Текст книги "Танцующие фаворитки"

Роман, которого не было

Пришел XIX век со всеми его потрясениями, косвенным путем затронувшими и балет. Сюжетный романтический балет вытеснил пышные спектакли-празднества на псевдоантичные темы, балерины встали на пальцы, техника существенно шагнула вперед, и одних приемов Лизы Нобле уже было недостаточно для успеха танцовщицы на сцене. Но сами балерины оставались все такими же живыми, веселыми, привлекательными – тем более, что стали обнажаться еще больше. Они по-прежнему кружили голову богачам, аристократам и коронованным головам.

В этом отношении примечательна судьба сестер Эльслер, Терезы (1808–1878) и Франциски, или, как ее звали уменьшительно, Фанни (1810–1884). Они родились в предместье Вены Гумпендорф в многодетной семье Йоганна-Флориана Эльслера, переписчика нот и камердинера композитора Йозефа Гайдна, и красавицы швеи Терезы Принстер. Тереза была пятым ребенком у родителей, Фанни – шестым. С детства дети росли в атмосфере музыки Гайдна, которому поклонялись родители, и у сестер рано развилась музыкальность и проявилась склонность к танцам.

С семилетнего возраста Терезу и Фанни отдали в балетную школу (туда же пошла и еще одна сестра, Нанерль, но больше ее имя нигде не всплывает, вполне возможно по причине ранней смерти). С 1817 по 1824 год сестры танцевали в кордебалете Кертнеровского театра. Обе отличались выразительной внешностью и великолепной фигурой, по словам французского поэта и балетного критика Теофиля Готье, «ее [Фанни] прекрасное тело словно вылеплено со статуи какого-то божества времен Перикла». Более приземленные ценители красоты восторгались ее пышной грудью – «редкостью в стране антраша». Позднее поклонники имели обыкновение в один голос твердить, что «она держит в своих белых пальцах золотой скипетр красоты», и называли ее «северной испанкой», ибо чертами лица Фанни напоминала немку, черными волосами и маленькими руками и ногами – испанку. Терезу же с ее холодной античной красотой обычно сравнивали с богиней Дианой.

В 1824 году в Вену приехал итальянский антрепренер Барбайя набирать балерин в труппу театра Сан-Карло в Неаполе (напоминаем, что Неаполь в ту пору был столицей независимого государства, королевства Неаполитанского и обеих Сицилий, где правила так называемая Сицилийская ветвь династии Бурбонов). Северные красавицы приглянулись ему, и он увез обеих девушек в Неаполь. Там Фанни привлекла внимание 6-го сына короля Фердинанда IV и королевы Марии-Каролины, урожденной Габсбург, Леопольда Роберта Ксавера Бурбон-Сицилийского, принца Салерно (1790–1851). Принц являл собой типичное порождение королевских кровей – жизнерадостный, жадный до плотских утех прожигатель жизни, тонкий ценитель и коллекционер произведений искусства. Он был любимым сыном своей маменьки, которая очень хотела посадить его на трон вместо первенца, законного кронпринца (того же желала и Австрийская империя с целью усиления своего влияния), но совершенно не хотел сам Леопольд, предпочитая тяготам бремени правления наслаждение радостями жизни. От этой связи у Фанни родился сын Франц, которого она отдала на воспитание в Австрию, в Айзенштадт, где мальчик и вырос. По-видимому, жизнь его сложилась не слишком удачно, ибо в 1873 году он покончил жизнь самоубийством. Надо полагать, что для принца Леопольда связь с Фанни была лишь незначительным эпизодом в цепи любовных интрижек.

В Неаполе сестры познакомились с виртуозностью итальянской школы и многое переняли для себя. Этот опыт наложил отпечаток на всю карьеру Фанни, ибо особенный успех она приобрела именно исполнением характерных танцев. С 1827 года сестры начали выступать в различных столицах Европы. С 1829 по 1832 год Фанни состояла в связи с дипломатом, политиком и публицистом Фридрихом фон Гентцем (1764–1832), советником министра иностранных дел, князя фон Меттерниха. Гентц был старше Фанни на 46 лет и оказал на танцовщицу большое воспитательное влияние. Он обучил ее разговаривать на правильном немецком языке вместо ужасающего простонародного венского диалекта, болтать по-французски, заставлял читать и познакомил со многими влиятельными особами. После смерти Гентца она сошлась со своим другом детства, танцовщиком Антоном Штульмюллером, и в 1833 году родила дочь Терезу, которую отдала на воспитание в английскую семью Грот.

С 1830 года и началась, собственно говоря, всеевропейская слава Фанни Эльслер, которую она закрепила гастролями в США и на Кубе, проходившими с фантастическим успехом. Достаточно сказать, что на Кубе некий плантатор подарил ей ящик с тысячью гаванских сигар. Ящик оказался весьма тяжелым, ибо сигары были свернуты из тонкого листового золота. Разумеется, у Фанни появились и такие поклонники, которым она позволяла любить себя, но все это было обставлено келейно и без излишней огласки.

Что касается Терезы Эльслер, то она стала фавориткой принца Адальберта Прусского (1811–1873), адмирала, племянника прусского короля Фридриха-Вильгельма III. Танцовщица в 1841 году родила от него сына Адальберта, который, к сожалению, совсем молодым погиб в 1860 году во время путешествия по Нилу, – отец передал ему свою тягу к странствиям по воде. В 1850 году Тереза вступила с принцем Адальбертом в морганатический брак, и прусский король даровал ей дворянство. Обе сестры во время гастролей заработали большие деньги и встретили свою старость в полном довольстве. В 1863 году композитор Рихард Вагнер сделал в своем дневнике следующую запись: «…вчера провел вечер у Фанни Эльслер. Эта женщина походит на Нинон Ланкло[2]2
  Ланкло, Нинон (1620–1705) – знаменитая французская куртизанка, славившаяся своим умом. До самого конца своей долгой жизни была окружена поклонниками.


[Закрыть]. Хотя она уже и бабушка, но обворожительна по-прежнему».

Как и вокруг любой знаменитости, вокруг Фанни сложилось множество легенд, одна из которых надолго пережила как ее славу, так и самое танцовщицу. В Европе совершенно серьезно считали неспоримым тот факт, что роман темпераментной танцовщицы с сыном императора Наполеона Бонапарта ускорил кончину 21-летнего герцога Рейхштадского.

Родившийся 20 марта 1811 года у Наполеона и его второй жены Марии-Луизы, дочери австрийского императора Франца I Габсбурга, сын по желанию отца получил имя Наполеон Франсуа Жозеф Шарль и титул Римского короля. Император души не чаял в своем наследнике, но уже через три года, после разгрома империи, был вынужден расстаться с ним навсегда. Мать в сопровождении любовника, графа Найперга, отправилась управлять выделенным ей герцогством Пармским, а ребенка отдали на воспитание деду, императору Францу. В плане воспитателя значилось следующее: «Необходимо избавиться от всего, что может напомнить ему о жизни, которую он вел до сих пор…он должен считаться принцем австрийского происхождения и воспитываться в немецкой традиции…также следует искоренить многие внушенные ему идеи».

Когда ребенку исполнилось семь лет, его дед император Франц отказался в пользу внука от земель в Богемии, известных как Баварское пфальцграфство. Будущему суверену надлежало присвоить титул, связанный с одной из его провинций, которые, к сожалению, носили такие названия, которые могли произносить только проживавшие там жители-чехи, например Трнован. Но одна из провинций, Закопи, имела также и немецкое название (в Европе многие места в результате частых войн переходили из рук в руки, и двойное название было делом обычным), Рейхштадт. Так сын Наполеона стал герцогом Рейхштадским.

Однако со временем ребенок, который теперь звался Францем и до определенного возраста говорил только по-немецки (его пришлось заново учить французскому), узнал правду о своем происхождении. Скрыть ее было невозможно, Европа просто кишела бонапартистами, возлагавшими большие надежды на «Орленка» и возрождение династии Бонапартов. Он действительно вырос в красивого, хотя и несколько хрупкого юношу, наделенного острым умом и прекрасными качествами, проявлявшего особую склонность к военному делу. Дамы форменным образом преследовали его, и у него было несколько увлечений блестящими аристократками, впрочем, далеко эти отношения, похоже, не заходили. Наставники и друзья решили, что связь с молодой женщиной, «наделенной умом и чувством», окажет благотворное влияние на Орленка, вследствие частых простуд подверженного приступам депрессии. Как-то он обратил внимание в придворном театре на певицу Терезу Пеш. Друзья герцога сообщили Пеш, что перед ней открылась возможность обрести высокую милость, за которую буквально шло сражение между самыми родовитыми аристократками. Она не заставила себя долго упрашивать – кто откажется от чести стать возлюбленной внука императора, будущего короля (поклонники Орленка последовательно прочили его на один из вакантных тронов – Бельгии, Польши, Греции, не говоря уж о более дерзких планах сторонников во Франции)! Певица с волнением ждала герцога в своей гримерной. Когда он нанес ей визит в сопровождении своего друга, Антуана де Прокеш-Остена, она дала понять, что склонна с радостью принять его ухаживания. На этом все и кончилось. Герцог заявил Прокешу, что ему не понравилась самоуверенность Терезы. Мрачные предчувствия не обманули Орленка: частые простуды осложнили его тяжкий недуг – туберкулез, – и он скончался 22 июля 1832 года во дворце австрийских императоров Шёнбрунн.

Но не на пустом же месте родилась легенда о связи герцога с Фанни Эльслер? Прокеш впоследствии уверял, что герцог даже никогда не беседовал с балериной. Тем не менее за ней закрепилось прозвище «могила Наполеона II». Англичане были готовы платить большие деньги за минутный визит к артистке, чтобы потом похвастать знакомством с такой выдающейся женщиной. По-видимому, сама танцовщица также не опровергала ошибочность этого утверждения, ей льстило, что ее имя связано с одной из самых романтичных особ XIX века.

Историки попытались выяснить, в чем же все-таки было дело. Оказалось, что вся эта история является не более чем иллюстрацией к известной пословице «Что написано пером, не вырубишь топором». Легенду породила любовь французского театрального и литературного критика Жюля Жанена (1804–1874) к броскому словцу и эффектному обороту речи, оставляющему след в памяти. Жанен был невероятно влиятельным критиком, который мог как создать, так и разрушить карьеру артиста буквально несколькими предложениями. Он свыше 30 лет сотрудничал в чрезвычайно солидной газете «Журналь де деба», и слово его не подвергалось никаким сомнениям. Вполне возможно, что до Парижа доходили из Вены какие-то смутные слухи о связи Наполеона II с Фанни Эльслер. Известно, что досужие умы часто связывают между собой имена знаменитостей, выдавая желаемое за действительное, – отчего бы и не посудачить о романе между знаменитой балериной и юношей с такой редкой судьбой? Так вот, в 1834 году сестры Эльслер получили ангажемент в Парижской опере. Жюль Жанен[3]3
  Статья Жанена была довольно пресной, ибо сам критик являлся поклонником другой великой балерины той эпохи, воздушной Марии Тальони. Признавая талант Фанни, он все-таки отдавал пальму первенства Тальони. Возможно, поэтому Жанен и не очень озаботился точным соответствием своих слов реальной действительности.


[Закрыть] в своей статье о дебюте новой балерины Фанни Эльслер в балете «Буря» написал о ней: «та, которая вызвала первый и, увы, последний вздох герцога Рейхштадского». Авторитет критика делал любое его утверждение неоспоримым, и печатное слово превратило совершенно ничем не обоснованные слухи в неопровержимую истину.

Так родилась эта красивое предание, настолько красивое, что поэт Эдмон Ростан не преминул использовать его в своей драме «Орленок», имевшей бешеный успех, тем более что роль герцога Рейхштадского исполняла самая знаменитая актриса (и куртизанка) Франции Сара Бернар.

Как видим, более всего привлекали к себе властителей Европы быстроногие нимфы из свиты музы Терпсихоры. Их скорее можно назвать жрицами, служившими двум богам: света и искусства – Аполлону – и непостоянному шаловливому Эроту – божеству любви, сыну Афродиты. Была ли то сила исключительно физической привлекательности этих чародеек, или же к ней присовокуплялось еще и всемогущество их искусства? Для более глубокого исследования данного феномена стоит ознакомиться с историями танцовщиц Барбарины Кампанини, фаворитки прусского короля Фридриха II Великого, и Лолы Монтес, увлечение которой королем Людвигом I Баварским стоило ему трона.

Фаворитка под вопросом

В начале XVIII века в Европе, все еще не решавшейся окончательно сбросить с себя оковы средневековых обычаев, поверий и предрассудков, повеяло, наконец-то, свежим духом. Наиболее дерзкие вольнодумцы осмелились в открытую поставить под сомнение непоколебимые догматы о божественном происхождении королевской власти и всех феодальных устоев. Эти смельчаки вовсю критиковали деспотизм абсолютной монархии и без малейшего стеснения вели разговоры о том, что, исходя из веры в безграничную силу человеческого разума, пора бы переиначить устройство общества на рациональных основаниях. По их мнению, в основе этого нового построения должны лежать политические свободы и гражданское равенство.

Беспощадные остроумцы, накопившие невиданный запас знаний, по большей части своей отчаянные безбожники и ерники, просветители, похоже, не вполне осознавали, что процесс переустройства общества, собственно говоря, уже давно совершался стихийно в виде мучительной вялотекущей борьбы, связанной с переходом от феодальных отношений к рыночным. Само собой, народившуюся буржуазию меньше всего интересовало воплощение в жизнь проповедуемых энциклопедистами гуманистических идеалов. Идеологам же Просвещения хотелось как можно быстрее претворить в жизнь свои грандиозные планы хотя бы в нескольких государствах, дабы потрясенное прекрасными плодами этих преобразований человечество полностью осознало всю полезность предлагаемого ими реформирования общества. Для выполнения своих замыслов часть просветителей во главе с Вольтером сделала ставку на так называемых «просвещенных монархов», которые располагали блестящей возможностью радикально изменить жизнь в своих государствах на новых разумных началах, для чего требовалось провести ряд реформ.

Надо сказать, что этот призыв к очерствевшим монархическим душам нашел-таки отклик в Европе. Первым на него отозвался король Пруссии Фридрих II Гогенцоллерн, давний и страстный поклонник Вольтера. Честно говоря, просветители меньше всего ожидали такой реакции именно из этого государства, слывшего олицетворением отсталости, косности, оголтелого милитаризма и самого настоящего самодержавного деспотизма.

Королевство Пруссия в ту пору являлось составной частью Священной Римской империи германской нации. Это древнее государственное образование ранее включало в себя Германию, занимавшую в нем господствующее положение, и другие королевства, герцогства, княжества, земли и свободные города, которые некогда в той или иной мере действительно подчинялись германским императорам. Со временем власть императора становилась все более и более эфемерной, подвластные ему области превратились в подвассальные владения, весьма слабо зависевшие от императора. Полномочия же самого императора были отнюдь не беспредельны, тем более что этот правитель подлежал избранию князьями-избирателями – курфюрстами. С 1438 года эта весьма условная корона закрепилась за представителями династии Габсбургов – монархов Австрийской империи. После Тридцатилетней войны власть императора стала чисто номинальной, но, тем не менее, долг вассальной преданности объединял под его скипетром в начале XVIII века около 300 суверенных государств. Можно себе представить, как с непривычки поначалу пестрило в глазах у любого, пожелавшего изучить карту Священной Римской империи. Правда, главы этих самостоятельных образований зачастую обладали большинством, но отнюдь не всеми полномочиями, подобающими суверену, – начиная с права избирать императора.

Блеск и нищета королевства Пруссия

Территория королевства Пруссии была довольно обширной, но весьма разбросанной. Его ядро составляло герцогство Бранденбург с главным городом Берлин, в конце XVII века весьма неказистым и провинциальным. На юге Бранденбурга располагались княжество Хальберштадт и герцогство Магдебург. На северо-востоке Бранденбурга раскинулась территория герцогства Померания с его протяженным побережьем Балтийского моря и немаловажным портовым городом Штеттин, удобно устроившимся в устье реки Одер. Еще дальше, отделенные широкой полосой территории, находившейся под властью Польши, за пределами Священной Римской империи и на самом краю немецкоговорящей Европы, расположились земли Восточной Пруссии. Именно поэтому, когда деду Фридриха Великого, курфюрсту Фридриху, в 1701 году удалось добиться присвоения королевского титула, он стал монархом в Пруссии, а не в Бранденбурге, ибо император Священной Римской империи также обладал титулом немецкого короля. Двум королям в границах одной империи сосуществовать не полагалось, а Пруссия была чисто суверенным государством за ее пределами. Отсюда и венчался Фридрих I на царство в Кенигсберге, каковое событие было отпраздновано с необыкновенной пышностью. Но этими землями владения прусского короля отнюдь не ограничивались, все прочие мелкими вкраплениями были рассыпаны по территории Священной империи. На далеком Западе, на границе с Голландией, в районе нижнего Рейна располагалось герцогство Клевское, граничившее с графством Мерс. На правом берегу могучей полноводной водной артерии Рейн находилось графство Марк, разделенное примерно пополам рекой Рур. Позднее она дала свое название самой крупной промышленной области Европы. Плодородная Вестфалия приютила у себя графства Равенсберг, Текленбург, Линген и герцогство Минден. Княжество Нойенбург вообще было зажато между границами Франции и Швейцарии. В 1707 году, после смерти бездетной княгини Марии Немурской, его жители-протестанты добровольно избрали своим правителем короля Пруссии Фридриха Первого и прожили под властью династии Гогенцоллернов (ни разу не удосужившихся навестить лично эти благословенные места) почти 150 лет до вступления Нойенбурга в Швейцарскую Конфедерацию. Все эти разбросанные владения были приобретены Гогенцоллернами в разное время и при различных обстоятельствах, но их тесно связывали четыре весьма прочные скрепы: правящая династия, религия, язык и принадлежность к Священной Римской империи (за исключением Восточной Пруссии, которая до 1660 года была ленным владением польской короны).

Курфюрсты Бранденбургские, а затем короли Прусские не упускали случая прибедниться, жалуясь на скудость плодородия своих песчаных земель и пустоту их недр. С одной стороны, эти стенания не были лишены оснований, поскольку княжество Бранденбург заслуженно носило прозвище «песочницы Священной Римской империи»[4]4
  В ту пору под этим названием подразумевалась, безусловно, не огороженная куча песка, в которой играют дети, а небольшой сосуд с некоторым количеством отверстий на крышке. В него засыпали песок мелкой фракции, который использовали вместо промокательной бумаги, посыпая им свеженаписанный чернилами текст.


[Закрыть]. С другой стороны, удручавшая своим однообразием равнинная местность из пустошей, болот и озер, не была отягощена препятствиями в виде гор. К тому же по этим равнинам вольно струились полноводные реки, прекрасно выполнявшие роль надежных транспортных артерий в те далекие времена, когда вульгарная, ничем и никем неодолимая грязь в мгновение ока делала грунтовые дороги совершенно непроходимыми. Эти преимущества в полной мере оценили предки Фридриха Великого. Они затратили более ста лет (что не удивительно при состоянии строительной техники тех времен), с 1558 по 1660-е годы, на строительство канала Мюлльрозе, обеспечившего судоходство из Одера в Шпрее и в Берлин, а оттуда по Хафелю в Эльбу и далее к Северному морю. Это сильно облегчало транспортировку товаров и людей, что вызывало немалую зависть у ненавистных соседей-австрийцев, которым с теми же целями приходилось преодолевать высокие горы. Что же касается плодородия, оно было вполне сносным в землях западной части Пруссии, к тому же, там была неплохо развита текстильная промышленность.

Если дворяне прусского королевства и не могли похвастаться богатством, – там не было, подобно Франции или Англии, крупных феодалов, проживавших в замках и вполне способных снарядить собственную небольшую армию, – то этого никак нельзя было сказать о самих Гогенцоллернах. Как известно, в ходе Реформации главами государств было конфисковано имущество католической церкви, но если в Англии непомерное стремление к роскошному образу жизни Тюдоров и Стюартов позволило им быстро промотать поистине несметные сокровища, то бережливые Гогенцоллерны не только не позволили пустить эти богатства по ветру, а даже приумножили их. Король Пруссии Фридрих-Вильгельм I был самым крупным земельным собственником в своем государстве: ему принадлежала примерно четверть территории королевства, что составляло примерно треть обрабатываемых земель. Естественно, монарх не опускался до того, чтобы лично утруждать себя мучительными вопросами, какой вид зерна возделывать на столь разбросанных и разнообразных землях, а также терзаться волнениями по поводу того, пошлет ли Господь дождичка в засушливый год или прекратит ли ливни на период жатвы. Под прямым королевским управлением находилось лишь с дюжину поместий, в основном конные заводы (вещь чрезвычайно прибыльная в эпоху преобладания верховой езды и гужевого транспорта). Все прочие земли сдавались в аренду, причем с аукциона, тем бюргерам (проще говоря, мещанскому сословию), кто предложит лучшую цену. Дворяне к этим аукционам не допускались. При этом в государстве существовало значительное количество мелкопоместных дворян, людей небогатых и служивших источником комплектования своими детьми чиновничьего аппарата и офицерского сословия.

Гогенцоллерны были людьми чрезвычайно практичными, лишенными какого бы то ни было полета фантазии, что отражалось даже на выборе имен для их многочисленного потомства. Во всяком случае, в течение довольно длительного времени на троне курфюрстов Бранденбургских последовательно сменялись правители с именами Фридрих и Фридрих-Вильгельм. Не перепутать их способны лишь специалисты-историки, а потому мы ограничим наше повествование такими персонами с королевским титулом, как Фридрих I (годы правления 1688–1713), Фридрих-Вильгельм I (1713–1740) и Фридрих II Великий (1740–1786).

Король Фридрих I был одиннадцатым по счету правителем на троне с 1415 года, когда император Сигизмунд пожаловал бургграфу Фридриху IV Нюрнбегскому из рода Гогенцоллернов выморочное маркграфство Бранденбург и возвел его в достоинство курфюрста. Фридрих I унаследовал владение, которое считалось второразрядным или даже третьеразрядным. Но молодому курфюрсту не терпелось вознестись среди равных себе и, главное, получить право возводить наиболее отличившихся подданных в дворянское звание. Фридрих I отметился в истории Германии почти исключительно тем, что практически купил для своей династии королевский статус, передав в распоряжение императора Священной Римской империи Леопольда Первого за 150 000 гульденов 8 000 солдат для участия в Войне за испанское наследство и пообещав поддерживать проводимую императором политику. Он почти на век предвосхитил поступок Наполеона Бонапарта, лично возложив в Кенигсбергском замке королевскую корону сначала на себя, а затем на коленопреклоненную супругу.

Фридрих с детства отличался слабым здоровьем, не в последнюю очередь вследствие искривленного позвоночника – якобы в детстве его уронила нянька. Для сокрытия некоторого подобия горба ему приходилось носить чрезвычайно длинный алонжевый парик. Его вторая жена[5]5
  В первый брак Фридрих вступил по любви с принцессой Генриэттой Гессен-Кассельской, которая, будучи беременной, скончалась в возрасте 22 лет от оспы. Второй брак был заключен исключительно из политических соображений.


[Закрыть], красивая и остроумная София-Шарлотта из династии герцогов Ганноверских, в шутку называла его «мой Эзоп», ибо, по преданию, сей античный баснописец также был горбат. Королева, превосходившая своего супруга как по силе воли, так и по уму, убедила его придать новый облик весьма заштатному Берлину и воздать должное покровительству искусств и наук. В результате был выстроен замок Шарлоттенбург, ставший летней резиденцией Софии-Шарлотты, в Галле открыт новый университет, третий после Кенигсберга и Франкфурта-на-Одере, в Берлине основаны Академия искусств, т. е. по образцу Рима и Парижа, высшая школа искусств и Научное общество, позднее превратившееся в академию. Королева поспособствовала тому, что в Пруссию переехало несколько известных ученых, в частности, Готтфрид-Вильгельм Лейбниц, с которым состояла в весьма тесных дружеских отношениях ее мать, герцогиня Ганноверская. В 1700 году Лейбниц, объединявший в своей единственной персоне философа, математика, физика, изобретателя, юриста, историка, языковеда и дипломата, стал первым президентом означенного Научного общества.

Однако в 1705 году королева София-Шарлотта скончалась от воспаления легких, и король свернул на простейший путь подтверждения великолепия своего двора посредством пышных праздников, концертов и балетных представлений. Тем временем прусские солдаты покрывали себя неувядаемой славой неустрашимых профессионалов-наемников, отличаясь как в битвах Войны на испанское наследство, так и Северной войны, в ходе которой шведский король Карл XII пытался оспорить претензии царя Петра Первого на часть прибалтийского побережья. Вместо короля во всех заседаниях Тайного совета министров и Тайного военного совета с юных лет принимал участие кронпринц Фридрих-Вильгельм, широкоплечий, приземистый, с неотесанными манерами, более смахивавший на фельдфебеля, нежели на наследника короны. Тем не менее он всегда с живым интересом следил за государственными делами и с нескрываемой ненавистью порицал шумную круговерть светской жизни при дворе своего легкомысленного папаши.

Отец рано устроил брак сына с его двоюродной сестрой, принцессой Софией-Доротеей Ганноверской, сестрой короля Великобритании Георга II[6]6
  О печальной судьбе матери Софии-Доротеи и родственной связи герцогов Ганноверских с троном Великобритании см. мою повесть «Нерыцарский роман», включенный в книгу «Что губит королев» из серии «Фавориты и фаворитки».


[Закрыть]. Вообще-то подобные кровосмесительные браки, столь частые среди династических союзов, обычно приводили к печальным результатам. По-видимому, Ганноверская династия несла в себе тяжелое наследственное заболевание порфирию, перешедшее еще от Тюдоров, которой явно страдал Фридрих-Вильгельм и которая вызвала безумие у короля Великобритании Георга III. Мучительная неизлечимая хворь безжалостно терзала Фридриха-Вильгельма внезапными обмороками, бессонницей, кошмарами, помутнением сознания, беспричинными вспышками гнева. В зрелом возрасте у него случилось четыре тяжелых обострения, от последнего из которых он и скончался в 1740 году в возрасте всего 51 года. Отношения с супругой у короля сложились отвратительные, ибо трудно было представить себе две более несхожие личности. Тем не менее королева родила 14 детей, из которых выжило десять. В 1712 году на свет появился долгожданный наследник короны, кронпринц Фридрих (родившиеся раньше него двое сыновей скончались сразу же после появления на свет).

Королю Фридриху I никак не удавалось найти решение сложной проблемы по безболезненному финансированию своего роскошного двора и одновременного содержания большой армии. Надо сказать, что в то время наличие постоянной армии в государстве было не совсем обычным делом. Как правило, армию набирали в случае необходимости ведения военных действий из местного населения, широко прибегая также к услугам наемников. Некогда подобным образом поступали и курфюрсты Бранденбургские. Но вот разразилась Тридцатилетняя война, и стало ясно, что княжеству, простиравшемуся без ярко выраженных природных границ по всей обширной Северо-Германской равнине можно защититься лишь с помощью сильного войска. Тогдашний курфюрст Георг-Вильгельм (правивший с 1619 по 1640 год) попытался уклониться от военных действий и направил в 1630 году посланца с просьбой уважать нейтралитет Бранденбурга к своему свояку, королю Швеции Густаву-Адольфу II, вторгшемуся в Померанию. Родственничек резко ответил, что в борьбе не на жизнь, а на смерть между добром и злом (т. е. протестантизмом и католицизмом) нельзя стоять безучастно в стороне. Прусские министры стали умолять курфюрста сдаться на милость победителей шведам, но Георг-Вильгельм предпочел последние два года войны сражаться с различными вражескими силами, причем потерял где-то от 40 до 50 % населения княжества. Сын этого курфюрста, унаследовавший трон в 1640 году в возрасте 20 лет, хорошо затвердил урок, что лучше быть хищником, нежели жертвой, и поклялся всю жизнь воздерживаться от нейтралитета.

Он набрал армию в 8000 человек, которая к концу его правления в 1688 году выросла до 31 000. Его потомки в 1709 году довели численность армии до 44 000, самая большая численность постоянных вооруженных сил среди суверенов Священной Римской империи германской нации после австрийской. 11 сентября 1709 года, в ходе Войны за испанское наследство, ее подразделения во главе с кронпринцем Фридрихом-Вильгельмом отличились в неслыханно кровавой битве при Мальплаке, когда соединенные силы союзников под командованием герцога Мальборо и принца Евгения Савойского наголову разбили французов. Впоследствии король Фридрих-Вильгельм I ежегодно праздновал эту дату, называя ее счастливейшим днем в своей жизни.