Текст книги "Куда улетают ангелы"

Я знаю, что прощаться с домом – как с человеком. Я помню, как уезжала из маминой квартиры, в которой выросла. Мне было тошно и плохо, я долго скучала о своей комнате, об окне, из которого открывалась панорама Садового кольца, о березе, стучавшей в ненастные дни ветками о мой подоконник. А в моей новой квартире в окно были видны трубы теплоцентрали. С годами я научилась в холодное время года без градусника определять прогноз погоды – по тому, как дымят трубы. А потом перестала замечать дым, и поняла, что, кроме труб, в мои окна видно небо строго на восток. Поэтому при желании можно, сидя у окна, встречать рассвет. И подросли деревья у подъезда и тоже стали стучать о подоконник…

Я смотрела на заиндевевший газон, на покрытую инеем маленькую альпийскую горку, которую мы с Виноградовым сами сложили в прошлом году. И как будто видела себя беременную, сидящую на корточках у горки и старательно выковыривающую сорняки, растущие гораздо быстрее моих возлюбленных цветов. Увидь, представь – и сбудется? Сбудется, то что-то иное.

Сейчас в доме было пусто, а я слышала Варькин смех, как она, спрятавшись в шкафу, все ждала, ждала, что я ее найду. А я не нашла – и забыла. И она стала смеяться, в закрытом шкафу. А вот здесь она обычно разгонялась и с разбегу прыгала на Виноградова, сидящего в глубоком кресле.

Я вернулась к полке с иконками – ведь что-то я здесь хотела, зачем-то подходила… Да, конечно, здесь стояли совы. Две хрустальные совы, разные – одна поизящнее, в очках, другая – покряжистее. Они стояли на зеркальной подставке, а рядом с ними лежала тоже хрустальная открытая раковина, внутри нее – настоящая перламутровая жемчужина.

Эту композицию я придумала сама, купив все по отдельности, в Греции, где мы как-то отдыхали с Варькой, а Саша звонил и звонил, пять-шесть раз в день, беспокоился, ревновал, скучал. Обеих сов с жемчужинкой я подарила Виноградову. Но оставлять здесь, чтобы он их попрятал, как Варькины фотографии в Митино… Я сняла с подставки кряжистую сову и поставила ее на полку в одиночестве. А жемчужину в раковине и вторую сову – забрала, вместе с подставкой.

Я знала, что все мои символы и послания – пионерский лагерь. Но уж если я не бью морду за такое гнусное предательство, могу я хоть как-то выразить себя! На кнутики, кандалы, маски и лакированные черные ботфорты на шпильке я не решилась, так же как на свальный грех, наверно, по той же причине. Представляю, какие записочки я бы писала после этого. Хотя не исключаю, что могла бы после этого всю жизнь просидеть в уголке светлой палаты с видом на сосновый бор, разматывая разноцветные ниточки и хихикая.

Я проверила все комнаты, подвал, кухню, ванную. Вроде все. Потом мне пришлось выйти во двор и пойти в баню – там, на втором этаже как раз располагается бильярдная. Гриши во дворе уже не было. Успокоился, наверное, решила я. И услышала в кармане звонок мобильного.

– Ты, Воскобойникова, что там делаешь? – Виноградов говорил тихо, это ничего хорошего не предвещало.

– Где?

– А там, где ты что-то сейчас делаешь. Явно не то. Прекрати это.

– Саша, я собираю свои вещи. Наши с Варей книжки. Ее игрушки. Вот сейчас, например, я поднялась в бильярдную…

– Вот как поднялась, – прервал он меня, – так и спустись. Положи все, что собрала, и мотай обратно.

– Почему?

Мне не стыдно признаться, что я надеялась услышать: «Не занимайся глупостями, вы еще приедете на дачу. Я вас люблю, я идиот, мне вскипевшая сперма ударила в голову, я временно потерял рассудок, а теперь все будет хорошо».

Но он сказал:

– Не надо ничего забирать у меня в доме, когда меня там нет.

– Саша, ты же не думаешь…

– Я ничего не знаю и не думаю. Уезжай.

– Саша…

– Лена!

– Я специально приехала для этого. Я возьму только свои вещи. Да и потом – что за ерунда! В конце-то концов! Что у тебя брать! Газонокосилку?

– Почему нет? Я… – Он набрал воздуха в легкие. – Я ненавижу твои демарши! Убирайся оттуда! Приедешь, когда я разрешу!

– Нет.

– Да! Да! Я тебя предупреждаю…

Я отключила телефон. Собрала в бане Варькины книжки, раскиданные по двух этажам. Только бы дотащить все это! Мне осталось найти холодильную сумку, которая точно была в подвале. Мне так не хотелось туда спускаться, наверняка сейчас там замерли мыши, и одна обязательно откуда-нибудь выскочит, когда я начну перекладывать вещи. Молодец я, что не оставила здесь наши летние наряды, почему-то все сложила и увезла, без всякой задней мысли. Почему? Эзотерикой увлекаться было некогда, где-то шуршали мыши, или мне так казалось, а сумки нигде не было видно.

Дом у Виноградова деревянный, в нем очень хорошо дышится и очень хорошо все слышно. Поэтому я сразу услышала шаги на веранде и открывающуюся входную дверь. Шаги нескольких человек.

– Где она? – голос был не Гришин.

Потом я услышала, как Гриша что-то негромко ответил.

– Ага, ну подождем. Эй, выходи, ты где там примерзла?

Первое, что мне пришло в голову, было так невероятно… Да нет… ну глупости какие! Мы же интеллигентные люди. Некоторые из нас очень запутались, стремительно развратились легкими деньгами, но при чем тут это?

Я спокойно взяла холодильную сумку, забыв про то, что, скорей всего, в ней-то и сидела мышь, и с отчаянно бьющимся сердцем поднялась по крутой лестнице из подвала.

– Сумочки оставь, руки за голову и лицом к стене!

Свет моих очей Саша Виноградов вызвал полицию, либо посоветовал Грише ее вызвать. Не сам же Гриша сподобился на такое… Только гораздо позже я вспомнила, что сын у Гриши служит где-то здесь в местном отделении. Может, это он и был? Со товарищи… Но мне от этого было не легче. Есть большая разница между телевизионной полицией и настоящей. В телевизоре районных участковых играют выпускники московских и питерских театральных вузов, и никуда и никогда им не деться от печати цивилизации на лицах. Все эти мальчики из-под палки, но читали Овидия, Брехта, Шекспира – и вслух, и про себя. Сейчас же на меня смотрели две морды – полупьяные, наглые, тупые.

– Тебе, блин, сказано – руки за голову! – один стал расстегивать кобуру. Что у него там в кобуре, у полупьяного и тупого, я не знала, но наверняка что-то, из чего он может прострелить мне руку, ногу. Мою глупую голову…

– Оружие на пол не бросать? – попыталась пошутить я. – Ребята, да вы что, в самом деле!.. Я же хозяйка дома!

– Какая ты, мать твою, хозяйка, – неожиданно вмешался носатый худенький Гриша. – Уводите, уводите ее, воровка она – вон, набрала…

– Гриша, да вы что, с ума сошли? Какая я воровка… да посмотрите, что у меня в сумках – мои вещи и дочкины, беру в Москву, чтобы постирать…

На лице у одного возникла тень сомнения. Я увидела это и постаралась убедить его. Я сделала шаг в сторону, к сумке.

– Стоять! – заорал первый и опять потянулся к своей дурацкой кобуре. – К стене, сказано!..

Я повернулась к стене. Мне было видно, как второй, который засомневался, подошел к моим сумкам и ногой пошуровал в них. Из одной вывалилась старая компьютерная мышь, моя собственная, от моего собственного ноутбука.

– Ну, ясно, – сказал он. – Ладно, давай, пошли, – он весьма ощутимо пнул меня в спину.

Я повернулась к нему. Какие плохие глаза, ну какие плохие… Ничего ему не объяснить, он ничего не слышит.

– Куда?

– В отделение! «Куда»! Туда!..

У меня стало горячо в голове и снова затошнило. Варька…

– Я не могу… У меня дочка заболела… У нее температура…

Сержанты заржали.

– Ой-ё, ну ты еще чего-нибудь скажи… Давай, двигай копытами…

– Да у меня такси во дворе стоит…

– Видели мы, как мужик какой-то линял! Это с тобой был?

Я не понимала, валяли они дурака, лениво и нагло – за деньги, им обещанные, или действительно думали, что я воровка. Я не знала, как мне с ними себя вести. Если сейчас меня запрут до утра – пока придет какой-нибудь местный следователь, – что я буду делать? Варьку отвезут с температурой сорок в больницу…

– Послушайте… я журналистка, я в ТАССе работаю… Хотите, позвоните..

– Ага, а я – Леонид Якубович! – это сказал тот, второй, который сомневался.

– Возьмите мой телефон, в сумке, пожалуйста, позвоните… Я скажу вам свой адрес, телефон, московский…

– Да на хрена нам твой телефон… Разве что в гости пригласишь! – он переглянулся со вторым. – А, Федотыч?

Бред происходящего был очевиден. Меня уже заталкивали в полицейский газик. Сумка моя осталась на даче. В сумке – деньги, ключи от квартиры, мобильный телефон.

– Возьмите мою сумку, пожалуйста. Там ключи, телефон.

– Паспорт, да?

– Паспорта нет. Но… Я вам заплачу. В смысле – компенсирую неудобство. За ложный вызов.

– Ишь ты!..

Неожиданно я услышала в голосе «да».

– Пожалуйста. Моя сумка лежит на кухне. Кажется…

Сержанты переглянулись. Отошли. О чем-то поспорили. Сколько, интересно, предложил им Виноградов? То есть Гриша от Виноградова… Скорей всего, он вообще ничего не предлагал. Просто Гриша позвонил сыну, и тот попросил своих приятелей меня попугать, чтобы неповадно было.

– Послушайте, я ведь правда жена хозяина, просто мы поссорились, я вещи свои решила забрать, у него любовница, а… у меня дочка… Вот ее качели… Дочку зовут Варя… она заболела… Я – Елена Воскобойникова, журналистка… Вы посмотрите все вещи… там Варины майки и мои… а мышка от компьютера тоже моя… Я могу ее оставить…. – Я говорила все подряд, быстро, надеясь, что хоть что-то попадет в цель.

– Слушай, не трынди. Вылезай обратно, иди за своей сумкой, – неожиданно сказал первый, который все хватался за кобуру.

Я быстро пошла к дому и становилась.

– Но… у меня нет ключей.

– Как же ты в дом попала, «хозяйка»?

– У меня… муж ключи отобрал. Гриша мне открыл. Мы же поссорились с ним. В смысле – с мужем.

Они опять переглянулись. Второй, «хороший», отправился за Гришей. Гриша пришел, не глядя на меня, открыл дверь. Мне показалось, что ему очень стыдно. Я сходила за сумкой, достала на кухне все деньги, какие там были – не густо, – две тысячи рублей, те самые, что я должна была заплатить шоферу, и еще пятьсот рублей и двадцать долларов. Но мне же надо еще добраться до Москвы. До электрички здесь пешком минут двадцать всего, но ходят эти Звенигородские электрички раз в час, тем более вечером…

Я подошла к полицейским.

– Вот, спасибо за… доверие… – я протянула им по тысяче.

Этого точно было мало за доверие, я сразу это поняла и протянула еще двадцать долларов. Я бы дала и Грише, за его жалкую душу лакея, но мне надо было оставить деньги на обратную дорогу.

– Я возьму вещи, свои вещи?

Сержанты посмотрели друг на друга, на меня и оба отвернулись.

– Пойдемте со мной, если хотите… Только там, у нас, и брать-то нечего. Телевизор и газонокосилку, и та в сарае стоит. А! Есть кое-что! – Хорошо, что я вспомнила.

Когда я вышла с сумками, навешанными на одну руку, обнимая другой четыре бутылки прекрасной водки и бутылку невероятно дорогого коньяка, который Виноградову подарили на Новый год, полицейские разулыбались. Ну, вот и хорошо. Они попытались со мной проститься, но тут уж я их попросила довезти меня хотя бы до ближайшего шоссе, где я могла бы поймать машину.

– А чё, Санек, смотаемся до трассы? – это предложил тот, что мне чуть было не поверил с самого начала.

– Ну давай, – ответил тезка Виноградова, пытаясь аккуратно пристроить запотевшие бутылки водки под сиденьем.

Я вытащила их из морозильника, где они хранились вместе с маленькими стаканчиками. Водка должна быть ледяная, к ним – замороженные стопочки, а сердце подавальщицы, жаждущей необыкновенного секса – горячее…. Руки же – свободные, без обручальных колец, и пустынная голова, чтобы Виноградов мог вдувать туда любую милую ему на сегодня мысль. И выдувать, как только она ему становилась неактуальна, его собственная мысль в совершенно посторонней голове.

– Лена! – мне опять звонил тезка милиционера Санька´, Виноградов Саша. – Варька заболела. Ты знаешь? Почему ты не с ней?

Я привыкла к его поворотам на 180 градусов, на 360, но, видимо, для того дня мне было многовато. Я не смогла даже сначала что-то ему ответить.

– Я спросил тебя, почему ты не с Варей, у которой температура сорок?! Мне звонила Неля.

– Но я же в полиции, как ты и просил, – я покосилась на сержантов, которые везли меня сейчас до трассы. Но они, похоже, перестали мной интересоваться.

– Ваньку не валяй! Я с Гришей только что разговаривал. Ты вещи забрала напрасно. Ну, я увлекся. И что?

– Да, понятно.

Ему, видимо, показалось, что мне это на самом деле понятно.

– Нам всем нужно просто глотнуть свежего воздуха. Понимаешь, Ленка…

– Нам всем – это тебе?

– Да, мне. Зачем ты забиваешь гвозди? Может, все это закончится через пятнадцать минут, а может послезавтра.

– Мне ждать до послезавтра?

– Тебе просто – ждать. И не делать резких движений. Тебе сказано было: «Замри!» А ты – что?

– Сколько ждать, Саша?

– Не знаю. Месяц, два. Три…

– А чего ждать? Свадьбы вашей? Чтобы ты пригласил меня развлечь повара? Раз уже на другое не гожусь.

– Слушай, Воскобойникова, а что, по-человечески нельзя расстаться? Без грязи?

Я не знала, смеяться мне или плакать, это Саша говорит – мне! У меня вырвался нервный смешок.

Виноградов коротко и грязно выругался и отключился. А мне – уже второй раз за сегодняшний день – вдруг нечем стало дышать. Я хватала воздух, вонючий и перегретый, и судорожно искала в сумочке нашатырь. Перед глазами поплыли черно-зеленые круги и сильно зазвенело в ушах. Я резко вдохнула нашатырь, еще раз и еще, натерла им виски, и через минуту мне стало легче. Я набрала номер Нели:

– Нель, Виноградову больше не звони, с ним не разговаривай, я буду через час. Как Варя?

– Лучше, ой, слава богу, получше, приезжала Скорая. Говорят, такой сейчас грипп – ничего нет, а температура высокая. Они сделали укол, температура стала снижаться, она вроде уснула. Тяжело дышит очень только.

– Хорошо. Спасибо, Нелечка, я еду. Спасибо тебе.

Полицейские довезли меня до шоссе, терпеливо подождали, пока я вытряхну все свои вещи, и уехали.

Минут пятнадцать не останавливался вообще никто. И понятно – ночь, стоит женщина с вещами. Что там у нее в вещах? Или кто?.. Потом притормозил какой-то парень, взглянул на меня, видимо, я ему не понравилась, а должна была понравиться, и ни слова не говоря, он газанул.

А потом остановилась совершенно роскошная иномарка. Обычно, когда я вижу такого класса машину, то даже опускаю руку. Но тут я стояла и голосовала – я могла бы поехать и на грузовике, и на телеге, и в багажнике «Запорожца». Но остановился новый «BMW». Даже в темноте было понятно – машина белоснежная. За рулем сидела женщина. Надо же, не испугалась останавливаться на трассе ночью.

– Куда вам? – она внимательно посмотрела на меня и улыбнулась.

– На Речной вокзал. Это мои вещи…

– Да, понятно. Садитесь. Сейчас я открою багажник.

Она даже вышла, помогла мне затолкать пакеты и сумки в пустой багажник.

– У вас что-то случилось?

– Нет. То есть – да. То есть…

Она улыбнулась:

– Понятно. Развод по-итальянски?

– Да где уж там! Всё по-нашему, по-простому. При разводе получаешь в морду, судорожно бросаешь помаду в сумку и оказываешься ночью на трассе.

– Это всё ваши помады? Там, в сумках?

– Еще книжки моей дочери.

– А сколько ей?

– Семь.

– А у меня нет детей. И вряд ли уже будут, – спокойно и доброжелательно проговорила женщина и посмотрела на меня в зеркало заднего вида. – Вы плачете? Хотите, пересядьте вперед?

Я вытерла дурацкие слезы, которые вдруг, ни с того ни с сего покатились у меня по лицу. Наверно, спа´ло невероятное напряжение, в котором я находилась весь вечер. Ну, и опять же про разноцветные помады подумала, которыми развлекала Виноградова. Стыдно, глупо, жалко.

– Да, спасибо, пересяду, меня сзади в хороших машинах укачивает.

– Не переживайте, мужчины этого не стоят.

Я первый раз внимательно взглянула на нее. Ей было лет… непонятно. Может быть, сорок пять, может, пятьдесят три, а может, и тридцать пять… Очень ухоженная, очень красивая женщина. Но никуда не денешь прожитые годы. Натуральная блондинка, это видно. Но сейчас, скорей всего, уже красится, чтобы скрыть седые волосы. Слишком гладкие веки – наверняка, не без помощи хирургии. Прямая спина, привычка тянуть и без того длинную шею вверх, длинные стройные ноги… Надо же, нет детей. А муж? Я взглянула на правую руку. Она заметила мой взгляд.

– Последний раз я была замужем одиннадцать лет назад. Оказался таким убогим дурачком, что с тех пор я… – Она посмотрела на меня, улыбнулась и не стала продолжать мысль. – Чего только не делал, чтобы сохранить свою драгоценную потенцию! Натирал на ночь чесночной мазью, делал контрастные ванночки, по утрам в воскресенье обкладывал прошпаренным капустным листом и так лежал. Мыл свои сокровища только японским мылом с натуральным шелком. И при этом у него по разным городам голодали дети – неприятный результат приятных занятий. Я как вспомню въевшийся чесночный запах, который ничем нельзя было вытравить из моей спальни!

– Да-а… – Я не знала, что сказать в ответ, чтобы поддержать такой разговор.

– Меня зовут Ольга, – она опять улыбнулась.

И я вдруг подумала, – точно, ей еще нет сорока… Просто что-то в ней было такое…

– Меня – Лена. Я журналистка… – Мне хотелось как-то свернуть неловкий разговор с «сокровищ», как она выразилась, ее бывшего мужа.

Ольга, однако, продолжала неторопливо и спокойно рассказывать мне о своей жизни, скорей всего, желая меня отвлечь от грустных мыслей, которые скрыть было невозможно.

– А у меня было три мужа. Я очень рано начала выходить замуж. Как-то получилось, что за всех своих мужчин я выходила замуж. И просто до смешного неудачно. Ну а уж когда этот попался, последний… Он если джинсы обтягивающие надевал, то минут пятнадцать у зеркала штаны застегивал. Так – неудобно, а так – некрасиво… Пока ровненько всё не разложит, из дома не выйдет… Момент… – Она резко шатнулась в сторону от бесконечного трейлера и негромко выругалась. – Секунда – и мы бы не в лепешку, конечно, не «Жигули» как-никак, но в канаве лежали бы точно. Извини.

– Ничего, хорошо, что всё в порядке, – с трудом проговорила я, стараясь дышать ровно.

– Вот мужчины часто ругаются, – Ольга перевела дух и продолжила: – видя женщину за рулем. «Не там повернула… Никого не видит вокруг… Не так объехала…» Но они же не понимают, какие важные разговоры у нас происходят в машине, правда? – она засмеялась.

Я тоже с облегчением улыбнулась и услышала звонок мобильного.

– Как температура? – голос Виноградова был другой, чем полчаса назад.

Я слышала характерные звуки ресторана и уже знакомый мне повизгивающий заливистый хохоток.

– Не знаю.

– Почему ты не знаешь, Лена?

Сколько же собак предполагалось убить одним звонком!.. Показать мне – кто хозяин, выслужиться перед Богом, с которым у Виноградова именно такие отношения: «Вот, боженька, видишь, какой я молодец, ну не наказывай меня за вчерашнее поганство, о’кей?» И еще, может быть (и как раз главное сейчас) – котенок со сладкими ножками должен тоже знать свое место – у Виноградова есть ребенок, дочь. Это мощное прикрытие от посягательств на его свободу. «Да ты что! Я же с ребенком должен… Я же ребенка ращу!»

– Саш, хватит лицемерить.

– Что ты сказала?

– А то и сказала. Хватит лицемерить. Могу перевести на русский мат, если ты не понял. Ты что, приедешь сейчас и будешь сидеть с ней всю ночь?

– У нее есть мать.

– А у тебя – на все ответ.

– Достала!..

К счастью, он бросил трубку.

– Проблемы? Муж? Уже пожалел, что отпустил вас с вещами?

– Да нет… И не муж, и не пожалел… Скорей бы прошло время.

– Больно?

– Да.

– А пройдет время – и вы снова станете его ждать и наряжаться к его приходу?

Я представила себя, наряжающуюся к приходу Виноградова, – короткая юбка, тонкие колготки, высокие каблучки, освежающая экспресс-маска, лучшие духи, блестящая помада, судорожное перекалывание развалившейся прически… Крик на Варьку: «Быстрее, и не вздумай опять говорить ему гадости, как в прошлый раз…» Дура убогая, жалкая, ничтожная, зависимая… Зависимость – как болезнь…

– Станете? – повторила Ольга.

Я попробовала улыбнуться:

– Вряд ли.

– Говорите – не муж… У вас общий ребенок?

Я кивнула.

– Мучает… Расстаетесь, встречаетесь… Это может долго протянуться.

– Четырнадцать лет. Мы сейчас расстались.

– Расставайся, Лена, правда, расставайся. Хочешь, на «ты»?

– Я вообще-то не умею так быстро. Ну, давайте, давай…

– Я знаю таких мужчин. Женщина, к которой он пришел сегодня – это та женщина, от которой он уйдет завтра. В борьбе за такого победителей нет.

– А последняя лавочка с путевкой в вечность? Ведь с кем-то когда-то он сядет на эту лавочку, возьмется за руку…

– Тебе охота об этом сейчас думать? Да и не доживет он до этой лавочки, вот помяни мое слово. Либо будет такой развалиной, что сидеть с ним там никто не захочет, шланги придерживать, памперсы менять…

– Он любит поесть и выпить, но очень следит за своим здоровьем.

– Это как?

– Пьет натуральные соки, ходит на фитнес, в сауну, в бассейне плавает регулярно. Хорошо питается.

Ольга хмыкнула.

– Понятно. И что, помогает?

– Ну да. Он вообще очень здоровый. Из болезней у него только храп.

Ольга засмеялась:

– Очень романтичный любовник.

– И расстройство желудка…

– От обжорства, что ли?

Я кивнула, злясь на себя за то, что первой встречной выдаю интимные секреты Виноградова, и еще больше злясь за первое. Ну сколько можно – беречь, щадить, трепетать…

– Понятно… Значит, ни в чем себе не отказывает, но пытается всеми силами противостоять тому, что съел, выпил и поимел. Да?

– Да. И обычно хорошо себя чувствует. В отличие от меня…

Не знаю, почему я это сказала. Наверно, потому что мне опять стало горячо в голове и душно.

– Тебе плохо? – голос Ольги звучал словно издалека.

– У меня в сумке нашатырь…

Она съехала на обочину, открыла окна.

– Да мне самой от этого фильтрованного неживого воздуха часто дурно становится… А ты… не беременная?

– Нет. Точно. Очень хотела, но не получилось.

– Хорошо, не расстраивайся, значит, это от нервов. – Ольга поднесла мне к лицу ватку, смоченную в нашатыре, и слегка протерла виски. – Лучше?

Сожженную от бесконечного прикладывания ваток с нашатырем кожу на висках тут же запекло.

– Да… Спасибо… Мне неудобно – села в машину…

– Ладно-ладно! – она потихоньку тронулась. – Поедем, да?

– Конечно, конечно. У меня дочка болеет, надо быстрее… а я тут… К врачу нужно пойти, только я не знаю, к какому…

– А что вообще у тебя болит?

– Да вот так становится плохо, как сейчас. А то вдруг тошно, дурно…

– Может, тебе к психиатру пойти?

– Тогда уж лучше к неврологу…

– И давно у тебя это?

– Ну где-то… месяц, может меньше… Как раз все эти неприятности начались… личные…

– Ясно… Может быть, у тебя такая физиологическая зависимость от него? Вы ведь наверняка не спите этот месяц? И тебе от этого плохо?

Я взглянула на нее, думая, что она шутит, но Ольга тоже посмотрела на меня, и очень серьезно.

– А так бывает? Нет, не думаю, мы, бывало, по полгода не встречались… У нас же такой был брак – гостевой… То мы к нему в гости, то он к нам, а то – никто ни к кому…

– Ну ладно. Знаешь, у меня есть подруга… бывшая, – Ольга сощурилась. – Она очень хороший врач, невропатолог. Много лет работала в Первой Градской. Сейчас работает в итальянском медицинском центре, там очень дорогие услуги. Но если ты ей позвонишь домой, скажешь, что хочешь просто проконсультироваться… Она может принять тебя и дома. Только не говори, что это я телефон дала.

– А кто?

– Да она и спрашивать особенно не будет. Раз звонишь – значит, кто-то из друзей посоветовал. Она может тебя и на обследование куда-нибудь организует, тоже к знакомым. Иначе – ходить не стоит. Так хоть внимательно выслушают. А деньги те же.

– Спасибо, Ольга.

– Пожалуйста, Лена, – она улыбнулась и кивнула. – Так, ну мы подъезжаем… Куда здесь?

– К той новой башне. У меня дочка у подруги сейчас.

– А у дочки температура?

– Да.

– Ты останешься у подруги?

– Нет, конечно. Домой поедем.

– Хорошо, я отвезу вас.

– Ольга, нет, спасибо, и так мне неловко.

– Выходи, я жду.

Не знаю, почему я подчинилась ее почти приказному тону. В этом было что-то странное, но мне хотелось надеяться, что все это – просто промысел божий – встреча с такой вот Ольгой ночью на подмосковной трассе. Скорей всего, я нашла себе новую подругу – пронеслась у меня мысль.

Когда Ольга высаживала нас с Варей у моего дома, она дала мне визитку.

– Свой телефон оставишь?

– Конечно, – я порылась в сумке, там у меня обычно валялись визитки. Я нашла одну и протянула ей. – Только рабочий телефон зачеркни, а так – все правильно.

– А рабочий – что?

– А я… уволилась… неделю назад.

– Понятно. С вещами справишься?

– Конечно, спасибо тебе за все. Созвонимся!

Я постаралась ухватить все сумки одной рукой, другой крепко держала Варю, еле стоящую на ногах. Ольга выключила зажигание.

– Погоди-ка, давай сюда половину.

Дома я сразу уложила Варю на диван и стала раздевать. Она послушно протягивала мне поочередно ноги, пока я стягивала с нее брючки и колготки, смотрела на меня и молча вздыхала.

– Ну и что ты сопишь?

– Какая тетя… неприятная…

– Почему, Варюша? Она мне совершенно бесплатно помогла. Я же ее в первый раз в жизни вижу.

– А я не в первый!..

– Варюша, это как же?

Варька вздохнула.

– Да это я из вредности говорю. Просто она мне не понравилась.

– И чем же?

– Она… другое думала, когда говорила с тобой в машине.

– Ну а что, другое-то?

– Я не поняла… Просто, она…

Что-то такое Варя пыталась сформулировать, но не смогла.

Когда она уснула, я посмотрела на часы. Полдвенадцатого. Врачу звонить, конечно, поздно. И тут раздался звонок.

– Лена? Это Ольга. Ты как себя чувствуешь?

– Ольга? Да, спасибо… Лучше… Я уже забыла…

– Ты позвони завтра моей бывшей подруге, хорошо?

– Конечно.

– А дочка как?

– Спит.

– Ну и ты ложись. Спокойной ночи. Не плачь больше о своем… Как его звали-то, храпуна?

Я засмеялась.

– Александр Виноградов.

– Ну вот не плачь о нем. Будут у тебя еще и Виноградовы и не-Виноградовы…

Я посмотрела потом визитку: «Ольга Соколовская, сеть косметических салонов Арт-Вижн. Генеральный директор». Да, что-то в этом роде я и предполагала. Очень приятно познакомиться. Елена Воскобойникова. Бывшая сотрудница ТАССа. Бывшая гражданско-гостевая жена Александра Виноградова. Бывшая дура, которой надо срочно поумнеть, если она не хочет до старости прожить жалкой, зависимой, униженной дурой.