Электронная библиотека » Наталия Солодкая » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Волшебство (сборник)"


  • Текст добавлен: 25 июля 2016, 05:40


Автор книги: Наталия Солодкая


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Учительница, наверно, – шушукались офицерские жены-старожилки, провожая взглядом вновь прибывшую в ботиках на каблучках и ладном пальтишке «в талию» с чемоданом в одной руке и перевязанной шпагатом стопкой книг – в другой.

Да и командир гарнизона, познакомившись с семьёй нового офицера и определив молодожёнам место жительства, обращаясь к Маме, сказал:

– Человек вы, как я вижу, образованный, интеллигентный, вам – и карты в руки. Культурной жизни тут у нас – никакой, помещение есть хорошее, да заняться некому. Вот вам первое поручение: организовать работу гарнизонной библиотеки. Как, готовы взяться? Чем можем – поможем.

– Конечно, готова. Я справлюсь, – последовал уверенный ответ, не потребовавший от молоденькой офицерской жены никаких раздумий. Это были слова, ставшие негласным девизом всей жизни Мамы.


Библиотека, организованная в удивительно короткий срок, стала настоящим культурным центром гарнизона на станции «Волга», в котором 18-летняя заведующая – самая юная из офицерских жен – собрала богатейший книжный фонд и организовала чтение тематических лекций столь интересных, что скоро маленький зальчик перестал вмещать всех желающих. Когда отца перевели на другое место службы, отъезд заведующей библиотекой жители гарнизона восприняли как возврат к прежней унылой и однообразной жизни.

– Ну вот, с твоим отъездом словно свет погас, – хлюпая носом, произнесла соседка, с которой Мама успела подружиться.

Точно так же увлечённо, как когда-то в гарнизоне, Мама позднее собирала и домашнюю библиотеку, в которую вошли лучшие детские книги и произведения русской, советской и зарубежной классики. И эти драгоценные семена сеяла вчерашняя деревенская девочка, ежедневно преодолевавшая непостижимое для ребёнка расстояние, чтобы получить образование!


Мама, как любая уважающая себя волшебница, приказала себе встать, когда в семьдесят шесть лет получила тяжелейшую травму – осколочный перелом бедра. Травму, для многих в жизни последнюю. Дежурный врач приёмного покоя, взглянув на снимок, «утешил»:

– М-да, тут без вариантов. Сделаем гипсовый «сапожок», недельку подержим, ну а там – сами понимаете… Возраст. Да и не операбельная она с двумя инфарктами…

Мы все были в отчаянии, имея в своей памяти многочисленные примеры таких же травм, закончившихся для пожилых людей прикованностью к постели и следовавшей за нею гибелью человека.

Но волшебникам не положено демонстрировать свою немощь, иначе люди перестанут верить в чудеса. И, едва придя в себя от боли, на пятые сутки после травмы Мама прямо в больничной палате начала лёжа делать упражнения. Она сказала себе:

– Если я хочу встать на ноги, я должна иметь крепкие руки.

И велела мне купить для неё гантели.

Лечащий врач, утром зайдя на обход в палату, остолбенел, увидев свою седую пациентку, ещё вчера кричавшую от боли при малейшем движении, а сегодня лёжа выполняющую упражнения с ярко-красными гантелями в слабых руках.

Спустя непродолжительное время Мама встала, опираясь на «ходунки», а ещё через пару дней начала фанатично выполнять упражнения для ног, донимая инструктора по лечебной физкультуре требованиями повысить нагрузку. Потом она начала учиться ходить по палате, перевыполняя установленные доктором нормы и репетируя вновь и вновь неудавшиеся повороты направо и налево.

Как-то лечащий врач, увлечённо объясняя мне схему дальнейших восстановительных процедур, вдруг сделал паузу и задумчиво произнёс:

– А знаете, у вас очень красивая мама. У неё лицо сильного и волевого человека. На такое лицо хочется смотреть, не отрываясь.

Эти слова произнёс доктор, по возрасту годившийся Маме в сыновья и повидавший уже в своей практике немало пациентов.

Через пять недель после полученной травмы Мама покинула больницу, хоть и опираясь на «ходунки», но ступая своими собственными ногами. Через некоторое время она уже привычно позвякивала столовыми приборами на кухне, самостоятельно приводила себя в порядок и стирала бельё. Ну что тут скажешь? Волшебница! Но я-то знаю, что категорически отказавшись от присвоения звания «Лежачий больной», Мама совершила этот подвиг ради тех, кого любит. В том числе – ради меня.

Приняв от Бабушки эстафету Волшебницы, она продолжала учить и меня, и всех, кто был рядом, быть творцом своей Реальности, в которой при одном и том же исходном событии возможны различные варианты развития сценария. И его автором являешься ты сам.

V

Все жители нашего большого коммунального дома, включая и мою семью, ездили мыться в баню на другой конец города. Детей до определённого возраста мыли дома в корыте. А потом, когда подрастали – как все, в баню.

В один прекрасный день, когда семья собралась обедать, наша тихая Бабушка, дождавшись, когда тарелки домочадцев опустеют, неожиданно для всех перевела обед в семейный совет, взяв председательствующее слово:

– Вот что, друзья, я вам скажу: хоть я и человек неграмотный, считайте меня кем хотите, но журнал «Здоровье» читаю от корки до корки и кое в чём смыслю. Девчонка наша выросла, уж в корыте её мыть – никуда не годится. А возить её в эту городскую антисанитарию наотрез отказываюсь, потому как преступление это – ребёнка в общей бане кубасить. Какой только заразы там нет! Хоть как остерегайся, а не убережёшься. Чай, сейчас не война и не революция. Уж на что у нас в деревне беднота была: читать не все умели, чай морковный пили, сахар только по престольным праздникам пробовали, а мылись в своей собственной бане, в чистоте. Бывало, полы и лавки добела скребком выскабливали, да крутым кипятком из чугунка окатывали, а уж потом баню топили. Одним берёзовым духом дышали. А теперь что у нас? Давайте что-то думать.

Старшие призадумались. А ведь и то верно: как это раньше разговор об этом не зашёл? Было решено, объединив усилия, сотворить что-нибудь этакое. Отец – человек военный, немногословный и основательный. Задача была поставлена, значит должна быть выполнена. Хоть из воздуха. Да и как любой уважающий себя чародей, Отец научился в жизни делать абсолютно всё. Вооружившись топором, рубанком, молотком и ящиком гвоздей под ошарашенными взглядами соседей Отец начал возводить во дворе, неподалеку от сараев, где жильцы хранили всякую хозяйскую всячину, невероятное для того времени сооружение – утеплённую душевую кабину. На крышу этой кабины он водрузил большой бак, воду для которого грели дома кипятильником и ведрами поднимали наверх по высокой деревянной лестнице. К баку была привинчена самая настоящая никелированная душевая лейка с краником. В кабинке было чисто, просторно и сказочно хорошо пахло свежим деревом. Пол был сбит из тонких реечек в решётку, стены обшиты новенькой клеёнкой в сиреневый цветочек, обрела своё место и полочка с подвесной мыльницей. В «предбаннике» Отец навесил крючки для вещей, смастерил деревянную скамейку и повесил ранее пылившееся в чулане старинное зеркало в художественной деревянной раме, которую обновил темно-вишнёвым лаком.

Кабинка была снабжена самой настоящей дренажной системой, которую Отец смастерил, подсмотрев идею в каком-то журнале. В этой кабинке можно было мыться круглый год, настолько она была тёплой. Дорога в городскую баню была забыта, так как теперь у нас были все основания считать, что теперь мы тоже живём «со всеми удобствами».

Эта «стройка века», единогласно одобренная соседской госприёмкой, стала сенсацией. Последовал взрыв строительного энтузиазма, и вскоре во дворе под дружный стук молотков одна за другой появились душевые кабинки соседей. И правда: волшебство – дело заразительное.

Так я усвоила ещё один важный нюанс творения своей Реальности: качество жизни при одних и тех же исходных условиях может быть разным.

Волшебники – существа особенные. Хоть они и всё могут, но, зачастую, себе не принадлежат. Отец был человеком военным, фронтовиком, а потому тоже себе не принадлежал. В составе Первого Белорусского фронта Отец дошёл до Берлина, участвовал в штурме Рейхстага и был удостоен высоких правительственных наград.

Вглядываясь в фотопортреты молодых родителей, я не перестаю восхищаться игрой природы. Отец родился в простой крестьянской многодетной семье в Рязанской области, «породистых» аристократов в роду у него и в помине не было. Уму непостижимо, какие силы матушки-природы привёл в движение Творец, создав такое красивое, правильное, скульптурной лепки лицо, улыбка на котором озарялась белоснежным, ровным рядом безупречных зубов, которые Отец сохранил до самого почтенного возраста. Резец скульптора, творивший это лицо, не дрогнул ни разу.

Когда мне исполнилось 3 года, Отец отбыл на новое место службы под Воркуту, тяжело приняв такое решение. В начале 60-х начались массовые сокращения в вооружённых силах, прошлые заслуги в расчёт не принимались, и Отец был поставлен перед выбором: либо увольняться на «гражданку», либо ехать служить далеко и надолго. Дома, в подмосковном городке, у него была молодая красавица-жена и трёхлетняя дочка. Что могло твориться в душе молодого человека, уцелевшего в пекле войны и теперь обретшего, наконец, пусть не благоустроенный, но уютный дом, любимую жену и ребёнка, появление которого он считал самым большим счастьем на свете? Хотелось только одного: быть с ними сейчас и всегда!

Он это заслужил, когда рубил сапёрной лопатой насквозь промёрзлую землю, срывая до крови кожу рук и не чувствуя отмороженных ног; когда голодный, замертво падал от усталости, едва привалившись к стволу дерева; когда много раз подряд с бойцами пулеметного взвода пытался взять высотку, потому, что это надо было сделать любой ценой.

Он заслужил это, когда осколок снаряда прошил ему спину, а взрывная волна обрушилась на голову тяжёлой контузией.

Он завоевал право быть рядом с любимыми людьми, когда, оглохнув от взрывов, стрельбы и собственного крика пробился со своими товарищами в самое логово врага и штурмом взял его. Он победил. И он выжил. Может, потому, что судьба такая. А может, благодаря вшитой матушкой под кармашек гимнастерки иконке, которая сохранила молодого воина, потому, что свыше ему было предписано привести в этот мир нового человека. После того, как выживет и победит. Кажется, наскитался уже, повозил за собой молодую жену по гарнизонам, пожил в бараках и сараях. Сейчас – тоже барак, но теперь у него малышка-дочка. Как он может повезти её в неизвестность и в неустроенность?

Отец сутки не спал, ломая голову: как поступить? Решил, что не вправе разрушить налаженную жизнь семьи, а потому поехал в управление кадров, чтобы оставить там рапорт об увольнении из вооружённых сил. А потом поехал домой, чтобы сообщить жене новость. Поднявшись по лестнице на второй этаж и открыв дверь в общий коридор, он остановился и замер на месте: в конце коридора, у окна, разложив все свои детские пожитки, около ящика с игрушками беззаботно копошилась с куклами его девочка. Отец стоял, и целый ураган мыслей пронёсся в его голове:

– Я написал рапорт об увольнении. И что теперь? С чем я остался? В активе – полная грудь медалей и орденов, а также – военная профессия, которая здесь стала не нужна. Другую получить не успел. Что же я смогу дать своему ребёнку, не имея никакой гражданской специальности? Смогу ли я завтра купить ей красивые игрушки и яркие книжки, сводить в зоопарк и на новогоднюю ёлку? Как и на что будет жить моя семья?

Эти и десятки других вопросов, казалось, готовы были взорвать голову. Отец почувствовал, как из-под фуражки пот крупными каплями катился по лбу, заливая глаза. И вдруг он, развернувшись на месте, кинулся с лестницы вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Он добежал бегом до железнодорожной станции, одним махом запрыгнул на платформу и влетел в электричку, когда двери уже захлопывались. Стоя в тамбуре, он слышал, как сердце, выпрыгивая из груди, выстукивало:

– Почему-так-медленно-ползет-эта-чертова-электричка?

Отец не помнил, как добрался до улицы Огарева в центре Москвы, где располагалось управление кадров. Перед дверью кабинета он остановился, перевёл дух и вошёл. Вошёл для того, чтобы через две недели уехать служить к Северному полярному кругу. Потому что он был Волшебником, который поклялся себе, что его любимые люди никогда не будут ни в чём нуждаться. Это волшебство требовало жертвы, и он её с готовностью принёс. Потому что жертвенность есть составляющая любви – самого главного компонента любого волшебства.

И настоящие волшебники владеют этим в совершенстве. Прибыв на место и оценив обстановку, отец отбил домой короткую телеграмму: «Прибыл. Разместился. Ребёнку здесь не выжить».


Отец, любивший свою семью больше всего на свете, не мог даже в мыслях допустить, чтобы в нечеловеческих условиях оказались его любимая женщина и маленькая дочурка, которую он, кажется, совсем недавно, завернув в пуховое одеяло, мог всю ночь укачивать на руках, выйдя на улицу в шинели, надетой прямо на майку. Ходить, прижав к груди самый драгоценный на свете свёрток, описывая круги вокруг дома в сапогах на босую ногу и засыпая на ходу после суточного дежурства, чтобы мать этого маленького чуда, измученная бессонными ночами, могла, наконец, отдохнуть.

И долгие восемь лет там, где в бесконечную северную ночь замерзало дыхание, небо озарялось холодными разноцветными отблесками, а летом тучи комаров объедали лицо до крови, Волшебник в одиночку творил своё волшебство, создавая для своей малышки Реальность, в которой калейдоскоп её детской жизни складывал самые яркие и восхитительные в мире узоры. Гораздо более яркие, чем северное сияние. А, значит, оно того стоило.

И все эти восемь лет, находившиеся на огромном расстоянии друг от друга, имея возможность видеться только в быстро пролетавшие дни отпусков, Волшебник и Волшебница оставались единым и неделимым целым, которое чудесным куполом накрывало мой Маленький Рай, оберегая его от всего, что могло бы его разрушить.


Мама оказалась в больнице с тяжёлой травмой спустя полвека после этих событий. Оступившись и упав дома, на ровном месте, как это часто бывает у пожилых людей. Тому, кто сталкивался с такой ситуацией, объяснять ничего не нужно. Те, кто, к счастью, с такой ситуацией не знаком, может себе только вообразить, что человек становится совершенно беспомощным, лежачим больным, кричащим от дикой боли при малейшем движении. Он не может самостоятельно делать ничего, включая самые естественные для человека вещи. Надо ли объяснять, как выглядит такой больной со стороны? Ужасным выглядело всё: и отчаявшаяся мама, и обстановка вокруг лежачей больной со всеми её атрибутами. Отцу к тому моменту исполнилось уже 84 года, и ходить ему стало трудновато. Навестить маму в больнице я привозила его на машине. Видеть без слез их встречу было невозможно. Отец, склонившись над кроватью, обхватывал маму двумя руками за плечи, крепко прижимая к себе, словно боялся, что отнимут. Целуя её, как целуют только новобрачную, он шептал ей:

– Радость моя, как же я по тебе соскучился! Давай поправляйся скорей, да возвращайся домой. Дом без тебя опустел.

Все эти слова и действия адресовались глубоко пожилой, седой, женщине с осунувшимся от недуга лицом. Картину дополняло стоявшее рядом с кроватью подкладное судно, а прикроватная тумбочка была завалена лекарствами. Присутствие в палате других, не менее тяжелых пациенток и их посетителей Отца ничуть не смущало. Он их не видел. В этот миг он был наедине с любимой женщиной. С самой красивой на свете, такой, какой он её видел своим сердцем.

На обратном пути, сидя в машине, Отец, немного помолчав, произнёс:

– Знаешь, дочка, как только матери станет лучше, надо как-то найти возможность покрасить ей волосы. Тогда она ещё красивее будет. А то совсем седая стала.

Седина была единственной замеченной им переменой в облике прекраснейшей из женщин. Нужно ли что-нибудь добавлять к этому?

Этот Волшебник всю жизнь преподавал мне один из главных уроков жизни, который заключался в том, что человек любит другого не за что-то: не за «хорошесть», не за заслуги, и не за предоставленные блага и удовольствия.

Человек любит, потому, что умеет любить.

VI

Но вернемся к рассказу о Волшебнице-Бабушке. Самыми потрясающими свойствами личности Бабушки были врождённая внутренняя культура, душевная чуткость и невероятная тяга к самообразованию. Она была прирождённым психологом, тонко чувствующим душевное состояние домочадцев, и всегда знала, как надо пообщаться с человеком, тактично выбрав момент, чтобы груз с его души упал. Даже если это был крошечный грузик на маленькой душе ребёнка. Мне всегда казалось, что это стыдно – показать слезами, что тебя что-то ранило, что тебе больно, что ты оказалась слабой и уязвимой. Мама как-то вспоминала:

– Бывало, накажут тебя за что-то, в угол поставят, а ты будешь стоять, глотая беззвучные слёзы, выражая готовность стоять хоть до темноты.

У Бабушки первой кончалось терпение: моя постановка в угол оказывалась для неё гораздо большим наказанием, чем для внучки. Поставив виновницу в угол и подождав немного, Бабушка быстро теряла терпение и выводила её за руку из «места заточения». Проникновенно заглядывая в глаза шалунье, Бабушка с чувством произносила:

– Скажи, негодница, ты просишь прощения? Упрямая голова с большим бантом на макушке утвердительно кивала лишь в исключительно редких случаях. Но Бабушка, как и полагается в Раю, неизменно выносила «помилование»:

– Ладно уж, поперёшная (то есть делающая всё наперекор), на этот раз прощаю.

Обладая тонким чутьём, Бабушка без слов, сердцем своим понимала, что, конечно же, я хочу попросить прощения, но не могу этого сделать из-за своей «поперёшности». Тогда она произносила необходимые слова за меня, и в нашем Маленьком Раю снова воцарялись Мир и Любовь.


Соседи коммуналки тянулись к немногословной женщине, которая никогда не позволяла втянуть себя в склоки и пересуды, что было непросто на многолюдной коммунальной кухне. Бабушка притягивала не только своей глубокой порядочностью в отношениях. Она умела услышать и понять человека, с чем бы он к ней ни обратился. Была ли это кудрявая соседка Шура, молчаливо страдавшая от скупердяйства мужа-крохобора; или маленький, шустрый Витя, муж медлительной Мариши, большой аккуратист и педант, впадавший в коматозное состояние от флегматичности и неряшливости своей рослой жены; или высокая, белокурая Надя с заграничной внешностью, не беспочвенно ревновавшая своего колоритного красавца-супруга. Всех этих таких разных людей объединяло доверие к единственному человеку в доме, которому, как они считали, можно было рассказать «всё».

Когда кухня пустела, и можно было без свидетелей поговорить, человек тихонько подходил к Бабушке пожаловаться, а кто-то – даже иногда поплакать, спросить совета с полной уверенностью, что будет понят. И Бабушка терпеливо выслушивала чужие жалобы, не отрываясь от своего дела:

– Ты уж прости, Надя: я буду и слушать, и картошку чистить. А то ведь мои скоро придут. А ты рассказывай, я слушаю.

Выслушав, жалела и утешала, делая это так искренне, что и вправду верилось, что всё это – ерунда, и всё наладится.

Волшебница даже не подозревала, что в этот сокровенный для кого-то момент она творила своё волшебство, исцеляя чью-то душу своим проникновенным молчанием, участливым взглядом и готовностью услышать другого человека. Не ведая того, она преподавала и своему собеседнику, и своей внучке урок по таким простым, но для многих столь недосягаемым понятиям, как «Чуткость» и «Доброта».


Каждый вечер у нас с Бабушкой было заветное время, которого я ждала с особым трепетом. В эти часы Волшебница уводила меня в путешествие по Далёким Прекрасным и Бесконечным Мирам. Усевшись вместе со мной на полу поверх расстелённого, подобно ковру-самолёту, самодельного одеяла из разноцветных клинышков, Волшебница в облике полуграмотной крестьянки улетала вместе со своей внучкой в мир сказок Пушкина, Шарля Перро, Братьев Гримм, русских былин и древних мифов. Её голосом с легким владимирским «оканьем» для меня впервые прозвучали детские стихотворения Барто, Маршака, Чуковского, Тютчева, Маяковского. От её лица, которое по ходу чтения передавало все эмоции, действовали и переживали герои Гайдара, Носова, Баруздина и Драгунского.

А чего стоили её красочные и образные рассказы о дореволюционной и довоенной жизни! Я знала по именам всех её бывших односельчан и членов родства, у которых были немыслимо интересные судьбы, слагавшиеся в устах Бабушки в настоящие литературные произведения и семейные предания.

Мудрость этой деревенской женщины подсказывала ей, что создаваемая для меня Реальность будет неполноценной без общения с сокровищами других миров, созданных великими творцами. Волшебница интуитивно чувствовала, что должна поведать маленькому человеку и о его глубоких корнях, без которых он – тонкий, слабый и беззащитный стебелек. Завершив этот упоительный полёт, Волшебница перекладывала в кроватку уснувшую прямо на полу путешественницу и, наконец, позволяла выкроить немного времени для себя.

Как большинство малограмотных людей, Бабушка читала про себя медленно, немного шевеля губами. Но, сколько я её помнила, при любой минутке досуга в её руке оказывалась либо книга, либо познавательный журнал. Родители выписывали много периодики, которую приносила нам почтальонка Дуся в большой сумке через плечо. Из неё Дуся, подобно фокуснице, извлекала сначала «Весёлые картинки», потом – «Мурзилку», а позднее – «Пионер». Для взрослых у фокусницы Дуси были припасены несколько газет и журналы «Наука и жизнь», «Вокруг света», «Юность», «Здоровье», «Работница», «Огонёк» и популярный в 60-е журнал «Наука и религия».

Бабушка прочитывала все газеты и журналы от корки до корки, а поздно вечером, когда все дела были переделаны, она с нетерпением ждала с работы Маму, чтобы втянуть её в дискуссию на тему прочитанного. У Бабушки всегда была своя личная точка зрения по всем освещаемым в прессе проблемам, которые она понимала по-своему, по житейской мудрости, и приходила в больше волнение, когда изложенная автором точка зрения не совпадала с её собственной.

Несколько раз на моей памяти Бабушка подставляла к буфету стул, чтобы, встав на него, достать с верхней полки фаянсовую чернильницу и гранёную, янтарного стекла, ручку с вставным пёрышком. К этому её толкал страстный порыв написать письмо «в редакцию», чтобы разъяснить бестолковым писателям суть дела, когда расхождение позиций достигало критической точки. Но потом, безнадежно махнув рукой, Бабушка убирала на место чернильницу с ручкой и обречённо изрекала:

– Да что с них взять, с этих писателей, в коих нету никакого толку, хоть и заучились насмерть? Глянь: хоть в телевизоре, хоть в журнале – все ослепли да облысели от учёбы. Книжек полтонны прочитали, а всё равно ни разуму, ни понятия нет никакого о жизни. У нас вот в соседней деревне учитель был, тоже в очках ходил, с образованием. А говорить с ним лучше не берись: начнёт всякую ерунду бормотать – не переслушаешь. Уж наши бабы остановятся с ним из уважения, слушают, слушают, да махнут рукой и по своим делам пойдут. А он всё стоит и бормочет. Так ведь и не женился, ни одна девка за него не пошла. Толку-то в нём – никакого. А ещё учитель…

И принималась за более важные с её точки зрения дела, например – пироги.

Она считала своим долгом просвещать маму насчёт последних достижений научной и философской мысли, о которых узнавала из журналов «Наука и жизнь» и «Наука и религия». Мама, к тому времени уже ставшая руководителем предприятия, часто возвращалась с работы поздно, сильно уставшая и иногда отмахивалась от этих разговоров. Обиженная Бабушка, с нетерпением дожидавшаяся Маму, чтобы поделиться с нею новостями и своими выводами по данному кругу вопросов, посылала вдогонку направлявшейся спать дочери упрёки:

– Хоть ты мне и дочь, Юля, а я тебе скажу со всей прямотой: отсталость у тебя полная по всем вопросам. Можешь ли ты после этого руководить людьми? Ну, вот что ты мне рукой машешь? Какой в тебе есть кругозор, ответь? Погляди: я вот даже листок загнула, чтобы тебе прочитать, что пишут, а тебе и дела нету.

И, махнув рукой, уж совсем обречённо с тяжелым вздохом резюмировала:

– Да что тут говорить? Форменная и беспросветная темнота!

Из моих детских наблюдений за этими уморительными сценами моё сознание черпало главное: Бабушка, проживая свою жизнь в бесконечных бытовых хлопотах, постоянно и жадно училась, познавала новое, неустанно расширяя границы своего внутреннего мира и бесконечно его совершенствуя. И поэтому с ней было столь же бесконечно интересно.

По примеру родителей, в моём семейном доме тоже была собрана большая библиотека, и Бабушка постоянно просила меня принести для неё почитать «чего-нибудь жизненного», сетуя, что дома книжки – все одни и те же. Но не всякая книга отвечала этому определению, в которое Бабушка вкладывала что-то свое, что находило отклик именно в её душе. Порой, прочитав несколько глав из принесенной для неё книги, Бабушка вручала мне её назад со словами:

– Ну чего ты мне принесла? Про что тут читать? Неужто не видишь, что писатель этот в жизни не разбирается? Тебе что, жалко, что ли, мне хорошую книгу принести?

Как-то, навестив родительский дом, я застала свою Бабушку в таком состоянии, в котором я не видела её никогда. К тому времени она стала очень плохо видеть и при чтении пользовалась лупой. Бабушка, начав мне пересказывать со своим владимирским «оканьем» прочитанные ею рассказы Зощенко, буквально каталась в приступе беззвучного смеха по кровати своим маленьким, худеньким телом, закашливаясь и приговаривая: «Ой, мамочки, не могу больше». Затем вооружившись лупой, зачитывала мне впечатливший её эпизод, чтобы я убедилась лично, как это на самом деле смешно. По мнению Бабушки, этот писатель в жизни разбирался.

Перебрав ряд книг, которые к «жизненным» по бабушкиным критериям относились лишь с большой натяжкой, я устремила свой взор к полке, где стояли собрания сочинений Мопассана и Бальзака.

– Ну, уж это вообще вряд ли понравится Бабушке, – промелькнула мысль. – Совсем не её тема.

Однако, когда Бабушкой были отвергнуты как «нежизненные» несколько книг, которые я принесла ей, моя рука всё же потянулась к полке с французской литературой. Взяв первый попавшийся том Мопассана, я была в полной уверенности, что и этот автор вряд ли будет внесён в список «знающих жизнь», а потому на всякий случай прихватила ещё и томик Бальзака. Пусть Бабушка выберет сама.

Спустя несколько дней я заехала в гости к родителям, где меня встретила переполненная эмоциями Бабушка:

– О-о-ой, батюшки мои! Пресвятые угодники! На погибель мою ты, Натка, эти книжки мне принесла! У меня уж который день сердце из-за них не работает. Это что же в этом Париже делается-то? В какую квартиру у них ни загляни – везде форменное беспутство. Во всём Париже поголовно! Это ж Содом с Гоморрой!

И Бабушка начала взволнованно пересказывать мне перипетии персонажей французских книг в своей оригинальной интерпретации, перенося действие из одного повествование в другое. При этом персонажи разных произведений в её трактовке были не только предположительно знакомы друг с другом, но и вполне могли взаимодействовать. Мопассановский персонаж Жорж был, с точки зрения Бабушки, «одного поля ягодой» с бальзаковским героем Люсьеном. Оба – непутёвые, а потому вполне могли быть знакомы «на почве беспутства». Поначалу я слушала бабушкин пересказ прочитанного ею из вежливости, но вскоре почувствовала, что вовлечена в какой-то незнакомый мне, но весьма захватывающий сюжет, и уж мне самой было интересно, чем же всё это закончится. В бабушкином эмоциональном пересказе французские имена звучали самобытно, переиначенные на особый лад, при этом Бабушка одновременно делала сравнительный анализ, проводя параллели между француженкой Клотильдой и односельчанкой Кланькой, особо подчеркивая, что Кланьке, даже при всей её слабости по мужской части, до Клотильды всё же было далеко.

– Хотя по природе одна от другой недалеко ушла, – констатировала Бабушка, – еще неизвестно, что бы с Кланькой нашей сделалось, попади она в этот развратный Париж. Поди, стала бы на том же полозу, что и эта Колотильда. Неспроста имена у них похожи.

Бабушка в имя «Клотильда» добавляла ещё одну буку «о», произнося «Колотильда». Он полагала, что в таком звучании имя в большей степени отражает сущность этой особы.

К тому моменту, когда Бабушка закончила чтение этих книг с последующим пересказом мне сюжета в лицах, я с полным правом могла считать, что прослушала в премьерном исполнении театра одного актера совершенно захватывающее повествование о французской жизни по мотивам Мопассана и Бальзака в оригинальной постановке моей Бабушки. И ещё неизвестно, что было интереснее: первоисточник или его оригинальное прочтение.

Могла ли я подумать, что моя Бабушка, имевшая за плечами два класса церковно-приходской школы, окажется столь увлечённым, впечатлительным и активным читателем, стремительно и жадно пополнявшим свой внутренний багаж произведениями Эмиля Золя, Анатоля Франса, Стефана Цвейга, Сомерсета Моэма, Теодора Драйзера, Виктора Гюго?! Литературные герои были для Бабушки столь же реальными и живыми, как и члены её семьи. Она сочувствовала каждому в отдельности, пересказывая мне прочитанные главы, тут же комментировала, как следовало бы поступить, чтобы так далеко дело не зашло. По мере приближения сюжета к драматичной развязке, Бабушка, предчувствуя недоброе, имела обыкновение откладывать в сторону книгу, чтобы прийти в себя и унять волнение:

– Ой, Натка, чует моё сердце: добром у них там не кончится…

Как-то раз, навестив родительский дом, я застала мою Бабушку в отчаянии. Откинувшись на спинку кресла, утопив в деревенских валенках худенькие ноги, заливаясь слезами, она капала в рюмку валокордин. Рядом, на подлокотнике кресла лежала раскрытая книга – роман Стендаля «Красное и черное». Добрая Волшебница оказалась не в силах пережить трагическую участь Жюльена Сореля, смерть госпожи де Реналь и сиротскую долю несчастных детей, лишившихся матери. Это разбило ей сердце.

VII

Наши прогулки в городской парк приравнивались к выходу в свет. Там играла музыка, работали читальни на открытых эстрадах проходили концерты с викторинами, а на игровых площадках копошилась, бегала и галдела ребятня. С утра Бабушка приводила себя в порядок: надевала на голову красивый платок, прикалывала на блузку обязательную брошку, а в кармашек жакетика с подплечниками обязательно клала чистый надушенный носовой платочек.

Ещё более тщательно она собирала внучку, которую она наряжала как барышню, долго и придирчиво выбирая платьице и подходящие к нему ленты, из которых завязывались немыслимо красивые банты. Непосредственно перед выходом из дома Бабушка, усадив меня перед собой на стул – нарядную, с совком и ведёрком в руках проводила обязательный предстартовый инструктаж на тему «Как надо себя вести на людях».

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации