Электронная библиотека » Наталия Терентьева » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Училка"


  • Текст добавлен: 15 апреля 2014, 11:12


Автор книги: Наталия Терентьева


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– У вас осталось двадцать минут, остальное время мы потратили на знакомство и выпендреж Громовского…

– Сергеев тоже… – Илюша Громовский не слишком громко, но внятно выругался.

«Ignore!» – сказала я самой себе.

– Ты сейчас записываешь материал на сайт Генпрокуратуры? – спросила я Громовского. – Нет? А жаль. А я вот Skype давно включила. Папа твой наблюдает за нашим уроком с большим интересом.

Громовский поднял белые глаза. Ясно. Били, бьют и будут бить. В восемнадцать лет купят квартиру, отселят и вздохнут спокойно.

– Западло, – процедил он сквозь зубы. – Чё, правда?

– Неправда. Но зато теперь я знаю твой маленький секретик.

– А вот можно до конца урока фамилию Громовский больше не произносить? – Миша обернулся к классу: – Народ, я прав?

Не могу сказать навскидку, что Миша был всеми признанным авторитетом в классе. Пока мне так не показалось. Кто-то ответил «Да!», кто-то промолчал, несколько девочек, которым надоело то, что происходило в классе, увлеченно склонились над одним планшетом.

– Я прошу, – повысила я голос, включив телефон в режим видеозаписи и подняв его повыше, – открыть тетради и написать ответы на следующие вопросы: «Мне близка мораль Толстого в том, что…»

– Мне мораль Толстого… – очень грубо выругался Илюся, не отрывая взгляда от планшета.

– Гром! – шикнули на него сразу несколько одноклассников.

Громовский поднял голову и увидел, что я снимаю его.

– Блин!.. – заорал он и сорвался с места.

Я не могла даже предположить, что лениво висящий на стуле весь урок парень сможет в два прыжка добежать до меня. И ловко выхватить мой телефон. И швырнуть меня изо всей силы. И, бросив телефон на пол, раздавить его одним движением.

– Ё-о! – выдохнул он, как заправский рэпер, не как хулиган из подворотни, срывающий сумки с женщин. Для него это было что-то вроде реалити-шоу – вроде и по-настоящему, и зрители смотрят. Все должно быть красиво. Илья отряхнул руки и нарочито не спеша, вразвалочку, вихляя тяжеловатым задом, пошел на место.

Девочки разохались, кто-то подбежал, помог мне подняться. Я встала. Я не ударилась. А если ударилась, пойму это позже. Мне не было больно. У меня тикало в голове, сильно, горячо, быстро, неровно стучало сердце, как загнанный зверек. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук! И остановилось. Стало нечем дышать. Поплыло что-то перед глазами. Я схватилась за чью-то руку и за стол. Нет. Нет, я не упаду. Я двойню родила сама, носила до последнего дня двоих детей общим весом семь килограмм триста пятьдесят грамм.

Я родила. Я кормила до двух лет, я поднимала двойную коляску до лифта – по лестнице она не шагала. Я сильная.

Сердце снова начало нормально стучать, пелена перед глазами – рассеиваться. Я просто испугалась. Я не ожидала. Я растерялась, больше ничего. Я взглянула на часы и попыталась понять, сколько оставалось до конца урока. Не понимаю.

Я спросила у Саши, чье лицо все время было передо мной:

– Сколько до конца урока?

– Давайте вызовем врача, – ответила мне Саша. – И директора. Или Розу Александровну. Да?

– Нет.

Я подошла к окну и открыла его. Вдохнула морозный воздух. Я вспомнила, как Никитос упал утром в сугроб и хохотал. И как Настька гладила мою новую кофточку с жабо. И доверчиво смотрела на меня на улице. Как даже в утренней темноте был виден ее покрасневший от морозца носик. Какая ледяная ладошка была у нее. Как сто раз орал Никитос, убегая в свою младшую школу: «Пока! Пока, мам! Пока!» Я быстро всё это вспомнила, за полсекунды. Еще пару секунд подышала, посмотрела на искрящийся на деревьях снег. На младшую школу, как раз видную из моего окна. Моего… Да, теперь это мое окно.

Я повернулась к классу.

– Вон пошел из класса, Громовский! – четко сказала я.

– Чё? – спросил он.

Я подошла к нему и встала очень близко.

– Вон пошел из класса.

– Ребята, снимайте! – заорал Громовский. – Ой, меня ударили, меня учительница ударила! По почкам! По голове!

– Вон пошел из класса, Громовский, – в третий раз повторила я, стараясь говорить твердо, четко и уверенно.

– А потом что? – спросил он с интересом.

– Потом я вызову полицию. И попрошу составить акт.

– Да пошла ты! – постарался как можно легче ответить Громовский и подхватил планшет и сумку. – Но имей в виду, если со мной что случится на уроке – виноват препод. Если я вдруг отравлюсь никотином или клеем или порежу себе руку в туалете. Захочу покончить с собой. Я должен был быть на русском.

– Лучше штаны замой, ты сел на что-то, – сказала я.

Громовский инстинктивно схватился рукой за зад.

Класс, замерший в ожидании исхода боя, выдохнул и засмеялся.

Илья выплюнул из себя мат, изо всей силы толкнув дверь ногой. В принципе, можно считать, что он просто выругал дверь. Никто меня не заставляет примеривать эти грязные слова на себя.

Я посмотрела на класс. Саша Лудянина изо всех сил улыбалась мне. Оля Улис хлопала глазами, как будто говоря: «Все хорошо, все хорошо!» Коля опустил голову. Ему было стыдно – за всё, что было сейчас? За меня? За себя, что не вмешался? Не знаю, пока не знаю. Миша улыбался, но очень плохо. Ведь он тоже напал бы на меня. Но он не может, как Илюся. Не позволяет что-то. Пока не знаю – что. Должна понять. Если не хочу, чтобы эти дяди и тети в школьной форме меня уничтожили за неделю и на всю оставшуюся жизнь.

Я уже успела услышать, что в школе работает как минимум один человек, уничтоженный детьми. Продолжает работать. Ведет какой-то кружок во второй половине дня. Дети его всерьез не воспринимают. А остальные – уничтоженные – просто ушли из школы. Нет, я так не хочу.

– И тем не менее. Пишем, пожалуйста!

– Осталось семь минут от урока! – подал голос кто-то из тех, кто не проронил до сих пор ни слова.

– Значит, чтобы ответить на такой важный вопрос, у вас есть семь минут.

Глава 5

Я хотела интересной жизни, я ее получила. Остальные уроки пронеслись быстро, больше так весело, как в одиннадцатом, нигде не было. Пятиклассники мне достались особые, двенадцать человек, все с небольшими отклонениями в когнитивных способностях или с трудностями социальной адаптации. Поэтому их после четвертого года обучения записали в так называемый «коррекционный» класс. Возможно, среди них растет и зреет будущий Громовский, но пока я его не заметила. Правда, трех человек не было, болели. А те, что были, вполне внимательно слушали, ничего не понимали – вероятно, я изъяснялась слишком сложно. Стали отвлекаться. Тогда я заговорила проще. Два урока в пятом классе. Русский и литература. Один в седьмом – русский. Одно окно, на котором я замещала биологию в шестом классе: меня попросили показать детям фильм про опыление растений. Дети смотрели невнимательно, но, по крайней мере, по классу не бегали, не матерились, ко мне не задирались. Я чуть отдохнула.

К концу пятого урока я не понимала, хочу ли я пить, есть, устала ли я. Моему состоянию трудно было подобрать слова.

– Ну как? – остановила меня на лестнице вторая моя пионерская подружка, Лариска Тимофеева, теперь Филина, как выяснилось. – Получается? Хорошие дети?

Я взглянула на Лариску. Она спрашивала совершенно серьезно. Она, на вид совершенно несобранная, разболтанная, не пойми как одетая, справляется с Громовским, с Мишей, с другими – ведь в других классах тоже такие есть.

– Ты ведешь что-нибудь в одиннадцатом? – спросила я.

– А! – очень громко захохотала Лариска, так, что бежавшие мимо девочки, на вид пятиклассницы, от неожиданности столкнулись и посыпались гурьбой с лестницы. – Познакомилась с Илюсей? А Мишаня как тебе? Гениальный мальчик, скажи?

– Скажу.

– Наша гордость. В Плешку идет, перевернет всю экономику.

– Пусть войдет сначала в Плешку и дойдет до ее конца, – проговорила я, вглядываясь в Лариску. Она сейчас со мной серьезно говорит? Или они устроили мне такой экзамен? На прочность?

Вглядеться в нее было очень трудно. У Лариски есть странная манера – подходить к человеку так близко во время разговора, что невозможно посмотреть ей в глаза. Смотришь, а глаза у тебя разъезжаются. Делаешь шаг назад, а она подступает снова и снова, ближе и ближе.

– Давай! Смелее! – Лариска хлопнула меня по плечу. – Ты проставляешься сегодня? Или когда?

– В смысле?

– В смысле – пришла на работу.

– А, ну да… – наконец поняла я. – Я пока не думала. И я не пью.

– Так и я не пью! – опять громко засмеялась Лариска. – Но ем пирожные и конфеты. Давай в пятницу, ладно? А то у меня до пятницы все занято, жаль, если я не попаду.

Слегка ошарашенная, я спустилась в раздевалку. Должна ли я зайти сейчас, скажем, к завучу? К Розе? К директрисе? По результатам первого дня…

Роза сама шла мне навстречу.

– Родителям во время урока звонить не стоит, – с ходу сказала она. – Поняла?

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу, – перебила меня Роза, – чтобы тебя не разорвали, не сплющили, не истоптали, и еще я хочу – чтобы не было позора школе. Я этого хочу всегда. Я отвечаю за эту школу. Вместе с Маргаритой Ивановной. Я в этой школе двадцать шесть лет. Ловишь?

– Ловлю, – кивнула я.

– Вот теперь иди и отдыхай. Готовься, завтра у тебя восьмой «В». Я зайду. А насчет Громовского не переживай. Нет рычагов давления на него, практически нет.

– Есть, – сказала я.

– Ого! – Роза даже отступила на шаг назад и демонстративно осмотрела меня с ног до головы. – Н у, расскажешь, расскажешь. Пока он написал заявление, что ты избила его на уроке и выкинула в окно его пятый айфон, который стоит штуку евро.

Я молча смотрела на Розу. Я ведь в принципе должна была рассказать ей о том, что произошло на уроке. Лучше рассказать, чем потом оправдываться. Это же невероятная, криминальная ситуация. Я одна не справлюсь. Нет? А если попробовать?

– Что ты молчишь? – Роза подбоченилась. – Ведь не так все было? Почему ты не пришла жаловаться?

– У школы же нет рычагов давления на Громовского, – ответила я. – Его отец – спонсор школы?

– Да бог с тобой, Данилевич! Ты ведь осталась Данилевичем? Тьфу, Данилевичью… – Роза сердито посмотрела на меня и потеребила свои огромные бусы.

– Я осталась Данилевич, – кивнула я, думая о том, что в детстве ведь она была довольно сдержанная, даже робкая девочка. Откуда что взялось…

– Вот и молодец. Какой спонсор! Разберись в системе финансирования школ для начала! Мы без Громовского – в шоколаде! А ты зря пытаешься решить это сама. Не решишь. Иди к директору и пиши докладную.

– Я подумаю.

– Если я говорю «Иди!», думать уже ни о чем не надо, понимаешь?

В этом монастыре такой устав? Я смотрела на мгновенно покрасневшее лицо Розы, на ее крупную шею, на которой нервно пульсировала вздутая венка, на ярко-желтые бусины, похожие на айву, растущую у нас на даче, на тугую грудь, распирающую пиджак.

– Так положено?

Роза страшно улыбнулась. Зачем я сюда пришла? Я хотела веселой яркой жизни? Я хотела общения? Где? В учительской, которой здесь нет? Просто нет помещения, где в перемену собираются все учителя, и всё тут. У кого есть кабинет, к тому приходят его друзья. Или не приходят. Или не друзья, а те, у кого кабинетов нет. Есть закуток у информатиков. Есть столовая, место встреч. До столовой, из которой всё так же ужасающе пахло, я сегодня не дошла.

– Хорошо.

Я пошла в канцелярию и написала докладную, кратко описав события утреннего урока в одиннадцатом классе.

Секретарь, мельком проглядев мою докладную (не уверена, что она должна была это делать, но не отбирать же было), сочувственно вздохнула:

– Ну да, это такой говнюк. И ничего, главное, с ним не сделаешь. Вы когда проставляетесь?

– В пятницу, – ответила я. – После седьмого урока.

– Лучше после шестого, – раздался сзади мужской голос. – Евгений Борисович. Учитель истории и обществознания. У меня в четыре дополнительное занятие.

– Вот вы и не пейте перед занятием, Евгений Борисович! – прокомментировала всё сразу уловившая Роза, входя в канцелярию. – Написала? Молодец. По отдельности они – золотые россыпи, а вместе – Золотая орда.

– Как говорила когда-то наша с тобой физичка, – кивнула я. – Царство ей небесное, в которое она точно не попала.

– Евгений Борисович, а вы на нашу Анну Леонидовну не загля-а-дывайтесь! У нее двое детей, очень страшный брат и муж – ого-го! – пояснила Роза улыбающемуся историку.

Не стала я лезть и говорить, что местный историк до боли похож на моего физика. Здесь такое же «ого-го», как и там, судя по всему. Просто попрощалась и вышла на свежий воздух. Сколько я так продержусь? Без воздуха.


У дверей школы меня ждал Игоряша.

– Привет, Нюся! – замахал букетом Игоряша и подбежал ко мне. – Вот, возьми, купил, как ты любишь, белые, стоять долго будут. Ну что, пошли за детьми? – Игоряша тараторил без остановки, опасаясь, что я цветы возьму, а самого´ отправлю восвояси не солоно хлебавши. – Они уже пообедали, я заходил в младшую школу. Но могут еще поесть. Они голодные. Все время кушать хотят, растут… Пойдем куда-нибудь, отметим твой первый день на работе?

– Привет, зайчик, – ответила я и чмокнула Игоряшу в старательно выбритую щеку. – Разберемся. За цветы спасибо. Но белые я не люблю. Тем более хризантемы. Не охай, не охай, ты прекрасно это знаешь. Ты что, опять порезался? Я же тебе нормальную бритву подарила, почему ты ею не бреешься?

– Берегу, как память! – Счастливый от своей собственной шутки Игоряша взял у меня новый портфельчик, который он же мне и подарил к началу работы в школе. – Удобный портфель?

– Зашибись, какой удобный. – Я увидела, как растерянно Игоряша захлопал глазами, и мне стало его жалко. – Да удобный, удобный! Шикарный просто. Одному наглому старшекласснику уже пришлось звездануть этим портфельчиком.

– По какому месту? – осторожно спросил Игоряша.

– Ни по какому, шутка. Пока в мечтах только. Пошли, – я взяла Игоряшу под руку, отчего он распрямился и стал вышагивать, как гренадер армии ее Величества Королевы английской. Да что у меня за мужчина! Все-таки же он мой мужчина, Игоряша наш, будь он неладен. Раз в месяц приходится его пожалеть, чтобы не заболел морально и физически. – Нормально иди, что ты топаешь, как юнкер! – одернула я его.

– Хорошо, – мирно согласился Игоряша. – Тебе не холодно? Нюсечка, застегнись, – он любовно поправил мне шарф. – Как дела? Как все было в школе? Хорошие дети?

– Дети – зашибись, – повторила я словцо, которое сегодня услышала в пятом коррекционном классе в ответ на мой вопрос: «Вы читали сказки Пушкина? Как они вам? Понравились?». Один мальчик ответил: «Зашибись», и другие стали за ним повторять на разные лады: «Зашибись, зашибись…»

Игоряша глупо засмеялся и покрепче прижался ко мне. Фу ты, господи! На него нервов у меня уже не осталось сегодня.

– Есть в школе историк, жутко похожий на тебя, имей в виду. Будешь плохо себя вести, поменяю тебя на него. И даже не замечу.

– Нюся-а… – Игоряша обиженно затряс бородкой. – Он что, неженат?

– Не проверяла пока. Разведём. Делов-то! Да шучу я, господи! Что ты как маленький, в самом деле! Мне тебя хватает. Коррекционный детский сад.

– Я стараюсь, как могу, Нюся, – вдруг серьезно сказал Игоряша. И даже приостановился. – Если хочешь, я уйду.

– Далеко? Иди. Покапризничай, потом алименты вовремя приноси.

– Извини. Извини меня, Анюточка! – Игоряша уцепился за мой рукав и чуть меня не уронил. – Просто ты меня в самую душу обижаешь.

– Не по-русски говоришь, – заметила я. – Хватит ныть – вон Никитос на тебя смотрит, пример берет.

Дети гуляли во дворе своей замечательной школы, где недавно поставили деревянную площадку, с безопасными качелями, всякими снарядами, лесенками, переходами, другими детскими радостями.

– Нюся, подожди… Вот как надо делать, чтобы тебе понравилось?

– Понравилось – что? Ты, кстати, почему не на работе? Заболел?

Я прекрасно понимала, о чем вдруг заговорил Игоряша. Но он говорит не о том, не тогда и не так!

– Нет, ну что ты! Я здоров… Я отгул взял, чтобы тебя встретить, отпраздновать. Чтобы ты рассказала…

– Ой! – отмахнулась я от него. – А вот мне бы понравилось, если бы ты забыл, что я сегодня первый раз пошла на службу после стольких лет. И работал бы себе, что-то важное делал, чтобы я тобой гордилась…

Игоряша даже отступил на шаг. Ну вот, дала ему надежду, указала светлый путь, ничего такого не имея в виду.

– Ты будешь еще мной гордиться, я обеща-а…

– Подожди! – я остановила его излияния. – Настька воет, видишь? Вон там, у большой лестницы. А, понятно! Никитос дерется с тремя мальчишками. Дуй туда, разнимай их!

– А ты?

– А я сзади пойду, как королева. Ну Игорь, давай быстрее, убьют друг друга!

Никитос, правда, разошелся. Все отсутствующие у его папы гены сейчас танцевали лезгинку в голове или где-то еще у моего маленького смелого мальчика. Раздухарился так, что Игоряша не сразу смог подойти к нему. Никитос метелил всех направо и налево. Самому тоже досталось. Шапка была уже порвана, глаз подбит, молния на куртке разошлась, были видны расстегнутый пиджак, выпростанная рубашка с большим коричневым пятном. Наверно, Никитос пил какао в школе на завтрак.

– Ой ты господи! – Я решительно пролезла в кучу мальчишеских тел, получила тут же от кого-то изо всей силы ногой в грудь, но все же разняла драчунов, отбросив для начала самого крупного, потом своего малыша, потом уже двух оставшихся, тяжело дышащих, красных. К нам как раз вовремя бежала учительница продленки.

– Вот ваши дети почему здесь?! – кричала она. – А? Кто разрешил им с нашими детьми?

– С какими с вашими? – Я старалась говорить мирно, с трудом удерживая рвущегося из моих рук Никитоса. – Это ученик третьего класса. И те мальчики тоже из третьего.

– Из четвертого! – проорал Никитос. – Ну, Дубов, ты у меня получишь!

– Слушай, успокойся уже, а? – тряхнула я как следует Никитоса. – Что вы не поделили?

– Они мне не дали на лестницу пройти! Я хотел покачаться на веревочной лестнице!

– Да! – поддакнула Настька, которую Игоряша к этому времени уже высморкал и, как положено, прижал к себе. – Он не виноват!

– Так, все. За драку пиццерия отменяется.

– Не-ет! – взвыл Никитос и, вырвавшись у меня из рук, изо всех сил толкнул большого Дубова. – Из-за тебя меня в пиццерию не берут!

Я с трудом оттащила Никитоса от мальчишки, который смотрел на нас с Игоряшей исподлобья, но бить Никитоса не стал. Побьет завтра.

– Нюсечка, вот правда, Никитка не виноват, – заныл Игоряша.

Никитос волчонком взглянул на папу. Но ничего не сказал. Не сообразил, что сказать. Вроде с чего бы этому слабому папе защищать такого сильного Никитоса… Но с другой стороны, мама, то есть я, – в гневе, и зря обижаю смельчака.

– Ладно, смелый, смелый, – прижала я к себе его совершенно мокрую голову. – Ты мокрый весь, не чувствуешь? Хочешь заболеть?

– Я не заболею, мам, – твердо ответил Никитос.

И правда, он болеет редко. Редко, но метко. Уж болеет, так болеет. С температурой сорок. Надо сказать, что и нежная, нерешительная Настька болеет не часто. Чаще, чем брат, но гораздо реже, чем остальные дети. Возможно, потому, что я просто ненавижу, когда они заболевают. Ненавижу больше, чем что-либо. Чувствую бессмысленность своего существования на земле. Если все, что я делаю, – зря. А раз мои дети не могут сопротивляться недугам, то все – зря. Поэтому они стараются изо всех сил не болеть, а если уж заболевают, то мужественно лечатся всем, что я заставляю пить, есть, не есть, не пить, делать, промывать, греть, и быстро поправляются.

– Никитушка, – заговорил Игоряша, откашлявшись, – всё можно решить без драки, словами.

– Так я и сказал: «Козел, дай пройти!» А Дубов стал драться! – искренне ответил Никитос.

– А ты бы не дрался, – продолжал увещевать Игоряша. – Ты бы сказал: «Давайте мирно всё решим!»

– Ага, примерно как ты сказал тому хулигану, из-за которого у меня чуть выкидыш не случился, – тихо проговорила я, чтобы прекратить педагогические потуги Игоряши. – А он тебе по башке дал, помнишь? И у меня сумку чуть не отобрал.

Обладающий удивительным звериным слухом Никитос расслышал последние слова и аж подпрыгнул:

– Кто? Кто, мам? Дубов? Вот козел! Я же ему сказал, что он козел! Мало я ему дал!

– Да что тебе этот Дубов дорогу перешел! Никитос! Нет, это старая история, не переживай. Другой хулиган, взрослый.

– А ты отдала ему сумку?

– Нет, конечно. У меня там карта лежала. Тетрадка такая, особая. А в карте было написано, что у меня должны родиться двое малышей. И все про них уже там было, самое главное…

– Что, было написано, что меня зовут Никита Игоревич?

Я засмеялась:

– Да, вот именно так и было написано. Никита Игоревич, гроза всех четвероклассников лучшей гимназичес-ко-коррекционной школы нашего славного города.

– Что, у нас коррекционная школа? – заволновалась Настька. – Да, мам?

– Если в ней учится Дубов, какая же она?

Игоряша, увидев, что страсти поулеглись, выступил вперед с явно заранее заготовленной речью, которую он никак не мог начать раньше.

– Дорогая Анютонька, – торжественно сказал он, не отпуская Настькиной руки. – Поздравляем тебя с первым рабочим днем! И я приглашаю всех в итальянский ресторан. Там очень вкусно!

– А с кем ты там был? – подыграла я Игоряше.

Он тут же покраснел.

– Ты что, Анюсенька, я… Да я… Просто мне рекламу в ящик положили…

– А вот сказал бы, – я наклонилась к его уху, – что был там с двумя негритянками, я бы ревновать стала.

Игоряша начал глупо смеяться. Я только вздохнула. Ну и поделом мне! За что-то, чего я о себе не знаю. Но точно за что-то поделом. Я вытерла кое-как салфетками мокрую голову Никитосу, напялила ему рваную шапку.

– Шапочка, между прочим, гусар, ой-ёй-ёй сколько стоила!

– Я куплю ему новую! – тут же встрял Игоряша.

– Да нет уж, пусть сидит, зашивает вечером.

– Я?! Я?!! – Никитос от возмущения так широко открыл рот, что у него что-то защемило в скулах. – Ой, щёрт, мам, щелкнуло тут что-то, шломалось… – с трудом проговорил он.

– Ага, сломалось! – Я закрыла и открыла ему несколько раз рот. – Починилось?

– Да! – радостно крикнул Никитос и в прыжке изловчился поцеловать меня в нос.

Я потерла больно ушибленный нос.

– Куртку застегни! Мачо…

Так мы двумя парами – я с пляшущим, гарцующим, рвущимся в разные стороны Никитосом и мирно топающая Настька со счастливым донельзя Игоряшей – и отправились праздновать мою сомнительную победу над Громовским. И вообще. Тринадцатое февраля, в которое у меня есть все – любящий и вечный мой жених, порядочный, чистоплотный, бородатый, чудесные дети – две разные планеты, два огромных мира, новая увлекательная работа, нерваная шуба в морозный день, теплый уютный дом, чистое небо над головой, температура 36,6, давление, гемоглобин – для полетов в космос. Мне лично для ощущения полноты бытия этого хватает. Полноты и радости.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 2.6 Оценок: 8

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации