Текст книги "Жизнь, как алиби"

Нина опять замолчала, взглянула в сторону двери, где так и стояли ее друзья, убедилась, что они никуда не делись, и посмотрела на Прохорова, который в свою очередь смотрел на нее внимательно и сочувственно. Под его взглядом глаза Нины предательски наполнились слезами, она заморгала ресницами и глубоко задышала, чтобы не разрыдаться. Справилась и заговорила снова:

– Вот вы спросили – было ли что-то странное в поведении Жени? Не знаю, как это объяснить, но что-то было, это точно. Каждая жена знает своего мужа, как облупленного! Вот и я знала. И пьяного, и трезвого, и веселого, и грустного, и здорового, и больного, и "по тому, как он ключ в дверь вставляет, знала, какая сволочь какую гадость ему на троих предложила". А в последнее время в наших редких разговорах я порой его не узнавала… Выражение лица было такое, как будто он хочет вынырнуть и не может… Господи, почему я ему не помогла?! К врачу надо было, я просила, а он не шел. И вещи эти проклятущие! Женька их из дома выносил с наслаждением. Господи, что же делать?..

Было ощущение, что Нина разговаривает сама с собой. Ни слова не говоря, Прохоров встал, налил воды, подал девушке, и в тишине стало слышно, как застучали ее зубы о край стакана.

– Я ничего не думаю о смерти Жени. Ничего хорошего. Только я уверена, что он сам не мог себя убить, – Нина поставила стакан на стол и вытерла губы. – Организм скорее всего не выдержал, а я не помогла ему…

Она опять направилась на выход, вслед ей прозвучал вопрос:

– А вам не приходило в голову, что смерть Евгения Аркадьевича могла быть насильственной, что его убили?

Троица очередной раз застряла в проеме, Нина обернулась и сказала:

– Нет, мне не приходило в голову, но, как кощунственно это не звучит, Елене Михайловне такой вариант развития событий очень понравится: сын не захлебнулся водкой, умер не в пьяном угаре – это же неприлично, что люди скажут – а пал жертвой… неважно кого, главное, принял мученическую смерть. Об этом можно поговорить с людьми. Это абсолютно в ее духе. И придумывать ничего не надо.

Нина резко повернулась и решительно покинула кабинет Прохорова. А он сел за стол и попытался представить женщину, которая к смерти сына относится так не по-людски…

Из воспоминаний

Леночка Арбецкая

– Здравствуйте, переводческая контора «Радикал». Я вас слушаю, – с этого традиционного текста Леночка Арбецкая начинала все телефонные разговоры вот уже два года пять дней в неделю.

После смерти Аркаши Елена Михайловна трудно приходила в себя. И дело было не в материальных проблемах, которые, естественно, тут же возникли, и даже не в моральных, которые сопровождают потерю любимого человека. Леночку больше всего волновало, как смерть Аркадия Виленовича будут воспринимать окружающие ее посторонние, то есть не родные, люди – друзья, соседи, коллеги по работе. Все они точно знали, что Аркаша не был летчиком-испытателем и не погиб, выполняя секретное задание Родины, что Аркашу сгубило пристрастие к «зеленому змию», что причиной его ухода в мир иной стал банальный цирроз печени, о чем и было написано в свидетельстве о смерти.

Лену это не устраивало: ей надо было сделать из Аркаши героя. Для Женечки и для себя. Она была из той категории людей, которые сами создавали легенды о своих близких и свято в них верили. Елена Михайловна начала лепить героический образ, причем лично для нее было совершенно не важно – будет ли Аркадий Виленович моряком-подводником, получившим дозу радиации, которая привела к трагической кончине, или космонавтом, который при аварийной посадке облучился в верхний слоях атмосферы и в последствии тихо скончался у нее на руках. Важна была возможность на вопрос незнакомого (вот она суть!) человека: «Вы – такая молодая, такая красивая, а уже вдова. Что случилось с вашим мужем?», ответить сначала таинственным молчанием, робкой улыбкой, слезинкой на ресницах, а потом тихо произнести: «Погиб…». Чтобы иметь такую возможность, надо было срочно избавиться от людей из их семейного окружения, которые знали правду.

Проще всего было с коллегами: достаточно было поменять место работы, и эта часть знакомых отсекалась безвозвратно. Что Леночка и сделала, и вот уже два года она трудилась в небольшой переводческой конторе. Начальник конторы, интеллигентного вида старикашка, тщательно скрывавший свое родственное отношение к семье русских аристократов, где французским владели даже горничные, был в шоке, когда принимал на работу нового сотрудника. На вопрос, заданный по-французски, «Вы когда-нибудь переводили тексты с этого языка?», он получил в ответ знаменитое «Жаме!» и посадил Леночку отвечать на телефонные звонки, чем она и занималась довольно успешно. Таким образом проблема с коллегами по работе была закрыта.

С соседями было сложнее: поменять в Москве в то время одну квартиру на другую (это называлось обменом) было очень непросто, очень долго и практически нереально. Про «купить» вообще не было речи, и значит заменить этих соседей, на глазах у которых разворачивалась трагедия семьи Арбецких, на других не представлялось возможным. Надо было искать иные пути, и Леночка нашла. Она перестала соседей замечать с гордо поднятой головой. Они ей «Здрасте!», она молчит, они ей «Как дела?», она опять молчит и лишь поглядывает недоуменно «Что простите? Это вы мне?»… Через какое-то время соседи тоже перестали ее замечать. Леночка ликовала!

Сложнее всего было с друзьями. Не с собутыльниками Аркаши – эти отвалились сами собой без соответствующей подпитки – а с настоящими, проверенными временем и житейскими испытаниями. Теми, кто ездил в больницу и устанавливал дежурства, кто доставал необходимые лекарства и дефицитные продукты, кто брал на себя заботу о Женечке, когда Лена пропадала в больнице, и заботу о ней, когда ездить в больницу уже не было необходимости. Они не отставали и не могли понять, почему они должны отстать. С ними Елена Михайловна просто извелась, но придумала в конце концов, как избавиться и от друзей. Она решила их перессорить.

Оказалось, что сделать это совсем не трудно. Достаточно было каждому в отдельности сказать какую-то гадость о другом, приписав авторство кому-то из друзей. И все. Будучи людьми воспитанными, никто не стал выяснять отношений, устраивать сцены с битьем физиономий и бесед на повышенных тонах. Бывшие друзья просто перестали общаться, и с Леночкой, и, что обиднее всего, между собой. Ленок была в восторге: ей нравилось жить в придуманном мире.

Более того, постепенно, по мере убывания количества друзей, стало понятно, что это были друзья Аркаши. После того, как его не стало, не стало и их. Елена Михайловна с гордостью могла сказать: свою первоначальную задачу я выполнила – поставила жирный крест на прошлой жизни, разрушила ее до основания, теперь буду строить новую.

Жека смотрел на все манипуляции матери сначала с недоверием, потом с интересом, а потом с восхищением: ему тоже больше нравилось быть сыном героя-разведчика, чем стоматолога-алкоголика…

Глава 8, в которой появляется… экскаватор

Москва, 1981

– Ну, что смогли нарыть за первый день, коллеги? С кого начнем? – майор Прохоров обвел глазами свой, опять битком набитый, кабинет. – Петр Семенович, может с вас, нашего эрудита и мэтра? – обратился он к медэксперту.

– Можно, конечно, и с меня, но то, что я скажу, друзья, вам вряд ли понравится. И нечего подлизываться. Мэтр!..– Евстигнеев затянулся, закашлялся и продолжил. – Если коротко, то на всех двенадцати жертвах отчетливо просматриваются следы сексуального насилия. Тихо, тихо, ребятки! Это первое. Причины смерти пока не ясны. Это второе. Я вскрыл только трех: все параметры идентичны, но почему они умерли – представьте себе, не понятно. Никаких отравляющих веществ, никаких следов уколов на теле, не говоря уже об огнестрельных или ножевых ранениях. Ничего! Разве что небольшое количество снотворного в крови. Такое впечатление, что они уснули на морозе и замерзли в сугробе. Кстати сказать, из-за этого иносказательного сугроба время смерти определить практически невозможно. Вот такая фигня получается, извините за мой французский. Буду думать, конечно…

Петр Семенович замолчал, и в кабинете повисла жуткая, гнетущая тишина. Нарушил ее майор Прохоров:

– Все всё слышали. Ситуация еще хуже, чем мы думали. Живут же такие нелюди! Давайте дальше работать, а то мы свихнемся. Предлагаю послушать Диму. Что у тебя?

– А у меня вообще голый Вася! Никаких пересечений! Те фотографии, которые есть в делах "потеряшек" по Москве и Московской области, с нашими девчонками не бьются совсем. С уверенностью могу сказать, что в течение последних трех лет наши жертвы в Москве и области не терялись. А это значит, что надо либо временной интервал расширять, либо региональное покрытие увеличить, – Дима был настроен решительно. – Чем я и займусь…

– И я, кстати, могу помочь, – встрял в разговор Миши Горштейн. – У меня, коллеги, в отличии от вас, улик полна коробочка. Такое впечатление, что их оставляли нарочно, то есть специально.

– Что ты имеешь в виду? – заинтересованно спросил Дима.

– Я имею в виду тот факт, что на одежде и обуви жертв остались все этикетки, – длинный Миша прошелся по кабинету. – Конечно, они несколько потускнели, но читаются прекрасно вплоть до мельчайших подробностей. Определить по артикулам место производства и место продажи можно элементарно, так что временной и региональный диапазоны мы сможем определить более или менее достоверно. И еще…

Криминалист Миша остановился напротив Прохорова.

– На шею каждой девочки была надета серебряная цепочка со знаком Зодиака. Все помнят схему захоронения? – обратился он к присутствующим. Все покивали. – Так вот. Знаки Зодиака на шее жертв абсолютно соответствуют их положению в этой братской могиле, а это значит, что мы с 99-процентной уверенностью можем назвать интервал дат пропажи каждой девочки.

Удручающую тишину кабинета наконец-то нарушили живые звуки: мужики зашевелились, зашептались почти радостно, понимая, что криминалист Миша дал им реальную зацепку для установления личности каждой из маленьких жертв. А это значит, что процесс пошел.

– Подведем итоги. Во-первых, спасибо, Миш, тебе, за такие нужные сведения…

– Это не ему спасибо, а нашему мизантропу тире педофилу, – хохотнул оперативник Толик, и все засмеялись, как-то с облегчением, стряхивая с себя оцепенение увиденного кошмара.

– Ну его-то мы при встрече отблагодарим, как положено, – Александр Сергеевич встал из-за стола и прислонился к нему с другой стороны. – Продолжим. Миша, ты устанавливаешь, кто, где и когда произвел все, что попало в улики, и передаешь информацию Диме. Дима, ты анализируешь, сопоставляешь и даешь нам региональную схему возможных пропаж детей. Даю тебе на это два дня. И не возмущайся, времени у нас нет! Действовать надо быстро и эффективно. Петр Семенович, вы постарайтесь, голубчик, провести вскрытие всех жертв и рассказать нам, как все-таки девчонки погибли. Пожалуйста! Очень надо знать причину смерти.

Прохоров вернулся на свое место, сделал пометки в настольном календаре и заговорил снова.

– Петр Семенович, у меня есть к вам вопрос по еще одному вашему подопечному – Евгению Аркадьевичу Арбецкому. Вскрытие было? – Евстигнеев кивнул. – Что скажете? Какие там возникли подводные камни?

– Зря ехидничаешь, Сашенька, – медэксперт обиженно сложил губки бантиком. – Ты не поверишь, но подводные камни, как ты говоришь, есть. Ну, во-первых, человек умер не от пьянства. Конечно, оно свело бы его в могилу при таком интенсивном употреблении алкоголя, но не в этот раз. Во-вторых, в организме жертвы я обнаружил лошадиную дозу клофелина и следы фенобарбитала. В-третьих, мне не очень понятен этот набор…

– А что в нем такого непонятного, в этом наборе? – Прохоров слушал внимательно и заинтересованно.

– А то, что каждого из них отдельно было бы достаточно. Клофелин не совместим с алкоголем, и его запредельное количество дало бы гарантированно летальный результат. Тоже самое можно сказать и о фенобарбитале. Раствори в стакане воды десятка полтора таблеток, выпей и все. Не проснешься, – Петр Семенович как будто рассуждал вслух. – Не могу понять, зачем надо было такой огород городить?

– Ну не знаю, по-моему, ты видишь загадку там, где ее нет, – майор отреагировал скептически. – Решил кто-то для верности сделать коктейль позабористее, вот и все. Может быть даже сам Евгений Аркадьевич. Ты такой вариант не допускаешь?

– Все может быть, конечно, но поверь моему опыту – не сам он себя ухайдакал, не сам, – медэксперт подергал себя за правую бровь, что делал в случае глубокой сосредоточенности. – Есть у меня одна мыслишка, надо бы ее проверить. А кстати, мы получили результат экспертизы того благородного напитка, который стоял перед нашим покойничком в трехлитровой банке?

– К сожалению, еще нет. Ребята в лаборатории все понимают и торопятся, как могут, но у них технологический процесс – его не ускоришь. Ждем, надеюсь завтра к вечеру будет. Кстати, если результат экспертизы подтвердит самоубийство или, еще хуже, смерть от пьянства, то это очень не понравится маме нашего покойника. Она была у меня сегодня и убедила в том, что Нина Павловна права – ее свекровь очень странная женщина. Елену Михайловну совершенно не интересует истина, как таковая, ее интересует, какое впечатление эта истина произведет на окружающих, – майор удрученно вздохнул и повернулся к Сереже Челикину. – А ты что-нибудь узнал? Чем порадуешь?

– Пока порадовать не чем, времени было очень мало, но тем не менее обнаружилась одна интересная деталь, – участковый Сережа поерзал на стуле. – Все вещи, которые Арбецкий выносил из дома, он продавал всегда одному и тому же человеку, несмотря на то, что и желающих было немало, и цену давали больше. Мои внештатные помощники с участка обещали свести меня с этим мужиком. Может быть даже завтра…

– Да ты молодец, Сережа, – искренне похвалил Прохоров участкового, который тут же зарделся, как маков цвет.

– А я что говорил! Умничка, завтра расскажешь подробности,– подхватил Петр Семенович и обратился к Прохорову. – Саша, можно уже идти? Работы невпроворот…

Прохоров махнул рукой "Идите!", все задвигали стульями и потянулись было к выходу, как распахнулась дверь, и в кабинет влетел запыхавшийся Алексей. Прохрипев "Я его нашел!", он плюхнулся на ближайший стул и красноречивыми знаками потребовал воды. Все молча ждали, когда отдышавшись и утолив жажду, вновь прибывший станет способен к общению.

– Кого нашел? – вкрадчиво спросил Александр Сергеевич у тяжело дышащего Толика.

– Экскаватор! – выдохнул Леша. – Который вырыл яму для захоронения и который потом ее зарыл!

Все остолбенели, вытаращив глаза, – такой удачи не ожидал никто!..

Глава 9, в которой появляется… экскаваторщик

Москва, 1981

На следующий день с самого утра перед кабинетом руководителя следственной группы майора Прохорова собралась толпа. Здесь были все: и те, кто непосредственно участвовал в расследовании, и те, кто, освободившись от дежурства, хотел услышать новости из первых уст. В кабинете шел допрос найденного накануне экскаваторщика, а перед кабинетом давал интервью Алексей, во всех красках и со всеми подробностями:

– Иду я, значит, по Пионерской, голова квадратная, где искать эту бригаду землекопов? Ума не приложу! Вдруг вижу за забором бульдозер двор утюжит. Я туда, а там какая-то техника стоит: краны, бетономешалки, экскаваторы. На маленьком домике вывеска – СУ номер такой-то. Мужики стоят курят, я к ним. Говорю так, мол, и так: надо на даче котлован выкопать под баню, можно ли с кем-то из экскаваторщиков договориться за деньги, естественно? Отвечают – не вопрос, вон Васильевича спроси, он на такие дела большой охотник. Я к Васильевичу…

Алексей перевел дыхание, отхлебнул из здоровенной фаянсовой кружки чайку и продолжил, наслаждаясь вниманием собравшихся коллег:

– Рассказываю ему опять историю про баню на даче, а он, видимо, мужик ушлый, спрашивает: а где твоя дача, по какой дороге? Я отвечаю: по Павелецкой, мол. А он мне: да ты сбрендил, батенька! Зачем мне в такую даль переть, а тебе это все оплачивать? Ты вполне рядом со своей дачей найдешь такого же делягу, как я! И ржет. Отдышался и говорит: меня два года назад в соседний парк звали яму копать, так еле уговорили, просто деньги большие посулили. Я ему: и что, не заплатили? Он: почему не заплатили? Заплатили, причем не только за то, что яму выкопал, но и за то, что ее через три дня закопал. Вот так вот! Тут я, конечно, встал в стойку и попросил Васильевича придти сегодня утром к следователю и подробно рассказать об этой истории. Так что теперь он у Сергеевича подробностями делится…

В этот момент дверь кабинета следователя открылась и на пороге появились Прохоров собственной персоной и улыбчивый здоровяк лет пятидесяти, судя по всему тот самый Васильевич, который нисколько не смущаясь под заинтересованными взглядами собравшихся, попрощался с майором за руку и нашел глазами Алексея:

– Веди меня, дружок, куда Александр Сергеевич скажет.

– Да, Леш, отведи Дмитрия Васильевича к криминалистам, пусть они над фотороботом покумекуют. Да поуважительнее там: Васильевич – наш самый ценный свидетель! Остальных прошу в кабинет, – Прохоров явно был в позитиве.

Когда все вошедшие устроились, руководитель группы коротко изложил то, что услышал от свидетеля. По его словам около двух лет назад, а именно двадцатого апреля, к нему обратился за помощью незнакомый человек, который представился Евгением и попросил выкопать яму около пяти метров в диаметре в Ворошиловском парке. Свою странную просьбу объяснил так: начальство придумало поставить в парке ротонду для духового оркестра, чтобы по выходным народ фланировал по дорожкам, а военные музыканты его, народ, ублажали. Конкретных сроков, к которым надо вырыть котлован под фундамент, никто не называл, поэтому никто ничего и не делал. Но сегодня позвонили сверху и сказали, что послезавтра приедут принимать работу, поскольку хотят установить ротонду к майским праздникам. Стало понятно, что вручную не успеть, поэтому Евгений пришел на поклон к Васильевичу. Тот долго отказывался, потому что спешил на день рождения тещи (поэтому и день запомнил), но предложенная за халтурку сумма вынудила его согласиться.

Но запомнил Дмитрий Васильевич эту историю не из-за высокой оценки его нелегкого труда на собственное благо, а из-за того, что через три дня к нему опять подкатил Евгений с просьбой закопать только что выкопанную яму. Увидев вытаращенные глаза экскаваторщика, проситель пояснил: приехавшее с инспекцией начальство, оглядевшись по сторонам и поразмыслив, решило, что гуляющего народу в этой части парка будет недостаточно и эксплуатировать военный оркестр из-за такой малости народных масс не рентабельно. Ротонду надо строить в другом месте, а эту яму – закопать. Работяги попытались лопатами покидать землю, но передумали, скинулись и послали Евгения снова к Васильевичу. Количество денежных знаков в качестве благодарности за работу опять произвело впечатление на экскаваторщика, и он быстро засыпал яму. Потом они покурили, перекинулись парой добрых теплых слов в адрес начальства и разошлись.

– Вот как-то так! – закончил свой рассказ Прохоров. – Как только будет готов фоторобот, раздать всем. А у вас эта "картинка с выставки" должна лежать у сердца, как фотография любимой девушки. Всё, до вечера! Давайте все по своим делам, а то ко мне с минуты на минуту должна придти пострадавшая по делу Арбецкого. Сережа, задержись.

Когда кабинет опустел, Александр Сергеевич жестом попросил участкового сесть поближе и обратился к нему с просьбой:

– Ты слышал, конечно, знакомое имя. Меня оно тоже зацепило, еще когда мы разговаривали со свидетелем, поэтому я прошу тебя первым делом выяснить – похож ли наш Арбецкий на фоторобот? Если похож, то это в корне меняет дело, и нам надо будет выходить к начальству с предложением объединить производства. Да и всю ситуацию придется рассмотреть в другом ракурсе. Если не похож, то надо будет активизироваться в поиске этого новоявленного Евгения, а Арбецкого оставить в стороне и в покое. Сережа, я очень надеюсь на твою оперативность и жду, что к вечеру будет какая-то информация.

Лейтенант молча кивнул и пошел к двери, которая, как по волшебству, открылась. В проеме стояла Нина.

– Доброе утро! Я несколько раз стучала, но вы, видимо, не слышали, – смущенно проговорила девушка. – У вас совещание какое-то? Я могу подождать…

– Нет, нет, проходите. Мы уже закончили, – Прохоров вышел из-за стола навстречу Нине. – Присаживайтесь. Чаю хотите? Составьте мне компанию, а то у меня в горле пересохло от утренней говорильни и очень хочется чаю.

Прохоров суетился, хлопотал, что-то говорил и по этой бестолковой суете понимал, что делает он все не просто так. Ему нравилась эта девушка с ее веснушками, курносым носиком, пухлыми губками и рыжими кудряшками. Ему при ней хотелось быть не Александром Сергеевичем, а Сашей, к которому она пришла в гости, а не на допрос.

Поставив перед Ниной стакан с чаем, Прохоров сел на свое место, отхлебнул горячий напиток и первый раз посмотрел ей в глаза.

– Давайте, пока мы пьем чай, просто поговорим, – Прохоров, Александр Сергеевич, а главное, Саша искали предлог задержать Нину подольше. – Как вы добрались сегодня? Нормально?

– Замечательно добралась! Мы приехали с Наташей и Витей на такси – я ночевала у них. Они пошли прогуляться до двенадцати, а я к вам прибежала, – ответила девушка.

– А кстати, как давно вы знаете Райсов? – спросил Саша.

– Давно, – Нина начала считать в уме прошедшие годы. – С 1974-го. Но сначала я познакомилась с Наташей. Это было забавно…

Из воспоминаний

Москва, 1974 год: Наташа и Нина

– Следующая станция «Площадь Ногина»! – раздалось из динамиков, и Наташа открыла глаза. Сфокусировала взгляд на пуговице от плаща стоящего перед ней мужчины, поводила глазами по сторонам, везде взглядом упираясь в глухую стену своих попутчиков, можно даже сказать соратников, и безо всякой надежды спросила у пуговицы:

– Вы будете выходить на следующей?

– Буду пытаться! – бодро произнесли сверху, и она встрепенулась, приняла боевую позицию, насколько это было возможно, сидя на лавке вагона метро, зажатой со всех сторон такими же «энтузиастами», как и она.

Состав остановился, двери распахнулись, и Наташа довольно ловко, головой вперед, ввинтилась в поток людей, стремящихся покинуть вагон. Очутившись на платформе и глотнув воздуха, она, не сбавляя темпа, рванула к эскалатору, где, стоя на ступеньке, осмотрелась: полы длинного плаща были целы, все пуговицы на месте, сумка, которую девушка по инерции все еще прижимала к груди, тоже была в целости и сохранности. Ура! Все хорошо, и начинается наземная, ее самая любимая, часть маршрута до работы.

– «Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река! Кудрявая, что ж ты не рада веселому пенью гудка?!» – мурлыкала Наташа, поднимаясь по ступенькам подземного перехода к свету, солнцу, к утренней прохладе. – Вот привязалась чудо-песня!..

Надо сказать, что эта чудо-песня привязывалась к ней каждое утро, потому что раннее утро в Москве, в начале сентября может быть действительно чудесным: прозрачным, пастельным, вкусным. А если оно представлено взору в декорациях центра столицы, то просто дух захватывает.

Наташа каждое утро, выходя из метро, останавливалась на пару минут, чтобы полюбоваться лежащим перед ней Ильинским сквером, в конце которого у Маросейки, просматривался памятник героям Плевны. Слева от сквера, на Старой площади, тянулся ряд зданий, в которых размещались государственные учреждения и которые в эти утренние часы были пусты и тихо дремали под нежарким осенним солнцем, а вот справа, на углу Солянского проезда, около знаменитого магазина «Колбасы», уже кипела жизнь, несмотря на то, что до открытия колбасного рая времени было еще предостаточно.

Убедившись, что со вчерашнего дня ничего не изменилось и все на месте, девушка помчалась в сторону Солянки, перебежала через дорогу и, замедлив шаг, стала подниматься в московские переулки, в одном из которых находилась цель ее ежеутреннего марафона – Радиотехнический институт, научно-исследовательский, естественно. После окончания ленинградского Бонча Наташу распределили сюда, и вот уже почти месяц она проделывала этот путь от станции метро «Площадь Ногина» до Подкопаевского переулка, получая удовольствие и от самого маршрута, и от места, куда он ее приводит. Хотя надо сказать прямо, что знакомство Наташи с местом будущей работы, было полно неожиданностей, практически ввело ее в ступор: центр Москвы, семь минут до Кремля, пять минут до Старой площади и вдруг – каменный забор в два человеческих роста с протянутой по верху колючей проволокой. Каково? По неволе будешь оглядываться по сторонам…

Вот и сейчас, вывернув из Хохловского переулка на финишную прямую, девушка прежде всего посмотрела на главную достопримечательность своего института (она была на месте), потом глянула по сторонам – никто из спешивших на работу коллег на колючую проволоку внимания не обращал – и со спокойным сердцем устремилась к проходной, где, кстати сказать, не было никакой вывески.

– Привет, красавица! – раздалось сзади, и Наташа увидела догонявшего ее Борю Оноприенко, с которым работала в одной лаборатории и который проявлял к ней явный интерес, несмотря на сверкающее у нее на правой руке тяжелое обручальное кольцо. Она со своей стороны объективно оценивала ситуацию: во-первых, тот факт, что она была замужем, не позволял девушке опускаться до каких-либо вольностей, а во-вторых, молодые люди невысокого роста, как Боря, например, по ее мнению не могли быть объектом ее внимания просто потому, что не попадали в поле ее зрения.

– Привет! – ответила девушка. – Мы не опаздываем? У меня что-то часы барахлить стали: то убегают, то отстают…

– Да нет, все в порядке. Есть в запасе еще минут семь, но пропуска лучше приготовить – видишь сколько народу впереди.

Наташа порылась в сумке, нашла пропуск, замахнулась, чтобы повесить сумку на плечо, но в этот момент мимо нее пронеслось что-то непонятное, светлое, круглое. Это непонятное, зацепив, ненароком, ее сумку, влетело в проходную и исчезло в ее недрах вместе с Наташиной еще совсем новой торбой.

– Борь, ты видел, кто это был? У меня в сумке, вообще-то, кошелек, – сказала обескуражено Наташа. – Где искать-то?..

– Сейчас пройдем на территорию и что-нибудь придумаем, – с запинкой сказал Борис: его произошедшее тоже привело в замешательство. – Честно говоря, я ничего не понял. Сумку-то твою зачем хватать?

– Хорошо, что пропуск у меня в руке остался – иначе куковала бы здесь, под дверью, – пролепетала Наташа и двинулась в сторону турникета.

– Ну куковать мы бы тебе не дали! Ты что, зря на работу приехала? – Борис явно хотел продемонстрировать свои возможности старожила и местного бонвивана. – Нашли бы способ протащить тебя в здание. На руках бы пронесли…

Наташа с сомнением посмотрела на Борю, но спорить не стала – не до этого! – и за минуту до срока проскочила вертушку в проходной. За ней прошел молодой человек, и они очутились на институтском дворе. Здесь, в чахлом скверике на три дерева, их поджидало создание, ставшие причиной почти криминальных событий.

– Долго мне вас здесь ждать? – воинственно спросило создание, оказавшееся при ближайшем рассмотрении невысокой девушкой с миловидной мордахой, рыжими кудряшками и аппетитной фигуркой, которую Наташа сразу, про себя, окрестила «помпушкой». – Я стою тут с твоей сумкой, как дура, а вас все нет и нет. Что застряли-то?

Она зыркнула на молодых людей серыми глазищами и протянула Наташе сумку.

– Спасибо! – автоматически сказала та, взяла сумку и повесила ее на плечо. – Мы не застряли, просто опешили. А зачем тебе была нужна моя сумка? Пропуска там все равно не было. Ты ведь из-за пропуска ее схватила? У тебя его нет? Потеряла?

– Все у меня есть! Я случайно за твою сумку зацепилась, а отцепляться времени не было – я ведь в потоке 7.45 должна проскочить проходную, а было уже 7.44. Вот и мчалась, сломя голову, а тут ты со своей сумкой!..

Все замолчали, помялись еще немного и направились было в сторону основного здания института, как вдруг «помпушка» остановилась, повернулась к своим спутникам и спросила:

– Слушайте, а зовут-то вас как? Я, например, Нина…

– Хорош прикидываться! – Борис даже поперхнулся. – Мы с тобой знакомы. Помнишь, мы ездили делать шашлыки на майские праздники? Всей лабораторией. Там и познакомились. Но могу напомнить, конечно. Я – Борис, а это – Наташа Райс, молодой специалист, пришла к нам по распределению. Уже месяц работает. Почти…

Боря представил Наташу с такой гордостью, как будто ее распределение в этот научно-исследовательский институт в центре Москвы был его личной заслугой. Нина кивнула, и молодые люди двинулись дальше. Надо сказать, что эта троица представляла собой довольно живописную картину: высокая и тонкая Наташа в длинном плаще и сапогах на платформе, которая добавляла ей сантиметров десять роста, низенькая и кругленькая Нина в короткой куртке, джинсах и кедах и коренастый Борис в брюках, твидовом пиджаке и рубашке с шейным платком – истинный джентльмен, портрет которого дополняли слегка набриолиненные и зачесанные назад волосы. Забавное трио просочилось в парадную дверь института – пора было расходиться по рабочим местам.

– Давай сегодня пообедаем в нашей столовке. Ты как? – спросила «помпушка» у Наташи и, не дожидаясь ответа, помчалась по широкой лестнице на второй этаж.

– Хорошо, – ответила Наташа ей в спину.

– Тогда в два здесь же, – раздалось откуда-то сверху. Рабочий день начался…

Из воспоминаний

Москва, 1974 год: Наташа и Нина—2

– С вас 93 копейки, – сказала кассирша, окинув опытным глазом тарелки и стаканы, стоящие на подносе. Наташа протянула рубль, взяла сдачу и отошла от кассы, неся перед собой свой незатейливый обед и оглядывая зал в поисках места. Мест было достаточно. Девчонки выбрали для обеда очень удачное время – толпа голодных коллег схлынула еще час назад. И это понятно: если твой рабочий день начинается в восемь утра, то к часу дня ты готов съесть не только «змеиный супчик» из общественной столовки, но и клевер на лугу. Сотрудники института относились к приему пищи трепетно, поэтому к двум часам ассортимент столовой заметно скудел, но девушек это обстоятельство совсем не смущало. Они были в том чудесном возрасте, когда процесс поглощения еды был чисто номинальным.

Как и договаривались, Наташа и Нина встретились у лестницы на первом этаже. Правда, Наташа немного опоздала, потому что прибор, которым она занималась, проходил термоиспытания, а это не курица в холодильнике – лежит себе и лежит, никого не трогает. Здесь все очень строго, по времени, поэтому, прежде чем отключить термостат, девушке надо было снять показания. Конечно, Наташа попыталась все рассчитать, но всего не угадаешь…