Текст книги "Огонь наших сердец"

Глава 12

Пашка припарковал машину, заглушил двигатель, опустил голову на руль и закрыл глаза. Ноги домой не несли, в памяти крутилась одна и та же картинка: Марина – такая молоденькая, стройная, будто нереальная, спешно садится в такси, отворачивается от окна, чтобы не смотреть на него, и уезжает.

Торт ещё этот. Он отнёс добычу мужикам, не тащить же домой. В принципе, ничего особенного, спасли студентов, те в благодарность притараканили тортик – со стороны невинно смотрится. Пашка смотрел на ситуацию не со стороны, и этот медовик ему бы поперёк горла встал.

Он и встал. Пашка еле уговорил себя прожевать кусочек и едва не подавился, честное слово. Проницательный взгляд Игнатьича, который только тяжело вздохнул, когда Пашка занёс нарядную коробку с бантом в столовую, заставил держать лицо.

Вообще, Игнатьич был недоволен Кононовым последние дни. Постоянно одёргивал, делал замечания, орал, потому что подчинённый стал рассеянным в край, думать ни о чём не мог, перед носом собственным ничего не видел. Пару раз чуть не опростоволосился так, что пришлось бы хоронить всю бригаду. Спасла мышечная память и профессиональный автоматизм, а ведь пожары тушат не силою, а головою – так ещё отец Пашки говорил.

Ещё и от большого начальства пришлось отмазывать за прокол с поднятой парочкой. Не положено по технике безопасности, запрещено, вообще свою страховку другому человеку давать нельзя, а он двоих засунул в одну страховочную систему – благо Никита тощий, как глист, сестрица его и вовсе за четверть человека сойдёт.

Только одно дело – техника безопасности, другое – истеричная девчонка, мешающая эвакуации гражданских лиц. И потом, не отправил бы он эту парочку, что дальше? Дальше-то что? Тащить на себе Никиту – не вариант, не выбрались бы. Бросить – тем более. Отправлять Марину одну к реке – умчит в другую сторону, в лучшем случае МЧС найдёт, в худшем…

Всё это и вывалил Павел на высокое руководство, шлифанул тем, что он пожарный-десантник, а не спасатель, его дело леса тушить, а не гражданских по лесам отлавливать. Игнатьич хмуро подтвердил, давая всем своим видом понять, что своего не сдаст на растерзание, не бросит, пусть и очевидно – сам получит, попадёт под раздачу.

Премировать, зарплату повысить – не дождёшься. Вкатить дисциплинарное взыскание, премии лишить – это за милую душу, всегда пожалуйста.

Нужно было подниматься, но как, черт возьми, теперь смотреть в глаза Ленке? Одно дело, когда он по лесам шлялся, героя из себя строил, флору с фауной родного края спасал, другое – переспал с первой попавшейся красотулей, девятнадцати лет от роду.

Понятно, что нужно забыть, забить, сделать вид, что ничего не было. Ленка вызверится, в своём праве, но вряд ли заподозрит в измене. С кем им, уходящим в огонь, трахаться посреди тайги? Не с бурундуками же. Пашка же не собирался признаваться в измене и лёжа на смертном одре, находясь в маразме, не то, что сейчас, в трезвом уме и в твёрдой памяти.

Ударился головой о руль в тщетной попытки привести мысли в порядок, лишь перепугал мамочек на детской площадке резким звуком клаксона. Плюнул на всё, уж как-нибудь посмотрит в глаза жене, и о Марине думать перестанет, глупо потому что думать о ней, вспоминать, пытаться анализировать – что случилось, то случилось. Девятнадцать лет – не крошка. Сейчас-то Пашке девятнадцать казалось детством, сам же в бригаде числился в этом возрасте. Марина не дурочка, в университете учится, справится с разочарованием, вернее сказать, с дерьмом, в которое опустил её залётный «герой».

Выбрался из авто, хлопнул дверью, направился в подъезд. Лифт не работал, поднялся пешком. Постоял у двери, таращась на тёмный металл и глазок, вздохнул тяжело, открыл дверь.

Квартира встретила тишиной. Обычная, казалось бы, картина, Лена в это время на работе, но Пашка сразу понял, не на работе она… ушла.

Разулся, аккуратно поставил обувь на специальный коврик. Обычно, если он бросал ботинки мимо, жена орала, как мегера, после приходилось демонстративно мыть полы в прихожей, искупать вину.

Прошёл на кухню. Всё чисто, на своих местах, только холодильник пустой. Распечатанная пачка персикового сока, глазированный сырок, остатки сливочного масла – вот и всё разнообразие.

В комнате тоже убрано. Запасная зарядка от Пашкиного телефона, как и полагается, на журнальном столике у стены. В шкафу ровным рядом висят глаженые футболки, три рубашки, кажется, единственные, не поклонник он делового стиля. Бельё ровной стопкой на отведённом месте. Красота!

Полки Лены сияли чистой. Ни трусов, ни носков, ни пижам – ничего. Пуховики, правда, на месте, как и зимняя обувь. Летнее и домашнее забрано всё подчистую.

Понятно, уехала к родителям, как и грозилась, если драгоценный муж не одумается. Муж не одумался, наоборот, пробыл в лесу дольше положенного, ещё и студентку оприходовал. Не муж, а бриллиант! Сам бы за себя пошёл, если бы можно было.

Пашка упал на диван, вытянулся. Хорошо-то как, господи! Растянулся на чистом, одет в чистое, вокруг пахло домом, человеческим жильём. Мошкара не лезла в лицо, гнус не жужжал бесконечно, надоедливо, надрывно, не чирикали оголтело птицы. Райские звуки с улицы – детские крики, лай собаки, сигнала автомобилей.

Набрал номер Лены, ожидаемо не взяла трубку. Нужно ехать, мириться, вымаливать прощение за скотское поведение, за работу свою мерзкую, за характер упрямый, за всё хорошее разом.

Цветы купить, розы обязательно, непременно красные, что-нибудь сладкое. Ленка у него из разряда вечно худеющих, но от сладенького под уговоры мужа, что вовсе она не толстая, не отказывалась. Тем более, правда ведь, не толстая. Не тонкая и звонкая девятнадцатилетняя студентка, но лишнего нет и грамма.

Торт, например, взять в соседней кондитерской… Впрочем, похоже, у Кононова появилась аллергия, уж лучше селёдка под шубой из гастрономии, чем любые кондитерские изделия. Пашка, как вспоминал ту коробку, бант красный, торт, вздёрнуться хотелось.

На дорожку решил зайти в туалет, дело-то житейское. В пробке встанешь, припрёт, придётся в бутылку нужду справлять на удивление автолюбителей в соседних машинах.

Зашёл. Замер. С минуту смотрел в оцепенении на поднятый стульчак унитаза. Поднятый, сука, стульчак.

Сколько себя помнил Пашка, мать его гоняла за стульчак, который должен быть опущен, должен быть опущен, должен быть опущен. Должен. Быть. Опущен! Позже инициативу перехватила жена, могла среди ночи разбудить, заставить встать, идти приводить помещение в надлежащий вид.

Теперь-то он во сне опустит и стульчак, и крышку. Лене давно не приходилось выговаривать ему за косяк, и вот – картина Репина «Приплыли». Говорят, такой картины не было и нет[2]2
  Картины Репина «Приплыли» не существует. В 1930 году рядом с картинами Репина было представлено полотно Льва Григорьевича Соловьёва «Монахи (Не туда заехали)», произошла путаница. Благодаря этому и пошло выражение: «Картина Репина «Приплыли».


[Закрыть], а вот грёбанный стульчак существовал, смотрел на Кононова со всей возможной наглостью и усмехался.

Пашка развернулся, вернулся на диван, включил телевизор и залип на сериале про несчастную любовь по местному телевидению. Проникся, сопереживал, волновался. Скажите, пожалуйста, какие страсти научились снимать.

Ближе к ночи достал заначку, пятилетний коньяк, выудил глазированный сырок из холодильника, поужинал, чем бог послал.

Покрутил в руках телефон, отбросил, потом взял в руки, не думая написал: «Спишь?»

Глава 13

Мы сидели с Дашей в кафе, и я вываливала на неё произашедшее, лила сплошным потоком, потому что больше не могла носить в себе.

Было одновременно обидно, гадко, стыдно, казалось, каждый встречный знает, что произошло, и осуждает меня. А ещё, вопреки всем этим чувствам, которые по идее должны были заставить забыть о Павле Кононове, я всё равно думала о нём, вспоминала, даже скучала, что совсем никуда не годилось.

Скучать по женатому мужчине – настоящая глупость. Наверняка в жизни встречаются вещи похуже, чем случайный секс с женатиком, например, болезни, смерть, природные и техногенные катастрофы, но в тот момент меня интересовали только собственные чувства и переживания.

Целыми днями прокручивала в голове произошедшее, винила себя, снова прокручивала, вспоминала каждую деталь, взгляд, разговор. Воображала, что было бы, если бы…

Если бы он не был женат, если бы я была старше, если бы не училась далеко от нашего городка.

Если бы Паша был младше, если бы, если бы, если бы… Миллионы вариантов развития событий, где мы могли быть вместе.

– Вот, – выдохнула я, после кажется нескончаемого монолога, вывалив на подругу свои переживания.

– Муд-а-а-азвон… – протянула Даша. – Правду говорят, красивым мужикам верить нельзя! А ещё десантник называется!

– Работа-то причём? – посмотрела я на подругу.

– Не знаю, – фыркнула та.

– Я теперь в каждой встречной его жену вижу, представляешь? – вздохнула я. – Смотрю на официантку и думаю, а вдруг она, или продавщица в магазине рядом с домом, или кондуктор в автобусе.

– Кондукторша вряд ли, – засмеялась Даша.

– Кошмар какой, – пискнула я, закрывая лицо руками. – Вдруг его жена узнает?

– Знаешь, это твой Кононов должен заламывать руки и бояться, что узнает жена, – прошипела Даша. – Ты ничего этой неведомой жене не обещала, клятв верности не давала, и вообще ничего не должна. Ты даже не знала о её существовании, в отличие от её же родного муженька.

– И что?

– И всё! Просто перестань об этом думать, получилось так себе, но когда-то это всё равно должно было случиться, так что, всё к лучшему.

– Куда уж лучше? – вздохнула я, стараясь не зареветь.

– Не загоняйся, – Даша кивнула в подтверждение своих слов. – Я о своём первом думать забыла, – пренебрежительно продолжила она. – Встретила недавно, перекрестилась, честное слово. Что, спрашивается, тогда в нём нашла? И ты тоже забудешь, уже через месяц не вспомнишь мудака Кононова. Пойдём лучше в ночной клуб, а?

– Не-е-е, – протянула я. – Ты же знаешь, меня не отпустят.

– Не повезло тебе с родителями, – сочувственно протянула Даша. – Слушай, а они реально верят, что ты только в универ ходишь, да лекции в общаге зубришь?

– Вообще-то так и есть, – повела я недовольно плечом.

Мою жизнь нельзя было назвать активной. Поначалу я растерялась от всего, что произошло: переезд, новый большой город, общежитие, море незнакомых лиц, после же учёба навалилась с такой силой, что я подумать не смела пропустить хоть что-нибудь и в итоге вылететь с бюджета.

– Надеюсь, всё изменится, раз уж своей прелести ты лишилась, – засияла Даша. – Спасибо мудозвону Кононову! За его здоровье!

Она подняла бокал с безалкогольным напитком, я с минералкой, мы чокнулись и засмеялись. Вернее, Даша засмеялась, я сделала вид.

От собственной откровенности не стало легче, напротив, проговорив обиды, я словно окунулась в них снова, нырнула в переживания, чувства, которые испытывала к Паше.

Может быть, это какая-нибудь инстинктивная штука, придуманная природой – привязанность к первому половому партнёру? Выходит в моём случае, природа – дура. В чувствах к Паше не было никакого смысла, ни с социальной точки зрения, ни с точки зрения эволюции, выживания вида, или чем там должна мотивироваться «природа-матушка», подкидывая такие подлянки?

На обратном пути зашла к Никитосу. Алёнку выписали, она целыми днями болталась на улице, чаще во дворе, он же торчал безвылазно дома. С переломом в доме без лифта не поскачешь.

В гостях я проторчала почти до вечера. Мы привычно болтали о пустяках, между делом я помогла приготовить окрошку. Сидели на кухне друг напротив друга, резали ингредиенты, обменивались новостями.

Никита рассказывал о работе, Алёнке, планах на отпуск на следующий год, или через два-три года, как получится. Он хотел на Тайвань или что-нибудь подобное, экзотическое.

– На лоне природы в родных краях отдохнуть не хочешь? – спросила я, пряча улыбку.

– Уже отдохнул, спасибо! – заржал Никитос, оглушая звуками, похожими на гогот гуся и ржание коня одновременно, показывая на вытянутую ногу, где красовался гипс.

Не выдержав, я тоже закатилась в смехе, прокручивая в голове произошедшее в тайге, но уже под другим углом, совсем не драматичным. Удивительная способность у Никиты – превратить любую, самую страшную ситуацию в смешную. Найти позитив в самой глубокой заднице было тем, что восхищало нашу компанию.

Никита обхватил меня ручищами, прижал к себе, продолжая хрюкать мне в ухо. В ответ я обняла его, хлопнула дружески по плечу, фыркнула, выбираясь из нечаянных объятий.

В этот раз всё было не так, как обычно. Смутилась, но виду я не подала, переключилось на зелень, которую нужно было продолжить резать. Никита обнимал меня тысячи раз, я его тоже, можно было сказать, что мы брат и сестра или нечто подобное, очень родное, по-настоящему близкое.

В последнее время всё не как привычно. У меня выдернули почву из-под ног и оставили висеть над геологическим разломом, куда я могла свалиться от любого неосторожного движения. Скорей бы начался учебный год, что ли…

Вечером папа счастливым голосом сообщил, что завтра мы все едем в купленный родителями домик в посёлке недалеко от городка. Все – значит и я тоже.

– Не хочу, – сказала я, угрюмо посмотрев на родителей.

Не хотела я видеть никакой посёлок. Хватило с меня природы, свежего воздуха и прочей ерунды, отныне моя стихия – это город, чем больше, тем лучше, лучше мегаполис, чтоб минимум травинок, цветочков, деревьев.

Журналисты продолжали наперебой твердить о пожарах, иногда противный запах дыма заползал в город, заставляя людей закрывать окна. Аргумент, что горит с другой стороны, далеко от посёлка, для меня не был веским.

– Хватит киснуть, – мама ободряюще обняла меня. – Если хочешь, давай возьмём с собой Никиту.

– Зачем? – посмотрела я в недоумении на маму.

– Вы же друзья, – лукаво глянула, я в ответ лишь закатила глаза.

Почему именно Никиту, а не Алика или Макса? С ними мы тоже друзья, если подумать, то с Аликом даже больше, чем с Никитой и Максом вместе взятыми.

– Всё, ничего не знаю, подъем в шесть, едем на фазенду.

Меня передёрнуло, то ли от слова «фазенда», один бог знает, откуда появившееся в лексиконе родителей, проживших всю жизнь в Сибири, а не в Бразилии. То ли от приказного тона папы, будто мне десять лет, и я отказываюсь идти в школу, потому что контрольная по математике, то ли от того, что внутренне я сдалась и решила поехать на «фазенду». Всё что угодно лучше, чем продолжать киснуть, вспоминая Пашу.

Добирались недолго, большую часть пути я спала на заднем сидении, проснулась, когда подъезжали к посёлку.

В окне мелькала стена леса, вдоль которой шла асфальтированная дорога. С противоположной стороны раскинулся огромный, сколько глаз хватало, луг, на котором, как грибы, торчали только начавшиеся строиться коттеджи.

– Мы в старом посёлке решили обосноваться, – сказал папа то, что я слышала много раз.

Изначально родители хотели купить коттедж в новом посёлке. Реклама обещала благоустроенное жильё, инфраструктуру, блага цивилизации, зато и просила за потенциальные радости столько, что проще забросить мечту о небольшом огородике навсегда, чем решиться на такие расходы.

Но тут подвернулось объявление о продаже недостроенного дома в старом, много лет обжитом посёлке. Доделать предстояло второй этаж, в основном утеплить, и по мелочи на первом. Проблемы с водой – колонка на улице, – зато электричество проведено и поставлена добротная печь.

Колонка на улице, печь – всё звучало для меня дико, никак не вписывалось в мою реальность. Косилась на родителей и думала о том, что никогда в жизни не стану как они. Ради радости вырастить килограмм огурцов таскать воду с улицы, из неведомой колонки?

Посёлок не был похож на Мамукан. Больше кирпичных домов, но и обычные, щитовые встречались, многие обшиты сайдингом. Почти у каждого дома стояла машина, по улицам не бродили куры, собаки лаяли в основном из-за заборов. Сказывалась близость к городу, многие дома здесь были «фазендами».

С интересом я оглядела дом. Представила, как летом буду жить на втором этаже с балконом, которого там и в помине не было, но что мешает вообразить, как и широкую металлическую кровать, лучи солнца, скользящие по белому покрывалу, и Пашу, лежавшего на ней.

Наваждение какое-то! Хотелось реветь, ногами топать, голову себе оторвать, взамен новую прикрепить, чтобы не думать больше о нём, не вспоминать и тем более не представлять.

Родители в это время деловито рассматривали первый этаж, подсчитывали, какие стройматериалы надо купить, работы сделать. Мама вышагивала по заросшему огороду, вслух мечтала о грядках, клумбах, бочке для полива и прочем, что звучало для меня чем-то совершенно ненормальным, из уст мамы точно.

От скуки отправилась бродить по посёлку. Разномастные дома раскинулись на пригорке, вдали сине-зелёной полосой виднелся лес, внизу сверкал изгиб реки, пляж, где толпились отдыхающие.

Встретился крохотный магазинчик со скромным ассортиментом, почтовое отделение, там же пара банкоматов. Многие улицы были покрыты асфальтом, обнаружилось несколько волейбольных площадок и одно футбольное поле, где толпились мальчишки разных возрастов.

Для сносного существования девятнадцатилетней студентки ничего привлекательного, а в целом живописно. Почти идеалистическая картинка, если не знать, что воду нужно носить из колонки и топить дровами.

– Где ты бродишь? – спросила мама в трубку, когда я уже подходила к нашему дому, вернее, фазенде с недостроенным вторым этажом.

– Иду, – ответила я.

Повернула в нужный переулок, осторожно обошла заросли крапивы у соседского забора, подошла к нашей калитке.

Рядом с отцом стоял незнакомый мужчина, решила, что кто-то из соседей. Почти не ошиблась.

– А вот и дочка моя, – подозвал меня папа, обхватил за плечи, чуть выставляя вперёд, словно демонстрируя. – Второй курс, университет путей сообщений, голова!

– Красавица, – отозвался гость.

– Виктор – друг детства, представляешь, – довольно продолжил папа. – На одной улице жили, правда, он постарше, но все в одной компании крутились, неважно какого возраста. Надо же, как встретились.

– Я смотрю дом Измайловых распахнут, люди ходят, заглянул узнать, что происходит. Время непростое, а тут, – Виктор широко развёл руки. – Чудеса, да и только. Раз такое дело, пойдёмте в гости, посидим, поговорим, повспоминаем, мяса пожарим, примем чутка, – показал он характерный жест.

– Неудобно как-то, – пробормотала мама, смутившись.

– Чего неудобного? – строго посмотрел Виктор. – Супруга моя как раз пир на весь мир собирает. Сын обещал приехать, а для матери, сами понимаете, нет пущей радости, чем накормить чадушко. Стол уже ломится, а она говорит, ещё не начинала готовить. Собирайтесь, собирайтесь, еды, места, всего хватит. Дом от дедов достался, большой, семьи-то раньше были, не чета сегодняшним. Думал поделить, дети на соседнюю половину приезжать будут, а они носа не кажут. Сегодня сподобился.

– Тем более, – замахала руками мама.

– Не спорьте, случай такой выдался. Соседи ведь, через две улицы всего живём. Пошли.

– Пойдём, – легко согласился папа.

Мама побежала в дом, собирать небольшие запасы еды, которые были с собой, чтобы не идти с пустыми руками. Зная маму, я была уверена, что она обязательно отправит папу в магазин купить чего-нибудь к столу, иначе не бывало.

Я лишь вздохнула, мало мне путешествия на свежий воздух, в котором я совершенно не нуждалась, и постоянного подспудного страха, что начнётся лесной пожар, теперь придётся идти в гости к незнакомым, неинтересным мне людям.

Папе-то радость, мама наверняка найдёт общей язык с супругой Виктора, хотя бы на фоне рецептов засолки огурцов и прополки огорода. Мне что прикажете делать?

Дом у новых знакомых оказался одноэтажным, действительно просторным. Ухоженные клумбы перед домом, которые хозяйка назвала палисадником, огород с ровными грядками, кажется, со всем на свете.

– Мы лет десять, как сюда перебрались, – говорила тётя Лариса – так она представилась. – Сначала деда доглядывали, потом остались, – кивнула. – С тех пор и живём, благоустраиваемся. Мне уже и города никакого не надо, как хорошо здесь!

Я откровенно скучала, не зная, куда себя деть, в итоге уткнулась в телефон, сев на скамейку возле крыльца.

– Павлик! – услышала я возглас тёти Ларисы.

Подняла взгляд. Сквозь штакетины забора был виден остановившийся автомобиль, не самый дорогой кроссовер. Я разбиралась, потому что раньше папа активно привлекал меня к выбору семейного автомобиля и не был в восторге от этой модели и производителя.

Открылась калитка, во двор вошёл, неся большие пакеты с эмблемой сети супермаркетов, Павел Кононов собственной персоной, которой следовало бы провалиться сквозь землю, потому что у меня не получалось.

Я могла только торчать, как дорожный столб, впитывать взглядом всё, чем был Паша, от взлохмаченных волос, до светлых кроссовок, включая серый взгляд, который ненадолго впился в меня, после же спокойно посмотрел в сторону спешащих к нему родителей.

– Без жены? Почему без Лены? – щебетала Лариса. – Как же так? Я же вот только сегодня с ней говорила, она сказала, что приедет.

– На электричке же, – вставил слово Виктор. – Через сорок минут придёт. Пашка встретить успеет. Разминулись?

– Да, разминулись, – кивнул Паша, не глядя в мою сторону. – Телефон завис. Я это… поехал тогда, встречу.