Текст книги "Испанская гитара"

Наталия Полянская
Испанская гитара

© Полянская Н., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Лене, которая показала мне, какой может быть дорога

Направление: Испания

Разница во времени с Москвой: -3 часа

Как добраться до Мадрида:

Прямые рейсы из Москвы в Испанию: «Аэрофлот», «Air Europa», «S7 Airlines», «Alitalia», «Iberia» и другие. Время полета – приблизительно 5 часов. Прямые рейсы из Санкт-Петербурга бывают редко, в основном с пересадкой.

Время полета – от 6 до 12 часов.

1

Любовь, деньги и заботы скрыть нельзя: любовь – оттого, что она творит глазами, деньги – оттого, что они сказываются в роскоши того, у кого водятся, а заботы – оттого, что они написаны на лбу человека.

Лопе де Вега

– …Ты меня слушаешь?!

– Да, – сказал Павел, – да, я тебя слушаю.

И соврал, конечно.

Не мог он ее слушать, уже совсем не мог. Она повторяла то, что он слышал уже тысячу раз – и о том, как ее надежды «накрылись медным тазом» (почему-то именно это выражение использовала его жена, говоря о надеждах, и Павел недоумевал – что, они могли вместиться только вот в этот самый таз, и больше никуда?), и о том, как любовная лодка разбилась о быт (надо полагать, вдребезги), и о том, какой он эгоистичный, самовлюбленный, никчемный, ленивый, равнодушный (нужное подчеркнуть).

– Ничего ты не слушаешь! – устало сказала она, и Павел, почему-то вдруг разозлившись на себя за то, что в последнее время в мыслях называет жену исключительно «она», не по имени, буркнул:

– Ирина, что такое особенное я должен сейчас услышать?

– Ты совсем меня забросил, а сегодня, между прочим, суббота, и я обещала маме, что мы ее на рынок свозим и на кладбище, мы там с прошлого года не были, могилу отца убрать надо! И ты сто раз клялся полки в кладовке прибить, там уже все на меня валится, когда я захожу!

– Не складывай, – посоветовал Павел, – а лучше вообще выкинь.

У нее сделалось очень несчастное лицо – он глянул мельком, но все равно запомнил: губы подрагивают, словно она плакать собралась, глаза тоже подозрительно влажные, как у оленя, и завитая светлая челочка надо лбом свисает как-то особенно горемычно.

Когда он на ней женился, ему казалось это прекрасно – глаза, как у оленя. Что, что в этом прекрасного? Олень – тупая рогатая скотина, и ест он дрянь, кто же на одной траве выживет?! Павлова жена, постоянно сидевшая на диетах, на траве вполне выживала, делала салаты из рукколы с льняным семенем и пыталась кормить этим Павла. Дескать, большой слишком, и похудеть бы не мешало.

– Куда выкинуть? Ты что несешь? Там наши вещи лежат, и твои, между прочим. Я снарягу твою выкину, так ты меня потом со свету сживешь.

Слово «снаряга» она произнесла так, как будто это было нечто неприличное, о чем в хорошем обществе стыдно упоминать.

– А еще там банки с краской, летом ведь ремонт делать начнем, и вот их бы как раз на полки поставить, потому что друг на друге они стоять, конечно, могут, но не по десять же штук!

– А зачем нам столько? – спросил Павел рассеянно. – Мы что, заодно будем перекрашивать крейсер?

– Какой крейсер? – переспросила жена и даже немного растерялась.

– Боевую единицу российского флота, – объяснил Павел, кликнул «мышкой» и переложил шестерку бубей на семерку пик. – Корпус, трубы, якорь и экипаж. Иначе зачем нам столько краски?

– Паша, как ты можешь шутить, когда я с тобой серьезно?!

«Хоть бы кто-нибудь позвонил», – подумал Павел с тоскою и покосился на лежащий на столе телефон. Никто не должен звонить – суббота ведь, семейный день, все дрыхнут до часу дня, шатаются по рынкам и кладбищам или везут на дачи трепещущую рассаду, – и все-таки хотелось, чтобы чудо свершилось, пусть крохотное, пусть номером ошибутся, лишь бы взять тайм-аут в разговоре с женой.

Телефон завибрировал и засветился синим. Некоторое время Павел с Ириной смотрели, как он это делает, а затем Павел взял телефон и сказал:

– Да!

– Так вот сразу и да? – ехидно поинтересовались в трубке. – Я еще ничего предложить не успел, а ты уже согласен!

– А может, так и есть, – заявил Павел. Жена делала ему какие-то знаки руками и лицом, и он от нее отвернулся.

– Тебе бы ясновидящим заделаться. Знаешь, есть такой предсказатель – Павел Глоба? И ты был бы, у тебя фамилия красивая.

– Егор, – сказал Павел, радуясь, что это не ошибка, звонит старый друг, который лучше новых двух, – ты чего мне трезвонишь? Сегодня семейный день!

Про семейный день он специально сказал, для жены. Сказал так, что через мгновение дверь хлопнула: Ирина ушла.

– Я знаю, знаю, – вздохнул Егор Ковальчук, – да только тут такое дело, Паш… Чем ты на следующей неделе занят? А если точно, то с понедельника и дней десять?

Павел помолчал.

– А что?

– У тебя в паспорте как, виза шенгенская все еще открыта?

– Ну, полгода не прошло, если ты об этом.

– Об этом я. Слушай, слетай вместо меня в пресс-тур. Фирма твоя без начальника проживет недельку, только лучше станет. Дай подчиненным отдохнуть, они у тебя там воют, света белого не видят.

Павел Санников встал, подошел к окну и отогнул край занавески. «Отогнув уголок занавески, смотрят барышни в каждом окне…» Песня вспомнилась и назойливо завертелась в уме. Никаких барышень, кроме Павла, который не барышня вовсе, в окнах соседнего, к примеру, дома не наблюдалось. Виден из окна был двор, подъезды соседние, кусок детской площадки, где закутанный по самые уши, несмотря на конец апреля, юный архитектор сосредоточенно возводит в песочнице замок.

– Почему это я должен ехать вместо тебя в пресс-тур? – спросил Санников и отогнул занавеску еще больше – посмотреть, на месте ли машина. Машина никуда не делась, на капоте ее сидел дворовый кот и, судорожно вытянув заднюю лапу, с оттягом ее вылизывал. Вот паршивец, подумал Павел. Сейчас наследит, а потом оттирать. Можно и не оттирать, но жена крик подымет – что это такое, ездить с кошачьими следами на капоте!

– Потому что у меня аврал, помноженный на дедлайн, – объяснил Ковальчук. – Пять статей к среде, три к пятнице. Пресс-релиз этот еще… ну этим, металлургам, а, ты все равно не знаешь. Как я в пресс-туре буду все это сдавать?

– А как мои орлы без меня на неделе? Нам, между прочим, депутата заказали.

– Что, насмерть?

– Да ну тебя. Он какой-то важный депутат и с каждым днем все важнее. В понедельник мы встречаемся и заключаем с ним контракт, и я должен быть.

– Заместителя отправь, – сказал Егор. – Ну что ты, как красна девица, ну мне на колени встать? Мне позарез нужен человек в пресс-тур. Ты у нас внештатник, я тебя оформлю, статью потом напишешь, там особого мастерства не нужно, знай хвали фирму и отели, да и все. Можешь погоду похвалить. Погода там нынче хорошая.

– Где это – там?

– В Испании.

– Цыганка с площади мадридской мне душу сладко бередит! – провозгласил Павел, у которого стремительно улучшалось настроение. – Давай подробности.

– Десять дней, девять ночей, прилетаете в Мадрид – тут ты угадал – и дальше едете по парадорам.

– По кому?

– По чему. Это местные государственные гостиницы, тебе там объяснят. Ездите, осматриваете достопримечательности, кушаете, пьете, отдыхаете, восхищаетесь – словом, обычный набор. Я туда уже катался, именно этим маршрутом, второй раз не хочу.

– Что, такой маршрут плохой?

– Маршрут отличный, но мне лень. – Ковальчук о своей гипотетической лени говорил с уважением, как будто долго завоевывал право на нее и вот наконец завоевал. – Скорее всего, группа соберется небольшая, шуму мало, гиды у них хорошие. Ну будь другом, выручи, Паш. Ничего же делать не надо. Кто тебя в ближайшее время по Испании бесплатно прокатит?

– Никто, – согласился Санников.

Действительно, кто его прокатит, когда работы всегда прорва, когда по выходным – дача за сто километров от Москвы, куда пилить три часа и потом полоть там грядки, от чего загораешь странными местами. Полоть грядки и чинить крышу, которую клал еще дед, причем не Пашин, чужой какой-то дед, и потому ее нельзя разбирать и сделать нормально – только дыры латать. Подумав о даче, Павел скривился.

– В общем, так, – продолжал говорить Ковальчук, – компания «Эстрела-Тур», вылет в понедельник в двенадцать тридцать. В аэропорту нужно быть, соответственно, в десять. Вас там всех пересчитают и зарегистрируют. Если можешь, заезжай ко мне сегодня, я тебе документы передам. Только не раньше трех, раньше я не успею.

– Егор, – сказал Санников, – а точно никого, кроме меня, нет? Мне бы все-таки с депутатом встретиться.

– Соскучился по большой политике? – осведомился Ковальчук. Павел промолчал, и Егор, сообразив, что зря это сказал, заторопился: – Слушай, да ладно тебе. Съезди, развейся. Чем плохо?

– Действительно, – буркнул Павел, – ничем.

Он оглянулся на дверь, за которой, наверное, что-то происходило – его жена или яростно моет посуду, или драит пол, или переставляет в кладовой банки с краской, – и сказал нагревшейся трубке:

– Буду у тебя к пяти.

Маша лежала животом на кровати, устроившись так, что локти вдавливались в толстое покрывало, жевала яблоко и читала дивной красоты текст.

«Аридэль спрятал улыбку у основания ее шеи и тут же запечатлел на ее губах страстный поцелуй. Его глаза засветились триумфальной победой».

– Чьи глаза? – спросила Маша неизвестно кого. – Поцелуя? А чего светимся, без фосфора не обошлось?

Дальше было еще лучше: «Сквозь бушующий туман безумного желания он нехотя отпустил девушку».

– Что ж это он? – посочувствовала Маша охваченному страстью герою. – Перелом основания черепа барышне устроил, а теперь, значит, в туман?

Она часто разговаривала вслух, когда работала, и это невероятно, до дрожи злило Вольдемара.

– Я не хочу этой бредятины слышать! – орал он из другой комнаты, когда Маша принималась декламировать вслух куски из редактируемого текста или создаваемой статьи, а попутно отпускать ехидные комментарии. – Я домой пришел, я отдохнуть хочу, неясно, что ли?

Ей все было ясно, она закрывала дверь, старалась вести себя потише, но иногда увлекалась и хохотала в полный голос, и тогда Вольдемар прибавлял громкости телевизору.

Но сегодня Вольдемара нет – в компании таких же, как он, топ-менеджеров уехал кататься на лыжах в недавно построенный комплекс в Красногорске и не явится до вечера, а значит, можно валяться, ходить по дому в старой футболке и работать так, как привыкла, – с удовольствием.

Маша с хрустом откусила от яблока и штурмовала следующую страницу. «У меня тоже мороз по коже проходит, – вздохнула девушка».

– Мороз-воевода дозором обходит владенья свои! – резюмировала Маша и, временно выпустив из поля зрения ноутбук, перекатилась на спину.

Мороз-воевода дозором!.. Это из старой сказки. Хорошо бы сейчас действительно валяться без тревог, яблоко вот доесть, текст дочитать, потом пойти и приготовить себе оладушек – толстых, золотистых, целую гору, чтобы они лежали в синей расписной миске и пахли на всю кухню. Потом включить телевизор, там иногда показывают приключенческое кино или вот сказки Александра Роу – и сесть, и смотреть, и макать оладушки в жуткую смесь сметаны и малинового варенья, которого мама в прошлом году наварила просто ужас сколько.

Нет, вовсе это не из сказки, в поэме Некрасова совсем не сказочные дела творятся. Там еще было про русских женщин, про коня на скаку и горящую избу, и вот сейчас Маше уже очень хотелось, чтобы показался конь или потянуло дымком. Она покосилась на лежащий на подушке мобильный телефон, но он молчал и не думал звонить.

Она полдня уже гипнотизировала мобильник и давно позвонила бы сама, если бы не понимала: бесполезно. Оставалось ждать и читать про любовь черноволосого демона к юной невинной эльфийке и про их, натурально, неземную страсть.

Маша нехотя перекатилась обратно и невидящим взглядом уставилась в текст, который внезапно утратил половину своей привлекательности. Смеяться над ним больше не хотелось.

Мобильник, словно пристыженный, зазвонил, затрясся и съехал по подушке. Маша поползла к нему и едва не потеряла в солидных складках покрывала, а выудив, прижала к уху.

– Да! Да, я слушаю!

– Караулила? – проницательно спросила Лера. – С утра?

– Со вчерашнего дня, – созналась Маша, уткнулась носом в подушку и зажмурилась – на всякий случай. – Ну?

– Я все устроила, ты едешь. – Лерка никогда не тянула кота за хвост, тем более если знала, что Маше важно услышать ответ. – Рейс в половине первого, в аэропорту быть в десять. Довольна?

– Лерочка, ты самая лучшая! – завопила Маша так, что подруга наверняка отодвинула от себя телефонную трубку как можно дальше. – Спасибо! Что мне для тебя сделать?

– Не ехала бы ты, Мария, – серьезно посоветовала лучшая подруга. – Вот что ты рассчитываешь там найти?

– Я не знаю, – вздохнула Маша и вылезла из подушки. Ноутбук укоризненно светил экраном; Маша прихлопнула ему крышку и побрела на кухню. – Не знаю, но все, что смогу найти, я найду!

– И дура, – необидно заключила Лера. – Ничего ты там не найдешь. Прошляешься по замкам и монастырям, и все, тю-тю.

– Ты меня знаешь, – сказала Маша, отодвигая занавеску и выглядывая в окно. Ничего особенного там не показывали – серый, будто пылью присыпанный, московский апрель, крыши припаркованных вдоль дороги машин и стая каких-то черных птиц на едва проклюнувшейся травке – грачи, что ли? Грачи прилетели… – Я буду искать, пока что-нибудь не выясню.

– Я тебя знаю и только поэтому участвую в преступном заговоре! – провозгласила Лера. – Ладно, радость моя. Приезжай ко мне за бумажками. Заодно чаю попьем, я торт купила сливочный.

– Сейчас приеду, – сказала Маша и нажала на кнопку отбоя.

Она постояла, посмотрела еще во двор, а потом потрогала кончиками пальцев стекло – как будто прикоснулась к серому весеннему небу.

2

Уважать женщин – это долг, которому любой правдивый человек должен подчиняться с рождения.

Лопе де Вега

Зима в этом году затянулась (как говаривали, глобальное потепление особенно удалось), и потому у людей, вылетающих из аэропорта Домодедово в теплые края, были очень радостные и просветленные лица. Кислой физиономией щеголяла только девушка, встречавшая участников пресс-тура около информационной стойки и державшая в руках табличку с надписью «Эстрела-Тур». Девушке предстояло остаться в столице, где снова зарядил мелкий дождик, из-за которого оглушительно пахло мокрым асфальтом и клейкими листочками лип.

Впрочем, раздавая папки с билетами, ваучерами на проживание, программой тура и тяжеленным глянцевым каталогом фирмы, представитель фирмы оживилась, рассказывала всем подходившим к ней, как прекрасно они проведут время и как им понравится Испания – словом, включила в себе профессионала. Глядя на ее свежее личико, Санников подумал, что был, наверное, к ней несправедлив. Просто она тоже хочет в Испанию, где будет жара, крепости и дороги, и не хочет возвращаться обратно в офис, где ничего такого нет – разве только на картинке.

Павел взял свой пакет с документами и отошел в сторону – пока ему вовсе не хотелось общаться с коллегами, которые, если честно, и не коллеги вовсе. Ну да, он внештатный корреспондент ежедневной газеты «Утро», он напишет статью для страницы, где рассказываются дивные истории о домашних любимцах и их хозяевах, о чудесных встречах и расставаниях, не менее чудесных, о далеких городах и открытиях британских ученых – вот сколько всего влезало на одну страницу. Но это не означает, что сейчас он обязан общаться с людьми, на которых за десять дней насмотрится от души. Павел полюбовался, как сотрудница фирмы что-то рассказывает двум красоткам, по виду типичным журналисткам – вон и ноутбуки у них с собой, и чемоданы с наклейками! – усмехнулся и пошел на регистрацию.

Окончательно воссоединиться группа должна была уже по прилету, а пока все, сколько бы их там ни оказалось, регистрировались на рейс самостоятельно и затем бродили по дьюти-фри. Санников, как пришедший одним из первых, выбрал себе отличное место у прохода – у окна он принципиально не сидел – это ограничивало свободу действий, а свободой Павел очень дорожил, во всех ее проявлениях.

Старые привычки, переведенные теперь на новый уровень, давали о себе знать.

Он тоже походил по дьюти-фри, просто так, ничего не собираясь покупать, но не сидеть же на стульчике перед выходом на посадку, отсчитывая минуты, – и долго смотрел на какие-то духи в больших количествах, думая, не привезти ли жене флакончик.

Духами дело не решить, сказал кто-то трезвый и умный внутри Павловой головы. Духи, цветы, конфеты – все это применимо на ранних стадиях, когда ты еще не понимаешь, кто эта женщина, знаешь только: ты хочешь с нею быть. Она может обижаться, потому что ты произнес какую-то фразу, воспринятую ею совсем не так, или же не понял, что она в ресторан хочет, или же заговорил про отпуск – а она уже подумала, что вы с нею в этот отпуск поедете, просто так, через неделю знакомства. Тогда либо ты перестаешь отвечать на звонки, либо покупаешь букет, который посоветует тебе милая продавщица в ларьке, бутылку вина, коробку конфет (хотя твоя пассия вечно сидит на диете, конфеты всегда куда-то быстро из коробки деваются, вот ведь парадокс!) и едешь искупать вину. И через некоторое время искупаешь, чему способствует задушевный разговор и порция хорошего секса.

Врачи советуют обращаться к ним как можно раньше, чтобы вылечить болезнь на ранней стадии. Где-то он, Павел Санников, эту стадию прошляпил.

Он ведь всегда думал, что все у него будет не так, как у других. Что будет – ну вот как у отца с матерью, которые, как в сказке, жили долго и счастливо и умерли в один день, а до этого простиралась длинная жизнь, полная таких прекрасных вещей, как совместный отдых, блины по воскресеньям, внезапные поездки в город – просто так, погулять по Красной площади и Александровскому саду, или в парке Коломенского пройтись, или, например, в Царицыно. Павел не любил новое, отреставрированное Царицыно именно потому, что в том, старом, ощущалась особая романтика, и там они долго-долго гуляли с родителями, кидались охапками огненных кленовых листьев и фотографировались у стен и башен на старый «ФЭД». И всю жизнь, пока родители были живы, Павла не покидало спокойное и твердое чувство: к ним он может прийти всегда и увидеть, что так бывает.

Одна женщина всю жизнь любит одного мужчину, и наоборот, и только так и должно быть со всеми нами до скончания века. Павел и женился-то потому, что ему казалось, будто Ирина – та самая, волшебная, не фея, но уж точно колдунья, с которой каждый день будет сюрпризом.

Он не ошибся, в общем-то. Только сюрпризы все чаще становились неприятными.

Оттого, что позволил самому себя пожалеть, Павел рассердился и духи не купил.

Смысла никакого.

Он отправился к выходу на посадку, сел поблизости и некоторое время читал книжку с телефона, а потом появились работники аэропорта и начали грузить всех в самолет.

Народу в Испанию летела тьма – еще бы, кому не хочется сбежать от зимы, которая, мерещилось, все не желает уходить, все цепляется холодными костлявыми лапами. А ведь уже почти начало мая… Именно майские праздники, видимо, и следовало благодарить за то, что на рейсе на Мадрид оказалось столько молодых семей с неугомонными детьми – и уже сейчас было понятно: покою они не дадут. Станут носиться по проходу, истерически визжать и всячески мешать культурным гражданам. Павел сердился на себя, а виноват, как обычно, весь свет.

Санников недолго оставался в одиночестве: сначала явилась приятная дама средних лет, судя по всему, иностранка, и заняла место у окна, а затем, виртуозно обходя пассажиров, бившихся за багажное место на полках, пришли две девушки, показавшиеся Павлу смутно знакомыми. Точно, он видел их рядом с представительницей турфирмы. Значит, журналистки. У одной еще волосы смешно заплетены в две тощие косички, это Павел запомнил.

– Двадцать один, двадцать два, двадцать три, – считала та, что с косичками, а вторая, белокурая и полненькая, озиралась с некоторым испугом, как будто попала на жертвоприношение по случаю праздника в одном из африканских племен. – Вот тут я сижу. А вы?

– А я вот здесь, через проход, в серединке.

– У-у… Сэр, – обратилась девица с косичками к Павлу, – вы не могли бы поменяться местами с моей знакомой? Понимаете, мы очень бы хотели…

– Не мог, – отрезал Санников, хотя его позабавило это «сэр».

– А почему? – спросила она искренне, глядя на него громадными, неправдоподобными какими-то зелеными глазищами.

– Потому что я не хочу, – объяснил Павел.

– У-у, – протянула она теперь с совершенно другой интонацией. – Ладно, Инна, видите, мужчина не хочет. Давайте с вами потом в автобусе вместе сядем! Хорошо? И вы мне расскажете про эту вакансию!

– Ладно, – вздохнула пухленькая и полезла на свое место в соседнем ряду, а эта, с косичками, сказала Павлу:

– А вы меня не пропустите?

Он молча поднялся, подождал, пока она упихнет на полку свое имущество (ноутбук девица не убрала), усядется, и затем уже сел сам и пристегнулся. Стюардессы ходили по проходу, закрывали багажные полки и улыбались целлулоидными улыбками. Девица возилась рядом, а затем тронула Павла за руку.

– Послушайте, а вы тоже в пресс-тур летите, да?

– На мне написано? – осведомился он.

– Не-ет, – протянула она, улыбнувшись, и тут он обнаружил, что смотрит прямо ей в переносицу, усыпанную еле заметными, но все-таки самыми настоящими веснушками, – я на багажной полке увидела пакет с логотипом. Такой же, как у меня.

– Вы сыщик?

– Я Маша Журавлева, – ответила она абсолютно серьезно, – из «Семейного отдыха». А вы?

– Павел, – неохотно сказал Санников, отвел взгляд и замолчал. Не годится так пялиться на посторонних девиц.

– А откуда вы?

– Из Москвы, – окончательно раздражаясь, заявил Павел, – адрес назвать по прописке?

Она ничуть не обиделась, эта странная и очень общительная Маша Журавлева.

– Нет, я имею в виду – из какого издания?

Вот так теперь и будет, тоскливо подумал Санников. Она от меня не отстанет. Станет выпытывать, и расспрашивать, и интересоваться, и весь полет он проведет как на иголках, гадая – просто так она к нему прицепилась или не просто?

На подобный случай у Павла имелся безотказный способ. Потянувшись так, что в шее и плечах что-то смачно хрустнуло, Санников сцепил пальцы на бритом черепе и сказал с ленивой растяжкой, свойственной постоянным жителям неблагополучных районов:

– Да не, чё… Я вообще охранник. Ну, в охранной фирме работаю. А иногда для газеты «Утро» статейки пишу коротенькие, ну там про безопасность, что ли… – Он говорил и все косил на девушку правым глазом – действует, нет? – Ну я длинно особо не умею, а так. А мой редактор поехать не смог и меня отправил. Говорит, отдохнуть можно хорошо, выпить бесплатно. Это правда – про выпивку?

Конечно, по правилам игры не следовало задавать ей вопросов, однако Санников не смог удержаться.

– Иногда правда, иногда нет, – сказала Маша Журавлева, глядя на собеседника с особым пониманием – дескать, все мне про тебя теперь, милый, ясно.

– Ну, это хорошо. Я коньяк уважаю. В Испании, наверное, есть. Да я и в дьюти-фри прикупил, чтобы лететь не скучно было.

Маша кивнула и отвернулась, и Павел улыбнулся.

Хорошо с этими интеллектуальными девушками. Легко смутить.

Самолет выруливал на взлет, потом замер, прежде чем набрать скорость, и Павла вдруг охватило невероятное чувство свободы.

Все. Десять дней он никому ничего не должен. Жена, с которой непонятно какая стадия болезни под названием «совместная жизнь», работа и все, что к ней прилагается – депутаты, воротилы бизнеса и прочая прелесть, бойкая ежедневная газета «Утро», Ковальчук и ковальчуковский аврал – все это остается здесь, в Москве, и десять дней он, Павел Санников, не станет об этом думать. Он будет есть, пить, спать и смотреть из окна автобуса на страну, где до этого был лишь однажды и недолго, но все равно запомнил ее четко, как в выкрученном на максимум бинокле.

Полет до Мадрида занимал около пяти часов; после того как пассажиров накормили обедом, Павел задремал. Что-то такое ему даже снилось, легкое, как безе или вот йогурт из старого анекдота про алкоголика. Приходит алкоголик в магазин и спрашивает у продавщицы – что это у вас там такое нежное, воздушное? Йогурт, говорит ему продавщица. Ах, йогурт, йогурт, вздыхает алкоголик и просит две бутылки водки.

Сны обычно к Павлу приходили, как эти две бутылки водки – тяжелые, звякающие в памяти, словно в авоське, и проснувшись, он очень хотел бы избавиться от похмелья, вызванного такими снами. Они взбаламучивали память, заставляли думать о том, о чем думать не следовало. И сегодняшний нестойкий сон в самолете был настоящим подарком – пока не прервался.

Павла разбудило хихиканье.

Двигатели исходили ровным гулом, в начале салона истошно орал чей-то ребенок, а рядом с Санниковым Маша Журавлева читала текст на экране своего ноутбука, бормотала и хихикала в кулачок.

От злости, что его разбудили, Павел посмотрел, что именно она читает – в линзах он видел очень хорошо. «Нисса была менее многословна, чем ее сестра, когда из лошади появился дракончик чорного цвета. Если дракончиком можно назвать огромного монстра с огромной пастью, длиннющими кожистыми крыльями, длиннющей огромной шеей, мощным телом, покрытым огромными чешуйками, длинным хвостом и сильными мощными мускулистыми лапами с длинными жолтыми когтями. Она просто онемела и не смогла двинуться с места».

Орфография, пунктуация, но более всего – неподражаемый стиль автора так поразили Павла, что он спросил, не подумав:

– Что это за ересь?!

– А? – Маша оторвалась от чтения и увидела, как попутчик смотрит на экран ее ноутбука. – А-а! Это я внештатным редактором работаю в одном издательстве, и мне присылают…

– Я не спрашиваю, кем вы работаете, – перебил ее Павел, – это что за ужас такой?

– Обычная литература для подростков, – ядовито отозвалась Маша. – А вы по утрам небось только Сартра читаете? А по вечерам Шопенгауэра, да?

Раньше Павел читал различную литературу, в том числе весьма специфическую, не пропуская ни одной новинки, а с тех пор как его жизнь дала крен, предпочитал биографии. Вот недавно биографию Черчилля прочел, например.

Все, о ком шла речь в этих книгах, уже померли давно и никоим образом не могли Павлу навредить.

– Литература для подростков – это Жюль Верн и Буссенар, – заявил он наставительно, хотя вовсе не желал с нею спорить – зачем время тратить, и так видно, что не большого ума девица. – В крайнем случае Вальтер Скотт. А не… дракон из лошади.

– Для журналиста вы выражаетесь более чем странно. А уж для охранника тем более.

Тут он вспомнил, что перед тем, как лететь, кормиться и спать, изобразил перед нею «паренька с раёна», а теперь глупо прокололся. Нет, не возьмут его в разведку, теперь точно не возьмут!

– Я контуженый, – буркнул Санников и отвернулся, и ему показалось, что девица снова захихикала – но над ним или над очередным пассажем неизвестного автора, Павел не знал.

До конца полета он больше с ней не разговаривал.