Можно «вздрючить» нервы себе, другим и думать, что что-то поменялось. Но на самом деле проблему просто загнали вглубь. Вот с Борькой, например, ситуация. Мой братец умен и талантлив, но терпеть не может математику, почему она не разрешила ему выбрать дело по душе?! Он так хотел заниматься биологией – тут, конечно, и Андрей на него оказал влияние. Против напора и увлеченности Андрея устоять трудно. Вот Борька и заразился.

Но ему и нравилось! Что сказала мама? Она заявила, что, судя по тому, какую карьеру делает мой муж, будущего в этой профессии не очень много. А Боря – математик от рождения, туда и надо идти! Вот Борька и мучается. Зато его ждет «светлое будущее»!»

Прогулка, чтение книжки, мультфильмы, глажка белья, новости по телевизору – все это Лиза делала машинально, погруженная в свои мысли. К вечеру, когда дочь уже спала, Лиза осознала, что просто вымотана. Не домашними хлопотами, не капризами Ксении, которая не хотела ужинать и спать, не возней на кухне, Лиза устала от бесконечных сомнений, которые вселил в нее разговор с Элалией Павловной. Она дождалась, пока дочка заснет, и позвонила отцу.

– Пап, ты не спишь еще?

– Нет, что ты. Вот жду маму, она на концерте.

– А почему ты не пошел?

– Я уже был, вчера. Маме надо было с кое-кем увидеться.

– Понятно. – Лиза замолчала в нерешительности.

– Дочка, что у тебя случилось?

– Пап, да ничего особенного. Просто я с мамой разговаривала утром и теперь не знаю, что делать.

– Ты о чем?

– Она против того, чтобы я шла работать в лабораторию.

– Почему?

– Она утверждает, что там нет будущего. Я там не смогу сделать карьеру. И не смогу зарабатывать деньги.

– Но она права, если я правильно понял, чем ты будешь заниматься.

– И что же мне делать?

– Сложный вопрос. Ну, участие в этой инициативе не предполагает автоматического согласия на пост заведующей. Но если ты ответила «да», отступать некрасиво. Ты же не можешь подвести людей?!

– Нет, конечно, не могу. А еще я не могу так жить, когда мне в тридцать лет стараются внушить, что я ничего в этой жизни не понимаю, когда мной пытаются руководить даже в мелочах, когда мне не доверяют ребенка…

– Это ты уже глупости говоришь, ты просто расстроена.

– Нет, папа, это не глупости. Мне надоело слышать каждое утро фразу: «Ксения, конечно, голодная пошла в сад!»

– Это фигура речи! Это внешняя форма беспокойства человека, к которому с детства были строги и который сам вырос строгим. Ты должна понимать это!

– Я не хочу понимать, я хочу от семьи слов поддержки и одобрения. Хотя бы иногда. В мелочах. Я не такая уж бездарная и не такая бестолковая. Мне хватило упрямства и напора отстоять то, что действительно интересно. Я всегда хотела быть врачом. Я с отличием окончила институт, получила прекрасное распределение, меня уважают в поликлинике! Чем это плохо?! Да, не так амбициозно, как хотела бы мама! Ты заметил, как она представляет меня незнакомым людям?! – Лиза перевела дух и продолжила: – Она обязательно скажет: «Моя дочь, пока еще педиатр, готовится с силами к научной работе». Папа, я не готовлюсь к научной работе и никогда не буду ею заниматься, зачем врать?! Зачем? Почему нельзя просто гордиться тем, что есть. И ведь это не так плохо?!

– Не кричи так, Ксению разбудишь! Да, мама, хотела большего для тебя…

– Но я этого не хотела! Мне нравится то, что я делаю, и делаю я это отлично!

– Прекрасно, но почему ты сердишься так на нее?! Только из-за этого?

– Да. Я была горда, что добилась открытия лаборатории, я даже расчеты сама делала, я нашла человека, который оборудование нам поставит, меня рекомендовали, а не я сама напросилась. Это тоже чего-то стоит. А теперь…

– Что же теперь?

– Теперь я думаю, что я опять сделала что-то не так. Что ошиблась, как ошиблась, по мнению мамы, с профессией. Что я не думаю о Ксении.

– Если ты так уверена в правильности своих поступков, зачем даешь волю сомнениям?! Делай, как решила. Не слушай никого.

– Папа, мама – это не «никто». Сложно не слушать собственную мать.

– Лиза, успокойся. Мама человек с амбициями и очень практична. Это нельзя считать недостатками, она любит подчинять себе. Но до сегодняшнего дня ты, прислушиваясь к ней, удачно противопоставляла ей свою логику. И у тебя ведь все получалось.

Лиза вдруг поняла, что отец улыбается. И действительно, как ни давила на нее Элалия Павловна, Лиза все делала по-своему. Просто это «по-своему», из-за вечного противостояния матери, давалось тяжело. Она рассмеялась:

– Ну да, так и есть. Просто мне еще захотелось официального признания.

– Этого ты никогда не дождешься, – хмыкнул отец.

– Целую тебя, пап. Спокойной ночи.

Лиза еще немножко посидела в кресле, прислушиваясь к сопению дочери: «Она простудилась. Так я и знала. Господи, надо опять больничный брать!» Лиза поморщилась, а потом вдруг подумала: «Нет, я не буду брать больничный. Пока я могу быть на работе неполный день. Съезжу к Бойко, там сделаю все дела, загляну к строителям в поликлинику, посмотрю, как продвигается работа, и вернусь домой. Буду Ксению лечить. Я теперь почти начальник и самостоятельно принимаю решения». Она потянулась, подхватила с кресла халат и пошла в душ.

Тихон Михайлович Бойко сидел с огромным списком и тихо злился. Вот уже второй час Елизавета Петровна мучила его вопросами. В этой внешне нерешительной молодой женщине была цепкость клеща.

– Понимаете, можно и такую конфигурацию сделать, – Бойко подкладывал все новые и новые листы с чертежами, – а можно и такую. По цене – одно и то же.

– Но почему они разные тогда? – недоумевала Лиза.

– Потому что тут две установки другого производителя.

– А если что-то выйдет из строя и придется искать замену, мы рискуем. Этот поставщик может и прекратить выпуск, и что-нибудь еще…

– Что что-нибудь еще? – не выдержал Бойко.

– Послушайте, не сердитесь. Мне за это всё отвечать, и мне с этим всем придется разбираться, я не хочу головной боли. Тем более я не совсем все понимаю. Надо же сделать так, чтобы все работало максимально долго и без проблем.

– Конечно, конечно, – вынужденно согласился Тихон Михайлович и вкрадчиво заметил: – Вы ж будете у нас на гарантийном обслуживании. Все приборы, все установки, все колбочки, стеклышки, пипеточки и иголочки…

Лиза посмотрела на Бойко и рассмеялась:

– Будет вам, хорошо, только все-таки давайте возьмем всё одной фирмы.

– Договорились. Ну, всё?

– Вы спешите? – Лиза подняла глаза на Тихона Михайловича.

– Нет, то есть да. Спешу. Мне поручили, в кои-то веки, между нами, дочь отвезти. У нее какое-то прослушивание сегодня, а жена не может.

– Господи, так что же вы раньше не сказали, а я тут резину тяну?! Могли бы с вами и в другой день встретиться.

– Нет, откладывать уже нельзя, ремонт у вас почти закончен, Калюжный мне звонил, просил поторопиться, начальство с него спрашивает.

– Ну, тогда до свидания, буду ждать от вас звонка. Людей на работу я уже взяла. И лаборантов, и регистратора.

– Я вам позвоню обязательно. – Бойко подскочил и стал натягивать пиджак.

Тихон Михайлович позвонил в тот момент, когда Лиза наносила зубной щеткой краску «арктический блондин» на кончики челки.

– Вы что делаете? Я не поздно?

Лизе хотелось сказать, что не вовремя, что у нее в самом разгаре внезапные химические опыты. Но мужчине совершенно не объяснить, что решение перекрасить волосы может прийти в половине одиннадцатого вечера, во время просмотра мелодрамы, где главная героиня соблазняла героя ослепительно-белыми прядями. Мужчине не объяснишь, что решение было настолько твердым, а желание преобразиться таким сильным, что ждать утра и визита к парикмахеру не представлялось возможным. Мужчина также не понял бы нюансов – специально предназначенная для этих процедур щеточка была утеряна дочерью после долгих упражнений с акварельными красками, а ее роль теперь выполняла зубная щетка.

– О нет, нет, я – нормально, – по-дурацки ответила Лиза, стирая с носа голубоватую пену. С челки капало не только на нос, но и на футболку, раковину, пол.

– Как хорошо. А я так спешил, думал, вы уже спите. Я ведь только-только освободился, дочку домой отвез, сдал на руки жене.

– И как все прошло? – Лиза посмотрела на себя в зеркало одним глазом, второй вдруг защипало от аммиачных испарений.

– Она очень талантлива, очень! Думаю, поступать ей надо будет в театральный.

– Ну, ей же еще учиться лет пять, вы говорили. – Лиза оглянулась в поисках старого полотенца, чтобы стереть с себя это все капающее безобразие.

– Да, конечно, но это я так, с прицелом на будущее. Сейчас она поступала в театральную детскую студию.

– Я вас поздравляю.

– Лиза, а вы не хотите что-нибудь выпить, перекусить, я вот как выскочил из офиса, так ничего и не ел.

«А бывшая не могла покормить?!» Лиза вспомнила большие обеды, которые устраивала для Андрея, когда он навещал Ксению. Трапезы были веселые, обильные, дочка их обожала. Как и Андрей, судя по всему.

– Уже поздно… – произнесла она вслух.

– Еще одиннадцати нет!

– У меня дочь спит. Я не могу уехать.

– Жаль, очень жаль. Мне так поговорить хотелось. Вы знаете, мы только притворяемся, что нам никто не нужен. Знаете, как нужен?! Позарез. Даже если мы развелись, разругались и морду друг другу били. Я вот думал…

– Я вас поняла, – перебила его Лиза, поскольку голубая едкая пена теперь разъедала ее любимую футболку. – В моем доме есть «Шоколадница», на первом этаже, давайте там. Они круглосуточно работают. И я буду спокойна.

– Еду, – выпалил Бойко, и Лизу оглушили короткие гудки.

«Боже, что же делать! Он по вечерней Москве домчится за пять минут!» – Лиза посмотрела на посиневшие волосы.

В «Шоколадницу» она спустилась через полчаса, натянув на голову тонкую вязаную шапочку. Шапочка была шелковистая, из ниток «ирис», синего цвета. К ней Лиза прибегала, когда надо было выйти на улицу, а голова была не мыта. Единственный недостаток этого головного убора был в том, что он слегка подчеркивал чуть выпирающие уши. Ушки были тонкие, изящные, но чуть торчащие. Зато тонкий овал лица, тонкую, прозрачную кожу с точечками веснушек на переносице, темно-пепельные брови, темные ресницы и большие глаза эта шапочка подчеркивала идеально. А еще у Лизы был красивый подбородок – чуть острый, прекрасного рисунка, просто точеный. И с волосами, убранными под эту шапочку, подбородок и весь рисунок лица казался точеным. Лиза редко когда красилась – она была и так хороша – лицо, словно раскрашенное акварелью, было нежным.

– Послушайте, как вам идет вот это… – примчавшийся Бойко уставился на нее восхищенным взглядом. – Нет, с волосами, и с этим… самым, ну, что вы там себе закалываете на макушке…

– С пучком, – подсказала Лиза.

– Да, с ним тоже хорошо, но так… Да вы просто красавица. Вам вполне можно постричься налысо. Вы будете просто сногсшибательно эффектны.

– И моя мама сразу меня убьет.

– Почему?

– Она терпеть не может отступления от правил и норм.

– Ну, женская голова, лишенная волос, – это сейчас уже не что-то из ряда вон выходящее.

– Как сказать, – вздохнула Лиза. – Ну, о чем вы хотели поговорить?

Бойко на минуту смолк, а потом вдруг сказал:

– Лиза, я так рад, что встретился с дочерью! И что с бывшей своей спокойно поговорил, и что в дом она меня впустила… Все то время, до сегодняшнего дня, у меня было ощущение, что я прокаженный. Не просто человек с недостатками, человек, совершивший ошибку, человек, который заслуживает неприязни, а прокаженный, которому не место среди людей.

– Так уж среди людей…

– Среди тех, кто когда-то был близок…

– Вот это уже точнее, – улыбнулась Лиза.

– Послушайте, я сейчас могу и глупость сказать, но я под таким впечатлением и от того, в какого подростка превратилась моя дочь, и от того, какая она талантливая, способная. И в этом заслуга ее матери, я честно это признаю, я тут вообще ни при чем. Я ведь даже с ней не встречался, иногда по телефону разговаривал, деньги переводил. А так – никаких контактов…

– Это ведь не ваша была инициатива…

– Вы же, Лиза, сами сказали, что если бы очень надо было – добился бы…

– Да, верно. Но вы не думайте ни о чем таком больше. Все уже закончилось. Теперь вы и общаться будете, и сможете ее многому научить. На меня папа до сих пор сильнейшее влияние имеет.

– Так часто бывает с дочерьми. Мне мои друзья-мужики говорили.

– Ну вот и прекрасно.

– Да, да, конечно. Вы правы!

Бойко залпом выпил чай и в каком-то порыве оглядел зал кафе.

– Как же хорошо, когда можно вот так поделиться настроением, поговорить и среди ночи выпить чай с человеком, который все понимает… Лиза, спасибо, что согласились встретиться со мной!

– Да, что вы! Не благодарите, Я рада, что у вас так все хорошо складывается. Ведь я это отлично понимаю. Хотя дочь и мужа никогда бы не лишила возможности видеться.

– Вы – другая. Вы совсем другая. Я об этом подумал еще тогда, когда увидел вас впервые.

– Мне казалось, что вы рассматриваете меня как заказчика, выгодного клиента.

– И это было. У меня же все-таки бизнес. Но потом, когда вы уже встали, когда со смехом указали на испорченную дочерью сумку… У вас это получилось так просто и естественно… Я тогда подумал, что вы настоящий врач. Человек, который хорошо знает цену по-настоящему важным вещам. И эта ваша решимость с устройством лаборатории. Сами же понимаете, место не хлебное, рутинное, про него все скоро забудут…

– Главное, пациентам удобно будет…

– Смешная вы. Главное – что вы это поняли.

– Еще бы не понять… Я такого наслушалась и нагляделась… Вы тоже считаете, что лаборатория – это не очень интересное место для работы.

– Нет, это не научная структура. Чисто функциональная вещь.

– Значит, мама права…

– Это вы о чем?

– Моя мама считает, что я совершила ошибку, согласившись на эту работу. Надо было оставаться в поликлинике педиатром.

– И почему же?

– Нет роста. Нет денег. Но главное для нее – рост.

– Ну что же, это надо уважать. Родители имеют право на амбиции. Вы ведь для дочери тоже не самый простой путь выберете. Вы захотите ей дать больше и устроить получше. Что ж вы на маму обижаетесь.

– Я не обижаюсь. Просто я уже не ребенок. И все хочу делать так, как считаю нужным.

– Не сердитесь. Я постарался быть объективным, хотя в таких вопросах это очень сложно.

– Не сержусь. У вас такой день, что на вас сердиться нельзя.

– Да, день сегодня очень хороший. На душе как-то легче стало.

– Я вам завидую. Мне всегда немного грустно.

– Странно, вы производите впечатление человека уравновешенного, спокойного, человека, у которого чистая совесть и хороший аппетит. А следовательно, и хорошее настроение.

– Это так кажется. Я – про настроение. Я – грустная зануда. Особенно в последнее время.

– Да? Так сразу и не скажешь. Ну ничего, скоро мы вам всякой всячины привезем, устанавливать будем, скучать будет некогда.

– Хорошо бы. – Лиза помолчала. – Ну что, теперь по домам?

– Да? Уже? Думаете, дочка проснется?

– Да нет, она спит крепко, спокойно. Просто завтра рано вставать.

– Жалко уходить. В этом кафе хорошо. Музыка хорошая, тихая, уютно.

– Да, я его люблю тоже. – Лиза хотела прибавить, что с Андреем они сюда часто ходили, но промолчала.

Впрочем, Бойко и так все понял.

– Воспоминания?

– Они, – кивнула Лиза.

– Страшная штука. Почти как угрызения совести.

– Знакомо.

– Как всем нам. Слушайте, Лиза, а что вы завтра делаете?

– С утра в поликлинике. Потом домой. В обед буду свободна.

– А не хотите со мной завтра на выставку медоборудования съездить? И развеетесь, и для работы полезно.